разить признательность единственному
учреждению,  которое поощрило его и помогло его работе,  насколько позволяли
бедные средства этого учреждения, - Школе физики  и химии.  Делая  доклад  в
Сорбонне и вспоминая свой жалкий сарай, он скажет:

     Я  хочу здесь напомнить, что все наши исследования мы  сделали в  Школе
физики и химии города Парижа.
     Во всяком  научном исследовании  влияние  среды,  в которой  происходит
данная  работа,  имеет  значение очень  большое,  и  достигнутые  результаты
частично зависят от  этого влияния. В Школе физики и химии  я работаю больше
двадцати лет. Ее первый директор, Шутценбергер, был  выдающимся  ученым... С
признательностью вспоминаю, что он  дал мне возможность работать, хотя в  то
время я  был лишь ассистентом,  впоследствии он разрешил мадам Кюри работать
со мной  вместе,  и  это  разрешение в  те времена, когда  он дал  его, было
непривычным  нововведением...  Теперешние  директора,  месье  Лаут  и  месье
Гариель, сохранили ко мне такое же благожелательное отношение.
     Преподаватели Школы и ее выпускники представляют  собой  благотворную и
творческую  среду, которая  была мне  очень полезна.  Как  раз  среди бывших
студентов  Школы  мы  обрели  себе  сотрудников  и  друзей,  и я  очень  рад
возможности здесь поблагодарить их всех.

     * * *

     Отвращение обоих Кюри к  известности  имело  и другие  источники, кроме
пристрастия к работе или страха перед потерей времени.
     У  Пьера   с  его  природной  замкнутостью   этот  наплыв   известности
наталкивается на его всегдашние убеждения. Он ненавидит всякие иерархические
и  классовые  разделения,  находит  нелепым  выделение "первых  учеников", а
ордена, которых  добиваются честолюбцы, кажутся ему ненужными, как и золотые
медали  в  школах.  В силу этого убеждения Пьер отказался  от ордена, оно же
руководило  им  и  в области науки. Ему  чуждо  стремление к соревнованию, и
Пьера  нисколько не огорчает, если его  обгонит  кто-нибудь из  собратьев по
науке. "Какое значение имеет, что я не опубликовал такой-то работы, - обычно
говорил он, - раз это сделал другой".
     Его почти нечеловеческое равнодушие  имело глубокое влияние на Мари. Но
не из подражания Пьеру, не из повиновения ему Мари всю жизнь избегает знаков
восхищения.
     У  нее  борьба  с   известностью   -  не  убеждение,  а  инстинкт.  Она
непроизвольно робеет и вся сжимается, когда должна встретиться  с толпой,  а
иной раз  приходит  в  такое замешательство, что  чувствует  головокружение,
общее  физическое недомогание.  Кроме  того, весь  уклад  ее жизни  заполнен
множеством  обязанностей,  не допускающих  напрасной  траты ни одного  грана
энергии.  Взвалив  на  свои плечи всю  тяжесть научной  работы, материнства,
забот о доме, самообразования, мадам Кюри движется по  своему трудному пути,
как  эквилибрист.  Еще  одна  лишняя "роль"  -  и  равновесие нарушено:  она
свалится   с   туго  натянутого  каната.   Мари   -   жена,   мать,  ученая,
преподавательница  - не имеет ни одной свободной секунды,  чтобы разыгрывать
еще роль знаменитой женщины.
     Идя различными путями,  Пьер  и Мари приходят к одной  и той же позиции
уклонения от славы. Два человека, осуществившие вдвоем огромное  дело, могли
бы  воспринимать  славу  по-разному.  Пьер  мог быть  далеким от  нее,  Мари
тщеславной... Но нет! Обе души, как и оба мозга,  - одного качества. Супруги
победоносно  выдерживают  это  испытание  и  в  своем  уклонении  от   славы
оказываются едины.

