ил место Первому Консулу в лице Наполеона Бонапарта. Тем временем Сад в
порыве щедрости, сделав роскошные переплеты, пять экземпляров своего  романа
отправил в подарок членам Директората. Не удивительно,  что  позже  подобная
щедрость в отношении  такой  книги  выглядела  по  своей  смелости  довольно
безрассудным поступком.
   В  книжных  лавках  Парижа  того  времени  можно  было  купить   книги,
удовлетворяющие любым вкусам. Хотя никто  не  мог  сказать,  как  долго  еще
продлится эта политика терпимости. Похоже,  ни  автор,  ни  издатель  "Новой
Жюстины" и "Жюльетты" не думали о риске оказаться привлеченными  к  судебной
ответственности.
   В то время пока власти сохраняли безмолвие,  в  обществе  начало  расти
недовольство. Рестиф де ла Бретон, уже опубликовавший в своих "Ночах Парижа"
(1788) изобилующие яркими красками  сообщения  о  скандалах  в  Аркейе  и  в
Марселе, теперь обратил внимание на литературные бесчинства Сада. Рестиф сам
добился определенного успеха на поприще порнографии,  но  теперь  утверждал,
что художественные  творения  маркиза  являются  позором  и  бесчестием  для
профессии. Сад в его глазах являлся "чудовищем". Чтобы доказать это,  Бретон
в 1798 году опубликовал "Анти-Жюстину". Сделано это было с той целью,  чтобы
продемонстрировать     возможность     написания     почти      аналогичного
порнографического  произведения,  не  обращаясь  к  крайностям,  к   которым
прибегал маркиз. Рестиф  потратил  немало  ругательных  слов  в  адрес  сцен
сексуального насилия в романах Сада,  считая  их  достаточно  вульгарными  и
жестокими. Взамен он предложил миру свое собственное более скромное попурри,
составленное из чреды гетеросексуальных и лесбийских совокуплений, инцеста и
содомии.
   Таким образом, Рестиф сумел доказать собственную правоту и получить при
этом материальную выгоду. Отлично  понимая,  что  затеянный  им  спор  будет
способствовать продаже собственной книги, он продолжил его, теперь утверждая
- маркиз  является  автором  неслыханной  по  непристойности  "Жюстины".  Но
случилось так,  что  авторство  Сада  в  данном  случае  не  имело  широкого
признания. В апреле 1798 года периодическое издание "Ле Серкль" в  некрологе
на смерть гражданина Лангла клятвенно  утверждало,  что  автором  нашумевшей
книги был покойный, в то время как "Журналь де Пари"  презрительно  заметил:
"Всем известно имя создателя "Жюстины", которым является "некий господин  де
Сад, освобожденный из  застенков  Бастилии  Революцией  14  июля".  Но  цепь
недоразумений на этом не закончилась, так как вскоре выяснилось  -  господин
Лангл, виновник некролога, продолжал здравствовать.
   Через три дня  маркиз  отправил  в  "Журналь  де  Пари"  послание,  где
жаловался на нанесенное ему "оскорбление" и заверял: "Это  ложь,  бесстыдная
ложь, утверждать, что я являюсь автором книги, озаглавленной  "Жюстина,  или
Несчастья добродетели". Сад предупреждал своих читателей о своей решимости в
будущем принять все необходимые меры для законного преследования "первого же
человека, который считает, что может  назвать  меня  автором  этой  скверной
книги и остаться безнаказанным".
   На следующий год (1799) сам маркиз стал объектом преждевременных слухов
о его кончине. И снова Сада назвали автором "Жюстины". Он направил в "Ами де
Луа" гневное письмо, в котором говорил: "... вы не только убили меня,  но  и
дважды  оболгали  в  обоих  отношениях.  Полагаясь  на  вашу   порядочность,
рассчитываю  на  помещение  в  газете   как   этого   доказательства   моего
существования, так и моих горячих заверений, что я не являюсь  автором  этой
непристойной  "Жюстины"".  Издателю  "Трибуналь  д'Аполлон"  маркиз  написал
послание с обещанием напечатать правду о своем существовании палкой на спине
издателя. "Это ложь, - добавлял он, -  утверждать,  что  я  являюсь  автором
"Жюстины". Теперь, когда опасность революционного  рвения  миновала,  маркиз
подписался как бывший граф де Сад.
