, на одной  картине  Буше  изображена
девушка, бесстыдно подмывающая  гениталии  в  присутствии  другой.  Действие
достаточно двусмысленное, чтобы дать вторую интерпретацию сцене.
   Одним из наиболее легких способов добиться  популярности  у  художников
считался часто повторяемый сюжет купания женщин, когда после омовения Венера
выходит нагая из воды и попадает в руки своих слуг. Полотна  типа  "Подруги"
Греза с его многозначительностью, на  котором  руки  полуобнаженных  девушек
только приходят  в  движение,  специально  рассчитывались  на  хозяев  petit
maisonз. Цель труда художника состояла  не  столько  в  том,  чтобы  довести
мужчину и женщину до безумия, как полагают противники такой живописи, хотя и
этот факт нельзя отрицать, картины эти  предназначались  совсем  для  другой
цели:  они,  как  духами,  пропитывали  атмосферу   помещения,   в   котором
находились, эротикой и вызвали желание и чувственность.
   Художник, если не его заказчик,  награждал  сексуальностью  и  желанием
женщин всех возрастов. На картине Койпеля "Игры детей за туалетным столиком"
изображены девочки,  играющие  с  косметическими  принадлежностями  взрослой
дамы. Одна из малышек, наклеила на тело "мушки", расположив  их  на  лице  у
глаза,  что  традиционно  является  символом  сексуальной  авантюристичности
женщины. Она приподнимает юбку и демонстрирует другие "мушки", расположенные
на бедрах. Сии "украшения" в таких местах, как водится, дамы приклеивали для
воодушевления своих любовников. Но девочка на картине  слишком  мала,  чтобы
иметь собственного "дружка". Однако и этому можно  найти  объяснение,  стоит
только вспомнить, что мадам де Боннваль в качестве любовницы для Людовика XV
выбрали в возрасте девяти лет.
   К тому времени, когда Сад в 1768 году  попал  в  тюрьму,  скорее  уклад
жизни, а не стиль искусства вызывал нарекания  в  адрес  petite  maison.  На
одном из  обедов,  на  котором  присутствовали  члены  семьи  принца  Конде,
произошел грандиозный скандал. Группа мужчин раздела молодую даму, мадам  де
Сен-Сюльпис, бывшую в то время беременной. С  помощью  зажженной  свечи  они
намеревались провести эксперимент и проверить, пойдет ли  дым  по  дымоходу,
как говорилось в одном  из  стихотворений  того  времени.  В  результате  их
внимания мадам де Сен-Сюльпис, как говорили, стала инвалидом, вслед  за  чем
последовала ее кончина. Но ее мучителей к ответу так  никто  и  не  призвал.
Одним из виновников этого кошмара являлся граф де Шароле, дядя  и  наставник
родственника Сада, молодого принца Конде. В его послужном списке числилось и
убийство слуги, жена которого не приняла его сексуальных домогательств.  Это
на него намекает Сад в своем предложении  в  "Философии  в  будуаре",  когда
выступает против смертной казни, говоря, что убийство должно караться  такой
же мерой, но без свидетелей. Шароле просил Людовика XV о помиловании, и  Сад
цитирует ответ короля: "Я прощаю, но я также прощаю и того, кто вас убьет".
   Даже те, кого дурное обращение  с  нанимаемыми  девушками  приводило  в
ужас, порой вели себя более чем экстравагантно. Среди мужчин типа принца  де
Конти не  считалось  необычным  нанимать  девушек  из  балета,  чтобы  потом
обходиться с ними, как с маленькими мальчиками, как  деликатно  пожаловалась
одна из них, Софи Арно. Банкир Пейксот  (Peixotte)  в  качестве  прелюдии  к
любовным утехам потребовал от девушки маршировки перед ним на четвереньках с
хвостом  из  павлиньих  перьев,  прикрепленных  у  нее  сзади   к   раковине
жемчужницы. Но во время одного из  таких  вечеров  несчастных  Пейксот  стал
жертвой хитроумной мести: в разгар вечеринки в  комнату  под  видом  полиции
ворвались сообщницы девушки и сообщили банкиру, что единственный способ  для
него получить прощение заключается  в  письменном  признании.  Поверивший  в
правдивость происходящего, незадачливый богач сделал все по их требованию. К
его ужасу, признание было отпечатано и разошлось по всему Парижу как  лучший
памфлет.
