я сидящим
рядом с Садом, которого назвал "одним из тех очаровательных  людей,  главное
достоинство которых состоит в том, чтобы развлекать мужчин и утомлять женщин
рассказами  о  сексуальных  победах,  порой  реальных,  но  большей   частью
вымышленных". Ла Мьерр более чем достаточно узнал своего соседа, когда  тот,
повернувшись к нему, как бы между прочим  поинтересовался,  кто  в  академии
самый красивый мужчина. На что Ла Мьерр холодно ответил: "Никогда  не  думал
на сей счет. Лично я всегда полагал, что вопрос мужской красоты находится  в
сфере интересов того типа людей,  имена  которых  в  приличном  обществе  не
произносятся". Снобу  горячо  зааплодировали  те,  кто  считал,  что  Сад  к
использованию пола противоположного присовокупил развращение  лиц  одного  с
ним пола.

   - 4 -

   Маркиз все еще продолжал делать различия, пусть  не  абсолютные,  между
любовницами, с которыми предавался более привычным любовным утехам  в  своих
парижских апартаментах, и теми девушками, которых нанимал для развлечений  в
petit maison. Молодые актрисы  типа  мадемуазель  Колетт,  как  правило,  не
отказывались от содержания в двадцать пять луидоров в  месяц  за  то,  чтобы
переспать с ним, время от времени принимая участие в сексуальных  фантазиях,
подсказанных ему  собственным  богатым  воображением.  Но  в  число  женщин,
нанимаемых для оргий в Аркейе, они не входили. Нет  никаких  свидетельств  в
пользу того, что у себя дома он тоже занимался групповым сексом, прибегал  к
порке, спринцовкам и  клизмам,  которые  были  в  ходу  на  устраиваемых  им
вечерах. В этом ничего удивительного не было, так как мужчина  такого  типа,
как правило, жил  в  Париже  нормальной  жизнью  женатого  человека,  а  для
удовлетворения нескромных желаний держал  petit  maison.  Сад  же  парижские
апартаменты использовал  для  удовлетворения  нескромных  желаний,  а  petit
maison  -  для  таких  форм  извращений,  который  закон  не  без  оснований
классифицировал как "outree" {чрезмерные (фр.)}.
   К  концу  1764  года  двадцатичетырехлетний  Сад  снискал  себе   такую
репутацию,  что  большинство  публичных  домов  Парижа,  не  без  содействия
полиции, отказывались открывать перед  ним  свои  двери.  В  Аркейе  девушки
подвергались порке и ходили упорные слухи о содомии.  Но  обвинения  эти  до
уровня официальных не поднимались, поскольку и сами  нанятые  женщины  имели
все основания опасаться последствий придания делу законного хода.  В  начале
1765 года у маркиза появилось много других дел,  которые  заставили  его  на
некоторое время забыть о публичных домах и  их  обитательницах.  Мадемуазель
Колетт ему порядком надоела, и он сменил ее на мадемуазель де Бовуазен.
   В свои восемнадцать лет де Бовуазен выглядела  настоящей  красавицей  и
находилась на содержании графа дю Барри. Она  училась  балетному  мастерству
для выступлений в "Опера", но, как говорили, техника  на  сцене  значительно
уступала ее искусству в спальне.  Наряду  с  другими  танцовщицами,  включая
мадемуазель Ле Клер, мадемуазель Ривьер и мадемуазель Ле Рой, воспитанницами
Королевской  академии  музыки,  она  входила  в  число  любовниц  Сада.   По
свидетельству философа Ла Меттри, неразборчивость  в  половых  связях  стала
неотъемлемой частью профессии, получаемой в стенах балетной школы. В  случае
мадемуазель  Бовуазен,  Сада  к  ней  могли   привлечь   слухи,   что   свою
благосклонность она распространяет не только на мужчин, но и на женщин.  Кто
лучше,  чем  такая  молодая  женщина,  мог  подыскать   участниц   для   его
развлечений? Более того, у нее для таких целей имелось два дома. Один удобно
располагался на улице Сен-Оноре, второй - на Дез-Экю.
