воина. Я тоже предпочитаю  высокую  траву,  густые
заросли, струящуюся воду и обилие жирных, тяжелых на подъем антилоп.
   - Тогда почему мы медлим? - весело воскликнул Симна и глянул на  большого
черного кота. - Если темп  будет  задавать  наш  хмурый  друг,  нам  суждено
бродить здесь до скончания веков.
   С этими словами он решительно вышел вперед и,  прибавив  шагу,  возглавил
группу; зверь поравнялся с северянином.
   Эхомба с некоторым изумлением наблюдал за товарищами,  даже  остановился.
Затем двинулся следом. Он не испытывал особой радости, зная, как развернутся
дальнейшие события.

XXV
СКАЗКА О ПОТЕРЯВШЕМСЯ ДЕРЕВЕ

   Прошло много лет, и дерево уже основательно подзабыло,  что  случилось  в
тот день. Порой даже сам этот день вылетал из памяти, и приходилось  подолгу
вспоминать, когда это произошло, в какую пору.
   Одним словом, много лет назад...
   Тогда дерево было молодо, совсем еще подросток, даже корой как следует не
обросло,  и  злобные  маленькие  твари,  что  любили  пожевать,  мучили  его
немилосердно.
   И все-таки, несмотря на невзгоды, деревце росло. Почва, в которой удалось
прижиться давшему ему жизнь семени, была тучна,  небо  благоволило  -  щедро
поливало дождем и нежно окутывало снегом. Деревце устояло  зимой,  когда  на
округу вдруг навалились жуткие морозы, выжило и в страшное засушливое  лето.
Помнится, был год, когда прожорливые гусеницы объели все листья... В награду
на следующее лето  на  деревце  высыпало  столько  листвы,  что  все  соседи
завидовали. Правда, этих соседей  стало  заметно  меньше.  Не  каждому  дано
выжить голым в суровом климате.
   Нашему дереву повезло, набрал  силу  и  кое-кто  из  товарищей.  Вот  что
удивительно - все они пошли в рост на одной и той же земле,  всех  одинаково
поливали дожди и сушила жара, а два побега оказались  заметно  выше  других.
Так  они  и  жили,  постепенно  укрупняя  ствол,  поднимая  повыше  вершины.
Соревнование между ростками, постоянное, не  прекращавшееся  ни  на  минуту,
свершалось молча  -  оно  было  частью  их  жизни.  Помнится,  когда  дереву
исполнилось четыре года, один из соседей пал жертвой оленей, которые  объели
его в течение долгой и очень холодной зимы. Животные содрали кору, а  весной
на обнаженную израненную древесину  навалились  жуки  -  начали  Откладывать
яйца. Другое дерево  пало  жертвой  медведя,  выбравшего  его,  чтобы  унять
досаждавший зуд;  обломанное,  засохшее,  оно  долго  мозолило  глаза  своим
древесным родственникам.
   Нашему  дереву  повезло.  Большие  животные  проходили  мимо,   насекомые
плодились на соседях, их личинки пожирали листву и молодые  побеги,  строили
из них ульи. Каждую зиму дерево засыпало  и  во  сне  лелеяло  надежду,  что
кочующие стада пройдут стороной.
   Минули годы, деревце подтянулось, окрепло,  и  когда  казалось,  что  все
несчастья уже позади и впереди ждут долгие годы жизни, пришла беда. Это была
не скрытая хворь, иссушающая корни и  ветки,  не  зараза,  отравившая  соки,
поднимавшиеся из земли. Поздней  осенью  на  побережье,  где  росло  дерево,
налетела страшная буря. Она смела все, что  не  смогло  устоять.  Пострадали
даже могучие деревья-ветераны, нагулявшие толстый ствол, крепко  вцепившиеся
в почву корнями. Ветер был  ужасный,  невиданный  доселе,  он  скатывался  с
западных склонов гор, его рев напоминал грохот лавины.
   Некоторые деревья, простоявшие сотни лет, переламывались, и жуткие острия
оставшихся пней торчали по округе. Другие лишались ветвей и сухих листьев, и
лес,  совсем  недавно  тенистый,  прохладный,  оказался  выметен   насквозь.
Подлесок был выдран с корнем, погибла  опавшая  листва,  пропали  насекомые,
грибницы и вообще весь травяной покров. Даже мелкие животные.
