едва почувствовал это и воспринял удар с тем же безразличием, с каким относился к любому прикосновению. Что бы ни сталкивалось с ним, это неизменно кончалось страданием.
     Ударившись, кулек лопнул, и его содержимое выплеснулось на спину Дроунжа. Он и на этот раз не придал этому значения.
     Пока мазь не начала просачиваться внутрь! Спину снова начало покалывать. Дроунж не испытал неудовольствия. Наоборот, он мог бы сказать, что ему приятно, если бы знал это понятие. Но сейчас он мог назвать это ощущение лишь незнакомым.
     Пока он пытался осмыслить эту новизну, мазь всосалась в его плоть, и тот образ жизни, который он вел, был разрушен.
     Впервые за много тысячелетий Дроунж остановился. Новое ощущение охватило все его тело, проникало в самые отдаленные уголки, добавляя к вечным страданиям и нескончаемым неудобствам что-то еще... Это уже был не пустяк, не случайное происшествие, не просто эпизод. Его плоть изменялась, непонятная сила скручивала и будоражила ее. Понять, в чем тут дело, Дроунж не мог, потому что не имел в этом опыта.
     Превращение завершилось. Дроунж остался прежним, неоскверненным и неприкасаемым, но в чем-то он изменился. Мгновение спустя он осознал, в чем именно. Он больше не испытывал боли! Ее отсутствие было так непривычно, что он на мгновение оцепенел. Все, что до сих пор жило в нем, ушло: страдание, боль, гниль, беспредельное горе - все, чем он был, все, что составляло его сущность. Взамен пришли вещи, которым он никак уж не мог подобрать определения. Покой и умиротворение охватили его. И что-то еще... Перемены сказались не только на внутренней сути, его облик тоже решительно переменился.
     Новая индивидуальность потребовала и новой формы, свежей, неиспорченной, свободной от снадобья, которое инициировало эту метаморфозу.
     Хрупкие существа, которые только что были так близки к смерти, в изумлении увидели, как прямо из воздуха, из ничего родилась... огромная бабочка. Она развернула крылья, переливающиеся изумрудным, опаловым, малиновым и розовым сиянием, взмахнула ими, словно отталкиваясь от бесплодной выжженной земли, на миг зависла и с неожиданной силой взмыла в безоблачное, сразу подобревшее голубое небо.

XX

     - Дай-ка я еще раз осмотрю твою руку.
     Симна молча повиновался. Гниющая плоть чудодейственным образом заменялась здоровой. Возвращалась чувствительность, рука покрывалась новой кожей, кровотечение прекратилось. Глаза Симны перебегали с раненой руки на фантастическую бабочку, тающую вдали, и обратно. Рука стремительно заживала.
     - Ради Гравулии, что... что это? - шептал он, а долговязый пастух продолжал внимательно рассматривать его ладонь и пальцы. - Минуту назад руки уже просто не было... А теперь и рука исцелилась, и бабочка откуда-то появилась. Такая красивая...
     Эхомба ответил, не отрывая взгляда от заживающей руки:
     - Болезнь вроде той, что у тебя на руке.
     Симна растерянно заморгал.
     - А как она называется?
     - Это не определенная болезнь, а недуг как таковой. Я сам, Симна, не совсем уверен, что это было. Но в том, что случилось с тобой, не ошибся. Я тоже, когда бросился к тебе на помощь, почувствовал симптомы. Если бы мне не удалось справиться с этой заразой, мы бы все погибли.
     Симна еще испытывал слабость, поэтому присел на скальный выступ. Стоящий рядом Хункапа пристально вглядывался в крутые склоны, открывавшиеся вдали. Алита, развалившись на солончаке, грелся на солнышке.
     - Но бабочка? - Симна резко повернулся к Этиолю. - Постой, я вспомнил - ты чем-то намазал мне руку. От этого я излечился.
     Пастух кивнул:
     - Снадобье Мерубы. Она говорила, что эта мазь хороша для лечения порезов и царапин, ожогов и уколов. Когда я догадался, что случилось с тобой, то сразу вспомнил о ее лекарстве. - Он указал на кисть северянина. - Как видишь, помогло.
     Симна бережно поддерживал здоровой левой рукой правую, выздоравливающую, и легонько ее поглаживал.
