так долго занимается приготовлениями, что судья
засыпает. (До этого его кровать приподнимают над полом на  двадцать  футов).
Когда ночью де Фонтани встает, чтобы облегчиться, то падает на другое  ложе,
приготовленное для него внизу. Его заверяют, что ничего подобного  не  могло
произойти и, он принимает случившееся за наваждение. Далее судью  сбрасывают
в свинарник, и на протяжении  двенадцати  дней  больного  врачует  фальшивый
доктор. После этого обманным путем де Фонтани заставляют переспать со старой
негритянкой, выдавая ее за его жену. Сад даже заимствует эпизод из "120 дней
Содома", когда судья сидит на стульчаке, сиденье  которого  вымазано  хорошо
схватывающимся клеем, так что он не может подняться. Один из  его  мучителей
под предлогом помощи помещает под него  спиртовку.  Испуганный  видом  огня,
несчастный вскакивает с места с такой  силой  и  помощью  со  стороны  своих
мучителей, что оставляет на покрытом клеем сиденье аккуратный кружок кожи.
   Естественно  предположить,  что  теперь  де  Фонтани  ищет  возможности
расторгнуть брак. Наконец юная героиня получает свободу, чтобы  выйти  замуж
за своего возлюбленного. В свете последнего заточения Сада, трудно  упрекать
его в литературной мести этому типу бюрократа  от  правосудия.  Но  наиболее
откровенным отрывком является тот, в котором Фонтани отправляют в замок  его
тестя,  чтобы  изгнать   каких-то   беспокойных   призраков.   "Призраками",
естественно,  выступают  все  те  же  переодетые  молодые  заговорщики.  Они
преследуют озадаченного судью перечислением его прегрешений и совершенных им
преступлений, затем нападают на него и  избивают.  Последнее  правонарушение
господина де Фонтани оказалось совершено  с  помощью  закона  против  самого
Сада, когда маркиза привлекли к судебной ответственности.
   Ниже следует перечисление преступлений самого судьи.
   В  1750  году  он  приговорил  одного  бедолагу  к   колесованию.   Его
единственное прегрешение состояло в том, что он отказался отдать  свою  дочь
слуге закона на потребу.
   В 1754 году за 2000 крон де Фонтани  пообещал  спасти  одному  человеку
жизнь. Но тот не смог собрать нужной суммы, и его повесили.
   В 1760 году, услышав пренебрежительный отзыв о нем какого-то мужчины  в
городе, судья на другой год по обвинению в содомии отправил того на  костер,
несмотря на то, что у бедняги имелась жена и целая  орда  ребятишек,  а  все
показания свидетельствовали против его вины.
   В 1772 году одного молодого человека из провинции оскорбила куртизанка.
Тогда он решил безобидно проучить ее и, как следует, высек плетью.  Но  этот
презренный болван, а не судья, превратил развлечение  в  "преступление".  Он
убедил своих коллег по суду, что речь идет об убийстве, отравлении, и в этом
нелепом утверждении все они пошли у него на поводу. Они обесчестили молодого
человека,  испортили  его  репутацию,  но,  так  как  он  находился  вне  их
досягаемости, осмелились нанести ему еще  одно  оскорбление,  вынеся  ложный
смертный приговор.
   В последнем юридическом произволе Сад  воссоздает  несправедливость  по
отношению к нему самому, проявленную высоким судом  Экса  после  скандала  с
отравлением в Марселе. "Призраки" достаточно громко, чтобы  жертва  слышала,
обсуждают, что можно сделать с Фонтани.  "Может  стоит  колесовать  его?"  -
предлагает один из них. "Лучше остановиться на повешении  или  сожжении",  -
предлагает  другой.   В   завершение   главный   призрак   решает   проявить
"снисхождение и умеренность", приказав - вполне в садовском духе  -  нанести
пятьсот ударов плетью.
   Когда  заговорщики  возвращаются,  они  притворяются,  что  сами   тоже
пострадали от рук призраков, хотя не так жестоко, как он. Они предлагают ему
подать своим коллегам по суду, "издавна  проявлявшим  повышенный  интерес  к
телесным наказаниям", официальную жалобу на призраков. Он должен  предъявить
следы побоев суду, как когда-то Демосфен обнажил  перед  судом  грудь  своей
красивой клиентки. Но, в  первую  очередь,  ему  следовало  предъявить  свою
задницу присяжным поверенным парижского суда,  прославившихся  на  весь  мир
тем, что в 1768 году проявили столько интереса к состоянию зада Роз Келлер.
