встречу  Сада  с  девушкой  на
пляс де Виктуар.
   "Он  подробно  расспросил  ее  обо  всем,  выразил  сочувствие  и   для
облегчения тяжелого материального положения предложил должность горничной  у
себя в petit maison близ Парижа... По прибытии  маркиз  показал  ей  в  доме
каждый уголок и в завершение проводил в чердачное помещение, где запер дверь
и заставил раздеться. Поскольку она была приличной девушкой, то бросилась на
колени и молила  отпустить  ее.  Но  он,  угрожая  ей  пистолетом,  приказал
подчиниться. Девушке ничего другого не оставалось. Потом  Сад  связал  своей
жертве руки и порол плетью до тех пор, пока она не начала  истекать  кровью.
Достав из кармана коробочку со снадобьем, он смазал возникшие раны и  вышел,
оставив ее лежащей на полу... Вернулся  маркиз  только  на  следующий  день.
Осмотрев ее  ссадины  и  шрамы,  он  с  удовлетворением  отметил,  что  мазь
подействовала, после чего схватил нож и исполосовал все ее тело.  Потом  Сад
снова наложил мазь на поврежденные места  и  ушел.  Бедной  девушке  удалось
освободиться и через окно убежать на улицу. Неизвестно, какие раны  она  еще
получила при падении".
   Дурную репутацию Сад приобрел сразу же после публикаций писем Уолпола в
восемнадцатом веке. Вслед за тем, как обвиняемого призвали у ответу  за  его
злодеяния, мадам дю Деффан заверила своего корреспондента: маркиз вел себя в
большей степени как одержимый сатаной безумец, нежели  жестокий  преступник.
"Он бесстыдно упивался своим злодеянием и даже хвастался тем,  что  совершил
благородный поступок, благодаря которому  открыл  миру  снадобье,  способное
тотчас залечивать любые раны".
   3 мая Сен-Флорен посоветовал Монтрей не предпринимать никаких  действий
и не обращаться к королю с просьбами о милостивом отношении  к  их  зятю.  В
сложившихся обстоятельствах шансов на успех у  них  не  было.  Заключение  в
Пьер-Ансиз продолжалось пять месяцев. 8  июня  Сада  из  Лиона  доставили  в
Париж, где ему предстояло отвечать по выдвинутым против него обвинениям.
   Маркиз присутствовал в Шамбр де Турнелль высокого суда Парижа вплоть до
10 июня. Стало ясно, что он настаивал на  праве  присутствовать  там,  чтобы
обелить свое  имя,  тем  более,  король  дал  свое  согласие  на  этот  шаг.
Допрошенный Жаком де Шаванном, королевским  прокурором,  Сад  повторил  свою
версию событий. Встретив Роз Келлер на пляс де Виктуар, он честно  "посвятил
ее в свои намерения". В Аркейе она разделась по  собственному  желанию.  Ему
ничего не оставалось, как последовать этому примеру. Когда  Роз  обнажилась,
"он велел ей лечь лицом вниз на кушетку,  но  не  связывал  ее".  Потом,  по
утверждению Сада, им была применена плеть с узлами на концах, но  палка  или
розги,  равно  как  ножи  или  испанский  воск,   не   использовались".   На
покрасневшие места он наложил небольшое количество  мази,  содержащей  белый
воск, используемый для лечения ссадин, согласившись, что порол ее четыре или
пять раз".
   Все сказанное Саду представлялось разумным  объяснением,  но  для  ушей
судей Шамбр  де  Турнелль  прозвучало  обличающим  признанием.  Как  мог  он
продолжать избивать молодую женщину, если она кричала? Маркиз  уточнил,  что
"Роз не исторгла ни единого крика; в противном  случае  в  доме  все  бы  ее
слышали". Этот ответ  королевского  прокурора  не  удовлетворил.  Даже  если
женщина не кричала, какое он имел право измываться над ней, видя появившиеся
на теле следы? Сад заметил,  что  действительно  видел,  как  "в  результате
полученных ею ударов кожа покраснела.  По  этой  причине  он  и  использовал
мазь". Маркиз ничего не скрывал и сказал: "После двух-трех раз использования
плетки она пожаловалась на боль. Впоследствии я ударил ее  еще  только  один
раз".
