мендациям святого Исидора Севильского, содержащимся в известном труде под названием... Ах, забыл... Но вы, ученый экзорцист, несомненно, знаете...
     - "Etymologiae". - У Шарлея и на этот раз не дрогнуло веко. - Конечно, я использую содержащиеся в нем знания, однако это знания элементарные. Как и "Denatura rerum" того же автора. Как "Dialogus magnus visionem atque miraculorum" Цезаря Гайстербахского. И "De universo" Рабана Мавра, архиепископа Майнцкого.
     Взгляд аббата немного смягчился, но было видно, что подозрения покинули его не вполне.
     - Да, Вы ученые, несомненно, - сказал он язвительно. - Можете это доказать. А дальше что? Сначала попросите накормить и напоить? И заранее заплатить?
     - Об оплате и речи быть не может. - Шарлей выпрямился так гордо, что Рейневан не мог скрыть удивления. - И речи быть не может о деньгах, ибо я не купец и не ростовщик. Удовлетворюсь подаянием, весьма скромным подаянием, к тому же отнюдь не вперед, а лишь по окончании дела. Что же до еды и напитка, то напомню вам, преподобный отец, слова Евангелия: злых духов изгоняют только молитвой и постом.
     Чело аббата прояснилось, а глаза помягчали.
     - Воистину, - сказал он, - вижу, что с праведными и благочестивыми христианами имею я дело. И скажу вам: Евангелие Евангелием, но как же так, порадовав уши, приступить к делу с пустым животом? Приглашаю на prandium.  Скромный постный prandium, ибо сегодня feria sexta, пятница. Бобриные плюски в соусе...
     - Ведите нас, почтенный отче аббат, - громко проглотил слюну Шарлей. - Ведите.

***

     Рейневан вытер губы и сдержал отрыжку. Поданный с кашей бобриный плюск, то есть хвост, тушенный в густом хреновом соусе, оказался настоящим деликатесом. До сих пор Рейневан лишь слышал о таком блюде, знал, что в некоторых монастырях его ели во время поста, потому что по неизвестным и теряющимся во мраке веков причинам он считался чем-то подобным рыбе. Однако это был достаточно редкий деликатес, не у каждого аббатства были неподалеку бобриные гоны  и не каждый получал право на охоту. Впрочем, колоссальное удовольствие, доставленное съеденным деликатесом, портила весьма беспокойная мысль об ожидающей их задаче. "Но, - думал Рейневан, тщательно протирая миску хлебом, - того, что я съел, у меня уже никто не отберет". Шарлей, мгновенно расправившийся с довольно малой и к тому же постной порцией, разглагольствовал, делая весьма мудрые мины.
     - По вопросу дьявольской одержимости, - болтал он, - высказывались различные авторитеты. Величайшие, которые, не сомневаюсь, почтенным братьям также известны. Это святые отцы и доктора Церкви, в основном Василий, Исидор Севильский, Григорий Нисский, Кирилл Иерусалимский и Ефрем Сириец. Вам наверняка также знакомы произведения Тертулиана, Оригена и Лактанция. Не так ли?
     Некоторые из присутствовавших в трапезной бенедиктинцев активно закивали головами, другие головы опустили.
     - Однако это весьма общие источники знания, - продолжал Шарлей, - а посему серьезный экзорцист не может только ими одними ограничивать свой опыт.
     Монахи снова закивали, при этом тщательно выскребая из тарелок остатки каши и соуса. Шарлей выпрямился, откашлялся.
     - Мне, - известил он не без гордости, - известны: "Dialogus de energia et operatione daemonum" Михаила Пселла. Знаком вразбивку "Exorcisandis obsessia daemonum", труд авторства папы Льва III, воистину прекрасно это и полезно, когда наместники Петровы берутся за перо. Читывал я "Picatrix", переведенный с арабского Альфонсом Мудрым, ученым королем Леона и Кастилии. Знаю "Orationes contra daemonicus" и "Flagellum daemonum". Знаю также "Книгу таинств Еноха", но здесь хвалиться нечем, это известно всем. А вот мой ассистент, мужественный магистр Рейнмар, изучил даже сарацинские книги, хотя осознавал риск, который несет за собой контакт с колдовством нехристей.
     Рейневан покраснел. Аббат благосклонно улыбнулся, сочтя это проявлением скромности.
     - Действительно, - возгласил он. - Вижу я, ученые вы мужи и опытные экзорцисты. Любопытствую узнать, есть ли и бесовская сила у вас на счету?
