ведываются многочисленные посетители и не только жаждущие медицинской помощи. Я вижу ясенец, а вон там не что иное, как "колючий хлебец", то есть дурман, датура. А вот это тошнотка, там божебыт, вещие травы. А здесь, извольте, черная белена, herba Apollinari, и морозник, он же черемица, Helleborus, обо вызывающие вещие видения. А на ворожбу и пророчество есть спрос, если не ошибаюсь?
     Ягна рыгнула. Девчонка сверлила его взглядом. Рыжеволосая загадочно улыбалась.
     - Не ошибаешься, коллега, искусный в травах, - сказала она наконец. - На ворожбу и пророчества спрос велик. Грядет время перемен и изменений. Многие хотят знать, что оно им принесет. И вы тоже хотите узнать, что сулит вам судьба. Я не ошибаюсь?

***

     Рыжеволосая бросала и перемешивала в котелке травы. Прорицать же предстояло девчонке с лисьей физиономией и лихорадочно горящими глазами. Через несколько минут после того, как она выпила отвар, глаза помутнели, сухая кожа на щеках натянулась, нижняя губа отвисла, приоткрыв зубы.
     - Columna veli aureu, - проговорила она вдруг вполне четко. - Колонная златой пелены. Рожденная в Дженаццано окончит жизнь в Риме. Через шесть лет. Освободившееся место займет волчица. В воскресенье Окули.  Через шесть лет.
     Тишина, нарушаемая только потрескиванием костра и мурлыканьем кота, тянулась так долго, что Рейневан усомнился. Напрасно.
     - Не пройдет и двух дней, - сказала девочка, протянув к нему дрожащую руку, - не пройдет двух дней, он станет известным поэтом. У всех в почете будет имя его.
     Шарлей слегка вздрогнул от сдерживаемого смеха, но тут же успокоился под резким взглядом рыжеволосой.
     - Придет странник. - Вещунья несколько раз громко вздохнула. - Придет Viator, Странник с солнечной стороны. Будет замена. Кто-то от нас уходит, к нам приходит Странник. Странник говорит: ego sum qui sum.  He спрашивай Странника об имени, оно - тайна.  Ибо: что сие есть, кто сие угадает: из ядущего вышло ядомое, и из сильного - сладкое?
     "Мертвый лев, пчелы и мед, - подумал Рейневан, - загадка, которую Самсон задал филистимлянам. Самсон и мед... Что это означает? Что символизирует? Кто таков этот Странник?"
     - Брат твой зовет, - наэлектризовал его тихий голос медиума. - Твой брат призывает: иди и прииди. Иди, прыгая по горам. Не медли.
     Рейневан обратился вслух.
     - Исайя говорит: и будут собраны вместе, как узники, в ров, и будут заключены в темницу.  Амулет... И крыса... Амулет и крыса. Ин и янь... Кетер и Малькут. Солнце, змея и рыба. Раскроются, разомкнутся врата Ада, и тотчас рухнет башня, развалится turris fulgurata, башня, пораженная молнией. В прах рассыплется Башня шутов, шута под руинами погребет.
     "Башня шутов, - мысленно повторил Рейневан, - Narrenturm! О Господи!"
     - Adsumus, adsumus, adsumusl - неожиданно вскрикнула девочка, сильно напрягшись. - Мы здесь! Стрела, летящая днем, sagitta volant in die, стерегись ее, стерегись! Стерегись страха ночного, стерегись существа, идущего во мраке, стерегись демона, уничтожающего в полдень! И кричащего Adsumus! Стерегись Стенолаза! Бойся ночных птиц, бойся нетопырей безмолвных!
     Воспользовавшись тем, что рыжая отвлеклась, Ягна быстро схватила кувшинчик, сделала несколько глубоких глотков, закашлялась, икнула.
     - Стерегись также, - проскрипела она, - леса Бирнамского.
     Рыжеволосая утихомирила ее тумаком.
     - А люди, - душераздирающе вздохнула вещунья, - полыхать будут, сгорая на бегу. По ошибке. Из-за похожести.
     Рейневан наклонился к ней.
     - Кто убил... - спросил он тихо. - Кто виновен в смерти моего брата?
     Рыжеволосая предупреждающе гневно зашипела, погрозила ему веселкой. Рейневан понимал, что делает недопустимое и рискует необратимо прервать вещуньин транс. Но вопрос повторил. А ответ получил немедленно.