   Из всех рассказов собрания  Сада,  опубликованного  после  его  смерти,
"Мистифицированный судья" является наиболее удачной политической сатирой. Он
сочетает в себе ярость личного возмездия с любовью к тщательно  продуманному
фарсу, который мог бы сослужить хорошую службу его  отдельным  драматическим
произведениям. В этой работе и ряде других коротких  рассказов  он  доказал:
его стремление стать  французским  Бокаччио  конца  восемнадцатого  века  не
лишено оснований.
   "Злоключениям добродетели",  "Алине  и  Вальку-ру",  а  также  коротким
повестям противостоит мир тайного творчества Сада. Тайным  оно  считается  в
том смысле, что отдельные вышедшие из-под его  пера  произведения  оказались
либо спрятаны, как обстояло дело со "120 днями Содома", либо он  отрекся  от
них, как в случае с "Жюстиной" и ее различными производными.  Сомневаться  в
его  авторстве,  естественно,  не  приходилось.  В   тесном   кругу   маркиз
признавался в создании  "Жюстины".  "120  дней  Содома"  были  написаны  его
собственной рукой, и  некоторые  эпизоды  из  них  встречались  и  в  других
произведениях Сада. В 1801 году во время обыска конторы Массе полиция изъяла
экземпляр  "Жюльетты",  написанный  рукой  маркиза.  "Философия  в  будуаре"
официально  считалась  творением  покойного  автора  "Жюстины",  романа,  от
создания которого еще здравствующий Сад продолжал отрекаться. Первым крупным
предприятием в мире секретного авторства стал его труд "120 дней Содома".

   4. "120 дней Содома, или Школа либертинажа"

   Работа над так и незаконченной рукописью  "120  дней  Содома"  занимала
вечера Сада в Бастилии на протяжении октября и ноября 1785 годов.  Строилась
она, очевидно, на основе набросков, сделанных летом и ранней осенью. Длинный
рукописный свиток, спрятанный в стене Бастилии, пережил разграбление большой
тюрьмы, но увидеть его снова маркизу не довелось. После разрушения тюрьмы  в
развалинах камеры Сада рукопись обнаружил  Арн  де  Сен-Максимен.  До  конца
девятнадцатого  века  она  находилась  в  собственности  семьи  маркиза   де
Вильнев-Тран,   затем   продана   немецкому   коллекционеру.    Ее    копия,
представленная как часть новой  литературы  сексуальной  патологии,  частным
образом была опубликована в Берлине  в  1904  году.  Согласно  свидетельству
издателей, издание  предназначалось  исключительно  для  ученых,  медиков  и
правоведов. Только в 1931 году при участии Мориса Гейне  в  Париже  появился
первый том более точного и скрупулезного, издания. Но и этот тираж  оказался
весьма ограниченным. На протяжении последующих  тридцати  лет  незаконченный
роман оставался  в  одном  ряду  с  такими  избранными  произведениями,  как
"Капитал", "Сексуальная психопатология" Краффт-Эбинга  и  "Толкование  снов"
Фрейда, о которых  больше  говорили,  нежели  читали.  Именно  в  этой  роли
литературной шутки, она фигурировала в романе  Альдо  Хаксли  "После  многих
лет"  (1939).  Джереми  Пордидж,   составляя   каталог   библиотеки   одного
страдающего  ипохондрией  калифорнийского   миллионера,   обнаружил   полную
иллюстрированную версию "120 дней Содома",  опубликованную  в  восемнадцатом
веке. Его первоначальный владелец в  Англии  замаскировал  том,  поместив  в
переплет "Книги распространенных молитв".
   В действительности под обложкой  скрывался  незавершенный  роман  Сада.
Состав исполнителей драмы,  разыгрывающейся  в  замке  Силлинг,  возглавляют
четыре персонажа-либертена, в возрасте от сорока четырех до шестидесяти лет.