     - Насчет руки понятно, но что ты скажешь о бабочке? Та пакость, что мне померещилась вначале, ничуть не была похожа на бабочку.
     Пастух кивнул:
     - Меруба славится своими снадобьями. Говорят, что, если пользоваться ими как надо, можно вылечить что угодно. Вот я и воспользовался. - Он бросил взгляд на север. - Чем бы ни было то, к чему тебя угораздило прикоснуться, мы вылечили и его.
     - То есть убили, - прошептал Симна. Высвободив выздоровевшую руку, северянин принялся энергично ею махать.
     - Болит? - озабоченно поинтересовался Эхомба.
     - Трясется. Как сердце после трехдневной пьянки. Но по крайней мере она мне уже подчиняется.
     Симна поднялся с камня.
     - Все-таки здесь чертовски жарко. - Он кивком указал на вздымавшиеся впереди обрывистые утесы и добавил: - Ничего, скоро пойдем по холодку, отыщем воду.
     Издали Карридгианский хребет казался неприступным, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что пересечь его проще, чем горы Хругара. Глубокие ущелья позволяли не штурмовать самые высокие пики и с большим удобством добраться до перевала.
     Где снег, там и вода. По каньонам бежали стремительные горные ручьи и даже небольшие речушки. Эхомба удовлетворенно улыбался - теперь можно не экономить воду. Жара, которая изматывала путников в Выжженных землях, тоже отошла в область воспоминаний.
     Постепенно хилая травка и жалкий кустарник сменились соснами и мамонтовыми деревьями, пихтами и каури, и настала минута, когда путешественники вдруг обнаружили, что уже идут по лесу. Расставание с жарой живительно подействовало на всех, но больше всего радовался Хункапа.
     Когда они поднялись до альпийских лугов, их окутал туман, спустившийся с перевалов. Склоны были усыпаны цветами, переливающимися всеми оттенками алого, чайного и лимонно-желтого цвета. В тумане они упрямо поворачивались в сторону невидимого солнца и от этого казались живыми.
     Вскоре туман стал таким густым, что даже черный левгеп опасался сбиться с пути. Путешественники решили спуститься пониже и пойти вдоль горного потока, прорезавшего склон. Хотя ничто вокруг не таило в себе угрозы, Эхомба то и дело с беспокойством оглядывался по сторонам. Заметив это, Симна спросил:
     - Эй, долговязый братец, что с тобой? Ты что-то увидел?
     - Нет, дружище, дело не в этом. - Пастух провел языком по губам. - Я... Я кое-что вспоминаю. - Он повел рукой вокруг. - Этот туман.
     Симна пожал плечами.
     - Туман как туман. Плотный, конечно, но все равно только туман. И что?
     - Я его помню!
     Северянин не удержался от смеха.
     - Эх, Этиоль, человек помнит опасности, которых ему удалось избежать, и женщин, которых любил. Он помнит долгие тихие рассветы и веселые ночки. Но никто не помнит туман.
     Эхомба промолчал. Он чувствовал что-то - не в воздухе, а просто вокруг. Какое-то маленькое воспоминание... Он пытался вызвать его из глубин памяти. Симна был прав. Что такое туман? Всего лишь капельки влаги, висящие в воздухе, слишком слабые, чтобы подняться до облаков, и слишком ленивые, чтобы пролиться дождем. Как можно "помнить" столь обычное и мимолетное явление природы?
     Внезапно его осенило. Это был не туман, а Туман, тот же самый, который еще в самом начале путешествия пытался заставить его повернуть домой. Эхомба столкнулся с ним, едва покинув родную деревню. Как же давно это было! Туман тогда тоже сгущался медленно, словно преследуя его. Там, на берегу, ему удалось вырваться из его объятий; но теперь Туман настиг его здесь, в заморских краях.
     К Эхомбе приблизилась огромная намокшая шуба, оказавшаяся Хункапой Аюбом.
     - Этиоль, Хункапа не может идти. Ноги Хункапы не слушаются.
     Из тумана впереди донеслось грозное рычание. Несмотря на свою огромную силу, исполинский кот тоже еле-еле продвигался вперед. Даже мощные лапы с длинными когтями не помогали ему.