     - Виновен отъявленный лгун. - Голос девочки изменился, стал ниже и хрипливее. - Лжец либо тот, кто скажет правду. Правду скажет. Солжет либо правду скажет. В зависимости от того, что об этом думает. Обожженный, обгоревший, сожженный. Не сожженный, ибо умерший. Умерший, похороненный. Потом выкопанный. Прежде чем минуют три года. Из могилы выкинутый. Buried ad Lutterworth, remains taken ар and cast out.  Плывет, плывет по реке пепел сожженных костей... По Авону до Северна, из Северна в моря, а из морей в океаны... Бегите, бегите, опасайтесь. Нас осталось уже так мало.
     - Лошадь, - вдруг нагло вклинился Шарлей. - Чтобы бежать, мне нужна лошадь. Я хотел бы...
     Рейневан остановил его жестом. Девочка смотрела невидящими глазами. Он решил, что она не ответит. Он ошибся.
     - Гнедая, - проговорила она. - Лошадь будет гнедая.
     - А я еще хотел бы... - попытался Рейневан, но осекся, увидев, что уже все кончилось. Глаза девочки закрылись, голова бессильно упала на грудь. Рыжеволосая поддержала ее, мягко уложила.
     - Я вас не задерживаю, - помолчав, сказала она. - Поедете по яру, сворачивая только влево, все время влево. Будет буковый лес, потом поляна, на ней каменный крест. Напротив креста - просека. Она выведет вас на свидницкий тракт.
     - Благодарю, сестра.
     - Берегите себя. Нас осталось уже так мало.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой непонятные предсказания начинают непонятным образом сбываться, а Шарлей встречает знакомую. И проявляет новые, ранее не проявленные, таланты

     За буковиной, на пересечении двух просек, стоял в высокой траве каменный крест, одно из многочисленных в Силезии напоминаний о совершенном преступлении. Преступления, судя по следам эрозии и вандализма, очень давнего, возможно, даже более давнего, чем поселение, о котором напоминали теперь только заросшие сорняками холмики и ямы.
     - Сильно запоздавшее покаяние, - проговорил из-за спины Рейневана Шарлей, - растянувшееся прямо-таки на поколения. Наследственное, сказал бы я. Чтобы высечь такой крест, надобно немалое время, так что ставит его чаще всего уже сын, пытаясь догадаться, кого же папаша-покойничек прикончил и что подвигло его под старость на покаяние. Правда, Рейнмар? Как думаешь?
     - Я не думаю.
     - Ты все еще дуешься на меня?
     - Нет.
     - Ха. Ну, тогда поехали дальше. Наши знакомки не соврали. Просека напротив креста, которая наверняка помнит Болека Храброго, безошибочно выведет нас на свидницкий тракт.
     Рейневан подогнал лошадь. Он продолжал молчать, но Шарлею это не мешало.
     - Признаюсь, ты, Рейнмар из Белявы, поразил меня. Там, у ведьм. Бросить в костер горсть трав, бормотать заговоры и заклинания, даже ухитриться завязать себя узлом может, будем откровенны, любой знахарь или баба-колдунья. Но вот твоя левитация, ну-ну, это уж не фунт изюму. Где же ты, признайся, в Праге-то учился: в Карловом университете или у чешских чародеек?
     - Одно, - Рейневан улыбнулся, - другому не мешало.
     - Понимаю. Там во время лекций все левитировали?
     Не дождавшись ответа, демерит поелозил на лошадином крупе.
     - Однако меня немало удивляет, - продолжал он, - что ты удираешь, прячась от погони по лесам в манере, более свойственной зайцу, нежели магику. Магики, даже если им приходится бежать, делают это гораздо эффектнее. Медея, например, сбежала из Коринфа на колеснице, запряженной драконами. Атлант летал на гиппогрифе, Моргана обманывала преследователей миражами. Вивиана... Не помню, что делала Вивиана.
     Рейневан смолчал. Впрочем, он тоже не помнил.
     - Отвечать не обязательно, - продолжал Шарлей еще насмешливей. - Я понимаю. У тебя слишком мало знаний, да и опыт невелик, ты всего лишь адепт тайных наук, начинающий ученик чернокнижника. Неоперенный птенчик магии, из которого, однако, когда-нибудь вырастет орел, Мерлин, Альберих или Маладжиджи. И тогда...
     Он осекся, увидев на дороге то же, что и Рейневан.
     - Наши знакомые ведьмы, - шепнул он, - действительно не солгали. Не шевелись.
     На просеке, наклонив голову и пощипывая траву, стоял жеребец. Стройный верховой, легкий palefrois  с тонкими бабками. Гнедой масти, с более темными гривой и хвостом.
