качи вели долгие беседы. А на некой проблеме, видимо, увязли, постоянно к ней возвращались. Даже если начинали с совершенно иного, ну, хотя бы с перспективы выбраться из этой дыры.
     - Кто знает, - тихо говорил Шарлей, задумчиво обгрызая обломанный ноготь большого пальца. - Кто знает, Горн. Может, нам повезет... У нас, видишь ли, есть некоторая надежда... Кое-кто за пределами этих стен.
     - Это кто же? - быстро взглянул на него Горн. - Если можно узнать.
     - Узнать? А зачем? Ты знаешь, что такое strappado? Как думаешь, долго ли выдержишь, когда тебя подвесят за...
     - Ладно, ладно, успокойся. Интересно, случаем, ваша надежда не в любовнице Рейнмара, Адели де Стерча? Пользующейся сейчас, как болтает народ, большим успехом и влиянием среди силезских Пястов?
     - Нет, - возразил Шарлей, которого заметно позабавила яростная мина Рейневана. - На нее-то как раз мы надежд не возлагаем. Наш дорогой Рейнмар и вправду пользуется успехом у слабого пола, но все это не связано ни с какими благами, кроме, разумеется, весьма кратковременной приятности от похендожки.
     - Да, да, - как бы задумался Горн, - одного успеха у женщин недостаточно, нужно еще счастье. Хорошая, выражаясь окольно, рука. Тогда есть шансы заработать не только огорчения и утраченные прелести любви, но и какой-то профит. Хотя бы в такой ситуации, как наша. Ведь не кто иной, а именно влюбленная девчушка высвободила из оков Вальгера Удалого. Влюбленная сарацинка вытащила из рабства Уона Бордоского. Литовский князь Витольд сбежал из тюрьмы в замке Трокай с помощью влюбленной жены, княжны Анны... Черт побери, Рейнмар, ты действительно скверно выглядишь.

***

     ...Ессе enim veritatem, dilexisti incerta el occulta sapi entae tuae manifestasti mihi. Asperges me hissopo, et mundabor...
     - Эй! Не надо ли там кой-кого покропить! Lavabis me... Эй! Не зевай! Да, да, Коппирниг, тебе говорю! А ты, Бонавентура, чего трешься о стену, ровно свинья? Во время молитвы? Достоинства, достоинства больше! И у кого, хотел бы я знать, так ноги воняют? Lavabis me et su per nivem dealbabor. Auditui meo dabis gaudium. Святая Дымпна... А с этим что такое?
     - Он болен.
     У Рейневана болела спина, на которой он лежал. Он удивился, что лежит, потому что только что, молясь, стоял на коленях. Пол холодил, мороз пробивался сквозь солому, он весь дрожал, щелкал зубами так, что от спазм болели мышцы челюстей.
     - Люди! Он же раскален, будто печь Молоха!
     Рейневан хотел возразить, сказать, мол, разве они не видят, что он мерзнет, что дрожит от холода. Хотел попросить, чтобы его чем-нибудь накрыли, но не мог выдавить ни звука сквозь звенящие зубы.
     - Лежи, не двигайся.
     Рядом кто-то хрипел, задыхался от кашля. "Циркулос, кажется, это Циркулос так кашляет", - подумал он, неожиданно удивившись тому, что кашляющего, хоть и лежащего всего в двух шагах от него, он видит как бесформенное, размывчатое пятно. Он заморгал. Не помогло. Почувствовал, что кто-то отирает ему лоб и лицо.
     - Лежи спокойно, - голосом Шарлея проговорила плесень на стене. - Лежи.
     Он был чем-то накрыт, но кто его накрывал, не помнил. Его уже трясло не так сильно, зубы не отбивали дробь.
     - Ты болен.
     Он хотел сказать, что лучше знает, в конце концов, он ведь лекарь, изучал медицину в Праге и умеет отличить болезнь от минутного озноба и слабости. К собственному удивлению, из его раскрытого рта вместо мудрой речи вырвался лишь какой-то чудовищный скрип. Он сильно кашлянул, горло заболело и начало печь. Он собрался с силами и кашлянул еще раз. И от усилия потерял сознание.

***

     Он бредил. Грезил. Об Адели и о Катажине. В носу стоял запах пудры, румян, мяты, хны, аира. Пальцы рук помнили прикосновения, мягкость, твердость, гладкость. Когда он закрывал глаза, то видел скромную, смущенную nuditas virtualis, маленькие округлые грудки с потвердевшими от желания сосками. Тонкую талию, узкие бедра. Плоский живот. Стыдливо сжатые бедра.
     Он уже не знал, кто из них кто.