     * * *

     Признаться ли,  что  я  страстно  желала  разыскать  хоть  какое-нибудь
нарушение  этого закона,  казавшегося мне жестоким? Мне бы  хотелось,  чтобы
удивительный успех, научная известность, беспримерная для женщины, дали моей
матери  минуты   счастья.   Мне   казалось   чересчур   несправедливым,  что
великолепные достижения непрестанно вызывали  страдание у своей героини, и я
дала бы многое за то, чтобы найти в ее письмах, хотя бы в приписке или среди
признаний,   какой-нибудь   признак  эгоистической  гордости,  возглас   или
облегченный вздох победы.
     Напрасная  надежда. Мари, получив звание "знаменитой мадам Кюри", будет
временами  счастливой,  но только в тишине лаборатории  или  в  тесном кругу
своей семьи. Изо  дня в день она становится  тусклее,  бесцветнее  для того,
чтобы не стать той "звездой", в которой не узнала бы себя. Всем незнакомцам,
подходящим к ней с настойчивым вопросом: "Не  вы ли мадам  Кюри?",  -  она в
течение нескольких лет  будет отвечать  безразличным тоном, подавляя вспышку
страха и обрекая себя на бесстрастие: "Нет... вы ошибаетесь".
     В  присутствии  своих  поклонников или  власть имущих,  которые  теперь
обращаются с ней, как  с высочайшей особой, она, как и ее супруг, выказывает
удивление, усталость и более или менее удачно скрываемое нетерпение, а кроме
того - скуку; смертельная, давящая скука угнетает  ее, когда навязчивые люди
говорят о ее открытии и таланте.
     Из  множества анекдотов один прекрасно выражает  отношение обоих Кюри к
тому, что Пьер называет "благостынями судьбы". Супруги обедают в  Елисейском
дворце у президента Лубе. Вечером одна дама подходит к Мари и говорит:
     - Хотите, я вас представлю греческому королю?
     Мари  наивно,  вежливо,  в мягком  тоне  отвечает  чересчур откровенной
фразой:
     - Не вижу в этом надобности.
     Заметив, что дама опешила, и разглядев, к своему ужасу, что эта сначала
не   узнанная  ею  дама  не  кто  иная,  как   мадам  Лубе,  Мари  краснеет,
спохватывается и поспешно говорит:
     -  Да...  конечно, да, я  исполню ваше  желание!..  И когда  вам  будет
угодно.

     * * *

     У  Кюри  появляется другой повод жить "дикарями": они просто убегают от
любопытных. Больше,  чем  прежде, они  ездят по  безвестным деревням, а если
приходится им ночевать в каком-нибудь деревенском трактире, записываются под
вымышленной фамилией.
     Однако  лучшим  способом маскировки  оказывается  их естественный  вид.
Глядя на неуклюжего, плохо одетого  мужчину, который ведет  руками велосипед
по проселку  где-нибудь  в Бретани, и на его спутницу в крестьянском наряде,
кто бы мог представить, что это нобелевские лауреаты.
     Даже самые  осведомленные люди сомневаются,  они ли это. Одному ловкому
американскому газетчику удалось напасть  на их след.  Нагнав их в Пульдю, он
останавливается  в  полной  растерянности  перед  рыбачьим  домиком.  Газета
отправила  его проинтервьюировать известную ученую  - мадам Кюри. Где же она
может быть?  Надо у кого-нибудь спросить...  хотя  бы у этой милой  женщины,
которая сидит босиком на каменных  приступках у двери и  высыпает  песок  из
деревенских парусиновых туфель.
     Женщина  поднимает голову,  пристально вглядывается в непрошеного гостя
светло-серыми  глазами...  и  вдруг  становится похожей на сотни фотографий,
появлявшихся в  печати. Это  она!  Репортер с  минуту стоит  как  пораженный
громом, затем усаживается рядом с Мари и вытаскивает записную книжку.
     Увидев, что  бегство  невозможно, Мари покоряется судьбе и  отвечает на
вопросы короткими,  отрывистыми фразами. Да, Пьер Кюри и она  открыли радий.
Да, они продолжают свои исследования...
     Тем не  менее она не  перестает вытряхивать свои туфли и  для  верности
колотит  ими о  каменный  приступок, затем надевает  на свои  красивые ноги,
исцарапанные колючками и  камнями. Какой  прекрасный  шанс  для  журналиста!
Какой благоприятный повод набросать с натуры интимно бытовую сценку. И милый
репортер  спешно  запускает  свое  жало  глубже. Как  бы  хотелось  получить
несколько  откровенных сведений  о  юности  Мари, о  методах  ее  работы,  о
психологии женщины, посвятившей себя научным изысканиям!
     Но в ту же минуту лицо  Мари делается каменным, непреклонным.  И только
одной фразой,  той самой,  какую она будет  повторять как  свой девиз, одной
фразой,  рисующей ее  характер, жизнь и  призвание более  выразительно,  чем
целая  книга, Мари  прекращает разговор:  "В науке мы должны  интересоваться
фактами, а не личностями".


