панике, сломя голову, лишь бы подальше, пока кони не начали храпеть... А пять сотен трупов покрыли поле. Знаменитейшие из чешских и моравских панов: Генрик из Плюмлова, Ярослав из Штернберка... Из Польши пан Анджей Балицкий герба Топор. Из Лужиц пан фон Рателау. А из наших, из силезцев, господин Генрик фон Лаасан...
     - Господин Штольц из Шеллендорфа, - докончил в тишине Штольберг. - Господин Петр Ширмер. А я не знал, что ты был под Вышеградом, господин Тассило.
     - Был. Потому как будто глупец какой пошел следом за силезским войском с Кантнером Олесьницким и Румпольдом из Глогова. Да, да, господа. Жижку дьяволы взяли, но в Чехии есть другие, которые не хуже его биться умеют. Они показали это под Вышеградом тогда, в День Всех Святых: Гинек Крушина из Лихтенбурка, Гинек из Кольштайна, Викторин из Подебрад, Ян Гвезда. Рохач из Дубы. Запомните эти имена. Потому что вы их услышите, выбравшись крестовым походом на Чехию.
     - Ишь ты, - прервал нависшую тишину Гуго Котвиц. - Страсти какие! Побили вас, потому как вы сами биться не умели. Воевал я с гуситами в двадцать первом году под началом господина Путы из Частоловиц. Под Петровицами мы всыпали еретикам так, что пух летел! Потом прошли огнем и мечом по хрудимскому краю, пустили с дымом Жампах и Литице. И взяли такие трофеи, что ого-го! Латы, которые на мне, баварской работы, как раз оттуда...
     - Что молоть воду в ступе! - отрезал Штольберг. - надо наконец решать. Идем на Чехию или нет?
     - Я иду! - громко и гордо возвестил Экхард фон Зульц. - Выкорчуем плевелы еретические, вот что. Надобно выжигать проказу, пока она всех не уложит.
     - Я тоже иду, - сказал де Харта. - Надо добра поднабрать. Прожился я, жениться собираюсь.
     - Клянусь зубом святой Аполлонии! - вырвался Куно Виттрам. - Добычей и я не побрезгаю!
     - Добыча - дело одно, - неуверенно проговорил Вольдан из Осин. - Но, говорят, кто возьмет крест, грехи его через частое сито пропускать будут. А нагрешили мы... Ох нагрешили.
     - Я не иду, - кратко заявил Боживой де Лоссов. - Не стану шишки зарабатывать в чужих сторонах.
     - Я не иду, - спокойно сказал Ноткер Вейрах. - Потому что если идет Зульц, стало быть, дело это склизкое и вонючее.
     Опять поднялся шум, посыпались ругательства, силой усадили на место Экхарда Зульца, уже наполовину вытащившего корд.
     - А я думаю, - сказал, когда все утихло, Ясько Хромой из Любни, - если уж куда идти, так лучше в Пруссию. С поляками на крестоносцев. Или vice versa. В зависимости от того, кто больше заплатит.
     Некоторое время все орали, стараясь перекричать друг друга, наконец кудрявый Порай жестами успокоил компанию.
     - Я на эту крестовину не двинусь, - известил он в тишине. - Потому что не хочу идти на поводу у епископов и попов. Не позволю, чтобы меня как пса какого науськивали. Что еще за крестовый поход? На кого? Чехи - не сарацины. В бой дароносицу с собой несут. А то, что им не нравится Рим, папа Одо Колонна, Бранда Кастильоне, наш епископ Конрад и другие прелаты, так ничего удивительного. Мне тоже не нравятся.
     - Брешешь ты, Якубовский! - разорался Экхард фон Зульц. - Чехи - еретики! Еретическое учение исповедуют! Церкви жгут. Дьяволу поклоняются. Хотят...
     - Я покажу вам, - громко прервал Порай, - чего хотят чехи. А вы решайте, с кем здесь оставаться, а против кого идти.