***

     Он боролся с болезнью две недели, до Всех Святых. Потом, когда уже выздоровел, узнал, что кризис и перелом наступил около Симона и Юды, как и положено, на седьмой день. Узнал также, что травяные лекарства, навары, которыми его поили, приносил брат Транквилий. А подавали Шарлей и Горн, попеременно сидевшие около него.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ,
в которой наши герои по-прежнему, если воспользоваться словами пророка Исайи, sedentes in tenedris , а выражаясь по-людски, продолжали сидеть в Башне шутов. Потом на Рейневана начинают нажимать, то с помощью аргументов, то с помощью инструментов. И дьявол знает, чем бы все это кончилось, если б не знакомства, заведенные в годы учебы

     Две недели, которые болезнь вычла у Рейневана из биографии, ничего особого в Башне не изменили. Ну, стало еще холодней, что, однако, после Задушек никак не могло считаться феноменом. В "меню" основное место стала занимать сельдь, напоминая о приближающемся адвенте.  В принципе канонический закон требовал поститься во время адвента лишь четыре недели перед Рождеством, но особо набожные - а божегробцы были таковыми - начинали пост раньше.
     Из других событий можно назвать то, что вскоре после святой Урсулы Миколай Коппирниг покрылся такими ужасными и устойчивыми чирьями, что их пришлось вскрывать в госпитальном medicinarium'e. После операции астроном провел несколько дней в госпиции. О тамошних удобствах и пище он рассказывал так красочно, что остальные жильцы Башни сообща решили обзавестись чирьями. Лохмотья и солому с лежанки Коппирнига разодрали и разделили, чтобы заразиться. Действительно, вскоре Инститора и Бонавентуру обсыпали нарывы и язвы. Однако с чирьями Коппирнига они не шли ни в какое сравнение, и божегробовцы не сочли их заслуживающими операции и госпитализации.
     Шарлею удалось остатками пищи приманить и приручить большую крысу, которой он дал имя Мартин в честь, как он выразился, исполняющего в данный момент обязанности наместника Бога на земле. Некоторых обитателей Башни шутка развеселила, других возмутила. В равной степени она коснулась Шарлея и Горна, который окрещение крысы прокомментировал репликой Habemus papam.  Однако событие дало повод для новой темы вечерних бесед - в этом смысле также мало что в Башне изменилось. Ежевечерне усаживались и дискутировали. Чаще всего около подстилки Рейневана, все еще слишком слабого, чтобы вставать, и питающегося специально поставляемым божегробовцами куриным бульоном. Урбан Горн кормил Рейневана. Шарлей кормил крысу Мартина. Бонавентура бередил свои язвы. Коппирниг, Инститор, Камедула и Исайя прислушивались. Фома Альфа ораторствовал. А инспирированными крысой предметами бесед были папы, папства и знаменитое пророчество святого Малахия из Армана, архиепископа Ардынацейского.
     - Признайте, - говорил Фома Альфа, - что это очень точное предсказание, точное настолько, что ни о какой случайности и разговора быть не может. Малахию было Откровение, сам Бог обращался к нему, излагая судьбы христианства, в том числе имена пап, начиная от современного ему Селестина Пидо до Петра Римлянина, того самого, понтификат которого вроде бы окончится гибелью и Рима, и папства, и всей христианской веры. И пока что предсказания Малахия исполняются до йоты.
     - Только в том случае, если как следует поднатужиться, - холодно прокомментировал Шарлей, подсовывая Мартину под усатую мордочку крошки хлеба. - На том же принципе можно, если постараться, натянуть тесные башмаки. Только вот ходить в них не удастся.
     - Неправду говорите, видимо, от незнания. Пророчество Малахия безошибочно рисует всех пап как живых. Возьмите, например, недавние времена схизмы - тот, кого предсказание именует Космединским Месяцем, это же Бенедикт XIII, умерший и недавно проклятый авиньонский папа Педро Луна, бывший некогда кардиналом в Марии в Космедине. После него у Малахия идет cubus de mixtione.  И кто же это, как не римский Бонифаций IX, Петр Томачелли, у которого в гербе шашешница?
     - А названный "С лучшей звезды", - вставил, расковыривая язву на икре, Бонавентура, - это ж Иннокентий VII, Косимо де Мильорати с кометой на гербовом щите. Верно?
     - Истинная правда! А следующий папа, у Малахия "Кормчий с черного моста", это Григорий XII, Анджело Корраро, венецианец. А "Бич солнечный"? Не кто иной, как критский Петр Филаргон, Александр V, у которого солнце в гербе. А поименованный в пророчестве Малахиевом "Олень Сирений"...
     - И тогда хромой выскочил, как олень, и язык немых радостно воскликнет. Ибо взольются потоки вод...
     - Окстись, Исайя! Ведь олень это...