   Но дело на этом не закончилось. В 1800  году  он  опубликовал  собрание
более коротких литературных произведений, датированных временем пребывания в
Бастилии.  Они  составили  четыре  тома,  куда  вошли  одиннадцать   новелл,
предваряемые вступлением  "Мысли  о  романах".  Эти  произведения  пронизаны
модными темами готики и романтическим налетом сентиментальности в  сочетании
с мрачными сторонами сексуальности и мотивом инцеста. По своим  литературным
достоинствам они намного превосходили разбавленное молоко готики  английской
беллетристики, предлагаемой  общественными  библиотеками  институткам  и  их
мамашам. В то же время обвинить их в неприличии или непристойности  было  бы
довольно трудно. Это собрание Сад назвал "Преступления из-за любви".
   Но, какими бы безвредными  не  казались  они  по  сравнению  с  другими
творениями маркиза, и эти тома в скором  времени  подверглись  атаке.  С  их
критикой, появившейся 22 октября 1800 года  в  "Журнале  искусств,  науки  и
литературы", выступил Вильтерк. "Омерзительная книга, - писал он, - творение
человека, подозреваемого в написании еще более жуткого романа". Критик  даже
не пытался дать бесстрастный анализ книги, похоже,  он  намеревался  сделать
себе капитал на репутации  Сада  как  автора  "Жюстины".  Обозвав  Вильтерка
наемным писакой, маркиз ответил,  что  тот  даже  не  читал  книги,  которую
анализировал. А касательно "Жюстины" он написал: "Я  призываю  его  доказать
мое авторство этого "еще более жуткого романа".
   Постоянное отречение Сада от этого произведения, вероятно, было вызвано
потребностью отмежеваться от своего второго, темного, "я".  Но  существовала
еще и другая непосредственная опасность. В переплетном цеху 18 августа  1800
года полиция  захватила  полное  издание  "Жюстины".  При  этом  полицейские
обнаружили,  что  листы  брошюруемых  книг   с   текстом   и   непристойными
иллюстрациями сличались четырнадцатилетними  девочками,  нанятыми  для  этой
работы. Хотя причиной публичного негодования на сей раз оказался не текст, а
иллюстрации, стало ясно: на смену смелому эксперименту свободной  воли  1789
года пришла фарисейская, "патриотическая" чистка литературы.  С  выдвижением
на пост Первого Консула Наполеона тема  свободы  и  равенства  в  разговорах
звучала реже, чем тема твердого правления и морального возрождения. Чтобы не
навлекать гнева властей,  было  благоразумнее  отрицать  всяческую  связь  с
книгой, которая в скором будущем падет  одной  из  первых  жертв  репрессий.
Четырнадцать лет жизни из последних  двадцати  трех  Сад  провел  в  тюрьме.
Теперь он предпринимал все меры,  дабы  избежать  возможности  попасть  туда
снова.

   - 4 -

   В 1796 году, в год продажи Ла-Косты,  маркиз  с  таким  отчаянием  ждал
прибытия в Париж денег, что разослал циркулярное письмо по всем гостиницам в
районе рю де ла Пэ с запросом о  неком  банкире  или  коммерсанте  по  имени
Франсуа  Перрен  из  Марселя.  Так,  по-видимому,  звали  человека,  который
обязался доставить ему деньги из Прованса. На другой год он  сам  отправился
туда. Это была его первая поездка с 1778 года, когда Сад на несколько недель
обрел свободу, сбежав от Марэ.
   В апреле 1797 года маркиз и Констанц переехали в дом 3 на  Плас  де  ла
Либерте, в Сентуане, северной части Парижа. Почти тотчас они  отправились  в
Прованс. К этому времени Сад из  стройного  молодого  повесы  превратился  в
грузного седоволосого пожилого господина.  Он  навестил  Гофриди  в  Апте  и
нового владельца Ла-Косты. В  Мазане  его  поджидали  судебные  исполнители,
чтобы обсудить вопрос о невыплаченных налогах. В конце июня маркиз  удалился
в Соман. Из того уединенного места, затерявшегося среди садов и фонтанов, он
адресовал претензию чиновнику-регистратору Карпентраса, Ноэлю Перрену.  Чего
хотел этот чинуша добиться воровством? Ренты Сада? "Только не говорите,  что
посмели пополнить государственную мошну доходом человека, который никогда  в
свой жизни не был эмигрантом. Эти деньги не приняли бы.  Вы  положили  их  в
собственный карман. Сделайте милость,  гражданин,  верните  без  промедления
сумму, которую вы присвоили".