   Летом 1765  года  Саду  пришлось  посетить  Ла-Кост.  Дела  поместья  и
необходимость собрать налоги требовали там его присутствия.  Ожидалось,  что
он прибудет в качестве губернатора Мазана. Эту должность раньше занимал  его
отец,  а  маркиз  теперь  получал   жалование,   выплачиваемое   королевским
казначейством. В Провансе выразили одобрение, когда узнали о его  приезде  в
сопровождении  своей  молодой  жены.  Супружескую  пару  деревенские  жители
встречали  в  июне,  и  замок  на  вершине  холма  стал  местом  увеселений,
устроенных Садом для соседей и гостей. Дом  в  Мазане  с  красивым  эркерным
фронтоном  смотрел  на  виноградники  и  вишневые  сады,  простиравшиеся  на
равнине, тянувшейся  до  Карпентраса,  расположенного  на  западе.  Лето  он
провел, живя то в романтическом шато Ла-Коста, возвышающемся над деревней на
вершине холма, то в городском доме в Мазане.
   Маркиза де Сад разделяла увлечение мужа любительским  театром  и  летом
1765 года принимала активное участие, в его постановках в Ла-Косте. Северная
галерея  замка  стала  для  Сада  тем  местом,  где  он  нашел  выход  своим
честолюбивым  замыслам  драматурга  и  режиссера.  Те,  кто  видел  маркизу,
воплощавшую свои драматические таланты, не могли не любоваться ее  красотой,
хотя она оказалась не такой высокой и величавой,  как  ожидалось.  Удивление
вызывало то, что, отдаваясь актерской игре, женщина  совершенно  забывала  о
своем положении в обществе. Из Сомана приехал аббат де  Сад,  увидел  ее  на
одном из летних банкетов в Ла-Косте -  и  разразился  скандал.  Та,  которую
гости и деревенские зрители принимали за  маркизу  де  Сад,  на  самом  деле
оказалась мадемуазелью де Бовуазен. Саду очень хотелось привезти любовницу в
Ла-Кост, чтобы использовать  ее  театральный  талант  в  постановках  своего
частного театра. Но лучшего  способа,  чем  выдать  актрису  за  свою  жену,
которая в то время находилась в  Эшоффуре,  он  придумать  не  мог.  Слишком
маловероятным представлялось то, что те, кому будет представлена мадемуазель
де Бовуазен, знают, как на самом деле выглядела маркиза де Сад. Словом, если
бы на будущий год в Ла-Кост вместе с мужем отправилась бы настоящая маркиза,
никто из арендаторов не рискнул бы обвинить ее в самозванстве.
   Аббат де Сад, сообразил, что эта молодая женщина не  может  быть  женой
его племянника. Какое-то время, казалось, он  держал  секрет  при  себе.  Но
некоторая несообразность ее поведения и  манер  дала  повод  для  пересудов.
Слухи  распространились  и  достигли  Эшоффура.  В  Провансе  тетушка  Сада,
аббатиса де Кавайон, написала ему укоризненное письмо.  В  ответ  маркиз  не
посчитал нужным скрывать личность любовницы, которую привез в Ла-Кост. Более
того, он вместо извинений сам перешел в наступление, напомнив тетке, что  та
не слыла такой моралисткой, когда ее  собственная  сестра,  предположительно
мадам де Вильнев, открыто жила со своим любовником. "А тогда Ла-Кост  вы  не
считали проклятым местом?"
   Новости, достигшие ушей мадам  де  Монтрей,  тещи  Сада,  не  могли  не
встревожить ее. Но гнев свой она первым делом обрушила на  аббата  де  Сада,
обвинив его в том, что тот во время пребывания в Ла-Косте, обнаружив  обман,
промолчал. Монтрей говорила, если все прочие тайные  измены  Сада  считались
оскорбительными для дочери и ее  самой,  то  его  уловка  с  мадемуазель  де
Бовуазен явилась пощечиной  всему  Провансу.  С  укоризной  в  тоне,  больше
похожей на сетование на судьбу, она добавляла, что ей и  всей  семье  и  так
пришлось много потрудиться, чтобы замять прежний скандал и  позаботиться  об
интересах ее зятя, а вместо благодарности  в  ответ  на  эти  их  труды  они
получили выходку с мадемуазель де Бовуазен. Но аббат де Сад, видя, как может
оказаться побитым Монтрей, с  одной  стороны,  и  аббатисой  Кавайонской,  с
другой стороны, отступился от них всех и заявил: на банкете в Ла-Косте он не
присутствовал и даму, сопровождавшую племянника, не видел.