     - Не двигайся, - повторил Шарлей, осторожно сползая с крупа лошади. - Такая оказия может больше не повториться.
     - Это, - с нажимом сказал Рейневан, - чья-то собственность. Он кому-то принадлежит.
     - Конечно. Мне. Если ты не спугнешь. А посему - не пугай.
     Видя медленно приближающегося демерита, жеребец высоко поднял голову, тряхнул гривой, протяжно фыркнул. Однако не испугался, позволил схватить себя за узду. Шарлей погладил его ноздри.
     - Это чужая собственность, - повторил Рейневан. - Чужая, Шарлей. Надо будет отдать хозяину.
     - Э-эй, люди, люди... - тихонько затянул Шарлей. - Чья скотина? Где хозяин? Видишь, Рейнмар? Никто не объявился. Стало быть, res nullius cedit occupanti.
     - Шарлей...
     - Ладно, ладно, успокойся, не терзай свою деликатную совесть... Отдадим коня законному владельцу. При условии, что его встретим. От чего, умоляю, пусть уберегут нас боги.
     Просьба явно не дошла до адресатов либо не была выслушана, поскольку просека неожиданно закишела людьми, задыхающимися и указывающими на коня пальцами...
     - Это у вас сбежал гнедыш? - доброжелательно улыбнулся Шарлей. - Его ищете? Значит, вам повезло. Он рвался на север, что было сил в копытах. Я едва сумел задержать.
     Один из людей, огромный бородач, подозрительно пригляделся к демериту.
     Судя по неопрятной одежде и отталкивающей внешности, он, как и остальные, был крестьянином. И, как и остальные, был вооружен толстой дубиной...
     - Задержали, значицца, - проговорил он, вырывая из рук Шарлея узду, - ну и хвала вам. А таперича топайте отседова с Господом Богом.
     Остальные подошли, окружив их плотным кольцом и удушающе невыносимым смрадом крестьянского хозяйства. Впрочем, это были не просто крестьяне, а деревенская голытьба, безземельщики, овчары. Спорить с такими о находке не имело смысла. Шарлей понял это сразу. Он молча протиснулся сквозь толпу. Рейневан последовал за ним.
     - Эй-эй! - Плотно сбитый и жутко воняющий овчар неожиданно схватил демерита за рукав. - Кум Гамрат. Чего ж это? Так их пущаете? Не выспросив, кто такие? А случай, они не в розыске? Те, двое, которых стшегомские хозяева ищут? И награду за поимку обещают? Не они ль?
     Крестьяне зашумели. Кум Гамрат подошел, подперся осиновой жердью, угрюмый, как утро в День Поминовения Усопших.
     - Может, и они, - проворчал он враждебно. - А может, и не они.
     - Не они, не они, - заверил их, усмехнувшись, Шарлей. - Не знаете, что ли? Тех уж поймали. И награду выплатили.
     - Ой, видится мне, брешешь ты, господин.
     - Отпусти рукав, парень.
     - А не отпущу, то что?
     Демерит несколько мгновений глядел ему в глаза. Потом резким рывком выбил его из равновесия, с полуоборота пнул в голень, под самое колено. Овчар хлопнулся на колени, а Шарлей коротким ударом сверху переломил ему нос. Мужик схватился за лицо, из-под пальцев обильно полилась кровь, яркой полосой украшая сермягу на груди.
     Прежде чем крестьяне успели остыть, Шарлей вырвал у кума Гамрата палку и хватанул его по виску. Кум Гамрат сверкнул белками глаз и повалился на руки мужика, стоявшего позади него, а демерит треснул и того. И тут же закружился волчком, колотя палкой налево и направо.
     - Беги, Рейневан! - рявкнул он. - Хватай ноги в руки!
     Рейневан хлестнул лошадь, растолкал толпу, но убежать не успел. Крестьяне налетели словно свора гончих с обеих сторон, вцепились в упряжь. Рейневан работал кулаками как сумасшедший, но его стащили с седла. Он колошматил что есть сил и лягался, как мул, но и на него сыпались удары. Он слышал яростный рев Шарлея и сухой гул черепов, по которым тот дубасил осиновой жердью. Его повалили, придавили. Положение было отчаянное. То, с чем он пытался бороться, уже было не бандой крестьян, а ужасным многоголосым чудовищем, склизким от грязи, воняющей навозом, калом, мочой и скисшим молоком стоногой гидрой, размахивающей двумя сотнями кулаков.