   Имелись еще и другие письма, написанные в том же духе.  8  июля  маркиз
предстал перед судом Авиньона по  обвинению  в  клевете.  Несчастный  Перрен
утверждал, что только выполнял свою  работу,  поскольку  имя  Сада  все  еще
значилось в списках эмигрантов по  департаменту  Воклюз.  Через  четыре  дня
маркиз из Сомана прибыл в Иль-сюр-Соргю, где подписал публичное отречения от
своих  обвинений  и   согласился   заплатить   пятнадцать   тысяч   франков,
присужденные ему к уплате судом.
   Сад отвез  Констанц  в  Апт  к  Гофриди,  а  сам  отправился  в  имение
Ма-де-Кабан. Рону он пересек в Боке-ре. Маркиз  намеревался  продать  и  это
владение, но из этого у него ничего  не  получилось.  Рене-Пелажи,  все  еще
ожидавшая от Сада сумму в сто шестьдесят тысяч франков, понимала, что ничего
не получит и от этой продажи, в связи с чем настоятельно  попросила  Гофриди
не дать этому случиться.
   В Провансе Сад и Констанц провели почти пять  месяцев.  В  Сентуан  они
вернулись в октябре. К этому времени  Директорату,  пришедшему  к  власти  в
результате  гражданского   переворота,   уже   исполнился   месяц.   Великая
республиканская революция - то малое, что  от  нее  еще  уцелело  -  похоже,
деградировала до бюрократического абсолютизма.  Осенью  1797  года  основной
заботой маркиза все еще являлся  вопрос  о  включении  его  имени  в  список
эмигрантов по Воклюзу. Мало того, что его имущество фактически находилось  в
под арестом, согласно декларации от 5 сентября, Сада могли призвать к ответу
перед военным трибуналом. Эти дела оказались  улажены  только  к  следующему
году.

   - 5 -

   К  осени  1798  года  положение  маркиза  еще  более  усугубилось.  Сад
по-прежнему не мог получить никаких денег из Прованса, и над ним все так  же
висел долг в шесть тысяч франков, которые он должен был заплатить за покупку
недвижимости близ Парижа. Из дома в Сентуане они  с  Констанц  выехали.  Она
отправилась погостить к своим друзьям, а маркиз обретался там, где мог найти
жилье. На некоторое время он  остановился  в  доме  фермера-арендатора  близ
своей  вновь  приобретенной  собственности,  за  которую  еще  полностью  не
рассчитался. Казалось,  было  бы  лучше  продать  недвижимость,  но  это  не
представлялось возможным, и фермер перестал содержать его.
   В начале 1799 года Сад вместе с сыном Констанц и слугой  направил  свои
стопы в Версаль.  Они  жили  на  чердаке,  и  маркиз  подвизался  в  театре,
зарабатывая сорок су в день. Он боялся, как  бы  не  стало  известно  о  том
"ужасном месте проживания", поэтому настоятельно просил,  чтобы  все  письма
ему адресовали на адрес таверны, дом 100 по рю де Сатори. Что  касалось  его
семьи, то Констанц Сад считал "ангелом небесным",  ниспосланным  судьбой,  а
своего старшего, любимого  сына,  Луи-Мари,  -  негодяем,  нашедшим  отца  в
крайней нужде и ничего не сделавшим, дабы помочь ему.  Маркиз  хотел,  чтобы
Констанц отправилась к Рене-Пелажи и рассказала ей  о  его  мытарствах.  Для
этой цели нашли  посредника  и  договорились  о  дате.  В  этот  момент,  по
свидетельству Сада, вмешался ЛуиМари и не позволил случиться предполагаемому
визиту. Констанц пришла на  чердак  с  карманами  набитыми  хлебом,  который
стащила у друзей, давших ей приют. "Пришлите мне средства к существованию, -
писал маркиз Гофриди, - или вам не избежать страшной  кары.  Она  непременно
свалится на вашу голову. Высший Дух справедлив.  Он  сделает  вас  таким  же
несчастным, каким вы сделали меня. Надеюсь, так и будет.  Я  денно  и  нощно
молюсь об этом".