   На фоне наиболее отвратительных и жестоких эпизодов,  имевших  место  в
petite  maison,  нанесение  Садом  нескольких  ударов  плеткой  Роз   Келлер
представляется невинной забавой. Даже при дворе, когда  на  смену  мадам  де
Помпадур пришла мадам дю Барри, она, когда у нее возникало подобное желание,
могла высечь ту или иную девушку. Из наказаний, применяемых в  то  время  по
закону Франции, следовало, что причинение физического ущерба само по себе не
являлось причиной для порицания. Ужасные пытки,  которым  подверглись  такие
люди, как Дамьен или Жан Кала, обвиненный в убийстве сына, считались  просто
примерами крайнего его применения. Трудно себе  представить,  чтобы  зеваки,
пришедшие поглазеть на наказание розгами и клеймление молодой женщины  Жанны
де ла Мотт, явились просто из абстрактного интереса  к  французской  системе
судебного делопроизводства или наказания. Преступница подделала  королевскую
подпись, дабы купить дорогое  ожерелье,  которое  затем  продала,  а  деньги
израсходовала на себя. По приговору  суда  ее  раздели  и  привязали  позади
телеги для удобства публичных действий палача. Потом на каждом ее  плече  он
должен был выжечь букву "V", что означало voleuse (воровка). После того  как
порка завершилась, женщину отвязали от телеги.  Понадобилось  шесть  мужчин,
чтобы оттащить ее от исполнителя экзекуции,  на  которого  она  набросилась,
кусаясь и царапаясь. Столько же человек пришлось призвать,  дыбы  заклеймить
наказанную, при этом  их  совсем  не  волновало,  на  какие  места  придутся
отметины.
   Несмотря на  жестокость  публичных  наказаний,  скандалы,  связанные  с
petite maison, вызывали смущение. Поведение Сада  в  день  Пасхи  1768  года
заслуживало  минимального  порицания  без  придания  делу  такой  огласки  и
общественного резонанса, но его следовало наказать в назидание другим. После
этого девушки и сводники, заказчики и художники  продолжали  бы  свое  дела,
словно ничего не произошло, разве что с большей осмотрительностью.
   Узником Пьер-Ансиза маркиз оставался в течение всего  лета  1768  года.
Казалось, ему придется подвергнуться  почти  такому  же  наказанию,  которое
перенес герцог Ришелье. Полезному для общества человеку следовало  преподать
урок, но никак не низвести его до положения преступника. В августе вспыхнула
искорка надежды, когда Рене-Пелажи, приехавшая в Лион,  получила  разрешение
навестить мужа. Но это ни к чему  не  привело.  Напротив,  ее  предупредили,
чтобы она подготовила мужа к самому худшему. Людовик XV оказался чрезвычайно
недоволен  распущенным  поведением  молодого  аристократа,  в  котором  того
обвиняли, и по этой причине отпускать его не спешил.
   Поэтому стало сюрпризом,  когда  в  ноябре  того  же  года  Рене-Пелажи
заявили, что встречаться с мужем она может так часто,  как  захочет.  Затем,
казалось, без всякой причины, король 16 ноября отдал приказ об  освобождении
Сада, правда, условном. Маркизу  предписывалось  отправиться  в  собственное
поместье в Ла-Косте и оставаться  там.  Сад  принял  условия,  и  двери  его
темницы распахнулись. В души всех людей,  которым  он  был  небезразличен  -
мадам де Монтрей, аббату Саду, Рене-Пелажи,  -  он  вселил  надежду,  и  они
поверили, что урок не прошел для него даром.
   Теперь ему предстояло стать образцовым мужем  и  примером  поведения  в
аристократическом обществе.
   И никто не догадывался, как Сад в душе проклинал Роз Келлер и  презирал
закон и его представителей, которые "задницу шлюхи" ставили выше его  личной
свободы. В середине ноября  он  выехал  из  Лиона  и  направился  в  сторону
Авиньона и Ла-Косты.


 Глава шестая - СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР

   - 1 -

   Дело Роз Келлер получило куда более громкий общественный резонанс,  чем
инцидент с Жанной Тестар. Все  же  возвращение  Сада  в  Ла-Кост  не  носило
характер позорного изгнания.  Ожидавшее  его  будущее  не  могло  быть  хуже
перспектив герцога де Ришелье, некоторое время проведшего в Бастилии в  знак
наказания за скандал, связанный с развратными действиями. Мнение  о  нем  не
стало хуже после того,  как  он  вернулся  после  победы  при  Фонтеное  или
поражения адмирала Бинга при Минорке.