        "БУДНИ"

     Имя Кюри  стало  "знаменитым именем". У  Пьера и Мари появилось  больше
денег, но меньше счастливых минут.
     Мари  в  особенности  утратила свой  пыл  и чувство  радости.  Наука не
поглощает ее целиком, как Пьера. Всякие события текущего дня действуют на ее
чувствительность и плохо отражаются на нервах.
     Торжественная шумиха вокруг радия и Нобелевской премии раздражает Мари,
не избавляя ни на минуту от заботы, отравляющей жизнь: болезни Пьера.
     Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 31 января 1905 года:

     В  данное  время ревматизм оставил  меня  в покое, но  летом  был такой
жестокий приступ,  что я вынужден  был  отказаться от поездки  в Швецию. Как
видите, мы ни в какой  степени не выполнили нашу  обязанность по отношению к
Шведской академии  наук. Говоря правду,  я держусь  только тем, что  избегаю
всякого физического напряжения. Моя жена в таком же положении, и о работе по
целым дням, как прежде, не приходится и думать.

     Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 24 июля 1905 года:

     Мы продолжаем жить в качестве людей, очень занятых тем, чтобы не делать
ничего интересного. Вот уже год, как мной не выполнено ни одной работы, я ни
одной  минуты  не  принадлежу себе.  Очевидно, я  еще  не  придумал средства
оградить нас от пустой траты времени, а между  тем совершенно необходимо это
сделать. В этом вопрос жизни или смерти для умственной деятельности.
     Причиной моих болей  является,  по-видимому, не настоящий  ревматизм, а
какой-то вид неврастении; мне стало лучше с тех пор, как стал лучше питаться
и принимать стрихнин.

     Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 19 сентября 1905 года:

     ...Я  ошибался,  когда  писал  Вам,   что   состояние   моего  здоровья
улучшилось. У меня было  несколько  новых приступов -  их  вызывает малейшая
усталость. Я задаю  себе  вопрос, смогу ли я  при  таком  состоянии здоровья
когда-нибудь работать в лаборатории...

     О  прежних днях  каникул, очаровательных,  безрассудных,  опрометчивых,
когда супруги носились по дорогам, точно школьники, - об этом  не могло быть
и  речи.  Мари сняла  маленький  деревенский  домик  под  Парижем,  в долине
Шеврезы. Там она ухаживает за мужем и дочкой.
     Мари - мадам Перрен (из Сен-Реми-ле-Шеврез):

     ...Я не очень довольна здоровьем Ирен, она с большим трудом оправляется
после коклюша;  время  от времени она снова начинает кашлять,  хотя уже  три
месяца живет  на даче. Муж очень устал, гулять уже не может, время  проводим
за чтением физико-математических статей.
     У Ирен теперь  есть маленький велосипед,  и  она  очень  хорошо  с  ним
управляется. Ездит в мальчишеском костюме, и вид у нее очень забавный...