     - Это кто же? - фыркнул Шарлей. - Знаю, знаю, что вы втиснете сюда, как ногу в тесный башмак, Балтазара де Косса, Иоанна XXIII. Но это ведь не папа, а антипапа, никак не сочетающийся с перечнем. Кроме того, скорее всего ни с оленем, ни с сиреной не имеющий ничего общего. Иначе говоря, здесь Малахия наплел. Как и во многих других местах своего знаменитого пророчества.
     - Злую, ох злую волю проявляете, господин Шарлей! - взъерепенился Фома Альфа. - Придираетесь. Не так следует к пророчествам подходить! В них надобно видеть то, что абсолютно истинно, и именно это считать доказательством истинности целого! А то, что у вас, как вы полагаете, не сходится, нельзя называть фальшью, а скромно признать, что, будучи малым смертным, вы не поняли слова Божиего, ибо не было оно однозначным. Но время правду докажет.
     - Хоть сколь угодно времени истечет, ничто лжи в истину не превратит.
     - Вот в этом, - вклинился с усмешкой Урбан Горн, - ты не прав, Шарлей. Недооцениваешь, ох недооцениваешь ты силу времени.
     - Все вы профаны, - провозгласил со своей подстилки прислушивавшийся к разговору Циркулос. - Неучи! Все. Право, слушаю я и слышу: stultus stulta loquitur.
     Фома Альфа указал на него головой и многозначительно постучал себя по лбу. Горн хмыкнул. Шарлей махнул рукой.
     Крыса посматривала на происходящее мудрыми черными глазками. Рейневан посматривал на крысу. Коппирниг посматривал на Рейневана.
     - А что, - неожиданно спросил именно Коппирниг, - вы скажете о будущем папства, господин Фома? Что об этом говорит Малахия? Кто будет следующим папой после Святого Отца Мартина?
     - Надо думать, Олень Сирений, - усмехнулся Шарлей.
     - И тогда хромой выскочит, как олень...
     - Замолкни, псих. Я же сказал! А вам, господин Миколай, я отвечу так: это будет каталонец. После теперешнего Святого Отца Мартина, названного "Колонной златой пелены", Малахия упоминает о Барселоне.
     - О "схизме Барселонской", - уточнил Бонавентура, успокаивая всхлипывающего Исайю. - А из этого следует, что речь идет об Идзиго Муньозе, очередном после де Луны, схизматике, именуемом Клементием VIII. Здесь нет никакого предсказания о Мартине V.
     - Ах, серьезно? - преувеличенно искренне удивился Шарлей. - Надо же! Какое облегчение.
     - Если учитывать только римских пап, - резюмировал Фома Альфа, - то дальше у Малахии идет "Небесная волчица".
     - Так и знал, что в конце концов до этого дойдет. Curia romana  всегда славилась волчьими законами и обычаями, но чтобы, смилостивься над нами Господь, волчица уселась на Престоле Петровом?
     - И к тому же самка, - съехидничал Шарлей. - Опять? Мало было одной Иоанны? А ведь говорили, что там будут тщательно проверять, у всех ли кандидатов есть яйца.
     - Отказались от проверок, - подмигнул ему Горн. - Слишком многих приходилось отсеивать.
     - Неуместные шуточки, - нахмурился Фома Альфа, - к тому же еретичеством попахивают...
     - Постоянно, - угрюмо добавил Инститор, - кощунствуете. Как с той вашей крысой.
     - Довольно, довольно, - жестом успокоил его Коппирниг. - Вернемся к Малахии. Так кто будет очередным папой?
     - Я проверял и знаю, - Фома Альфа гордо осмотрелся, - что принимать во внимание можно лишь одного из кардиналов. Габриеля Кондульмера, бывшего сиенского епископа. А у Сиены в гербе, учтите, волчица. Этого Кондульмера, попомните мои и Малахии слова, изберет конклав после папы Мартина, дай ему Боже как можно более долгий понтификат.
     - Что-то не верится, - покрутил головой Горн. - Есть более верные кандидаты, такие, о которых знают, которые делают блестящую карьеру. Альберт Бранда Кастильоне и Джордано Орсини, оба члены коллегии. Или Ян Сервантес, кардинал у Святого Петра в Оковах. Или хотя бы Бартоломео Капри, архиепископ Милана...
     - Папский камерлинг  Ян Паломар, - добавил Шарлей. - Эгидий Чарлиер, декан в Камбрэ, кардинал Хуан де Торквемада, Ян Стойковиц из Рагузы, наконец. Мне думается, у Кондульмера, о котором, если быть честным, я вообще не слышал, очень малые шансы.
     - Малахиево пророчество, - пресек дискуссию Фома Альфа, - непогрешимо.
     - Чего нельзя сказать о его интерпретаторах, - возразил Шарлей.
     Крыса обнюхивала миску Шарлея. Рейневан с трудом приподнялся, оперся спиной о стену.
     - Эх, господа, господа, - проговорил он, отирая пот со лба и сдерживая кашель. - Сидите в Башне, в темном заточении. Неизвестно, что будет завтра. Может, поволокут нас на муки и смерть? А вы спорите о папе, который взойдет на престол только через шесть лет...
     - А откуда вы знаете, - захлебнулся слюной Фома Альфа, - что через шесть?
     - Не знаю. Так у меня как-то вырвалось.