   Что касалось Сада, его распутное поведение  являлось  для  него  скорее
интересным времяпрепровождением, чем занятием. Это могло  быть  сравнимо  со
стихами, слагаемыми им, но которые еще не стали главным делом его жизни.  Он
считался видным человеком в обществе, этот молодой  и  красивый  королевский
генеральный наместник провинций Бресс, Бюже, Вальроме и Жэ, причем в  первых
двух верховная власть после короля принадлежала его  кузену,  принцу  Конде.
Сад осознавал важность  своего  положения,  но  рассматривал  его  лишь  как
ступеньку, ведущую к удовлетворению наиболее  тщеславных  планов,  созданных
его воображением. Из армии он ушел в 1763 году, когда наступил  мир,  но  не
оставлял надежды возобновить военную карьеру. Маркиз  написал  принцу  Конде
письмо,  в  котором  просил  того  ходатайствовать  перед  королем  о   чине
полковника в кавалерийском полку для младшего кузена.
   Саду не повезло: он мечтал о карьере солдата в момент окончания большой
военной кампании. Более того, восторг, ощущаемый маркизом на войне, особенно
во время кавалерийской атаки, оказывал на него более  сильное  эмоциональное
воздействие, чем развлечения, которым он предавался  в  petite  maison.  Сад
абсолютно  ясно  понимал,  что  славные  военные  дни  еще  впереди.   Лихие
кавалерийские атаки таких полков, как шотландского при Ватерлоо или  бригады
легкой кавалерии при Балаклаве, предоставляли ее участникам шанс умереть или
прославить свое имя. Подобные события  оказывали  на  него  действие  сродни
исполнению великой симфонии.
   Привлекательность таких вещей для Сада вполне  понятна.  О  чертах  его
характера принято судить  по  его  сексуальному  поведению  или  бульдожьему
проявлению духа неповиновения, в связи с чем  другие  аспекты  его  личности
остаются за пределами внимания. Он был мужчиной хрупкого телосложения ростом
168 см, легко воспламенялся, с одинаковой легкостью  приходя  в  ярость  или
сексуальное возбуждение. Но маркиз скорее  походил  на  терьера,  впившегося
зубами в лодыжку  обидчика,  чем  на  свирепого  бульдога.  Блеск,  восторг,
яркость красок и утонченность  жизни  в  бравом  кавалерийском  полку  среди
товарищей во время или военных  действий,  или  элегантной  роскоши  мирного
периода подходила ему как нельзя больше.  Но  Сад  слишком  поздно  родился,
чтобы участвовать в битвах при Деттингене или Фонтеное, слишком рано  -  для
Ваграма, Йены или  Ватерлоо.  Военного  опыта,  полученного  им  в  северной
Германии, оказалось  маловато.  Незадолго  до  скандала  с  Роз  Келлер  ему
присвоили чин капитана, командира кавалерийского эскадрона. Рассчитывать  на
большее после скандала в Аркейе он не мог, но и конного формирования,  каким
маркиз мог бы командовать, для него не находилось.
   При первой же возможности, предоставившейся ему в 1768 году, он покинул
Ла-Кост. Несмотря на запрет короля  жить  в  Париже,  Сад  разыграл  приступ
геморроя, от которого страдал на  самом  деле,  и  обратился  с  просьбой  о
получении соответствующего медицинского лечения.  Ему  позволили  поселиться
близ Парижа, где он мог оставаться до тех пор, пока будет избегать общества.
Благодаря этому, маркиз находился поблизости от семьи в то  время,  когда  в
июне 1769 года родился второй сын, получивший имя Донатьен-Клод-Арман.  Если
только он не появился на два месяца раньше срока, его зачали, несомненно, во
время  одного  из   посещений   Рене-Пелажи   узника   в   Пьер-Ансиз.   Это
свидетельствует о том, что заключение Сада нельзя считать таким уж  строгим.
На этот раз ребенка крестили в присутствии лишь его  семьи.  Времена,  когда
при событиях такого рода присутствовали члены королевской фамилии, для  Сада
канули в Лету.