   Наше деревце держалось из последних сил.  Молодые,  еще  тонкие  корни  с
трудом противостояли урагану. Скоро они обломились; деревце подняло в воздух
и вместе с сотнями сородичей понесло в дальние края. Как уже  было  сказано,
беда случилась поздней осенью, когда  многочисленная  растительная  живность
уже успела подготовиться к зиме  и  погрузиться  в  сон.  Соки  собрались  в
сердцевине ствола, плоть замерла, ожидая прихода весны и тепла, чтобы  вновь
проснуться, забурлить, одеться листвой,  нарастить  еще  один  слой  крепкой
древесины.
   Все кончилось  в  одночасье,  как  обычно  бывает,  когда  природу  вдруг
охватывает ненависть к своим детям. Кто может  сказать,  как  долго  деревце
носилось  под  облаками?  Казалось,  что  древесное  тело  потеряло  вес   и
плотность. Его несло над землей и водой, над горами и долами то ли  день,  а
то ли месяц. У деревьев ведь совсем иное понимание  времени,  чем  у  других
живых существ.
   Затем деревце сквозь дрему почувствовало, что падает - точнее, по спирали
опускается к земле, при этом оно еще кувыркалось в полете. Природа щедра  на
всякие исключения из правил, на странные и невероятные  события.  Так  и  на
этот раз - деревце ударилось о землю в вертикальном положении. И угодило  на
тучную плодородную почву,  так  что  корни  местами  обломились,  а  местами
проникли в грунт, тем самым обеспечили дереву необходимую поддержку.
   Между тем буря умчалась  вдаль,  и  бедное  растение  только  вздрагивало
обломанными ветками под слабеющим напором уставшего ветра. Покалеченное, оно
в конце концов начало приходить в себя в окружении сородичей. Только беда  в
том, что, избежав гибели от урагана,  местные  растения  лишились  сил  и  с
приходом весны начали гнить стоя.
   Наше деревце опять выжило. Буря подняла под  облака  огромное  количество
влаги, которая долго извергалась из  туч  ливнями,  так  что  воды  в  почве
оказалось в избытке, и следующее жаркое сухое лето пришлось очень кстати.
   На родине деревца в ту пору еще лежали снега, а здесь, в теплом  климате,
деревце начало  приспосабливаться.  Вопреки  всем  трудностям  корни  ожили,
крепко ухватились за грунт - и весной по  стволу  вновь  побежали  соки.  На
сохранившихся ветвях  уцелели  личинки;  они  тоже  возродились,  обернулись
жуками. Наконец пришелец оделся негустой, но нарядной листвой. Пищи здесь, в
краю жаркого солнца, было хоть отбавляй!
   Казалось, все складывалось удачно для несчастного  существа,  пережившего
страшную бурю. Нашлись на новой родине и насекомые, отыскавшие приют  в  его
ветвях. Деревце начало на глазах вытягиваться, крупнеть. Через несколько лет
оно уже крепко утвердилось на новом месте, утолщило ствол, вскинуло вершину.
Ветки густо пошли вширь, и теперь под его тенистой сенью было прохладно даже
в самый знойный полдень. Привыкло  оно  и  к  началу  дождей,  которые  лили
месяцами, и к нашествию засухи, на долгое  время  сменявшей  дожди.  Наконец
дерево добралось корнями до  подземного  водоносного  горизонта,  и  никакая
засуха ему уже была не страшна. Удачный выдался год -  теперь  дерево  могло
расти, как ему вздумается, и вверх и вширь.
   Шли годы, и через несколько лет, а может, десятков лет  или  даже  сотен,
наше дерево превратилось в чудесного зеленого великана, неожиданно вставшего
на посту в чуждой ему округе. Крона была так  велика  и  густа,  что  в  ней
роились теперь большие поселения всяких насекомых. Даже несколько человек не
смогли бы, взявшись за руки, обхватить ствол. Кора наросла таким слоем,  что
не было червя, способного одолеть ее и проникнуть в сладкую древесную плоть.
Птицы тучами вились над деревом в  период  сезонных  перелетов  -  наверное,
приносили привет с родины, но кто может подтвердить, что дерево  с  радостью
выслушивало рассказы о прежних краях? Тем не менее  слушало  оно  терпеливо,
сосредоточенно, давало приют  всякой  птахе,  решившей  передохнуть  на  его
ветвях. Разумные существа с топорами в руках  обошли  дерево  стороной.  Они
часто бывали здесь, отдыхали в тени, радовались нежданной прохладе.
