жное  для  их  свержения,  дабы
установить новую демократию или народную республику, но  помыслами  подобных
деятелей в мире художественного вымысла Сада руководит тщательно  скрываемая
зависть тайной полиции, мучителей и палачей,  которые  служат  существующему
тирану. В "Жюльетте" Боршам замечает: "Все дело в зависти,  возбуждаемой  от
мысли, что безграничная  власть  находится  в  других  руках.  Но  стоит  им
захватить  главенство,  как  можно  не  сомневаться  -  питать  ненависть  к
деспотизму они больше не будут. Напротив, эти люди обернут его в свою пользу
с тем, чтобы получить наивысшее наслаждение".
   На другом уровне, маркиз выразил философию,  общую  для  художественных
произведений восемнадцатого века. В заключении к "Злоключениям добродетели",
основываясь на ужасах повествования,  он  делает  вывод,  что  в  безбожном,
безнравственном государстве для человека существует единственная  надежда  -
это создание мира, где правит порядок, установленный  свыше.  Согласно  этой
точки зрения, принципы морального поведения в обществе могут быть разрушены,
так как имеют право  существовать  только  на  основе  божественной  власти.
Амбициозное стремление рационализма восемнадцатого века, включая  и  взгляды
Вольтера, состояло в желании отринуть существующую религию и все же избежать
социальных последствий, которые сие отречение неминуемо повлечет. Где-то  на
среднем уровне должно существовать туманное и безобидное Высшее Существо или
добросердечная религия Природы. По мнению Сада, этот уровень наиболее уязвим
из всех. Бог и  моральный  хаос  представлялись  как  две  взаимоисключающие
альтеранативы. Удобно было бы сказать, что маркиз  однозначно  склоняется  к
тому или иному выбору, но такой вывод  оказался  бы  слишком  поспешным.  Он
сохранил способность романиста покровительствовать  лучшему  и  худшему,  не
отдавая своего предпочтения ни одному  из  них,  но  высказывая  возможность
божественного уклада, в  то  время  как  темное  "альтер  эго"  стремится  к
удовольствиям моральной анархии.
   "Злоключения добродетели" стали во время сочинения "Алины  и  Валькура"
своего рода интерлюдией.  Книга  была  написана  в  течение  двух  недель  и
завершена 8 июня 1787 года.  Это  короткий,  остроумный  философский  роман,
написанный в духе моральной иронии, столь  характерной  для  его  века.  Сад
одним из последних приобщился к традиции. В "Джонатане Уайлде" (1743)  Генри
Филдинг  показал,  что   общественное   величие   является   высшей   формой
преступности. Герой Филдинга имел немало общего с  торжествующими  негодяями
"Злоключений   добродетели".   Вторым   тщеславие    человеческих    желаний
продемонстрировал  в  1759  года  Сэмюэль  Джонсон  в   "Расселасе,   принце
Абиссинии". В тот же год Вольтер в "Кандиде" рассеял  философский  оптимизм,
заключавшийся в том, что в этом лучшем  из  миров  все  делается  во  благо.
Последователи данных авторов в восемнадцатом веке не сумели  создать  ничего
подобного этим коротким, исполненным иронии художественным произведениям.  В
один ряд с ними можно поставить лишь "Иерихон" Сэмюэля Батлера, написанный в
1872 году.  Сатира  Батлера  на  Дарвина  и  эволюционную  теорию  описывает
садовский мир позднего периода, в котором  жестоко  наказываются  больные  и
несчастные,  в  то  время  как  с  преступником  обращаются  с  симпатией  и
пониманием.
   Сила короткого романа маркиза, как и других  произведений,  с  которыми
можно поставить в один ряд  "злоключения  добродетели",  состоит  в  изящной
красоте и немногословности, с каковой доносится до читателя единственная его
мораль. В 1791 году видоизмененный и значительно увеличившийся в объеме,  он
появился под названием  "Жюстина",  Несколько  позже,  в  1797  году,  роман
преобразовался в раздутое повествование, названное "Новая  Жюстина".  Третья
версия еще более раздалась от нудных,  пространных  рассуждений,  навязчивых
сексуальных ритуалов и описательных эпизодов, которые, ничего не привнося  в
сюжет, лишь разрушали первоначальную живость произведения.