Это герцог де Бланжи, его брат епископ, президент де Курваль, представляющий
судебное право, и банкир Дюрсе. Их  сопровождают  четыре  дочери:  Констанц,
Аделаида, Жюли и Алина. Есть среди  действующих  персонажей  четыре  опытные
куртизанки, призванные  развлекать  компанию  своими  рассказами,  и  четыре
содержательницы публичных домов для управления двумя гаремами. Первый  гарем
состоит из восьми девушек в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет, второй
- из восьми мальчиков того же возраста. Имеется еще четверо  рослых  молодых
мужчин, выступающих в роли сексуальных партнеров в тех случаях, когда  герои
истощились. Для начала четверо персонажей устраивают ряд браков для  себя  и
своих дочерей.
   "Герцог, отец Жюли, становится мужем Констанц, дочери Дюрсе.
   Дюрсе, отец Констанц, становится мужем Аделаиды, дочери президента.
   Президент,  отец  Аделаиды,  становится  мужем  Жюли,  старшей   дочери
герцога.
   И епископ, "дядя" и отец Алины, становится мужем трех  других  девушек,
уступив те же права на Алину своим друзьям и сохранив  такое  же  право  для
себя самого".
   Эти  главные  исполнители  ролей  и  вся  остальная  компания  в   один
прекрасный день отправляются замок Дюрсе Силлинг.  После  долгого  пути  они
оказываются на месте 1 ноября, первого из 120 дней их зимы. Замок, как и его
предшественники в "Злоключениях добродетели", является шедевром  готического
описания Сада.
   "Чтобы добраться до места, нужно  было  сперва  достичь  Базеля  и  там
пересечь Рейн. Далее дорога становится  все  уже  и  уже,  пока  наконец  не
приходится оставить карету. Вскоре входишь в  Черный  Лес  и  следуешь  миль
сорок   пять   по   трудной,   изматывающей   дороге,   преодолеть   которую
представляется немыслимым без сопровождения проводника. Тут  натыкаешься  на
жуткое поселение углежогов и лесников. Деревня принадлежит Дюрсе и знаменует
начало  его   владений.   Поскольку   ее   обитателями   являются   воры   и
контрабандисты, банкиру не составило труда подружиться с ними. Его первый  и
настоятельный приказ говорил: начиная с 1 ноября ни под каким  предлогом  не
подпускать к замку ни единого человека, то есть с того  времени,  когда  там
должна собраться вся компания... Миновав углежогов, начинаешь карабкаться  в
гору, по высоте почти что равную Сен-Бернару, но только во много  раз  более
трудную, поскольку достичь ее вершины можно только пешком.  Это  не  значит,
что груженным мулам туда нет дороги. Просто пропасти по  обе  стороны  тропы
велики, и всадника поджидает реальная опасность. В их бездне  сгинули  шесть
животных,  перевозящих  поклажу  и  провиант,  а  также   двое   работников,
пожелавших оседлать  пару  из  них.  Требуется  хороших  пять  часов,  чтобы
взобраться  в  гору,  вершина  которой  славится  еще  одной   замечательной
особенностью. Предпринимаемые предосторожности таковы, что этот новый барьер
становится непроходимым для  живых  существ,  за  исключением  птиц.  Каприз
природы  оставил  расселину  шириной  сто  восемьдесят  футов,   разделяющую
северный и  южный  гребни  вершины.  Как  только  ты  достиг  вершины  горы,
спуститься вниз не такое простое дело. Эти две части Дюрсе предусмотрительно
соединил  превосходным  деревянным  мостом,  перекинутым  через   расселину,
глубиной в тысячу футов, который, как только по нему перебрался последний из
путешественников, тотчас уничтожили. С этого момента связи с замком  Силлинг
больше не существовало".
   Само строение окружено крепостными рвом и стеной.  Но  в  сердце  этого
мрачного  в  стиле  готики  и  грозного  строения  раскинулось   неожиданное
великолепие элегантно  обставленных  и  богато  убранных  гаремов.  Все  это
специально приготовлено для четырех месяцев чувственного наслаждения всякого
рода. Центральным местом действия является зала, где куртизанки рассказывают
свои истории и возлюбленные героев вздыхают или  плачут,  в  зависимости  от
обстоятельств. По описанию комната напоминает частный театр Сада в Ла-Косте.