   Нежданной  потому,  что  дерево  стояло   одно-одинешенько.   Не   только
поблизости, но и насколько хватало  глаз  вокруг  лежала  безлесная  пологая
местность. Не было у дерева  ни  соседей,  ни  потомства.  Не  было  кустов,
которые прикрыли бы репицу, не было цветов, которые могли бы распускаться  в
тени кустов.
   Единственное на всю округу, каждый год  наше  дерево  одевалось  листвой,
давало цвет и испытывало томление. Верило,  что  наступит  срок  -  и  цветы
обернутся семенем. Те упадут на землю, и скоро вокруг поднимутся побеги.  Но
чудо обходило дерево стороной.
   Вот и в этом году удача,  казалось,  вновь  отвернулась.  Уже  на  исходе
цветения подошли к дереву трое - довольно странная  компания.  У  дерева  не
было глаз, но оно корой  ощущало  и  воспринимало  мир.  Внимало  сотрясению
почвы, шевелению ветвей, листьями слушало, о чем судачат ветры. Так что  оно
могло точно указать, когда эти трое приблизились к нему, где остановились, в
каком месте решили устроить привал.
   Двое из путников тут же сели на выступавшие  над  землей  могучие  корни,
прислонились спинами к стволу. Дерево осторожно  поддержало  их,  пошевелило
нижними ветвями и навеяло прохладу. Подобные посетители были  редки,  оттого
дерево отнеслось к ним с душой  и  интересом.  Позже  оно  с  благодарностью
вспоминало о том дне.
   Вспоминало потому, что готовилось к смерти. Не по причине древности, хотя
лета его уже исчислялись столетиями, а  то  и  более  длительными  отрезками
времени. Несмотря на такой почтенный возраст, оно было вполне здорово  и  не
могло пожаловаться на недостаток соков в могучем теле. И корни его еще цепко
держались за приютившую почву; земля обильно кормила их минеральными солями,
поила влагой. Ни в чем дерево не знало отказа. Живи  хоть  две  жизни,  хоть
три. Оно умирало от тоски. Не было у него детишек, внучат  и  прочей  буйной
поросли, хотя оно ежегодно удобряло округу осыпавшейся в срок листвой. Пусть
бы какое-нибудь залетное семечко приземлилось на эту жирную колыбель  -  оно
бы взрастило его, защитило бы от невзгод.
   Дерево умирало тихо, без стонов и скрипов, которые порой  позволяют  себе
старые деревья на пороге смерти, и не испытывая  сожалений.  Что  поделаешь,
вон оно как вышло... У деревьев вообще нет обычая  жаловаться  на  горестную
судьбу.
   Наше дерево было радо присутствию незнакомцев.  Оно  гордилось  тем,  что
способно предоставить им надежную тень, где можно укрыться от лучей палящего
солнца. Скоро пот на спинах путников высох, и люди начали  собирать  семена,
густо лежавшие на земле. Большинство живых тварей, обитавших в окрестностях,
находило их очень вкусными, и эти существа не  были  исключением.  Хотя  был
среди них  четырехпалый,  который  с  презрением  отверг  дары  дерева.  Что
поделаешь, не хочет - не надо.
   Другие двое пожирали семена с большой охотой. Ели  и  похваливали.  Более
того, до отказа набили свои заплечные мешки. Дерево следило  за  гостями  по
сотрясению почвы - корни очень чутко реагируют  на  самые  слабые  колебания
грунта. Они путешествовали компанией - дерево не завидовало, просто ему было
грустно.
   В отличие от всех других существ, пробегавших, пролетавших,  проползавших
мимо дерева, эти трое умели членораздельно выговаривать звуки. Приятно  было
сознавать, что наконец тебя посетили не бездумные и немногословные  животные
или поющие ни о чем птицы, но создания разумные,  способные  объяснить  один
другому, о чем думает, мечтает, во что верит. Это заслуживало  поощрения,  и
дерево навострило листья. Понять разговоры гостей было трудно,  но  какая  в
том беда - приятно послушать, и листьям польза. Все-таки в  мире  так  много
интересного!
   Они по очереди помочились на ствол, и этот малый дар нитратов и  приятной
жидкости дерево оценило как свидетельство благородных намерений посетителей.
Оно не могло поблагодарить в ответ открыто, поэтому  попыталось  навеять  на
них легкий ветерок. Дерево пошевелило  листвой,  однако  путешественники  не
обратили внимание на  шепот  листьев.  Ветерок  был  слабенький;  даже  если
прохладный воздух  и  освежил  их  лица,  гости  вряд  ли  догадались,  чьей
любезности они обязаны прохладой.