   В "Злоключениях добродетели" героиней является Софи, от  имени  которой
ведется рассказ о ее страданиях. Повествование не  обременено  описательными
излишествами "Новой Жюстины" Сада, по этой причине портреты  преследователей
Софи,  написанные  в  яркой  художественной  манере   морального   гротеска,
получились наиболее  острыми.  В  эту  галерею  лиц  входят  Брессак  с  его
женоненавистничеством  и  замыслом  покончить  с  теткой;   Роден,   хирург,
занимающийся этим ремеслом исключительно  для  удовольствия  и  испытывающий
наслаждение при операциях на живых девушках; монахи  Сент-Мари-де-Буа  с  их
гаремом, состоящим из юных  девочек.  Хотя  и  здесь  ощущается  присутствие
навязчивых идей Сада, определяющих драму, они тем не  менее  не  выходят  на
первый план. Сначала Софи привязывают к дереву в лесу, и Брессак  сечет  ее,
потом  в  Сент-Мари-де-Буа  она  подвергается   всем   формам   сексуального
надругательства. Следует сказать, по сравнению с  более  поздними  версиями,
автор  не  вдается  в  подробное  описание  актов  насилия.  Вполне  понятно
страдания девушки вызывают у злодеев  чувство  сардонической  радости.  Отец
Антонен успокаивает Софи, говоря,  что  боль,  которую  она  испытывает,  не
пропадает втуне, поскольку готовит его к получению высшего наслаждения.
   "Злоключения  добродетели"  являлись  единственной   версией   наиболее
знаменитой садовской повести, не  увидевшей  свет  до  двадцатого  века.  По
существу, это был самый значительный вклад Сада в европейскую художественную
литературу восемнадцатого века. Из его произведений, написанных  в  тюремном
застенке Бастилии, это оказалось наиболее значительным. В  отличие  от  "120
дней Содома", по своему стилю оно имело общественную  направленность,  ни  в
коей мере не являясь адресованной  самому  себе  навязчивостью.  К  этой  же
категории, что и рассказ  Софи,  относятся  короткие  повести  и  зарисовки,
созданные им при свете свечей вечерами в башне Свободы. Некоторые из них под
заголовком "Преступления из-за любви" появились  в  1800  году,  другие  еще
полтора столетия оставались неопубликованными.  Короткие  рассказы  зачастую
были либо непристойными, либо мелодраматическими и, в основном, опирались на
знания Сада о французской жизни и традициях. Он  исколесил  страну  вдоль  и
поперек, от Рейна до Ванди, от Бордо до Марселя и Гренобля, от  Прованса  до
Нормандии. Кроме этого, он  много  читал,  интересуясь  историей  Франции  и
Италии. Эти произведения показывают, что он чувствовал себя как рыба в воде,
описывая Париж и Прованс восемнадцатого века,  а  также  замки  Луары  двумя
столетиями раньше.

   - 5 -

   "Преступления из-за любви" написаны Садом в  духе  готического  романа,
столь любимого читателем того времени.  В  других  рассказах  присутствовало
фиглярство и инсинуации. "Мистифицированный судья" стал его местью осудившим
его. Престарелый судья подвергается в супружеской спальне серии  изощренных,
но вполне заслуженных им унижений. Делается  это  все  для  того,  чтобы  не
позволить ему осуществить брачные отношения  с  молодой  женщиной,  любовник
которой  хочет  вернуть  ее  назад.  Тон  произведения  более  близок   тону
повествований  Чосера  или  Бокаччио,  чем  чувственность   мелодрам   Сада.
Сексуальная   экстравагантность,   описываемая   в   таких    произведениях,
преподносится  весело  и  легко,  без  излишнего  натурализма.  К   примеру,
"Августина  де  Вилльбланш"  -   история   лесбиянки,   перевоспитанной   ее
любовником. Этот изобретательный молодой человек,  чтобы  обратить  на  себя
внимание героини, переодевается молодой женщиной. Ее настолько поглощает  их
акт любви, что Августина,  несмотря  на  обман,  полностью  излечивается  от
своего пристрастия.
   Некоторые из рассказов маркиза, написанные в Бастилии  за  один  вечер,
являются не более чем шутками, облеченными в литературную форму. "Рогоносец,
сделавший  себя  таковым"  описывает  неверного  мужа,   которому   сводница
предлагает любовницу. Лицо женщины остается закрытым, в то время  как  нагое
тело выставлено напоказ. Клиент и сводня восторгаются  обнаженной  красотой.