   В конце он  заметил,  что  о  сумме  вознаграждения  за  эти  страдания
договориться до ее исчезновения из petite maison они не успели, но отношения
их до последнего момента оставались хорошими. Лишь одна вещь беспокоила  Роз
Келлер: ей хотелось вернуться в  Париж  засветло.  Весь  сыр-бор  разгорелся
исключительно из-за ее предположения,  что,  скомпрометировав  маркиза,  она
получит от него гораздо больше денег.
   В глазах суда данное Садом оправдание сколько-нибудь заметного веса  не
имело.  Номинальное  наказание,  причитавшееся   ему   за   совершенное   им
преступление выглядело, по меньшей мере, заурядным. Ему полагалось заплатить
десять ливров - сумму, достаточную  для  приобретения  хлеба  для  остальных
заключенных Консьержи.
   Но на этом скандал и наказание, понесенное маркизом, не  заканчивались.
Через день или два после слушания дел в Париже его в качестве узника  короля
препроводили в Пьер-Ансиз. Согласно существовавшей системе letters de cachet
{указ короля (фр.)} он мог оставаться под стражей по воле короля как  угодно
долго. Санкция суда при этом не требовалась. Таким образом  король  или  его
министры избавлялись от неугодных противников. Кроме таких случаев,  система
широко   применялась   влиятельными    семьями,    пользовавшимися    особым
расположением  короля,  если  возникала  необходимость  убрать   одного   из
строптивых  родственников.   Семейство   Монтрей,   по-видимому,   полагало:
несколько  месяцев  заключения  в  Пьер-Ансиз  только  принесут  пользу   их
своенравному зятю. Его спасли от обвинения в крупном уголовном преступлении,
но это не означало, что за спасение не придется платить.
   После  того  как  Роз  Келлер  отказалась  от  судебного  преследования
маркиза, мадам Монтрей 26 апреля написала аббату де Саду письмо,  в  котором
заверила последнего: поведение его племянника представляется  теперь  "актом
непростительной глупости и развращенности, но без  тех  ужасов,  приписанных
ему". 13 июня она добавила, что в глазах высокого  суда  Парижа  он  искупил
свою вину. Как  он  заявил  суду,  король  даровал  ему  документ  о  снятии
судимости,  благодаря  которому   выдвинутые   против   него   обвинения   в
преступлении снимались. Но мадам де Монтрей также сообщала аббату о  приказе
короля возвратить зятя в Пьер-Аноиз "на срок, достаточный для его пребывания
там".
   Не остались безучастными к  судьбе  Сада  его  друзья,  члены  семьи  и
соратники. Аббат Амбле перед магистратом Аркейе поклялся, что маркиз  всегда
считался весьма достойным молодым человеком, пользовавшимся популярностью  в
школе, хотя и заводным и легко возбуждающимся в вопросах удовольствия. Более
того, чтобы не слыть голословным (и по просьбе Рене-Пелажи), он отправился в
petite maison и  привез  серебряную  посуду  и  гравюры,  которые  могли  бы
оказаться   доказательствами   его    вины    или    невиновности.    Ничего
предосудительного,  служившего  бы  подтверждением  выдвинутых  против  него
обвинений Роз Келлер, он там не обнаружил.  В  1779  году  даже  публикуется
история о покупке судьи, проводившего расследование, семейством Монтрей,  но
дать ход делу его  заставил  непосредственный  начальник,  купивший  дом  по
соседству.
   Подробности  скандала  распространились   со   скоростью   бестселлера.
Страдания Роз Келлер не шли ни в какое сравнение  с  мучениями  женщин  типа
Кэтрин Белленден, которых суд Боу-стрит {улица в  Лондоне,  где  расположено
здание уголовного суда.} в Лондоне приговорил к публичной порке за воровство
чайника. Наказание продолжалось до тех пор, пока бедняжка не истекла кровью.
Они не могли сравниться с ужасами казни Дамьена или со вспарыванием  животов
у преступников на Кеннингтон Коммон в 1746 году, после того как их полуживых
сняли с виселицы. И  все  же  история,  подобно  басне  с  моралью,  всецело
захватила  воображение  современников.  Как   драматическое   действо,   она
привлекала внимание обстановкой, на фоне каковой происходили  события.  Даже
том в случае, если Роз Келлер оказалась участницей драмы против  собственной
воли, степень ее физических страданий оказалась намного меньше тех,  которым
подвергались ее современники во время  стоматологических  или  хирургических
вмешательств, когда пациентов резали, "словно они каменные", не облегчая  их
боли анестезией, или  "прокалывали",  чтобы  выпустить  лишнюю  жидкость.  А
мучительные страдания, причиняемые ампутацией, были столь сильны,  что  поэт
Джон Драйден предпочел им смерть.