***

     В вигилию  святого Мартина, десятого ноября, когда Рейневан уже совершенно выздоровел, сочли излечившимися и освободили Исайю и Нормального. Предварительно их несколько раз отводили на исследования. Неизвестно, кто их проводил, но кто бы это ни был, он, видимо, решил, что непрекращающаяся мастурбация и общение исключительно при помощи цитат из книги пророка ничего не доказывают и ничего отрицательного о психическом состоянии не говорят. В конце концов, цитировать книгу Исайи доводилось и папе, да и мастурбация тоже дело вполне человеческое. У Миколая Коппирнига об этой материи было иное мнение...
     - Подготавливают территорию, - угрюмо заметил он, - для инквизитора. Убирают психов и ненормальных, чтобы инквизитору не пришлось тратить на них времени. Оставляют одни сливки. То есть нас.
     - Мне, - поддакнул Урбан Горн, - тоже так сдается.
     К разговору прислушивался Циркулос. И вскоре переселился на другое место. Собрал в охапку солому и прошлепал, настоящий лысый пеликан, к противоположной стене, где в отдалении свил себе новое гнездо. Стена и пол мгновенно покрылись иероглифами и идеограммами. Преимущественно знаками зодиака, пентаграммами и гексаграммами, не было недостатка в спиралях и тетраксисах, повторялись исходные литеры: алеф, мем и шин. И, конечно же, было что-то вроде древа сефирот, а также различные другие символы и знаки.
     - Ну-с, что скажете, - указал движением головы Фома Альфа, - касательно этой дьявольщины?
     - Инквизитор, - вынес вердикт Бонавентура, - возьмет его первым. Попомните мои слова.
     - Сомневаюсь, - заметил Шарлей. - Я думаю, наоборот, его даже выпустят. Если действительно освобождают придурков, то для него лучшего определения не придумаешь.
     - Полагаю, - возразил Коппирниг, - тут вы ошибаетесь.
     Рейневан был с ним согласен.