     Оба человека тоже остановились. Не обращая внимания на ругательства, которыми разразился Симна, пастух собрался с силами и попытался шагнуть вверх по склону. Не вышло. Впечатление было такое, будто увяз в грязи. Каждый шаг давался с большим трудом. С такой скоростью они будут несколько лет штурмовать хребет. Эхомбе казалось, будто его обернули во влажную простыню, не очень тяжелую, но заметно сковывавшую движения.
     Он наклонился вперед, пытаясь продавить преграду собственным весом. Упругая сырость чуть подалась, потом потянула его назад. Повторялось то, что было тогда возле деревни.
     - Возвра-а-а-ащайс-ся... - услышал он. Это была тень слова, призрак голоса, и ветер сразу развеял его.
     Эхомба невольно огляделся по сторонам, но ничего не увидел, кроме цветов и тумана.
     Он заставил себя сделать еще один шаг. Он наклонился еще ниже, уперся ногами в землю, пытаясь одолеть непонятную силу... Тщетно.
     - Возвра-а-а-ащайс-ся... - прошелестел призрачный голос.
     У него не было определенного источника, казалось, он звучит отовсюду. Что же делать? Будь это человек, пусть вооруженный, Эхомба знал, как поступить.
     Он попытался различить в тумане лицо, глаза, рот - что-нибудь, на чем можно сосредоточить взгляд. Но видел только туман, мимолетный, вездесущий...
     - Почему я должен вернуться? - осторожно спросил Эхомба, глядя во влажную серость.
     Умирающий шепот откликнулся:
     - Возвращайся... Ступай домой... - Капельки влаги осыпали лицо пастуха. - Тебя ждет беда... Ты обречен на страдания, твое упорство тебя погубит, остаток дней ты проведешь в ледяной пустоте. Возвращайся в свою деревню, к семье. Возвращайся, пока не поздно. Пока не погиб...
     Этого не будет, решил Эхомба. Уже дважды его заставляли выслушивать эти речи. Сначала - от провидицы, затем - от собаки.
     Вскинув руки, словно защищаясь, пастух медленно описал ими круг, словно взывал к небесам.
     - Красавица уже пророчила мне такую судьбу. И собака тоже. Я не послушался их тогда. Не буду слушаться и сейчас!
     Симна подобрался к другу и осторожно напомнил:
     - Этиоль, мужчине не пристало сражаться с погодой!
     Эхомба взглядом постарался предупредить его, чтобы он не вмешивался. Пастух был готов сразиться с туманом, иначе ни он, ни его спутники никогда не освободятся от его жутких объятий.
     Эхомба обнажил из ножен меч из небесного металла. Волшебная сталь сверкнула, и тысячи искорок пронзили сгустившийся туман. Преодолевая сопротивление, пастух с усилием поднял меч и принялся крошить белесую мглу.
     Результат не заставил себя ждать.
     Отрубленные клочья тумана упали на землю. Они корчились, извивались, словно пытаясь вновь воссоединиться с основной массой, и на глазах испарялись. Громкий рев огласил горы, со склонов налетел сильный ветер. А может, это был вовсе не ветер? Эхомба на мгновение растерялся - неужели туман способен чувствовать боль? Не важно, работа должна быть завершена, и только ему это по силам.
     Призвав на помощь все свое умение, Эхомба начал очищать пространство вокруг себя. Потом, освободившись, принялся прорубать тропинку к Симне. Затем - к Хункапе и Алите.
     - Все целы? - спросил пастух.
     Лицо и руки у него были в капельках влаги. Он не знал, пот ли это или кровь тумана... Стараясь не думать об этом, он принялся прорубать дорогу вперед.
     Туман сопротивлялся. Пытался лишить его сил, обездвижить в своих объятиях. Серые влажные щупальца обвивали его руки и ноги - он безжалостно рубил их и давил упавшие обрубки тумана подошвами сандалий.
     - Оставь меня! - кричал Эхомба. - Не указывай мне, что делать! Я почти добрался до цели и уже не откажусь от нее. Что бы ни было уготовано мне впереди, я не собираюсь останавливаться!
     Ответом ему был лишь тот же бесконечный рев и настойчивые попытки скрутить его по рукам и ногам. Больше часа Эхомба сражался с туманом. Если серая мгла полагала, что он выбьется из сил или лишится мужества, она глубоко ошибалась. Меч Этиоля без устали продолжал резать ее плоть, и с клинка обильно стекала роса - прозрачная кровь тумана.