     - По правде говоря, - Шарлей опустил глаза, скромный, как клариска-новичок, - с рекордами мне не сравняться. Самое большое количество дьяволов, коих удалось мне изгнать за один прием из одержимого, всего девять.
     - Действительно, - явно обеспокоился аббат. - Не так уж и много. Я слышал о доминиканцах...
     - Я тоже слышал, - прервал Шарлей, - но не видел. Кроме того, я говорю о дьяволах первой гильдии, а ведь известно, что у каждого одного дьявола первой гильдии ходят на услугах по меньшей мере тридцать чертиков поменьше. Впрочем, этих малых чертей уважающий себя экзорцист при изгнании дьявола в счет не берет, ибо если он изгонит главаря, то сбежит и мелкая сошка. Однако если по методике братьев-проповедников считать всех, то вполне может оказаться, что я запросто могу идти с ними в парагон.
     - Истинная правда, - согласился аббат, однако не очень уверенно.
     - К сожалению, - холодно и как бы мимоходом добавил Шарлей, - я не могу дать письменную гарантию. Прошу это учесть, чтобы потом не было претензий.
     - Не понял?
     - Святой Мартин Турский, - Шарлей и на сей раз глазом не моргнул, - у каждого экэорцированного дьявола брал подписанный его личным дьявольским именем документ, обязательство, что данный черт уже никогда-преникогда не решится опутать данную особу. Многим известным святым и епископам впоследствии такое также удавалось, но я, скромный экзорцист, подобного документа получить не сумею.
     - А может, оно и к лучшему. - Аббат перекрестился, остальные братья последовали его примеру. - Матерь Божья, царица небесная! Пергамент, подписанный рукой Врага? Это ж отвратность! И грех! Нет, нет, не желаем, не желаем...
     - И очень даже хорошо, - обрезал Шарлей, - что не желаете. Однако вначале обязанности, потом удовольствия. Надеюсь, пациент уже в часовне?
     - Несомненно.
     - Все же, - неожиданно проговорил один из младших бенедиктинцев, долгое время не спускавший глаз с Шарлея, - чем вы объясните, мэтр, что брат Деодат лежит колода колодой, едва дышит и пальцем не шевелит, а ведь почти все поименованные вами ученые книги утверждают, что опутанный дьяволом человек обычно дергает всеми своими членами и что через него дьявол не прекращая болтает и кричит. Нет ли тут какого-либо противоречия ?
     - Каждая болезнь, - Шарлей глянул на монаха сверху вниз, - в том числе и одержимость, есть дело рук Сатаны, разрушителя трудов Божиих. Каждая болезнь вызывается одним из четырех Черных Ангелов Зла: Махазеля, Азазеля, Азраэля либо Самаэля. То, что одержимый не мечется, не кричит, а лежит аки мертвый, доказывает, что им овладел один из демонов, подчиненных именно Самаэлю.
     - Господи Христе! - перекрестился аббат.
     - Однако ж, - добавил Шарлей, - я знаю, как быть с такими демонами. Они летают по воздуху, а человека опутывают тихарем и украдкой, через дыхание, то есть insu/flatio. Тем же самым путем, то есть exsufflatio, я прикажу дьяволу покинуть больного.
     - Как же это, однако? - не сдавался юный монах. - Дьявол в аббатстве, где колокола, требник и святость? Опутывает монаха? Как же это так?
     Шарлей ответил ему колючим взглядом.
     - Как учит нас святой Григорий Великий, доктор Церкви, - проговорил он сурово и отчетливо, - однажды монахиня проглотила дьявола вместе с листком салата, сорванным на монастырской грядке. Ибо пренебрегла обязательностью молитвы и знаком креста перед съеданием. Интересно, с братом Деодатом не случались ли подобные провинности?
     Бенедиктинцы опустили головы. Аббат кашлянул.
     - Ваша правда, - забормотал он. - Слишком уж светским ухитрялся бывать брат Деодат, слишком светским и малообязательным.
     - И тем самым, - сухо констатировал Шарлей, - становился легкой добычей для Злого. Проводите меня в часовню, преподобный.
     - Что будет потребно, мэтр? Святая вода? Крест? Бенедикционал ?
     - Только святая вода и Библия.