   Предоставив семействам разбираться между собой, Сад, забрав мадемуазель
де Бовуазен, уехал в Париж, не сообщив о своих  передвижениях  ни  отцу,  ни
Монтрей. Но для подобной скрытности у него имелись и  другие  основания.  За
время, прошедшее после освобождения из Венсенна,  он  успел  наделать  массу
долгов. Мало того, что маркиз являлся сам должником,  он  был  еще  и  сыном
должника. И выручить его из этой беды не могло никакое  будущее  наследство.
Отец почти ничем не помогал, а занимаемое им привилегированное  положение  в
обществе заставляло его лишь тратить  средства,  а  не  зарабатывать  их.  К
длинной  чреде,  состоящей  из  полицейских,  тещи,  обиженных   девушек   и
рассерженных мужчин, каждый из которых стремился рассчитаться с незадачливым
молодым  аристократом,  присоединились  теперь  кредиторы  и   их   судебные
приставы.
   Несмотря на все эти неприятности, Сад отказался  вернуться  в  Эшоффур,
заявив, что для утверждения своего положения в обществе нуждается  в  точном
установлении своей родословной. Правда, Рене-Пелажи он не покинул и не забыл
о ней, как не забыл о ее младшей сестре. Скрываясь в  безопасности  лесов  и
холмов нижней Нормандии, Анн-Проспер по-прежнему питала к молодому красивому
маркизу  что-то   вроде   страсти,   свойственной   школьницам.   Ее   семья
непроизвольно усилила увлечение,  отослав  дочь  в  качестве  "канонессы"  в
монастырь  близ  Клермона.  Это  не  считалось  уходом  из  мира,  поскольку
платились деньги и она  имела  право  выйти  замуж,  а  скорее  походило  на
любопытное наложение  школьного  режима  на  взрослую  жизнь.  И  все  же  в
шестидесятые годы далекое от праведного поведение Сада начало подсознательно
вызывать ревность к  сестре,  которая  на  законном  основании  имела  право
разделять сексуальные услады маркиза. Любовницей  Сада  Анн-Проспер  еще  не
стала, но теперь ее появление в этой роли  стало  только  вопросом  времени.
Согласно точке зрения Краффт-Эбинга, две сестры  в  Эшоффуре  послужили  для
Сада прообразами двух наиболее известных сестер из садовской прозы - Жюстины
и Жюльетты. Согласно этой версии, Рене-Пелажи пребывала в  роли  скромной  и
послушной жены, воспитанной в полном согласии с  традиционными  понятиями  о
добродетели. Черпая вдохновение из  проявляемой  к  нему  тяги  Анн-Проспер,
маркиз мог нарисовать трепетность женской кровосмесительной чувственности.
   Несмотря на неодобрительное отношение Монтрей,  Сад  в  скором  времени
привлек обеих сестер к участию в театральных  постановках  своего  театра  в
Ла-Косте. Это давало ему власть манипулирования, которая  совсем  не  многим
отличалась от его собственных драматических почти кровосмесительных фантазий
в таких произведениях, как  "Преступления  из-за  любви"  или  в  "120  днях
Содома", с  их  более  сардоническим  использованием  жен  и  дочерей.  Даже
находясь в  разлуке  с  дочерьми  Монтрей  и  занимаясь  развитием  талантов
мадемуазель де Бовуазен или девушек,  развлекавших  его  в  petit  maison  в
Аркей, Сад в письмах к Рене-Пелажи  прививал  молодым  женщинам  в  Эшоффуре
чувство сексуальной свободы. Тон этих писем  позволяет  также  считать,  что
маркизу доставляло злорадное удовольствие срывать  покровы  догматичности  и
нравственной  чистоты,  которые  предназначались  для  сохранения   полового
самосознания сестер. Со своим мужем Рене-Пелажи всегда  оставалась  нежна  и
преданна, но в следующее  десятилетие  она  грозилась  прекратить  всяческую
переписку с ним. Своими самыми возмутительными взглядами и предложениями Сад
делился с  ней  под  видом  антропологического  открытия.  Этим  приемом  он
воспользовался в философском романе "Алина и Валькур".
   В последующих письмах он с энтузиазмом писал  о  короле  Ассама  и  его
гареме, состоявшем из нескольких сотен девушек. Из их числа одних он выбирал
для порки в свое удовольствие, других - для упражнений в искусстве  владения
саблей. Еще Сад описывал Великого Монгола с конюшней из  дюжины  женщин,  на
спинах которых он ежедневно катался в  паланкине,  словно  установленном  на
спине у  слона.  Но  при  этом  маркиз  указывает,  что  император  по  всем
стандартам своей религии и культуры считался человеком  благочестивым.  Если
умирал принц крови, свое горе он выражал тем, что собственными руками убивал
всех девушек, какими бы сексуально привлекательными  они  ему  не  казалась.