   В конце лета, 24 июля, Сад объявил о своем намерении возобновить службу
в Бургундской кавалерии в чине капитана. Полк в тот период дислоцировался  в
маленьком городке на реке Фонтеней-ле-Кот, в  тридцати  милях  от  побережья
Бискайского залива, чуть выше Ла-Рошеля. В  армию  маркиз  прибыл  в  начале
августа и представился офицеру, временно командовавшему полком. С удивлением
для себя он услышал, что его там не ждали. И дело заключалось  не  только  в
послужном списке или военных способностях. Настоящий командир полка  не  был
готов служить с человеком, вытворявшим с женщинами вещи, которые делал  Сад.
Хотя он и имел чин капитана, звание это считалось  скорее  почетным,  и  все
просьбы  маркиза  о  получении  полномочий  в  действующей   армии   повсюду
отклонялись. Он продолжал осаждать  военного  министра  до  тех  пор,  пока,
наконец, не получил почетное звание маршала кавалерии и  то  преимущественно
благодаря тому, что до него этот титул  носил  его  отец.  Кроме  того,  это
звание избавило Сада от необходимости ходатайствовать  о  месте  капитана  в
действующей армии, а полковника -  от  дальнейших  визитов  назойливого,  но
нежелательного волонтера.
   Пока  маркиз  занимался  разъездами,  связанными  с  желанием  получить
армейскую  должность,  мадам  де  Монтрей,  испытывая  досаду,   возобновила
переписку с аббатом де Садом. Граф де Сад к этому времени скончался, и  если
кто мог отказать моральное влияние на молодого человека из фамилии  Сад,  то
только  его  дядья.  Старший  из  них,  командор   ордена   Святого   Иоанна
Иерусалимского и приор Тулузский с парижским домом в Сен-Клу, не имел с  ним
ничего общего. Покладистый аббат де Сад на правах его юношеского  наставника
мог найти подход к строптивому племяннику и  найти  отклик  в  неиспорченной
части его души. Но священник, познавший силу гнева обеих  сторон  по  случаю
самозванного появления в Ла-Косте три года назад  мадемуазель  де  Бовуазен,
предпочитал больше не вмешиваться. Дело было вовсе  не  в  бесчувственности,
как полагала  мадам  ле  Монтрей.  Несмотря  на  репутацию  старого  доброго
развратника, пропасть между ним и племянником год  от  года  расширялась.  В
перечень  его  собственных  развлечений  не  входило  избиение   привязанных
девушек. В самом деле, вскоре аббат де Сад стал одним из тех  людей,  кто  в
тесном кругу первым высказал  мысль  о  маниакальности  молодого  господина,
которого следует изолировать от общества. Таким образом, в течение какого-то
периода времени Сад, пытавшийся купить себе должность в каком-нибудь  бравом
кавалерийском полку, оказался вне пределов влияния мадам де Монтрей.  Данное
"приобретение" могло стоить семье от десяти до двадцати тысяч ливров.
   Деньги сами по себе всегда являлись источником споров. В  своем  письме
от 2 марта 1769 года мадам де Монтрей  сообщила  аббату  де  Саду,  что  его
племянник уже истратил семнадцать тысяч ливров из двадцати  тысяч  приданого
ее дочери. Деньги, в основном, шли на оплату удовольствий, получаемых  им  в
petit  maison.  За  период  их  брака  в  общей  сложности   на   "случайные
развлечения"  маркиз  израсходовал  шестьдесят  шесть  тысяч  ливров  (долг,
который еще предстояло погасить).
   Несмотря на то, что его лишили соблазнов Парижа,  Сад  продолжал  много
путешествовать. В течение сентября 1769 года, десять  месяцев  спустя  после
своего освобождения из Пьер-Ансиз, он отправился в Голландию.  Должно  быть,
маркиза привлекал царивший  там  дух  свободы,  но  его  неприятно  поразили
серость и флегматичность голландского общества.  По  крайней  мере,  как  он
говорил, хотя бы театры оказались сносными. Если его утверждения о том,  что
он бывал и в  Англии,  правдивы,  скорее  всего  его  поездка  туда  явилась
продолжением путешествия по Голландии. Как  следует  из  воспоминаний  Сада,
именно в туманном Альбионе увидел он копию документов суда над Жанной д'Арк,
которые затем использовал при написании романа "Изабелла Баварская", а также
непоставленной трагедии в  духе  Расина  и  Корнеля.  Эти  источники  маркиз
обнаружил в королевской библиотеке, под которой  он  имел  в  виду  собрание
книг, переданных Георгом III Британскому музею в качестве библиотеки короля.