   Внимание к делу Сада, главным образом, привлек тот факт, что  истязания
его жертвы, по жестокости даже близко  не  сравнимые  с  публичными  порками
преступников,  имели  сексуальную  подоплеку.  Похищение  и   насильственное
удержание женщины, изолированность и таинственность происходившего - все это
превратило обычный эпизод распутного поведения  в  эротическую  мелодраму  и
предмет  для  пересудов  в  обществе.  По  мере  того  как  распространялись
противоречивые версии событий, изложенных  Роз  Келлер,  мужчины  и  женщины
имели все  основания  содрогаться  от  ужаса  или  сгорать  от  любопытства,
предвкушая, что Синяя Борода, или Жиль де Рэ может снова возродиться в  лице
пресловутого Сада.
   Узником Пьер-Ансиз он оставался на протяжении пяти месяцев.  Пребывание
его там  представлялось  не  более  тяжким  испытанием,  чем  короткий  срок
заключения в Сомюре. Тем не менее маркиз оставался пленником.
   В конце августа Рене-Пелажи, получив на руки  разрешение  повидаться  с
мужем, отправилась в Лион. Но теперь  имелись  все  признаки  того,  что  ей
следовало бы подготовить его к более длительному пребыванию там.
   Обросшие отвратительными деталями истории в  пересказе  Рестифа  де  ла
Бретонна и его подражателей девятнадцатого  века  отражали  противоречивость
версий событий, связавших Сада  с  именем  Роз  Келлер.  Судебно-медицинские
исследования  позволяют  сомневаться  в  правдивости  ее  рассказа,  но   не
избавляют маркиза от выдвинутых ею  обвинений  относительно  совершенных  по
отношению к ней противоправных действий.  Являлась  ли  Келлер  добровольной
жертвой? Она утверждала, что сначала Сад  предложил  ей  принять  участие  в
partie de libertinage и  получил  отказ.  Но  это  не  помешало  ей  тут  же
согласиться стать его горничной. Должность эта, как повелось исстари, всегда
представляла  сексуальную  опасность  для  добродетельной  девушки.  Прождав
возвращения маркиза с нанятым экипажем в течение часа, Роз тем не  менее  не
изменила своего решения.
   Вопрос  о  добровольности  ее  участия  в  упомянутых   событиях   стал
краеугольным камнем следствия. Возможно, и она,  и  Сад  дали  лишь  отчасти
правдивые версии случившегося. Когда он предложил ей  предаться  распутству,
вероятно, Роз Келлер заключила, что придется совокупляться с посторонними на
глазах группы мужчин и женщин. В такой ситуации  немудрено  было  испугаться
или проявить определенную осторожность. С другой  стороны,  казалось  вполне
естественным согласиться на близость с молодым аристократом, которому она  к
тому же еще и приглянулась, при условии  уединения.  Не  имея  ни  малейшего
представления о том, что ждет ее в Аркейе, Роз Келлер как будто не возражала
поехать туда с ним одним. Роль соблазненной горничной, похоже, привлекала ее
больше, чем настоящее положение нищенки.
   Каким   бы   мотивом   не   руководствовалась   женщина,   занимавшаяся
попрошайничеством на пляс де Виктуар утром  Пасхального  воскресенья,  но  к
следующему четвергу она могла заработать денег больше,  чем  за  годы  труда
хлопкопрядилыцицы. В свете этих рассуждений, ее  повесть  представляется  не
готическим романом, а скорее иронией судьбы.

   - 4 -

   Несправедливость по отношению к Саду, с его точки зрения, не  могла  не
показаться нелепой. Все же в какой-то степени он стал жертвой обстоятельств.