     Страдая физически и чувствуя нависшую  над ними грозную опасность, Пьер
мучится сознанием  того,  как  быстро уходит время. Не  боится  ли этот  еще
молодой мужчина смерти? Он точно  соревнуется  с преследующим его  невидимым
врагом. Все время куда-то неистово торопится.  Заражает жену своей тревогой.
Надо ускорить темп исследований, пользоваться каждой минутой, уделять больше
внимания работе в лаборатории.
     Мари  считает  своим  долгом  работать  с  большим  напряжением, но оно
переходит  границы ее нервной выносливости. На ее долю выпал суровый жребий.
Двадцать лет тому назад шестнадцатилетняя  полька, еще с  шумом в  голове от
всяких празднеств, вернулась из деревни в Варшаву зарабатывать себе на хлеб,
и с этих пор она не прерывала  тяжелого труда. Всю свою юность прожила она в
холодной мансарде, согнувшись над учебниками физики. А когда  пришла любовь,
то и она оказалась неразрывно связанной с работой.
     Соединив  в одном горячем  влечении любовь  к  науке  и к мужчине, Мари
обрекла себя на  противоречивое существование. Нежное чувство Пьера  к ней и
ее к нему было одной силы, их идеалы были одинаковы. Но в своем прошлом Пьер
пережил  и  приступы  находившей на него  лени, и кипучую  юность, и сильные
страсти. Мари же со времени замужества ни  на минуту не отклонялась от своей
цели,  своих  обязанностей,  и  временами  ей хотелось  просто  наслаждаться
жизнью. Она нежная жена и мать. Она мечтает о приятных, мирных передышках, о
днях спокойной, беззаботной жизни.
     Такие  настроения  Мари  поражают  и обижают  Пьера.  Ослепленный своей
находкой, талантливой подругой, он  ждет от нее такого же самопожертвования,
как его собственная  жертвенность самим собой во имя тех идеалов, которые он
зовет "господствующими  мыслями".  Она  повинуется ему,  как  и  всегда,  но
чувствует себя усталой и  душевно, и физически. Она в унынии, винит себя  за
умственную   немощность,  за  свою  "глупость".  Ее  душевное  состояние   в
действительности  гораздо проще.  Обычные человеческие  желания,  так  долго
находящиеся под спудом у этой тридцатишестилетней  женщины, предъявляют свои
права. Мари  следовало бы  на некоторое время  перестать быть "мадам  Кюри",
забыть о  радии,  а есть,  спать и  ни о чем не думать, быть  только женой и
матерью.
     Это  невозможно. Каждый  день приносит все новые  обязанности. 1904 год
окажется крайне хлопотливым, в особенности для  Мари, из-за ее беременности.
Как единственное снисхождение к себе она просит Севрскую школу освободить ее
на  время от занятий. Возвращаясь вечером из лаборатории, усталая, ослабшая,
она  покупает в память  о Варшаве немного паюсной  икры, к которой чувствует
болезненное, непреодолимое влечение.
     К концу  беременности  Мари впадает в  полную  прострацию. Кроме  мужа,
здоровье которого  мучительно ее тревожит,  ей  ничто не мило: ни жизнь,  ни
наука, ни будущий ребенок. Броня, приехавшая к родам, была потрясена, увидев
эту другую, побежденную Мари.
     - Зачем вводить мне в мир новое человеческое существо? - Мари все время
задает   этот  вопрос.   -  Жизнь  тяжка,  бесплодна.  Зачем  наказывать  ею
невинных?..
     Роды проходят трудно  и  долго. Наконец,  6  декабря 1904  года родится
пухлый ребеночек с черными волосиками. Опять девочка: Ева.
     Броня с  рвением помогает сестре. Ее  внешнее  спокойствие, здравый  ум
немного  разгоняют грусть Мари. Когда  она уедет, после нее  останется более
ясное настроение.
     Улыбки, движения новорожденной веселят мать. Ее умиляют очень маленькие
дети. Так же, как после рождения Ирен, Мари заносит в серую  тетрадку первые
жесты, первые  зубки  Евы,  и по мере развития  ребенка улучшается и нервное
состояние самой Мари. Оправившись благодаря вынужденному отдыху после родов,
она вновь приобретает вкус  к жизни. С  прежним, забытым было  удовольствием
она берется за лабораторную аппаратуру, а вскоре ее опять встречают в Севре.
На одну минуту пошатнувшись, она снова  налаживает свой крепкий шаг. И вновь
вступает на трудный путь.
     Все ее  интересует заново:  дом, лаборатория...  Страстно следит она за
событиями, потрясающими ее родину. В России  вспыхивает революция 1905 года,
и поляки  в  безумной  надежде на освобождение поддерживают  движение против
царя.
     Мари - Юзефу Склодовскому, 23 марта 1905 года:

     Ты, как я вижу,  надеешься, что это  тяжкое испытание  будет  иметь для
нашей родины некоторые  благие последствия. Броня  и Казимеж того же мнения.
Лишь бы наша надежда не обманула нас!  Я пламенно желаю этого и беспрестанно
думаю об этом. По моему мнению, во всяком  случае надо поддержать революцию.
Для этой  цели  я вышлю  Казимежу  деньги, так как лично, увы, не могу никак
помочь.
     У нас ничего  нового. Дети растут  хорошо.  Ева спит мало и протестует,
если кладу ее в колыбель раньше, чем она заснет. Так как я не стоик, то ношу
ее  на руках,  пока она  не угомонится. Она не похожа на Ирен.  У нее темные
волосы и  голубые  глаза,  а у Ирен волосы до сих  пор  довольно  светлые  и
зеленовато-карие глаза.
     Живем мы в  том же доме и теперь, с наступлением весны, начали выходить
в сад.  Сегодня великолепная погода,  а  это нас радует тем более, что  зима
была сырая, неприятная.
     С  1 января я возобновила  свои уроки в  Севре.  После полудня  ухожу в
лабораторию,  а по утрам бываю дома, кроме двух дней  в неделю, когда занята
утром в Севре... У меня столько работы  по  дому, и с детьми, и в школе, и в
лаборатории, что не знаю, куда деваться.