   Где раздобыл Сад денег для этих  путешествий?  В  январе  1782  года  в
письме  своему  бывшему  наставнику,   аббату   Амбле,   он   признается   в
существовании  некоего  труда,   вероятнее   всего,   эротического   романа,
"написанного пером Арентино", опубликованного незадолго  до  его  поездки  в
Голландию. Не вдаваясь в дальнейшие подробности, маркиз лаконично  сообщает,
что полученные за него деньги позволили ему оплатить удовольствия одного  из
крупнейших  городов  Франции  и  два  месяца  прожить  в  Голландии.  Рискуя
испортить  впечатление,  следует  сказать,  что  Арентино,  главным  образом
прославился как сатирик,  "Flagello  del  Principi"  {дословно  "Бич  основ"
(итал.)}. Если так, то Сад, скорее всего, получил вознаграждение  за  помощь
литературного и  политического  плана  в  создании  произведения  в  большей
степени оскорбительного, чем эротического.
   В  1790  года  Ж.-А.  Дюлор  в  кратком  биографическом  списке  бывших
аристократов  сообщал,  что  маркиз,  путешествуя  после   освобождения   из
Пьер-Ансиза, добирался даже до Константинополя.  Возможно,  это  и  так,  но
других свидетельств в пользу данного утверждения, кроме указанного  рапорта,
не имеется. Во время отсутствия Сада Рене-Пелажи  и  ее  сестра  Анн-Проспер
оставались в Париже или Эшоффуре. По его возвращению из Голландии обе сестры
вместе с ним поселились в Ла-Косте, вследствие чего в  апреле  1771  году  у
маркиза родился еще один, последний ребенок, дочь Мадлен-Проспер.
   Его отношение к Мадлен-Проспер представляется  поучительным,  особенно,
если вспомнить, с какой энергией  герои  Сада  развлекаются  с  собственными
дочерьми и как горячо отстаивают право отцов на сексуальное обладание своими
детьми. К маленькой дочке он не проявлял особой нежности, не  говоря  уже  о
половом влечении. Сад отмечал, что Мадлен слишком проста и  глупа,  в  конце
концов, она вызывала у него столько же разочарования, как и его второй  сын.
Это может служить еще  одним  предостережением  от  ошибочного  мнения,  что
художественные произведения  Сада  отражают  его  собственные  поступки  или
специфические желания.
   В 1771 году он подвергся краткосрочному аресту за долги. Маркиз  пробыл
под стражей в  Фор-л'Эвек  в  Париже  в  течение  восьми  дней,  откуда  его
выпустили 9 сентября. Вскоре после этого он занялся делами в замке Ла-Коста.
Подобно своим героям из "120 дней Содома", на зиму Сад удалился в  крепость,
возвышавшуюся над высокими крышами и узкими  проходами,  оставленными  между
сложенными из известняка домами селения. Затворниками вместе с ним сделались
не молодые рабыни, увезенные в  глухомань  обманным  путем  для  сексуальных
развлечений, а группа актеров и  актрис,  нанятых  маркизом  для  исполнения
любительских спектаклей в его частном театре. В течение зимы 1771-1772  года
Сад воплощал свои  фантазии  на  сцене,  как  позже  будет  излагать  их  на
страницах своих романов. 20 января 1772 года в домашнем театре  он  поставил
одну из собственных пьес.
   Весной того года для работы в своем театре маркиз нанял в Марселе  семь
актеров и пять актрис, а также руководителя "оркестра". Спектакли шли с  мая
по октябрь и проходили попеременно то в частном театре Ла-Косты, то в салоне
дома с эркерными окнами в Мазане, построенного в стиле неоклассицизма. Порой
сценой служил его высоко расположенный  сад  с  задником  из  летних  полей,
простиравшихся до Карпент-раса и Роны. Большинство пьес ставилось в  театрах
того времени, но, по крайней мере, одна  из  них  принадлежала  перу  самого
Сада, - "Женитьба века", в которой наряду с нанятыми актерами  и  актрисами,
играл он сам, Рене-Пелажи и Анн-Проспер.
   Мадам де Монтрей продолжала высказывать возмущение  относительно  того,
как