     В часовне было холодно, к тому же она тонула в полумраке, освещаемом лишь огоньками свечей и косым лучом цветного света, просачивающегося сквозь витраж. В этом свете на накрытом полотном катафалке возлежал брат Деодат. Он выглядел точно так же, как час назад в монастырской инфирмерии, когда Рейневан и Шарлей увидели его впервые. Восковое, желтоватое, словно вываренная мозговая кость, лицо, впалые щеки и рот, прикрытые глаза, а дыхание было настолько неглубоким, что его почти невозможно было заметить. Сейчас Деодат лежал, скрестив на груди покрытые ранками от кровопускания руки, в бессильных пальцах которых еле-еле держался молитвенник и фиолетовая епитрахиль.
     В нескольких шагах от катафалка, опершись спиной о стену, сидел на полу огромный остриженный наголо мужчина с затуманенными глазами и лицом недоразвитого ребенка. Богатырь держал во рту два пальца правой руки, а левой прижимал к животу глиняный горшочек. Каждые две-три секунды великан страшно шмыгал носом, отрывал грязный, липкий горшочек от грязного и липкого халата, вытирал пальцы о живот, совал их в горшочек, набирал меда и отправлял в рот. Затем ритуал повторялся.
     - Это сирота, подкидыш, - упредил вопрос Шарлея аббат, видя его недовольную мину. - Нами окрещен Самсоном, потому как тело у него и сила соответствующие. Монастырский уборщик, немного недоразвитый... Очень брата Деодата любит, щенком за ним всюду ходит... Ни на шаг не отстает... Поэтому мы подумали...
     - Хорошо, хорошо, - прервал Шарлей. - Пусть сидит где сидит, лишь бы не шумел. Начинаем. Магистр Рейнмар...
     Рейневан, подражая Шарлею, повесил себе на шею епитрахиль, сложил молитвенно руки, наклонил голову. Не зная, притворяется Шарлей или нет, сам он молился искренне и истово. Он, что уж говорить, страшно трусил. Шарлей же выглядел совершенно уверенным в себе, властным, и в нем аж хлюпало от самозначимости.
     - Молитесь. Читайте Domine sancte, - велел он бенедиктинцам, а сам встал у катафалка, перекрестился, начертал знак креста над братом Деодатом. Кивнул Рейневану, тот покропил одержимого святой водой. Одержимый, само собой, не отреагировал.
     - Domine sancte, Pater omnipotens, - гул монашеской молитвы вибрировал эхом, повторяемым звездообразным потолком, - aeterne Deus propter tuam largitatem et Filii tui...
     Шарлей, крепко откашлялся, прочистил горло.
     - Offer nostras preces in conspectu Altissimi, - проговорил он громко, разбудив еще более сильное эхо, - ut cito anticipent nos misericordiae Domini, et apprehendas draconem, serpentem antiquum qui est diabolus et satanas, ac ligatum mittas in abyssum ut non seducat amplius gentes. Hunt tuo confisi praesidio ac tutela, sacri ministerii nostri auctoritate, ad infestationes diabolicae fraudis repellendas in nomine Iesu Christi Dei et Domini nostri Fidentes et securi aggredimur.
     - Domine, - включился по данному знаку Рейневан, - exaudi orationem meam.
     - Et clamor meus ad te veniat.
     - Аминь!
     - Princeps gloriosissime caelestis militiae, sancte Michael Archangele, defende nos in praelio et colluctatione. Satanas! Ecce Crucem Domini, fugite partes adversae! Apage! Apage! Apage!
     - Аминь.
     Брат Деодат на катафалке не подавал признаков жизни. Шарлей незаметно промокнул лоб концом епитрахили.
     - Итак, - не опустил он глаз под вопрошающими взглядами бенедиктинцев, - вступление позади. И известно одно: мы имеем дело не с каким-то худосочным дьяволом, ибо таковой уже б убежал. Придется выкатить бомбарды потяжелее.
     Аббат заморгал и беспокойно пошевелился. Сидящий на полу Самсон-великан почесал себя в промежности, харкнул, пустил ветры, с трудом отлепил от живота горшочек с медом и заглянул в него, проверяя, осталось ли там еще.
     Шарлей обвел монахов взглядом, который, по его личному мнению, был вдохновенным и одновременно мудрым.
     - Как учит нас Священное Писание, - проговорил он, - Сатана спесив. Именно спесь неизмеримая подвигла Люцифера на бунт против Господа, за кою спесивость он поплатился тем, что был сброшен в адскую бездну. Однако от спеси своей не избавился! Потому первейшая задача экзорциста - уязвить дьявольскую спесь, зазнайство и самовлюбленность. Короче говоря: крепко оскорбить его, проклясть, обидеть, обозвать, обругать. Унизить, и тогда он умчится, вне всякого сомнения.