     И он победил. Туман начал рассеиваться, отступать к ледяным вершинам. Лучи солнца пробились к путникам и согрели их, промокших насквозь. Последний сгусток тумана, прячась за скалами, попытался преследовать путников, но Эхомба, привыкший оберегать стадо от подкрадывающихся хищников, без труда приметил опасность. Вероятно, туман хотел дождаться, пока путешественники не остановятся на ночлег и не заснут. Тогда бы он облаком навалился на них и, вместо того чтобы скрутить по рукам и ногам, стиснул бы сердце. Но Этиоль не дал ему такой возможности!
     Повернувшись, он понесся мимо опешившего Симны туда, где прятался туман. Легкий белесый сгусток попытался спастись бегством, но пастух догнал его, выхватил меч и изрубил влажную взвесь на мелкие кусочки. Послышался слабый вскрик, отдаленно напоминавший недавний рев. Остатки тумана рассыпались капельками и исчезли навсегда под лучами горячего солнца.
     Эхомба убрал меч в ножны, и четверо друзей со спокойной душой продолжили путь.

XXI

     Через несколько дней после битвы с туманом путешественники повстречали процессию, состоящую из людей и обезьян. Они устало брели по тропе, с севера на юг пересекающей горную долину. Мужчины несли домашний скарб, а женщины - детей.
     Вид Алиты и Хункапы Аюба поверг скитальцев в ужас, и Эхомбе долго пришлось их успокаивать. Переселенцы говорили на каком-то странном диалекте, очень невнятном и бедном. Объясняться с ними было нелегко. Пастуху приходилось то и дело прибегать к помощи жестов.
     - Эль-Ларимар? - спросил пастух у одетой в тяжелую шинель макаки с вытянутой мордочкой. Она показала на запад и несколько раз кивнула.
     - Хорошо. Спасибо.
     Эхомба отвернулся, но обезьяна вдруг положила руку на его плечо. Симна на всякий случай обнажил меч; в ответ обезьяны схватились за топоры и дубины. Алита глухо зарычал и начал скрести когтями по земле.
     Эхомба поспешил успокоить своих друзей.
     - Все в порядке. Он не хотел причинить мне вред. - На морде у макаки читалась не враждебность, а озабоченность. - В чем дело, мой длиннохвостый друг?
     Обезьяна поняла если не слова, то интонацию пастуха. Она вскинула руку и ткнула в сторону верховьев ущелья.
     - Хориксас! Хориксас!
     - Эй, что еще за Хориксас? - Симна неохотно убрал меч. - Может, это какой-то пограничный город?
     - Не исключено.
     Эхомба улыбнулся макаке и медленно стал отходить.
     - Все в порядке. Мы сами позаботимся о себе.
     Подробнее он объяснить не пытался. Язык этих существ отличался от того, на котором говорил старик Гомо и древесный народ.
     Обезьяна еще раз грозно повторила "Хориксас!", потом опустила руку, печально пожала плечами и вернулась к своим соплеменникам. Она поглядела вслед путешественникам и с грустью покачала головой.
     Друзья двинулись дальше. Симна, шагая вперед, внимательно оглядывал склоны, но никаких признаков засады или ловушек он не заметил. В небе безмятежно парили драконы и грифы. Мармазетки и паки в поисках орехов и ягод стремглав носились по камням. К ночи похолодало, но не намного. Эхомба и Симна перетащили свои одеяла поближе к Хункапе Аюбу и черному коту и не замерзли к утру.
     На следующий день путешественники миновали перевал. Первым свидетельством тому оказались реки, текущие на запад, тогда как прежде они текли на восток. Этим утром и раздался первый раскат грома.
     Хункапа вскинул голову, изучил небо, потом простодушно заявил:
     - Хункапа не видит туч, не видит грозу.
     - На такой гром не похоже, - ответил на ходу Эхомба. Он, как всегда, шел впереди.
     Симна ибн Синд посмотрел на него.
     - А что, громы бывают разные?
     Пастух глянул на него сверху вниз и улыбнулся.
     - Еще бы! Я знаю с десяток различных громов.
     - Ладно, если это не дальняя гроза прочищает горло, то что же?
     - Понятия не имею.
     Блестящий черно-зеленый жук сел пастуху на рубашку. Эхомба покосился на него, но трогать не стал.
     - Ты же сказал, что знаешь десяток разных громов.