Половая распущенность аристократов и придворных в течение  последних  десяти
лет до скандала с Роз Келлер привела к  тому,  что  настал  момент  обуздать
подобное поведение. Сад оказался  наиболее  удобным  козлом  отпущения.  Его
преступление носило оттенок жуткой извращенности, совсем не похожей на более
элегантное распутство, творимое во дворцах и  королевских  парках.  От  него
попахивало богохульством. Преступление совершилось в день  Пасхи,  хотя  Сад
мог бы для него выбрать любой другой день.  Более  того,  порка  Роз  Келлер
представлялась  умышленной  пародией  на   акт   бичевания   Христа,   хотя,
естественно,  природа  отношений  Сада  с  молодой   женщиной   имела   явно
сексуальный характер. Пообещав своей голой  жертве  до  предания  ее  смерти
взять на себя роль исповедника, маркиз свой проступок словно бы еще  отметил
и кощунством. Не исключена возможность, что подобных слов он не  говорил,  а
встреча с Роз Келлер стала просто удобным случаем. Кому-то оказалось на руку
увидеть его в столь злодейской роли.
   Много удобнее представлять Сада символом "чудовищности",  по  выражению
Горация Уолпола, чем  исследовать  болезнь  в  целом.  Людовик  XV  все  еще
пользовался  популярностью,  и  было  нежелательно  давать   его   подданным
возможность узнать о нем лишнее. Толпа  ликовала  и  радовалась,  когда  ему
удалось остаться целым и невредимым после подготовленного на него покушения,
выздороветь после серьезной болезни, одержать триумфальную победу  во  время
захвата Фрибурга и в битве при Фонтеное. Но вряд ли народ проявил бы столько
же энтузиазма, узнав о предпочтении, отдаваемом  молодым  королем  мальчикам
перед девушками. Вниманию молодого монарха не без задней мысли  предлагались
многочисленные листы эстампов с изображением пастухов и пастушек в страстных
сексуальных позах, но это,  тем  не  менее,  похоже,  не  возымело  должного
действия,  поскольку  он  по-прежнему  отказывался  следовать  традиционному
сексуальному поведению.
   Его советники сделали все от них зависящее, чтобы  выявить  и  отослать
прочь со двора  мальчиков,  пользовавшихся  монаршим  расположением.  Король
растерялся. Он с  удивлением  поинтересовался,  почему  его  молодые  друзья
больше не появляются. Ему доложили, что их удалили за вандализм, проявленный
по  отношению  к  доскам  палисадника  в  королевском   саду,   которые   те
немилосердно  вырвали.  Так  они  получили  имя  arrachers  des   palissades
{буквально: тот, кто вырывает доски забора  (фр.)}.  С  тех  пор  эта  фраза
приобрела однозначный смысл. Многие годы после того применение этих слов  по
отношению к какому-то человеку могло навсегда запятнать его репутацию.
   Было принято решение, что будет  лучше,  если  сексуальным  воспитанием
короля займется графиня Тулузская при непосредственном участии мадам  де  ля
Вриер,  зрелой  матроны  необыкновенной  красоты   и   незаурядного   опыта.
Эксперимент  закончился   успешно.   Открытие   удовольствий,   предлагаемых
женщинами такого опыта, совершило настоящий переворот  в  жизни  короля.  Их
труды, как это ни казалось неожиданным,  оказались  вознаграждены  страстью,
которую после женитьбы он не раз доказывал молодой королеве.
   Внимание Людовика переключилось на окружавший его сераль  потенциальных
любовниц. Он выбрал три сестры  Мейи-Несль:  графиню  де  Мейи,  графиню  де
Вентимиль и герцогиню де Шатору. На портрете Ван Лу художник  запечатлел  их
нагими  в  виде  трех  граций  с  классической  красотой  темных   глаз,   с
заплетенными в косы волосами, с телами, над пропорциями которых ему пришлось
немало потрудиться. Старшая имеет более тяжелое телосложение, в то время как
младшие выглядят тоньше и невиннее. Говорят, что  Людовику  нравилось  спать
одновременно с тремя, наслаждаясь квазиинцестными радостями, так  созвучными
садовским "Преступлениям из-за любви" и его более откровенным произведениям.
Этот род королевских развлечений быстро стал  достоянием  сплетен.  Однажды,
когда графиня де Мейи вошла в модную церковь  Сен-Рош,  а  которой  в  своей
время сочетался браком маркиз де Сад, одна из находившихся  там  дам  громко
сказала, что ее можно запросто  спутать  с  самой  заурядной  шлюхой.  Тогда
нерастерявшаяся аристократка подошла к  группе  женщин  и  с  милой  улыбкой
сказала: "Дамы, поскольку вам очень  хорошо  известно,  как  быть  заурядной
проституткой, не забудьте меня в ваших молитвах".