   Им вполне хватало тени. Эта  непритязательность  тоже  пришлась  по  душе
дереву. Оно хотело поделиться с путниками всем, ч„м было богато. Их  радость
была его радостью,  их  покой  -  его  блаженством.  Если  бы  дерево  умело
говорить, оно бы вскрикнуло от удовольствия, когда услыхало, что  незнакомцы
решили остаться здесь на ночь. Некоторое время они  подбирали  место,  потом
наконец развели небольшой костер из валявшегося  хвороста  и  сухих  сучьев,
упавших с дерева. Дерево  впервые  в  жизни  испытало  жар  открытого  огня,
вдохнуло запах дымка. Оно не испугалось - огонь был слабенький,  разведенный
только для того, чтобы приготовить горячую пищу.
   Ночью один из пришельцев поднялся. Его товарищи спали сладким сном, он же
удалился от стоянки, несколько раз обошел  дерево,  затем  встал  под  самой
длинной ветвью - неровной, сучковатой стрелой указывающей на юг.  В  том  же
направлении повернулся и путник - стоял долго, не меняя позы, не мигая. Луна
в небе скудно освещала окрестности, но для того, кто хотел изучить округу и,
может быть, заглянуть подальше, света было достаточно.
   Наконец пришелец пошевелился, вздохнул, направился к  стволу.  Кто  может
сказать, как долго он разглядывал даль. С  точки  зрения  дерева,  это  было
мгновение, но растение прониклось его значимостью, с сочувствием отнеслось к
узревшему что-то в южной стороне или вспомнившему  о  чем-то,  расположенном
далеко за горизонтом. Гость не сразу лег на  ложе,  сооруженное  из  опавшей
листвы. Сперва, по-прежнему неторопливо, он вновь  задумчиво  обошел  ствол,
затем осмотрел хилые  заросли  кустарника,  пошевелил  пальцами  босой  ноги
опавшие листья. С непонятной целью поковырял кору -  немую  свидетельницу  и
хранителя бесконечной череды лет, которые дерево  провело  на  новом  месте.
Растение с интересом приглядывалось к удивительному незнакомцу.
   Потом  свершилось  что-то  необычайное,  нежданное   -   пришелец   начал
взбираться по стволу вверх. Дерево  едва  сумело  справиться  с  нахлынувшей
радостью. Впервые оно почувствовало на  своем  огромном  теле  вес  большого
сильного существа, ощутило прикосновения пальцев, с  помощью  которых  гость
цеплялся за ветви, тяжесть и тепло его ступней. Никто никогда  не  взбирался
на ветви дерева. Ощущения были неизведанные  и  в  то  же  время  доставляли
удовольствие. Древесная плоть с чувством поежилась от сотрясений, вызываемых
движениями гостя.
   Он взобрался невысоко, чуть повыше последнего толстого  ответвления,  над
которым уже вовсю покачивались молодые побеги. Удобно устроился  в  развилке
между двух сучьев, в удобном извиве ветви нашел место голове, руки сложил на
животе, ноги вытянул. Так и лежал, созерцая открывшуюся в зыбком свете  луны
округу. Смотрел по-прежнему в южную сторону. Взобрался всего-то на несколько
метров повыше, но, как видно, ему и этого оказалось достаточно.
   Так он провел ночь, словно птица в гнезде. Трудно сказать, кому доставило
большее удовольствие подобное отдохновение - гостю или молчаливому  хозяину.
Когда  наступило  утро,  спутники  в  панике  бросились  разыскивать  своего
пропавшего товарища. Один из пришельцев, о двух ногах,  долго  окликал  его,
другой, четырехпалый, звал его раскатистым ревом,  от  которого  содрогалась
всякая живность в округе.  Устроившийся  наверху  гость  некоторое  время  с
улыбкой  прислушивался  к  этим  исполненным  страха  звукам,  затем  весело
откликнулся. Его товарищи завопили так, что было слышно  даже  в  том  южном
селении,  которое  путник,  взобравшийся  на  дерево,  всю  ночь   отыскивал
взглядом; в их голосах облегчение мешалось с гневом. Если бы  дерево  могло,
оно бы порадовалось шутке и хихикнуло вместе с долговязым путником.