Только потом раскрывается легко угадываемая правда -  нагая  красавица  была
собственной женой клиента.  Сад  явно  читал  Бомарше  и  в  своем  рассказе
воспользовался приемом, подобным тому, что способствует счастливой  развязке
в "Женитьбе Фигаро". Прием, когда жена предстает в облике любовницы,  вскоре
нашел воплощение  на  живописном  полотне  Делакруа,  где  изображен  герцог
Орлеанский, демонстрирующий свою обнаженную любовницу, лицо которой закрыто,
герцогу Бургундскому. Скрытое лицо означает, что она на самом деле  является
герцогиней Бургундской.
   Эти изложенные в  литературной  форме  анекдоты,  как  и  романы  Сада,
пронизаны  его  пристрастиями.  "Счастливый  муж"  -  история  красивой,  но
невинной девушки, отец которой устраивает ее брак с  развратным  принцем  де
Бофремоном. Эта новость приводит мать девушки в неописуемый ужас,  поскольку
ей известно, что со своими партнершами  принц  занимается  анальным  сексом.
Накануне свадьбы добрая женщина советует  дочери,  чтобы  в  первую  брачную
ночь, когда муж приблизится  к  ней,  дабы  заняться  любовью,  та  сказала:
"Господин! За кого вы меня принимаете? Как могло вам прийти в голову,  будто
я позволю вам делать со мной подобные вещи?  Этим  вы  можете  заниматься  в
любом другом месте - но только не здесь". Но ни  невеста,  ни  ее  семья  не
знали, что перед свадьбой принц испытывал  укоры  совести,  в  связи  с  чем
решает изменить поведение,  если  не  нравственные  принципы,  и  с  молодой
прекрасной женой обходиться самым обычным способом. К его  удивлению,  когда
он подошел к постели, девушка встречает  его  словами,  которым  научила  ее
мать. Пораженный и обрадованный, принц переворачивает ее и клянется,  что  у
него и в мыслях не было обидеть ее, тем более в первую брачную ночь.
   Этот пример говорит о многом: у  Сада  имелись  все  основания  лелеять
надежду  стать  известным  в  качестве   "французского   Бокаччо".   Как   и
"Злоключения добродетели", эти рассказы предназначались для широкой публики.
Хотя некоторые из них и выглядели скабрезными, в них  не  чувствовалось  его
болезненной навязчивости и смакования сексуальных подробностей,  характерных
для сочинений, не предназначенных для посторонних глаз. В них маркиз  теперь
предстает  читателю  скорее  рассказчиком,  чем   философом,   проповедующим
природную мораль. Когда он касается важных вопросов  мироздания,  то  делает
это в весьма традиционной манере. Христианство, утверждает  Сад  в  "Учителе
философии", - это наиболее возвышенная составляющая образования.

   - 6 -

   Испытав смену настроения, маркиз возвращается в тайный мир, открывшийся
ему после замка Силлинг и  "120  дней  Содома".  В  1787  году  он  сочиняет
стихотворение "Истина", отвергающее все формы религии, добродетели и морали.
Только Природа, процветающая на  так  называемых  "преступлениях",  достойна
восхищения.
   Своими смертоносными законами Природа позволяет все:  Инцест,  насилие,
кражу и отцеубийство, все удовольствия Содома и лесбийские игры  Сафо,  все,
что убивает человека и толкает на погибель.
   На тот случай, если тайное стихотворение попадется на  глаза  читателя,
Сад сделал все возможное, чтобы не приходилось сомневаться  в  том,  что  он
одобряет эту Природу. Маркиз даже  придумал  для  него  фронтиспис.  На  нем
изображался мужчина, занимающийся с нагой девушкой анальным половым актом, в
завершении которого он вонзает в ее тело нож. Проведя десять лет в одиночном
тюремном заключении, де Сад все еще оставался одержимым  двумя  независимыми
голосами даже тогда, когда они не противоречили друг другу. Его общественный
голос звучал в "Злоключениях добродетели" и коротких рассказах, а в "120 дня
Содома" и в "Истине" начали прорываться всплески хаоса.