     Сквозь рев драки и шум крови в ушах Рейневан вдруг услышал боевые крики, топот и ржание лошадей. Земля задрожала от ударов подков. Засвистели нагайки, раздались крики боли, а давящее его многорукое чудовище развалилось на составные части. Агрессивные только что крестьяне теперь на собственной шкуре познали, что такое агрессивность. Летающие по просеке наездники разгоняли их лошадьми и беспощадно лупцевали плетками, секли так, что из кожухов аж летели клочья. Кто сумел, убегал в лес, но ускользнуть совсем не удалось никому.
     Спустя минуту все понемногу улеглось. Наездники успокаивали храпящих лошадей, кружили по "полю брани", высматривая, кому бы приложить еще. Это была достаточно живописная компания, общество, с которым следовало считаться и нельзя шутить, что было видно с первого взгляда как по одежде и сбруе, так и по физиономиям, отнести которые к разряду бандитских было нетрудно даже не очень опытному физиономисту.
     Рейневан встал. И оказался перед самым носом серой в яблоках кобылы, на которой, оберегаемая двумя конниками, сидела полная и симпатично пухленькая женщина в мужском вамсе и берете на светло-палевых волосах. Из-под украшающего берет пучка перьев золотистой щурки смотрели жесткие, колкие и умные ореховые глаза.
     Шарлей, который, похоже, отделался легкими ушибами, остановился рядом с ней, отбросил обломок осиновой жерди.
     - Великий дух! Глазам своим не верю. И все-таки это не мираж, не иллюзия. Ее милость Дзержка Збылютова собственной персоной. Верно говорит пословица: гора с горой...
     Серая в яблоках кобыла тряхнула мордой так, что зазвенели кольца мундштука, женщина похлопала ее по шее, молчала, изучая демерита колким взглядом ореховых глаз.
     - А ты похудел, - сказала она наконец. - Да и волосы чуточку поседели, Шарлей. Ну, здравствуй. А теперь - убираемся отсюда.

***

     - А ты похудел, Шарлей.
     Они сидели за столом в просторном побеленном аркере на тылах постоялого двора. Одно окно выходило в сад на кривые груши, кусты черной смородины и звенящие пчелами ульи. Из другого окна была видна загорода, в которой спутывали и готовили в табун лошадей. Среди доброй сотни животных преобладали массивные силезские dextrerii - верховые лошади для тяжеловооруженных рыцарей, были также кастильские верховые, жеребцы испанской крови, были великолепные шахтные лошади, были мерины и подъездки.  В топоте копыт и ржании можно было то и дело услышать окрики и ругань машталеров  и членов эскорта с мерзкими рожами.
     - Похудел, - повторила женщина с ореховыми глазами. - Да и голову вроде бы снежком присыпало.
     - Что делать, - улыбнулся в ответ Шарлей. - Tacitisque senescimus annis.  Хоть тебе, ваша милость Дзержка Збылютова, годы, похоже, только добавляют красоты и привлекательности.
     - Не льсти. И не "вашей милости", потому что я сразу же начинаю чувствовать себя старухой. Да я уже и не Збылютова. Когда Збылют преставился, я восстановила себе девичье имя - Дзержка де Вирсинг.
     - Верно, верно, - покачал головой Шарлей. - Значит, распрощался с этим светом Збылют из Шарады, упокой, Господи, душу его. Сколь уж лет, Дзержка?
     - На Избиение Младенцев два года будет.
     - Верно, верно. А я все то время...
     - Знаю, - обрезала она, окинув Рейневана проницательным взглядом. - Ты все еще не представил мне своего спутника.
     - Я... - Рейневан мгновение колебался, решив наконец, что перед Дзержкой де Вирсинг "Ланселот с Телеги" может прозвучать и бестактно, и рискованно. - Я - Рейнмар из Белявы.
     Женщина некоторое время молчала, сверля его взглядом.
     - Действительно, - процедила наконец, - гора с горой... Откушаете бермушки , парни? Здесь подают отличную бермушку. Всякий раз, когда я здесь останавливаюсь, ем. Отведаете?
     - Ну разумеется, - загорелись глаза у Шарлея. - Конечно же. Благодарю, Дзержка.
     Дзержка де Вирсинг хлопнула в ладоши. Тотчас явились и забегали слуги. Здесь наверняка знали и уважали торговку лошадьми.