   "По  своей  форме  она  выглядела  полукруглой.  В  закругленной  части
помещения имелось четыре ниши, с большими зеркалами и чудными оттоманками  в
каждом из них. Эти углубления были выполнены под таким углом, что из каждого
из них можно видеть центр прямой стены, где на возвышении,  приподнятом  над
полом на четыре фута, стоял трон. Он предназначался для рассказчицы. В  этом
положении  она  имела  возможность  не  только  видеть   своих   слушателей,
устроившихся в четырех нишах, но и они оказались в состоянии услышать каждое
ее слово, поскольку разделявшее их расстояние было невелико. В  самом  деле,
на своем пьедестале сказительница чувствовала себя актрисой в театре,  а  ее
слушатели - зрителями в амфитеатре. У подножия  трона  имелись  ступени,  на
которых сидели те, кого выбирали для оргии. Их назначение  состояло  в  том,
чтобы удовлетворять любые чувственные желания,  возбуждаемые  повествованием
рассказчицы. Эти несколько ярусов, как и сам трон, обтягивал черный бархат с
золотой  оторочкой  под  стать  богатому  убранству  углублений,  хотя   там
использовался материал темно-синего цвета.
   В стене каждой ниши имелась дверца, ведущая в соседнее тесное помещение
без окон. Эти  комнатки  предназначались  для  тех  случаев,  когда  кто-то,
подозвавший  соблазнительное  существо  со  ступеней,  не  желал   исполнять
навеянный рассказом акт на глазах у остальных. Но эти  помещения  оснащались
кушеткой и средствами для исполнения самых неприличных желаний.
   По обе стороны от трона возвышалось по одной колонне. Они  служили  для
привязывания рабов, когда непослушание требовало наказания. Все инструменты,
необходимые для проведения воспитательной работы, свешивались с  крючьев  на
столбах. Устрашающего зрелища, которое они  собой  являли,  уже  оказывалось
достаточно, чтобы добиться послушания  -  качества,  весьма  необходимого  в
удовольствиях такого рода. Насаждение послушания - вот что, главным образом,
делает  таким  привлекательным  для  сердца  преследователя   удовлетворение
сексуальных потребностей".
   Этот великолепный амфитеатр, устроенный в  грозной  крепости  высоко  в
горах среди самых удаленных и неприступных вершин Европы,  в  середине  зимы
где-то  в  первой   четверти   восемнадцатого   века,   окружен   атмосферой
отрешенности, где, казалось, не существует времени.  Только  неуемный  полет
фантазии способен создать ужасы, выходящие за  рамки  того,  что  описано  в
"Удольфских тайнах" или все тех же "Злоключениях добродетели".  Все  же  она
только приукрашала темы пережитого Садом опыта. Топография замка  напоминает
горный замок в Сомане, где в детстве маркиз проводил  зимы  со  своим  дядей
аббатом де Садом. Черный Лес, поселения  угольщиков  -  это  воспоминания  о
германских впечатлениях и годах военной  службы  и  путешествий.  Но  еще  в
большей  степени  этот  вымышленный  замок  служит  напоминанием  о   другом
уединенном месте, заключенном в непроницаемых крепостных  стенах,  -  о  его
камере высоко в башне Свободы, где он писал эту часть романа, в то время как
внизу лежали темные улицы и крыши домов Сен-Антуана. Сама зала -  это  смесь
театра с незабытой с детства виной и роскошью дворца Конде.
   Но, вероятно,  самые  страшные  сцены  рождает  ум  Сада-узника.  Нигде
"насаждение послушания" не превозносилось до такой степени, как в обстановке
великих тюрем  Франции.  В  повествовании  нашли  отражение  и  сардонически
высмеивались мельчайшие подробности различных установлений  и  педантичность
их исполнения. Горькая пародия, а не создание эротических картин -  вот  что
стояло у него на переднем плане в первой  книге  повествования,  которое  не
имеет эротической притягательности для того  читателя,  чье  возбуждение  не
провоцируется  сексуальной  жестокостью  или  менее  вопиющими  актами,   не
представляющимися аппетитными в сексуальном плане.
   Все же первая-книга романа - не просто панорама  жестокостей.  В  самом
деле, здесь много эпизодов, которые с таким же успехом могли бы выйти из-под
пера  Чосера  или  Рабле.  Иллюстрацией  сказанному  может  служить   начало
двадцатого дня. Действующими лицами в эпизоде являются герцог де Бланжи, его
восемнадцатилетняя жена Алина с ее "дерзким личиком,  вздернутым  носиком  и
живыми карими глазами" и молодая рабыня, Софи, очаровательная и  застенчивая
четырнадцатилетняя  особа.   Алина,   естественно,   всецело   находится   в
распоряжении собственного  мужа.  Согласно  правилам,  невольница  некоторое
время, пока не пробьет ее час, остается неприкосновенной, поскольку  простые
удовольствия  первого  месяца  не  включают   огульные   половые   сношения.