***

     В меню абсолютное первенство держала постная селедка, вскоре даже крыса Мартин стала есть ее с явным нежеланием. И Рейневан решился.
     Циркулос не обратил на него внимания. Занятый малеванием на стене Печати Соломона, он не заметил, когда тот подошел. Рейневан кашлянул. Раз, потом другой. Громче. Циркулос не повернул головы.
     - Не засти мне свет!
     Рейневан опустился на корточки. Циркулос накорябал на охватывающем круге симметричную надпись: AMASARAC, ASARADEL, AGLON, VACHEON и STIMULAMATON.
     - Чего тебе нужно?
     - Я знаю эти сигли и заклинания. Я о них слышал.
     - Даааа? - Только теперь Циркулос поднял на него глаза. Немного помолчал. - А я слышал о провокаторах. Отойди, змейство.
     Он отвернулся спиной и снова принялся корябать. Рейневан откашлялся, набрал воздуха.
     - Clavis Salomonig.
     Циркулос замер. Несколько мгновений не шевелился. Потом медленно повернул голову. И шевельнул зобом.
     - Speculum salvationis , - ответил он, но в его голосе все еще звучала подозрительность и неуверенность. - Толедо?
     - Alma Mater nostra.
     - Veritas Domini?
     - Manet in saeculum.
     - Аминь. - Только теперь Циркулос показал в улыбке почерневшие остатки зубов, оглянулся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь. - Аминь, юный собрат. Которая академия? Краков?
     - Прага.
     - А я, - Циркулос улыбнулся еще шире, - Болонья. Потом Падуя и Монпелье. В Праге тоже бывал... Знал докторов, мэтров, бакалавров... Мне не упустили возможность об этом напомнить. При аресте. А инквизитор пожелает знать детали... А тебя, юный собрат? О чем будет выспрашивать тебя спешащий к нам защитник веры католической? Кого ты знал в Праге? Попробую угадать: Яна Пшибрама, Яна Кардинала? Петра Пайне? Якубка из Стшибора?
     - Я, - Рейневан помнил предупреждение Шарлея, - никого не знал. Я невиновен. Попал сюда случайно. По недоразумению.
     - Certes, certes , - махнул рукой Циркулос. - А как же иначе-то? Если постараешься убедить их в своей невиновности, то, даст Бог, выйдешь целым. Шансы у тебя есть. Не то что у меня.
     - Да вы что...
     - Я знаю, что говорю, - прервал Циркулос. - Я - рецидивист. Haereticus relapsus.  Понимаешь? Пыток я не выдержу, сам себя закопаю. Костер гарантирован. Поэтому...
     Он указал рукой на начертанные на стене символы.
     - Поэтому, как видишь, я комбинирую.

***

     Прошли сутки, прежде чем Циркулос сказал, что именно он комбинирует. Сутки, во время которых Шарлей проявил явное неудовольствие по поводу нового Рейнмарова товарищества.
     - Совершенно не понимаю, - заявил он, поморщившись, - зачем ты тратишь время на болтовню с недоумком.
     - Оставь его в покое, - неожиданно встал на сторону Рейневана Горн. - Пусть болтает с кем хочет. Может, ему нужно отвлечься?
     Шарлей махнул рукой.
     - Эй! - крикнул он вслед отходящему Рейневану. - Не забудь. Сорок восемь!
     - Что?
     - Количество букв в слове "Аполлион", помноженное на количество букв в слове "кретин"!
     - Я комбинирую, - Циркулос понизил голос, внимательно осмотрелся, - комбинирую, как отсюда выбраться.
     - С помощью магии, верно? - Рейневан тоже оглянулся.
     - По-другому не получится, - бесстрастно отметил факт старец. - В самом начале я уже пытался подкупить. Получил палкой. Пробовал пугать. Получил снова. Пробовал прикинуться идиотом, но они на это не клюнули. Симулировал опутанного дьяволом. Если б инквизитором по-прежнему был старый Добенек, вроцлавский приор в Святом Войцехе, мне, может быть, и удалось бы. Но новый, молодой, о, этот не даст себя провести. И что же остается?
     - Действительно, что?
     - Телепортация. Перенесение в пространстве.

***

     На следующее утро Циркулос, чутко следя за тем, не подслушивает ли кто-нибудь, изложил Рейневану свой план, предварив его, а как же иначе, длинным изложением теории чернокнижества и гоеции.  Телепортация, как узнал Рейневан, вполне возможна и даже проста, если тебе, само собой разумеется, посодействует соответствующий демон. Рейневан узнал также, что таких демонов несколько, любая приличная книга заклинаний приводит свои типы. Так, в соответствии с "Гримуаром папы Гонория", телепортационным демоном является Саргатан, которому подчиняются вспомогательные демоны: Зорай, Валефар и Фарай. Однако призвать их невероятно сложно и очень небезопасно. Поэтому "Малый Ключ Соломона" рекомендует обращаться к иным демонам, известным под именами Ватин и Сесре. Однако многолетние изыскания Циркулоса, как под конец лекции узнал Рейневан, склоняют его к тому, чтобы руководствоваться указаниями еще одной магической книги, а именно "Grimorium Verum", которая для осуществления телепортации рекомендует призывать демона Мерсильде.
     - А как же его призвать? - осмелел Рейневан. - Без инструментария, без occultum.  Occultum должен соответствовать ряду условий, которые здесь, в этой грязной ды