Этот ритуал был данью уважения  к  усопшему  принцу,  стоившей  ему  трудов,
связанных с восстановлением коллекции, которой  суждено  развлекать  его  до
смерти очередного члена королевской крови.
   К  подобному  поведению,  как  лаконично  замечал  Сад,  относились   с
одобрением в культурной  среде,  где  таких  традиций  придерживались.  Этот
пример  иллюстрировал  абсурдность   попыток   установить   абсолютную   или
универсальную мораль. И потом, словно сестры Монтрей являлись потенциальными
субъектами такого режима, он заверял их, что  монгольский  император  и  его
подражатели имели во много раз  более  разумную  систему  управления  своими
женщинами, чем любая из существовавших в Европе.
   В 1767 году, удалившись от мирской суеты, умер граф де  Сад.  Несколько
лет они жили с женой врозь, и теперь, как  выяснилось,  долг  его  составлял
86000 ливров. Сомневаться не приходилось - молодая  пара  и  их  дети  будут
всецело зависеть от Монтрей. Доход самого Сада как губернатора, проживающего
за пределами своей провинции, равнялся 10000 ливров в год, но этого, в любом
случае, не хватало. К тому же, за первые четыре года он не получил ничего.
   Позже маркиз скажет, что в детстве практически не  видел  отца.  Аббату
Амбле он характеризовал его как "добрейшего из отцов и лучшего  из  друзей",
хотя, скорее всего, это лишь  риторическое  заявление,  высказанное  в  силу
сыновьего долга и желания сказать то, что  аббат  хотел  от  него  услышать.
После смерти  графа  Сад  продолжал  использовать  почетный  титул  маркиза,
отдавая предпочтение ему перед унаследованным теперь графским титулом  отца.
Это позволяет говорить о его желании отдалиться от памяти отца.
   Отношения Сада с мадемуазель де Бовуазен носили неустойчивый  характер.
Он порывал с ней, мирился, потом снова ссорился. Она забеременела от  одного
из своих любовников, но в декабре 1765  года,  когда  она  стала  любовницей
герцога Шуазеля, беременности уже не существовало. В течение этого времени в
постели  маркиза  одна  девушка  из  балета  сменяла  другую,   но   никаких
свидетельств в пользу того, что кто-либо  из  них  принимал  участие  в  его
экстравагантных сексуальных играх, не имеется. В 1767 году,  после  рождения
своего старшего сына, Сад начал пользоваться услугами одной профессиональной
куртизанки в Париже и взял на содержание девушку из балета,  мадемуазель  Ле
Клер.
   К двадцати  восьми  годам  в  его  жизни  наступил  покой,  достигнутый
равновесием распутства и скуки. Такое положение вещей  являлось  характерным
для доброго большинства европейских аристократов середины века.  Можно  было
даже  предсказать,  что  к  среднему  возрасту,  преодолев  период  довольно
безобидной распущенности, он склонится к умеренности. Во всяком случае,  все
к тому шло, если бы не его выходка 3 апреля 1768 года.


 Глава пятая - РОЗ КЕЛЛЕР

   - 1 -

   Выложенный булыжником круг пляс де Виктуар с обнесенной оградой  конной
статуей Людовика XIV в центре  был  данью  парижан  римским  циркам.  Улицы,
выходившие на площадь, делили круг на сегменты, состоящие из  высоких  домов
аристократов с мансардными крышами и амбразурами узких  окон  с  полукруглым
верхом на  цокольном  этаже.  Расположенная  к  северо-востоку  от  широких,
засыпанных гравием просторов и аркад Пале-Рояль, пляс де Виктуар  находилась
в  непосредственном  соседстве  с  королевской  резиденцией.   Ее   высокие,
построенные в едином стиле дома с пилястрами и красивыми портиками  едва  ли
делали ее подходящим местом для бедняков и  бездомных,  за  исключением  тех
случаев, когда они приходили сюда просить милостыню.
   3 апреля 1768 года выпало  на  воскресенье.  Поскольку  этот  день  был
Пасхальным, сей  факт  придал  делу  еще  более  громкий  резонанс.  Широкая
площадь, окруженная домами с высокими окнами и  дверными  проемами,  служила
хорошей приманкой для попрошаек. С этой целью пришла туда молодая женщина по
имени Роз Келлер. Она попросила одного мужчину дать ей денег и получила  их.