Злоключения девятнадцатой ночи в шато Силлинг, рассказанные на другой  день,
возможно, и служат отражением садовского вкуса, но тем  не  менее  могли  бы
встретиться в "Повести смотрителя" или у Рабле.
   "Ночью произошел забавный эпизод. Герцог, напившийся в стельку, не смог
отыскать дорогу в свою спальню и, вместо этого, попал в кровать к Софи.  Что
бы она ему не говорила - а она хорошо знала о нарушении правил де Беланжи, -
двигаться он отказывался, утверждая, что находится в постели со своей женой,
Алиной, следовательно, там, где ему и  подобает  быть.  Но  с  супругой  ему
дозволялись определенные вольности, недопустимые с Софи. Когда герцог  велел
ей улечься так, чтобы насладиться с  ней  любимым  им  способом,  невольница
почувствовала большой молот де  Бланжи,  готовый  проникнуть  сквозь  плотно
закрытые черные врата. Бедная юная девочка тревожно вскрикнула  и,  выскочив
голой из постели, выбежала на середину спальни. Герцог, осыпая ее последними
словами, последовал за ней, все еще считая ее Алиной.  "Маленькая  сучка!  -
ругался он. - Что, разве это для тебя впервой?" И тут, решив, что настиг  ее
и она пришла в себя, повалился на кровать Зельмиры и принял эту  девушку  за
свою. Снова повторилось то  же  самое,  но  герцог  был  исполнен  решимости
довести дело до завершения. Зельмира,  смекнув,  что  ее  ждет,  последовала
примеру своей подруги. Издав крик ужаса, она спаслась бегством.
   Софи,  избежавшая  расправы  первой,   поняла:   нет   иного   средства
восстановить порядок, как схватить свечи и призвать на помощь кого-нибудь  с
более трезвой головой, кто расставил бы все по  своим  местам.  Поэтому  она
пошла поискать мадам Дюкло.  Но  эта  сводня,  доведшая  себя  на  оргии  до
свинского состояния, растянулась без чувств на постели герцога. Ждать помощи
от нее не приходилось. Софи пребывала в отчаянии, не  зная  к  кому  в  этой
ситуации обратиться за подмогой и слыша вопли  своих  подруг.  Она  рискнула
войти в комнату, где в кровати с Констанц лежал Дюрсе, и шепнула ей на ухо о
случившемся. Та, в свою очередь, рискнула встать, хотя  подвыпивший  мужчина
пытался ее удержать, клятвенно заверяя, что должен снова  переспать  с  ней.
Она взяла свечу и вошла в девичью  спальню.  Там  Констанц  нашла  их  всех,
стоящих в ночных рубашках посреди комнаты, в то время как герцог преследовал
то одну, то другую, продолжая думать, что это одна и та же  девушка,  Алина,
которая, он клялся, вдруг в эту ночь превратилась в стерву.
   Наконец Констанц сумела убедить его в ошибке. Она уговорила  де  Бланжи
проследовать за ней, чтобы проводить пьяного в нужную комнату, где он найдет
Алину, согласную подчиниться всем его  требованиям.  Герцог,  охмелевший  до
безобразия, в самом деле не  имел  никаких  иных  намерений,  кроме  одного:
заняться с Алиной содомией. Он позволил Констанц увести себя.  Его  красивая
супруга получила мужа, и они улеглись в постель.  Констанц  удалилась,  и  в
комнате девушек воцарился покой.
   На другой день по поводу  ночного  происшествия  много  потешались.  Де
Бланжи предположил, что, если бы он  по  случайности  все  же  лишил  девицу
девственности, его нельзя было бы штрафовать, из-за невладения собой. Но все
остальные заверили герцога в ошибке и напомнили о весьма  серьезном  штрафе.
Потом они отправились завтракать в свой гарем юных девушек, которые все, как
одна, признались, что де Бланжи до смерти перепугал их".
   Если отбросить личные пристрастия герцога,  описанный  эпизод