   На другой день - еще  одно  письмо.  Адресованное  адвокату,  оно  было
написано рукой Констанц. Она извинялась за  несдержанность  Сада  и  просила
извинить его. "Простите человека, находящегося в таком плачевном  положении,
который за последние два года исчерпал все средства к существованию". Но это
послание  не  мешало  маркизу  и  дальше  продолжать  негодовать  по  поводу
поведения Гофриди. "Сегодня воскресенье. Идя на  богослужение,  вы  хотя  бы
попросили Бога, чтобы он простил вас за то, что на протяжении последних трех
лет вы рвете меня на части, издеваетесь надо мной и  мучите  меня?"  Как  бы
искренне не проповедовал Сад философию  атеизма  и  морального  релятивизма,
находясь в Венсенне и Бастилии, но в тяжелые минуты жизни он опирался,  если
не на католические, то во всяком случае, на деистические воззрения.
   В  октябре  1799  года  маркиз  написал  официальное  письмо   депутату
Национальной Ассамблеи, Гупийо де  Монтегю,  в  котором  предпринял  попытку
"предложить свои таланты Республике и делать это от всего сердца".  За  всем
эти лежала попытка найти общий язык с Французским театром и поставить в  нем
неосуществленную "патриотическую  трагедию"  на  тему  Жанны  д'Арк,  "Жанна
Лезне", написанную в Венсенне в начале 1783 года. Хотя он писал,  что  пьеса
"способна всколыхнуть любое сердце и зажечь его любовью к стране", она так и
не увидела свет рампы. Единственного успеха Сад добился с драмой  "Окстиер",
постановку которой осуществили в Версале 12 декабря. Маркиз сам  исполнял  в
ней роль Фабрицио, который пресекает циничный разврат Окстиерна. В этой роли
Сад  произносил  строчки,  содержащие  вывод  пьесы:  "Я  наилучшим  образом
использовал деньги,  наказав  порок  и  вознаградив  добродетель.  Может  ли
кто-нибудь сказать мне, где бы еще  можно  получить  более  высокий  процент
дохода?"
   С приходом  зимы  жизнь  на  чердаке  стала  для  маркиза  и  двух  его
компаньонов невыносима. Сорок су, зарабатываемые им в театре,  не  могли  их
спасти. Письмо Гофриди от 26 января содержало простое  извещение:  "Вот  уже
три месяца, как умираю в богодельне Версаля от  голода  и  холода".  Хотя  к
этому времени Сад находился в больнице всего один месяц, более  ранний  срок
позволила ему назвать болезнь, свалившая его ранее.  Только  благодаря  тому
лечебному учреждению Сад, как он написал Гофриди,  "не  сдох  на  улице"  от
голода и холода. Теперь, когда ему исполнилось почти шестьдесят лет,  маркиз
официально попал в категорию "обездоленных и слабых". Однако, едва  окрепнув
и вернувшись вместе с Констанц в Сентуан, он  нашел  в  доме  двух  судебных
приставов. Они ждали его с тем, чтобы арестовать  за  долги  и  заключить  в
тюрьму. Его кредитором выступал, несомненно, Брюнелль, владелец  таверны  на
рю де Сатори в Версале. Он утверждал, что кормил Сада  на  протяжении  всего
предшествующего года.
   В это время маркиз уже  находился  под  наблюдением  комиссара  Казада,
исследовавшего его статус как  возможного  эмигранта.  Только  вмешательство
полиции позволило Саду отложить решение проблемы с долгами до конца  месяца.
Судьба улыбнулась ему, и  средства  для  погашения  долга  были  найдены:  в
департаменте Буше-дю-Рон отменили арест на его собственность в  Ма-де-Кабан.
Он снова стал состоятельным человеком.

   - 6 -

   Колесо фортуны повернулось, и Сад вырвался из когтей нищенства. К осени
1800 года опубликовали "Преступления из-за  любви",  и  это  также  принесло
кое-какие деньги. Более того, государственный переворот в ноябре 1799  года,
сделавший Наполеона первым консулом  и  давший  ему  политическую  власть  в
стране, благоприятно сказался на круге семей, к которому относились Сады. 16
января 1801 года маркиз, как бывший аристократ и эмигрант, получил амнистию,
а в Воклюзе сняли арест с остальных владений. Некоторое время  он  вместе  с
Констанц еще оставался в доме в Сентуане.