     "Действительно, - подумал Рейневан - она не раз должна была тут останавливаться с перегоняемым на продажу табуном, не один фролен оставила на этом постоялом дворе неподалеку от свидницкого тракта, у деревни, название которой я забыл". И не успел вспомнить, потому что подали еду. Спустя минуту они с Шарлеем поедали блюдо, вылавливая комочки сыра, работая липовыми ложками быстро, но в таком ритме, чтобы не сталкиваться в миске. Дзержка тактично молчала, присматривалась к ним, поглаживая вспотевшую от холодного пива кружку.
     Рейневан глубоко вздохнул. Он ни разу не ел горячего после того, как пообедал у каноника Оттона в Стшельне. Шарлей же поглядывал на пиво Дзержки так многозначительно, что и им тут же принесли исходящие пеной кружки.
     - Куда Бог ведет, Шарлей? - наконец заговорила женщина. - И почему ты ввязываешься по лесам в драку с мужиками?
     - Идем в Бард, - беспечно солгал демерит. - К Бардской Божьей Матери, помолиться за исправление мира сего. А напали на нас неизвестно почему. Воистину мир полон беспорядков, а по трактам и лесам гораздо проще встретить мерзавца, чем аббатису. Голытьба напала на нас, повторяю, без всякого повода, руководимая грешной жаждой творить зло. Но мы прощаем наших обидчиков...
     - Крестьян, - Дзержка прервала его словоизлияние, - я наняла, чтобы они помогли мне найти сбежавшего жеребца. А то, что это конченые хамы, не отрицаю. Но потом они что-то болтали о преследуемых, о назначенном вознаграждении...
     - Выдумка праздных и досужих умов, - вздохнул демерит. - Кто ж их поймет...
     - Ты сидел под замком на монастырском покаянии. Правда?
     - Правда.
     - И что?
     - И ничего. - На лице Шарлея не дрогнул ни один мускул. - Скукотища. Один день похож на другой. И так по кругу. Матутинум, лаудесы, прима, терция, потом на Барнабу, секста, нона, потом на Барнабу, вечерня, комплета, на Барнабу...
     - Перестань наконец вилять, - снова прервала его Дзержка, - ты прекрасно знаешь, о чем я. Так что говори: смылся? Тебя преследуют? Назначили награду за поимку?
     - Боже упаси! - Шарлей изобразил из себя оскорбленную невинность. - Меня освободили. Никто за мной не гонится, никто не преследует. Я - свободный человек.
     - Господи, ну как же я могла забыть, - язвительно бросила она. - Ну ладно, пусть будет так. Верю. А коли верю... То вывод напрашивается простой.
     Шарлей поднял брови над облизываемой ложкой, выражая тем любопытство. Рейневан беспокойно повертелся на скамье. Как оказалось, не напрасно.
     - Вывод напрашивается простой, - повторила, рассматривая его, Дзержка де Вирсинг. - Стало быть, объектом охоты и погони является его милость юный господин Рейнмар из Белявы. А догадалась я не сразу, парень, потому что в таких аферах редко проигрываешь, если ставишь на Шарлея. Ну да вы два сапога пара, лучше не придумаешь...
     Она резко оборвала, подбежала к окну, крикнула:
     - Эй, ты! Да, да, ты! Говнюк! Недотепа золотушный, кутас кривой! Если еще раз ударишь коня, велю тебя им по торговой площади волочить!.. Простите! - Она вернулась к столу, сплела руки под колышущимся бюстом. - За всем приходится смотреть самой. Стоит глаза отвести и уже видишь - безобразничают, бездельники. Так о чем это я? Ах да. Что вы один другого стоите, фигляры.
     - Значит, знаешь.
     - А как же. Ходят слухи в народе. Кирьелейсон и Вальтер де Барби носятся по трактам, Вольфгер Стерча разъезжает сам-шесть по Силезии, вынюхивает, выслеживает, выспрашивает, угрожает... Однако ты напрасно морщишься, Шарлей, да и ты зря беспокоишься, парень. При мне вы в безопасности. Мне дела нет до любовных авантюр и кровной мести, мне Стерчи не братья, не сваты. В отличие от тебя, Рейнмар Беляу. Ибо ты мне, хоть тебя это, возможно, удивит, родственник. Прикрой рот. Я ведь de domo Вирсинг, из рейхвальдских Вирсингов. А Вирсинги из Рейхвальда через Зейдлицев породнились с Ностицами. А твоя бабка была Ностицувной.
     - А ведь верно, - поборол изумление Рейневан. - А вы, госпожа, так хорошо разбираетесь в родословных?
     - Кое-что знаю, - отрезала женщина. - Брата тво