     - Да. - Эхомба чуть усмехнулся. - Но этот мне неизвестен.
     Раскаты постепенно усиливались. Их ритм был размеренным, что наводило на мысль о целенаправленной деятельности, но сила такова, что ни одно человеческое существо не могло их производить.
     Все выяснилось, когда путники обогнули скалу.
     Деревня была уже наполовину разрушена, и существовать ей явно оставалось недолго. Гром, который не давал покоя Эхомбе и его спутникам, порождался ударами гигантского молота, дробящего камень.
     Молотом орудовал великан. Этиолю впервые довелось увидеть живого великана. Старики в деревне наумкибов рассказывали о них, и ребятишки слушали эти рассказы с горящими глазами. Эхомба тоже немало наслушался небылиц об одноглазых и горбатых гигантах, о зубастых страшилищах и, наоборот, о беззубых, которые с помощью трубок, сделанных из стволов деревьев, высасывали кровь из своих жертв. Одни летали под небесами, другие жили на дне океана или же в диких джунглях (кроме тех, кто был слишком велик, чтобы найти убежище).
     Существовали на земле и великаны-уроды, и те, кто жарил своих пленников в пальмовом масле, парил в каше из саго. Оура рассказывал о великане-вегетарианце и о том, который сторонился себе подобных, потому что ненавидел мыть волосы.
     Того, кто огромным молотом крушил дома, нельзя было отнести к самым ужасным представителям племени великанов, но и добряком его трудно было назвать. Сквозь спутанные рыжие волосы, спадающие на плечи, торчали заостренные, поросшие шерстью ушки. Глаза великана были оранжевого цвета, нос крючковатый, в оспинках. На удивление белые зубы ярко выделялись на грязном одутловатом лице. Загорелые руки торчали из рукавов многослойной кожаной куртки, сшитой не только из звериных шкур. Штаны у него были такие же, а на ногах - высокие сандалии.
     Ростом великан был раза в три выше Хункапы. Он усердно трудился, и запах вонючего пота растекался далеко по округе.
     - Э-ге-ге, теперь понятно, что случилось с деревней этих хориксасов, - мрачно заметил Симна.
     Раздался еще один раскатистый удар, и задняя стена того, что когда-то было красивым двухэтажным домиком, развалилась на куски.
     - Неудивительно, что они тащили на себе весь скарб.
     - Пока мы ничего не можем утверждать наверняка, - ответил Эхомба и огляделся. Деревня, которую разрушал великан, перекрывала самый удобный проход, ведущий на запад. - Придется его обходить, - сказал он со смирением в голосе.
     Симна взялся за рукоять меча.
     - Брат, неужели у нас не хватит сил покарать злодея? - Он кивком указал на развалины. - Не знаю, чего они там не поделили, но никого нельзя прогонять из деревни и тем более разрушать ее. - Симна презрительно усмехнулся. - Этот огромный неуклюжий орк - ерунда, пустое место по сравнению с теми опасностями, с которыми нам доводилось встречаться за это время. Посмотри, как он неповоротлив. Мы должны преподать ему урок. Горный народ будет нам благодарен. - У него загорелись глаза. - Ну, что скажешь?
     Эхомба ответил, как обычно, невозмутимо:
     - Мне не нужна их благодарность. И я не хочу преподавать урок ни великану, ни кому-то еще. Долг зовет меня на запад, и цель уже близка. - Опираясь на копье, он зашагал направо. - Надо его обойти.
     Симна не верил своим ушам.
     - Никогда бы не подумал, что ты трус, Этиоль.
     Пастух, не останавливаясь, бросил:
     - Или глупец.
     Он начал взбираться по склону ущелья, которое вело в северо-западном направлении. Хункапа Аюб и Алита молча последовали за ним.
     Симна умоляюще посмотрел на них, потом яростно сплюнул и выхватил меч. Взмахнув клинком, он издал боевой клич и бросился туда, где крушил дома великан.
     - Симна, стой!
     Но северянин не обратил внимания на возглас Эхомбы.
     Скрипнув зубами, пастух бросился догонять товарища. Хункапа и Алита переглянулись и неторопливо двинулись в ту же сторону.
     Симна забежал со спины и рубанул великана по левой лодыжке. Главное сухожилие перерезать ему не удалось, но рана оказалась чувствительной. Великан взвыл, развернулся и обрушил на противник