   К осени 1788 года маркиза всецело поглотил  новый  проект.  Это  служит
свидетельством того, что  он  начал  видеть  себя  прежде  всего  писателем.
Выступая в качестве собственного библиографа  и  критика,  Сад  приступил  к
составлению каталога своих  литературных  трудов.  Показательно,  что  такие
секретные произведения, как "120  дней  Содома",  не  предназначавшиеся  для
чужих глаз, в каталог не вошли. Этому факту могло быть два объяснения:  либо
они относились скорее к царству его навязчивых идей, чем к литературе,  либо
великий эксперимент в этом жанре еще не был завершен. Впрочем,  в  каком  бы
стиле маркиз не работал, одиннадцать лет, проведенные в тюрьме, помогли  ему
найти себя в  роли  автора  художественных  произведений.  Он  достиг  такой
ясности внутреннего видения, которая заставит  содрогнуться  не  одного  его
читателя. Сад больше не считался несчастной жертвой Монтрейлей, или  системы
lettres de cachet. Он стал заключенным Садом и "господином номер шесть".  Но
теперь этот заключенный мог предъявить  миру  пятнадцать  рукописных  томов,
скопившихся в его багаже.

   - 7 -

   Еще до того как маркиз завершил составление каталога, события  внешнего
мира  начали  отражаться  на  литературных  планах  узника  башни   Свободы.
Близились к завершению  дни  правления  молодого  Людовика  XVI,  одного  из
наиболее  неспособных  монархов,  когда-либо  занимавших  европейский  трон.
Немедленная угроза исходила не от  революционного  духа  Просвещения.  После
того как Бурбоны сойдут с исторической арены, даже Сад начнет лелеять в душе
монархистские  всходы.  Другие  деятели  Просвещения  тоже  проявят   больше
симпатии  к  справедливости,  нежели  к  демократии.  Вольтер,  самый   ярый
противник тирании, и тот был готов поддержать правление  короля.  По  мнению
этого философа, каждый человек должен нести свой крест.  Таким  образом,  он
считал, что лучше находиться в услужении льва с хорошей родословной,  чем  у
двух сотен беспородных крыс.
   В 1788 году непосредственная  угроза  королевской  власти  исходила  от
французского дворянства, которое в семнадцатом веке утратило  большую  часть
своего могущества. Слабость Людовика XVI обеспечивала подходящий момент  для
восстановления  status  quo.  Расчет,  как  выяснилось,   оказался   тонким.
Столкнувшийся с бунтом дворянства, требовавшего новых прав  и  независимости
для судов, которые формировало, Людовик растерялся, так  как  за  поддержкой
обратиться было не к кому.  В  конце  концов,  король  согласился  пойти  на
реформы,  и  тогда  простолюдины  потребовали  равного  представительства  с
дворянством.
   Людовик XVI  стал  наиболее  драматической  иллюстрацией  комментариев,
сделанных по поводу ограниченного компромисса абсолютного монарха,  который,
по закону истории, ведет  к  масштабной  революции.  Выборы,  проведенные  в
январе 1789 года, не успокоили, а еще  более  раздули  аппетиты  демократов.
Вследствие реформы избирательной системы, более половины  населения  Франции
получало право голоса, что в значительной мере превышало процент  получивших
право участвовать в голосовании в Англии в результате билля о  парламентском
представительстве, принятом в 1832 году. Послевыборная ассамблея, или третье
сословие, по сравнению со своими предшественниками оказалось настроено самым
решительным и непримиримым образом. 20 июня,  недопущенные  на  заседание  в
Версале королевскими войсками, члены  ассамблеи  устроили  импровизированный
митинг на внутреннем теннисном корте и дали клятву до конца  исполнить  долг
перед  государством,  независимо  от   того,   будет   на   то   королевское
благословение или нет.