   Но облегчение, дарованное судьбой,  оказалось  краткосрочным.  6  марта
1801 года для обсуждения дел он зашел в контору издателя Никрля Массе.  Пока
они  разговаривали,  появились   два   мужчины,   назвавшиеся   полицейскими
офицерами. Префект полиции, Дюбуа, получил информацию  о  том,  что  "бывший
маркиз де Сад,  известный  как  автор  пресловутой  "Жюстины",  намеревается
начать публикацию книги под названием  "Жюльетта"  еще  более  непристойного
содержания". Уверенный, что писатель придет с рукописью романа, Дюбуа  велел
своим людям тщательно осмотреть помещение. Точность и подробности полученной
информации позволяют заключить, что ее источником  выступал  сам  Массе  или
кто-то из его доверенных лиц.
   В результате обыска, проведенного в здании издательства,  действительно
были обнаружены рукописи,  включая  и  "Жюльетту",  написанную  рукой  Сада.
Маркиз в седьмой раз за тридцать восемь лет  оказался  под  арестом.  Его  и
Массе доставили в префектуру, где Дюбуа  описал  дальнейший  ход  следствия.
Дело не ограничилось допросом обоих мужчин, следовало  еще  обыскать  дом  в
Сентуане, где Констанц ждала возвращения Сада.
   Обнаружение рукописи оказалось достаточно важным фактом, но  книга  уже
напечатана, поэтому цель состояла в том, чтобы найти само  готовое  издание.
Издателю  пообещали   вернуть   свободу   при   условии,   что   он   укажет
местонахождение тиража. Тот  отвел  офицеров  в  нежилое  здание,  известное
только  ему  одному.  Там  обнаружили   изрядное   количество   отпечатанных
экземпляров. Их количество позволило предположить о наличии всего выпуска.
   На допросе Сад признал рукопись, но заявил, что не является автором,  а
только снял с романа копию. Он говорил о получении денег за  копирование,  а
людей, имевших оригинал, по его словам, совершенно не знает.
   Трудно поверить, чтобы человек,  столь  состоятельный,  зарабатывал  на
хлеб перепиской книг такого ужасного содержания. Сомневаться не приходится -
автором  является  он  сам:  его  кабинет  увешан   большими   картинами   с
изображением основных непристойностей романа "Жюстина".
   Некоторое время в литературном мире сомневались относительно того,  что
именно послужило причиной ареста Сада: его роман "Жюльетта"  и  произведения
такого рода  или  предполагаемая  принадлежность  его  перу  "Золое  и  двух
псаломщиков". Этот памфлет,  высмеивающий  Наполеона  и  Жозефину,  а  также
Вильяма Питта как человека, которого легко купить  и  продать,  появился  на
свет в 1800 году. Хотя, судя по отчету Дюбуа и собственным заявлениям  Сада,
интерес полиции к конторе Массе был вызван художественными творениями самого
маркиза. Куда более любопытным следствием полицейского рейда  представляется
стремительное  освобождение  издателя.  На  этом  основании  вполне  логично
предположить, о заключении Массе сделки с властями: он выдал им Сада в обмен
на собственную неприкосновенность.  В  любом  случае,  не  повезло  маркизу,
очутившемуся сначала в тюрьме Сент-Пелажи, а затем - в Бисетре.
   Констанц поклялась никогда не оставлять  его,  хотя  будущее  выглядело
достаточно мрачно. Пробыв в заключении более года, маркиз 20 мая  1802  года
написал Фуше из Сент-Пелажи: "От Сада,  литератора,  министру  юстиции".  От
имени "всего святого, что у  меня  есть"  он  отрекался  от  причастности  к
"Жюстине" и требовал судебного разбирательства за  написание  этого  романа.
Если его признают  виновным,  Сад  был  готов  понести  наказание,  но  если
оправдают - должны немедленно  освободить.  Поскольку  он  уже  находился  в
заключении, ничего не терялось.
   Но ничего за этой петицией не последовало. Маркиз просидел в тюрьме  до
следующего года, когда Францию и Европу, в целом, захватили новые  проблемы,
связанные с войной. Тогда в марте 1803 года Сада  обвинили  в  том,  что  он
делал непристойные предложения молодым людям, отбывающим  короткий  срок  за
недозволенное поведение, камеры которых располагались в том же коридоре.
   Ворота Сент-Пелажи открылись, но лишь на  короткую  поездку  в  Бисетр,
самую  отвратительную  из  тюрем  города.   Там   содержались   сумасшедшие,
совершившие преступления и  находившиеся  под  наблюдением  Филиппа  Пинеля.
Отвергнув традиционно варварское отношение к душевнобольным и  распространив
на