     Монахи ждали, уверенные, что это еще не конец. И были правы.
     - Посему сейчас, - тянул Шарлей, - начнем черта оскорблять. Если кто-то из братьев восприимчив к грубым выражениям, пусть не мешкая удалится. Подойди, магистр Рейневан, возгласи слова Евангелия от Матфея. А вы, братья, молитесь.
     - И запретил ему Иисус; и бес вышел из него; и отрок исцелился в тот же час. Тогда ученики, приступивши к Иисусу наедине, сказали: почему мы не могли изгнать его? Иисус же сказал им: по неверию вашему.
     Гул читаемой бенедиктинцами молитвы перемешивался со словами Рейневана. Шарлей же, поправив на шее епитрахиль, встал над неподвижным и окаменевшим братом Деодатом и распростер руки.
     - Мерзкий дьявол! - рявкнул он так, что Рейневан заикнулся, а аббат аж подпрыгнул. - Приказываю тебе: немедленно изыди из тела сего, нечистая сила! Прочь от этого христианина, ты, грязная, жирная и развратная свинья, бестиарейшая из всех бестий, позорное семя Тартара, мерзость шеола. Изгоняю тебя, щетинистая жидовская свинья, в адский свинарник, дабы ты утопился там в говне!
     - Sancta Virgo virginem, - шептал аббат, - ora pro nobis...
     - Ad insidiis diaboli, - вторили ему монахи, - libera nos...
     - Ты, дряхлый крокодил! - рычал Шарлей, наливаясь кровью. - Подыхающий василиск, обосравшийся кочкодан.  Ты, надутая жаба, ты - хромой осел с исхлестанным задом, ты - запутавшийся в собственной паутине тарантул! Ты - оплеванный верблюд! Ты - омерзительный червь, копающийся в падали, смердящей на самом дне Геенны, ты - навозный жук, сидящий в испражнениях. Послушай, как я называю тебя твоим истинным именем: scrofa stercorata et pedicosa, грязная завшивленная свинья, о ты, наиподлейший из подлых, о наиглупейший из глупых, siultus stultorum rex, ты - угольщик тупой! Ты - сапожник спившийся! Ты - козел с распухшими яйцами!
     Лежавший на катафалке брат Деодат и не подумал шевелиться. Хоть Рейневан без меры кропил его святой водой. Капли бессильно стекали по застывшему лицу старца. Мышцы на щеках Шарлея задрожали. "Приближается кульминация", - подумал Рейневан. И не ошибся.
     - Изыди из тела сего! - завопил Шарлей. - Ах ты, в жопу трахнутый катамит!
     Один из самых юных бенедиктинцев убежал, заткнув уши и вотще призывая имя Господне. Другие либо предельно побледнели, либо столь же предельно покраснели.
     Стриженый силач стенал и поёкивал, пытаясь засунуть в горшочек с медом всю пятерню. Задача была невыполнима, ибо рука в два раза превышала размеры горшочка. Тогда гигант высоко поднял сосуд, задрал голову и раззявил рот, но мед не вытекал, его просто было уже очень мало.
     - Ну и как там, - осмелился пробормотать аббат, - с братом Деодатом, мэтр? Что со злым духом? Иль уже вышел?
     Шарлей наклонился над экзорцируемым, чуть ли не приложил ухо к его белым губам.
     - Уже совсем на выходе, - сообщил он. - Сейчас мы его изгоним. Надо лишь поразить его вонью. Черт очень восприимчив к вони. А ну-ка, братья, принесите сковороду, жаровню и кружку дерьма. Будем поджаривать его под носом у одержимого. Впрочем, годится все, что хорошо смердит. Сера, известь, асафетида...  А лучше всего - провонявшая рыба. Ибо гласит книга Товита: incenso iecore piscis fugabitur daemonium.
     Несколько братьев помчались выполнять заказ. Сидящий у стены гигант поковырял пальцем в носу, осмотрел палец, вытер о штанину, потом снова взялся выбирать остатки меда из горшочка. Тем же пальцем. Рейневан почувствовал, как съеденный бобриный хвост подступает ему к горлу на вздымающейся волне хренового соуса.
     - Магистр Рейневан, - резкий голос Шарлея вернул его к реальности. - Не следует прекращать усилий. Евангелие от Марка, пожалуйста, соответствующий абзац. Молитесь, братья.
     - И Иисус, видя, что сбегается народ, запретил духу нечистому, сказав ему: "Дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него".