   В первые месяцы 1789 года Сад не мог быть очевидцем  событий,  так  как
все еще содержался в камере башни Свободы, высоко вознесшейся над  горбатыми
крышами рабочего предместья Сен-Антуан. Все же Рене-Пелажи  написала  письмо
Гофриди, которое тот  получил  11  апреля.  В  нем  она  заверяла  его,  что
восстание, которого он так боялся в Провансе, в Париже тоже  давало  о  себе
знать,  где  такие  районы,  как  Сен-Марсо  и  Сен-Антуан,  стали  "театром
революционных действий".  Начались  грабежи  и  мародерство,  для  усмирения
потребовалась кавалерия.  Рене-Пелажи  сообщала,  что  солдаты  стреляли  по
толпе. Кого-то из повстанцев повесили, кого-то бросили  в  тюрьму.  11  мая,
когда она написала ему снова,  беспорядки  уже  подавили,  но  повсюду  были
введены войска.
   К июню стало ясно, что король  больше  не  в  состоянии  контролировать
навязанный ему эксперимент с демократией. Париж на всякий  случай  наводнили
войсками.  На  площади  Людовика  XV,  позже  получившей  название   площади
Согласия, имело  место  нарушение  общественного  спокойствия,  и  кавалерия
получила  приказ  очистить  ее  от   народа.   Политическая   нестабильность
усугублялась экономическим спадом. С прибытием в Париж  голодающих  рабочих,
надеявшихся найти пропитание в  столице,  цены  на  хлеб  резко  подскочили.
Дворяне, жаждущие восстановления своих привилегий,  буржуазия,  политические
реформаторы и голодные толпы на улицах поначалу мало что имели общего. Но  к
концу июня стало ясно, что пройдет несколько недель или дней -  и  несчастье
бедноты разожжет пламя политических амбиций среднего класса.
   Особенно  бедственным  было  положение  бедняков  в  восточном   районе
Сен-Антуана. С начала мая там не прекращались  выступления  против  властей.
Даже узник башни Свободы  знал,  что  в  городе  со  дня  на  день  вспыхнет
восстание. В самом деле, Сад недавно получил  возможность  читать  газеты  и
альманахи. В момент государственного переворота семеро узников Бастилии  для
повстанцев ничего не значили, хотя само здание служило  символом  и  основой
режима Бурбонов. Тем не менее  маркиз  сделал  вывод,  что  период  народных
волнений мог стать ему единственным шансом после двенадцати  лет  заключения
выйти на свободу.
   2 июля 1789 года, соорудив из воронки,  используемой  для  освобождения
кишечника, импровизированный мегафон, он  добрался  до  окна  своей  камеры.
Стоял  летний  полдень.  Соседние  улицы  внизу  кишели  местными  жителями.
Приветствовав их, Сад начал свое пламенное публичное  выступление.  Согласно
свидетельствам очевидцев, он кричал, что охрана получила приказ  убить  всех
заключенных  Бастилии  и  в  данный  момент  стражники  точат  ножи,   чтобы
перерезать глотки всем узникам. "Из своего окна я всколыхнул  дух  людей,  -
писал он, - собрал их в одну  толпу.  Я  предупредил  их  о  приготовлениях,
проводившихся в Бастилии,  и  настоятельно  призвал  уничтожить  этот  оплот
ужасов. Все это правда". Слова его разносились над площадью, и людская масса
не осталась равнодушной. Поскольку все толпившиеся внизу начали  реагировать
и проявлять интерес, Сад умолял их поторопиться, если они хотят  предпринять
попытку освобождения.
   Неудивительно, что появилась охрана  и  оттащила  маркиза  от  окна.  О
случившемся  сообщили  начальнику  тюрьмы.  Посоветовавшись  с   королевским
министром, он решил: в то время, когда город гудит, как встревоженный  улей,
оставлять Сада "там очень опасно". Лучше было  бы  отправить  его  в  другое
место, откуда его призывы не  будут  услышаны,-  -  дом  для  умалишенных  в
Шарантоне, на  юго-восточной  окраине  Парижа,  близ  Венсенна  и  Бастилии.
Приготовления к переводу не затянулись. Сада после пятилетнего  заточения  в
Бастилии 4 июля перевели в Шарантон. Десять дней спустя жители  Сен-Антуана,
воодушевленные советом маркиза,  хотя  и  с  опозданием,  пошли  на  приступ
Бастилии.
   В  результате  этого  беспрецедентного  революционного  акта  остальные
узники Бастилии обрели свободу. По иронии судьбы еще долго после 14 июля Сад
оставался в заточении  Шарантона.  Теперь  он  больше  не  считался  узником
старого режима,  а  являлся  пациентом  дома  для  душевнобольных.  Цель  же
революции