   Вскоре всеми увлечениями короля начала управлять его  самая  знаменитая
фаворитка мадам де Помпадур, главенствовавшая в его жизни,  начиная  с  1745
года до самой смерти в  1764  году.  Зная,  что  ее  собственная  физическая
привлекательность рано или поздно увянет, привязанность высочайшей особы она
сохранила тем, что выступала как личный церемонимейстер,  набирая  для  него
девушек, во всем подчинявшихся ей. В 1755 году, когда Франция  готовилась  к
новой войне, вилла короля в Версале Парк-о-Серф, стала самым  знаменитым  во
всей Франции petite maison. Для Людовика  это  место  служило  "гнездышком",
куда он мог  удалиться  с  девушками,  приготовленными  для  него  мадам  де
Помпадур и другими приближенными. Его привязанности развивались  по  той  же
схеме, что и у маркиза де Сада: особым вниманием у него пользовались молодые
женщины из простонародья, торговки, белошвейки  и  другие  представительницы
прекрасного пола, избирательно занимающиеся проституцией. В  их  присутствии
он выдавал себя за польского пана. Но правда все-таки  дала  о  себе  знать:
одна из девушек в силу профессиональной привычки  принялась  обшаривать  его
карманы и обнаружила письма короля Польского и маршала Франции, адресованные
Его Величеству.
   Парк-о-Серф однажды стал резиденцией одной девушки. Речь идет  о  самой
знаменитой  его  обитательнице,  Луизе  О'Мерфи,  Луизон,   которая   обрела
бессмертие благодаря полотну Буше, на котором лежит на диване  в  кокетливой
позе лицом вниз и с невинно раскинутыми ногами.
   Культ petite  maison  дал  жизнь  новому  жанру  в  живописи  и  манере
убранства.  Все  это,  но  в  более  откровенном  виде,  впоследствии  нашло
отражение в прозе Сада. Появились многочисленные безделушки,  которые  порой
выглядели скорее вульгарными,  чем  эротическими.  Даже  изобрели  кресло  с
фокусом. Его нельзя было использовать по прямому назначению. В  нем  имелась
скрытая пружина, которая срабатывала, лишь только женщина присаживалась.  Ее
руки и ноги крепко захватывались. Кресло откидывалось, увлекая  за  собой  и
даму. Она оказывалась в лежачем положении с поднятыми и разведенными ногами.
Юбка сваливалась, а в эпоху, когда под ней  ничего  не  носили,  такая  поза
являлась более чем откровенным приглашением для партнера. Но, поскольку  для
того, чтобы механизм сработал, требовалось усаживать даму строго под  прямым
углом,  кресло  служило  скорее  для  развлечения,  чем   средством   помощи
незадачливому насильнику.
   Очень немногие petite maison могли похвастаться такой  безделицей,  как
эротический столовый сервиз, изготовленный в Севре для  королевской  фамилии
Франции, но недостатка в эротических украшениях на обеденном  столе  никогда
не  испытывалось.  По  мере  опустения  суповых  тарелок  обнажалось  дно  с
изображением акта совокупления или сцены на раблезианский  мотив.  Например,
на одном рисунке была представлена крестьянская девушка, упирающаяся локтями
в землю и с приподнятым задом.  Сила  выпущенного  ею  воздуха  такова,  что
заставляет  вращаться  лопасти  стоящей  в  отдалении   ветряной   мельницы.
"Spiritus flat ubi vult",  -  гласит  надпись  ("Ветер  дует  там,  где  ему
нравится"). На чашках и блюдцах занимаются любовью  пастухи  и  пастушки,  с
грудью  неповторимого  совершенства;  на   крышках   табакерок   танцуют   и
совокупляются нимфы и сатиры; группы девушек  на  медальонах  с  миниатюрами
прижимаются к  своим  героям  в  бесконечном  разнообразии  "недвусмысленных
положений", как завуалированно называлась множественная копуляция.
   Художников, похоже,  обуревали  все  те  же  страсти.  Они  под  любыми
предлогами  старались  изображать  обнаженное,  чувственное  женское   тело.
Отвечая пожеланиям мужчин, художники значительное внимание уделяли поведению
женщин, предоставленных самим себе. Так