     - Surde et mute spiritus ego tibi praecipio, - грозно и приказным тоном повторил склонившийся к брату Деодату Шарлей. - Exi ab eo! Imperet tibi dominus per angelum et leonem! Per deum vivum! Justitia eius in saecula saeculorum! Пусть сила Его изгонит тебя и заставит выйти вместе со всей твоей бандой!
     - Ego te exorciso per caracterum et verborum sanctum! Impero tibi per clavem salomonis et nomen magnum tetragrammaton!
     Пожирающий мед недоумок вдруг закашлялся, оплевался и усморкался. Шарлей отер со лба пот.
     - Тяжелый и трудный есть сей казус, - пояснил он, избегая все более подозрительного взгляда аббата. - Придется применить еще более сильные аргументы.
     Несколько секунд стояла такая тишина, что было слышно отчаянное бренчание мухи, которую паук поймал в паутину, растянутую в оконной нише.
     - Именем Апокалипсиса, - раздался в тишине уже немного охрипший баритон Шарлея. - Через слова коего Господь поведал то, что наступить должно, и подтвердил сказанное устами ангела, собою присланного, проклиная тебя, Сатана! Exorciso te, flumen immundissimum, draco maleficus, spiritum mendacii!
     - Семью подсвечниками златыми и одним подсвечником меж семью стоящим! Гласом, коий есть глас вод многих, говорящим: Я есть тот, кто умер, и тот, кто воскрес, тот, кто живет и жить будет вечно, кто держит в попечении своем ключи от смерти и ада, говорю тебе: изыди, дух нечистый, знающий кару вечного проклятия!
     Результата как не было, так и нет. Лица взирающих на все это бенедиктинцев отражали разные, ну очень разные чувства. Шарлей набрал побольше воздуха в легкие.
     - Да поразит тебя Агиос, как поразил он Египет! Да умертвят тебя каменьями, как Израиль умертвил каменьями Ахана! Да истопчут тебя ногами и возденут на вилы, как воздели пятерых царей Аморрейских! Да приставит Господь к челу твоему гвоздь и ударит по тому гвоздю молотком, как сделала Сисаре женщина Иаиль! Пусть у тебя, как у проклятого Дагона, лоб вражий и обе руки будут отрублены! И пусть у тебя хвост укоротят по самую задницу твою дьявольскую!
     "Ох, - подумал Рейневан, - это скверно кончится. Скверно кончится".
     - Адский дух, - Шарлей резким движением простер руки над по-прежнему безжизненным братом Деодатом, - заклинаю тебя Азароном, Эгеем, Гомусом, Афанатосом, Исхиросом, Акодесом и Альмахом! Заклинаю тебя Аратоном, Бефором, Фагелой и Огой, Повелем и Фулем! Заклинаю тебя могущественными именами Шмиеля и Шмуля! Заклинаю тебя наичудовишнейшим из имен, именем могущественнейшего и жутчайшего Семафора!!!
     Семафор подействовал не лучше, чем Фуль и Шмуль. Скрыть этого не удалось. Шарлей тоже это видел.
     - Жобса, хопса, афья, альма! - заорал он дико. - Малах, Берот, Нот, Берив et vos omnes ! Хэмен этан! Хэмен этан! Хау! Хау! Хау!
     "Спятил, - подумал Рейневан. - А нас сейчас начнут бить, а может, и ногами пинать. Сейчас сообразят, что все это бессмыслица и пародия, уж не настолько же они глупы. Сейчас все это окончится страшным избиением".
     Шарлей, уже до предела вспотевший и здорово охрипший, умоляюще взглянул на него и подмигнул, совершенно недвузначно прося поддержать, и просьбу свою подкрепил достаточно резким, хоть и незаметным окружающим жестом. Рейневан воздел очи горе, то есть к своду часовни. "Всё, - подумал он, стараясь вспомнить древние книги и беседы с дружески расположенными к нему колдунами, - это все-таки лучше, чем хау, хау, хау".
     - Гаке, паке, макс, - взвыл он, размахивая руками. - Абеор супер аберер! Айе Серайе! Айе Серайе! Альбедо, рубедо, нигредо!
     Шарлей, тяжело дыша, поблагодарил его взглядом, жестом велел продолжать. Рейневан набрал в легкие воздуха.
     - Тумор, рубор, калор, долор! Per ipsum et cum ipso, et in ipso! Jopsa, hopsa, et vos omnes! Et cum spiritu tuo! Мелах, Малах, Молах!