Следующим человеком, пересекавшим выложенную  булыжником  площадь,  оказался
Сад. Согласно описанию  Келлер,  он  выглядел  щеголем  с  изящной  фигурой,
облаченном в серый сюртук для верховой езды, с муфтой  и  тросточкой.  Кроме
всего прочего, на боку висел охотничий  нож.  Часы  показывали  чуть  больше
девяти утра. Роз Келлер была вдовой булочника. Хлопкопрядилыцица, теперь она
не  имела  работы.  По  ее  утверждению,  незадолго  до  событий,  принявших
отвратительный характер, она сходила на мессу. Родившаяся в Страсбурге,  она
говорила по-французски с сильным  акцентом  и  делала  много  грамматических
ошибок. Это могло послужить причиной непонимания. Увидев, что первый мужчина
дал женщине денег, Сад подошел к ней. По словам Роз Келлер, он  спросил  ее,
не хочет ли она немного  заработать,  составив  ему  компанию  в  partie  de
libertinage  {дословно:  вечеринка  распутства  (фр.)}  в  Аркейе.   Келлер,
согласно ее свидетельству, ответила, отказом, подчеркнув свое  отрицательное
отношение к такому сорту женщин. Ей показалось, что ее  негодование  оказало
соответствующее действие на молодого аристократа.  Тогда  он  сменил  тон  и
спросил, не согласится ли она  работать  горничной  в  его  petit  maison  в
Аркейе. Роз согласилась, что  позволяет  предполагать:  либо  она  в  высшей
степени наивна, либо не очень точно передает ход  событий.  Согласно  версии
Сада, он предложил ей деньги в обмен на сексуальные  услуги,  и  Келлер,  не
споря, согласилась.
   Как бы ни выглядело содержание разговора, но  он  закончился  тем,  что
маркиз проводил Роз в комнату около рынка,  расположенную  совсем  рядом  от
места встречи. Помещение находилось на втором этаже и,  по  всей  видимости,
принадлежало ему. Обтянутое желтым дамасским  шелком,  оно  было  обставлено
креслами  и  шезлонгами.  Молодой  женщине  Сад   сказал   о   необходимости
повременить, пока он закончит одно-два дела. Через  час  маркиз  вернулся  с
нанятой каретой. Они поехали в южном направлении, пересекли реку и  покинули
пределы города,  оставив  позади  Люксембургский  сад  и  обсерваторию,  что
свидетельствовало о начале пригорода Аркадии. Дорога в Аркей шла мимо  полей
и лесистых холмов в небольшой долине Бьевра. Данное  место  располагалось  в
двух  милях  от  административного  центра.  Законченность  южному   пейзажу
придавал фантастический акведук, пересекавший долину.
   В деревню Сад и Роз Келлер въехали по простому каменному мосту, который
переходил в небольшую улицу с церковью Сен-Дени. Аркей, наподобие Туикнема в
эпоху папизма и Уолпола,  служил  местом  отдохновения  от  столичной  суеты
богатых или высокородных. Местечко выглядело средоточием высоких  заборов  и
тихих вилл, классических садов с прудами с ведущими к  ним  аллеями,  богато
декорированных арок и нагих  статуй,  созданных  скульпторами  под  влиянием
античности. Идиллия этого пригорода запечатлена на картине Жан-Батиста Одри,
написанной им в 1744 году, "Водная гладь в парке Аркейе".
   Слева от дороги, пересекавшей Аркей в южном направлении,  лежала  улица
де ля Фонтен. Туда-то и свернула карета и остановилась у  ворот  обнесенного
каменной  стеной  сада.  Petite  maison  Сада  представлял   собой   длинное
одноэтажное здание с мансардными комнатами, первый этаж  которого  приподнят
над землей и  располагается  над  подвальными  помещениями,  устроенными  на
цокольном этаже. Сад провел Роз Келлер через ворота и  оставил  ее  ждать  у
черного входа, в то время как сам прошел в дом через парадную дверь. Ход для
слуг вел в небольшой садик.
   Сад проводил ее в здание, из вестибюля которого с одной  стороны  можно
было попасть во внутренний двор, с другой  -  в  сад.  Оттуда  они  вошли  в
столовую, в двух сервантах которой красовалась стекл