     * * *

     Погода отличная. Пьер чувствует себя лучше, Мари в  хорошем настроении.
Самая  удобная  пора  для  того,  чтобы  исполнить  уже  не  раз  отложенное
обязательство:   поехать  в   Стокгольм  и  сделать  доклад.  Супруги   Кюри
предпринимают  торжественное  путешествие  в Стокгольм,  и  это  путешествие
станет в нашей семье традиционным.
     6  июня 1905 года Пьер  выступает от себя и от  имени своей  жены перед
Стокгольмской академией наук. Он  говорит  о последствиях открытия  радия: в
физике оно заменило основные представления, в химии породило смелые гипотезы
об источнике той энергии, которая вызывает радиоактивные явления. В геологии
и метеорологии оно дало ключ  к явлениям, до сих по необъяснимым. Наконец, в
биологии действие радия на раковые клетки дало положительные результаты.
     Радий обогатил  Знание и послужил Благу.  Но не может  ли он служить  и
Злу?

     ...Можно  себе  представить и то, -  говорит Пьер, -  что в  преступных
руках радий  способен быть очень опасным, и  в  связи  с этим следует задать
такой вопрос: является ли познание тайн природы  выгодным  для человечества,
достаточно  ли человечество созрело, чтобы извлекать  из него только пользу,
или же это познание для него вредоносно?  В  этом отношении очень характерен
пример  с  открытиями  Нобеля: мощные взрывчатые  вещества дали  возможность
производить  удивительные работы. Но они  же  оказываются  страшным  орудием
разрушения в руках преступных властителей, которые вовлекают народы в войны.
     Я  лично  принадлежу  к  людям,  мыслящим,  как  Нобель,  а именно, что
человечество извлечет из новых открытий больше блага, чем зла.

     Прием, оказанный шведскими  учеными, порадовал обоих Кюри.  Они боялись
пышности,  но  эта дальняя  поездка  оказалась  неожиданно приятной. Никакой
толпы,  мало  официальных представителей.  Пьер  и  Мари  по  своему желанию
рассматривают страну, оставившую о себе пленительное впечатление, и беседуют
с учеными. Уезжают они полные восхищения.
     Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 24 июля 1905 года:

     Мы  с  женой  только  что  вернулись из  очень приятного путешествия  в
Швецию. Нас избавили от всех  забот, и благодаря этому  мы отдохнули. К тому
же  в июне  в  Стокгольме  не  оставалось  почти никого  и,  таким  образом,
официальная часть сильно упростилась.
     Швеция - страна озер и фьордов, окруженных небольшим количеством земли;
сосны, морены, красные деревянные домики - пейзаж  однообразный, но красивый
и отдохновенный. Во время нашего путешествия уже не было  ночей -  почти все
время светило осеннее солнце.
     Дети и мой отец здоровы, я и жена чувствуем себя гораздо лучше.

     * * *

     На бульваре Келлермана, во флигеле, охраняемом от непрошеных гостей как
крепость,  Пьер  и  Мари  живут  все  той  же  простой  и замкнутой  жизнью.
Хозяйственные  заботы сведены  к  самым существенным.  Приходящей  работнице
поручена  вся черная работа. Одна и та же прислуга готовит кушанья  и подает
на стол. Она посматривает  на странных хозяев и напрасно  ждет какого-нибудь
лестного замечания о жареной говядине или картофельном пюре.
     Как-то  раз  она, не в силах  больше сдерживать  себя, сама  решительно
спрашивает  Пьера,  вызывая  его на похвалы бифштексу, только что съеденному
Пьером с большим аппетитом. Но получает ошеломляющий ответ.
     -  Разве  это был бифштекс?  - удивляется  ученый.  Потом успокоительно
добавляет: - Вполне возможно!
     Даже в дни, насыщенные работой, Мари уделяет время заботам  о детях. По
своей профессии она вынуждена оставлять детей на попечение прислуги, но пока
она сама не у