   Перед уходом каждый  из  гостей  по-своему  простился  с  деревом.  Самый
массивный, чьи шаги особенно чутко  воспринимались  корнями,  задрал  заднюю
лапу и обильно помочился на ствол. Дерево сочло,  что,  как  и  прежде,  это
скромный жест благодарности за кров и  заботу.  Конечно,  для  дерева  такая
скудная порция нитратов  и  жидкости  лишь  капля  в  море,  но  ведь  важно
внимание. Второй сорвал с низкой ветви большой лист и лихо  зацепил  его  за
волосы в виде украшения.
   Последний - тот, кто провел ночь на дереве, - на прощание потрогал  рукой
древнюю, изрезанную бороздами кору. Затем как можно  шире  раскинул  руки  и
крепко обнял ствол - сжал изо всех сил, словно пытаясь вмять  кору  в  глубь
древесины. Наконец он повернулся и поспешил за  товарищами.  Дерево  ощутило
дрожь в земле от его шагов. Это было последнее "прощай" достойного существа,
не поленившегося провести ночь среди его ветвей.  Если  бы  дерево  обладало
голосом, оно бы крикнуло... Нет, оно не просило бы  их  вернуться,  провести
еще одну ночь под его сенью, набрать побольше семян.  Оно  бы  крикнуло:  "В
добрый путь!" и долго следило, как путешественники  шагают  к  побережью.  К
сожалению, деревья безгласны, разве что порой  иногда  напевают  что-то  про
себя. Вот и наше дерево попыталось помурлыкать, пошуршать листвой...
   Так оно вновь осталось одно.
   Однако на этот раз что-то стронулось в его душе. Когда один  из  путников
обнял на прощание одетый в изборожденную кору ствол, дерево дрогнуло, словно
часть пришлого из далеких краев существа  влилась  в  древесную  плоть.  Его
клетчатка ощутила прилив чуждой и доброй силы, странная  вибрация  пробежала
по комлю.
   Такое впечатление, что твердый слежавшийся грунт, в котором столько веков
укреплялись корни, вдруг начал уходить  из-под  корней.  Спустя  тысячелетия
дерево вновь припомнило уже забытые ощущения страшного полета, только сейчас
все свершалось  иначе.  То  ли  земля  уходила  вниз,  то  ли  дерево  стало
проваливаться... Не валиться  набок,  как  подобает  при  смерти,  а  именно
падать, держа ствол в вертикальном положении, без всякого вреда для ветвей и
листьев.
   Это падение продолжалось долго.  Сперва  дерево  пронизало  почву,  затем
каменистый грунт и, наконец, ушло в недра - твердые  породы  были  горячи  и
текучи, как вода. Ему положено было сгореть, превратиться от жара  в  уголь,
однако случилось чудо - оно уцелело. Дерево рассекало расплавленные породы с
такой же легкостью, с какой юный побег рассекает нежный воздух.
   Погрузившись еще ниже, дерево попало в слои, где все вокруг  представляло
собой раскаленную жидкость,  где  давление  и  температура  должны  были  бы
уничтожить его...  Ничего  подобного  не  случилось.  Наоборот,  оно  начало
вращаться вокруг центральной" оси - поворачивалось медленно-медленно до  тех
пор, пока не оказалось в положении, - где вся его жизнь на новом месте  сама
собой отодвинулась в прошлое, а впереди  замаячило  направление,  о  котором
дерево вспоминало все эти бесконечные годы.
   Между тем оно все продолжало и  продолжало  погружаться.  Хотя  наверняка
утверждать трудно. Вполне может быть, что оно начало всплывать.  По  крайней
мере само дерево точно не знало и было сбито с толку.
   Так или иначе, движение продолжалось - то ли вверх,  то  ли  вниз.  Скоро
жидкий расплав сменили горячие камни, их, в свою очередь,  -  добрая  жирная
почва, правда, мало похожая на тот  грунт,  в  котором  дерево  столько  лет
стояло. Земля была добрая, богатая солями и нитратами, а все-таки не та!
   И вдруг крона увидела солнечный свет. Воздух был  чистый  и  питательный,
однако очень холодный, листьям даже зябко стало. Влаги в воздухе  тоже  было
побольше  -  новое  ощущение  для   листвы   и   ветвей,   неожиданное,   но
захватывающее.  Дерево  еще  двигалось,  и  на  ходу  листья  дышали  обеими
плоскостями, ветки снимали жар, холодная влага обмывала разгоряченный ствол.
   Дерево попало в необычную, чуждую обстановку. Все  вокруг  было  иным:  и
растущие густо деревья, и частый подрост, и обилие цветов, и яркая  травяная
подстилк