     По данному им знаку подошел немолодой голиард в красном рогатом капюшоне и кабате с вырезанной зубчиками баской.
     - Знайте же, все верующие христиане, - прочитал он зычно и отчетливо, - что Чешское королевство существует и, клянусь смертью и жизнью, с Божьей помощью существовать будет, придерживаясь нижеприведенных правил. Во-первых, чтобы в королевстве Чешском свободно и безопасно проповедовалось слово Божие и чтобы священники проповедовали его без помех...
     - Что это такое? - закричал фон Зульц. - Откуда ты это взял, музыкант?
     - Пусть продолжает, - поморщился Ноткер фон Вейрах. - Откуда бы ни взял - взял. Читай, парень.
     - Во-вторых, чтобы Тело и Кровь Господа Христа раздавались всем верующим в обоих видах хлеба и вина... В-третьих, чтоб у священников отобрали и уничтожили их светскую власть над земным богатством и благами, чтобы во имя спасения своего вернулись они к законам Писания и жизни, кою вел Христос со своими апостолами. В-четвертых, чтобы все грехи смертные и иные преступления против закона Божьего карались и осуждались.
     - Еретическое письмо! Само только слушание его есть грех! Вы что, кары Божией не боитесь?
     - Заткнись, патер.
     - Тихо! Пусть читает!
     - ...среди священников: симония, еретичество, взимание денег за крещение, за помазание, за исповедь, за причастие, за посты, за удары колокола, за исполнение обязанностей плебана, за должности и прелатство, за сан, за отпущение грехов...
     - А что? - подбоченился Якубовский. - Неправда, может?
     - Дальше: следующие из сказанного ереси и позорящие церковь Христову прелюбодеяния, проклятое множение сыновей и дочерей, содомия и другие развратности, гнев, склоки, раздоры, оговоры, мучения простого народа, ограбление его, вымогательство оплат, податей и жертвоприношений. Каждый праведный сын своей матери Святой Церкви должен все это отринуть, отказаться, ненавидеть, как дьявола, и презирать оное...
     Дальнейшее чтение нарушил общий крик и замешательство, во время которого, как заметил Рейневан, голиард незаметно скрылся вместе со своим пергаментом. Раубриттеры вопили, сквернословили, толкались, кидались друг на друга. Наконец уже начали скрежетать клинки в ножнах.
     Самсон Медок толкнул Рейневана в бок.
     - Сдается мне, - буркнул он, - тебе стоило бы глянуть в окно. И поскорее.
     Рейневан глянул. И обмер.
     На кромолинский майдан въезжали шагом трое конных. Виттих, Морольд и Вольфгер Стерчи.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
в которой в рыцарские традиции и обычаи врывается - с гулом - современность, а Рейневан, стремясь доказать, что книга названа правильно, изображает из себя шута. И вынужден в этом признаться перед всей природой

     У Рейневана были основания стыдиться и злиться, потому что, увидев въезжающих в Кромолин Стерчей, он всполошился, а охвативший его бессмысленный и глупый страх тут же бессмысленно и глупо принялся управлять его действиями. Стыд был особенно велик еще и потому, что Рейневан полностью отдавал себе в этом отчет. Вместо того чтобы трезво оценить ситуацию и действовать более или менее разумно, он прореагировал как спугнутый и преследуемый зверь.
     Выскочил из окна эркера и принялся петлять между сараями и шалашами, направляясь в сторону густого приречного ивняка, сулящего, как ему казалось, безопасное и темное убежище.
     Выручило его счастье и насморк, уже несколько дней мучивший Стефана Роткирха.
     Стерчи четко запланировали охоту. Они въехали в Кромолин втроем. Остальные же трое, то есть Роткирх, Дитер Гакст и Филин фон Кнобельсдорф, прибыли в поселение раньше и незаметно разместились у наиболее вероятных путей бегства. Рейневан обязательно наткнулся бы на затаившегося за сараем Роткирха, если б простуженный Роткирх не чихнул, причем так могуче, что испуганный его чихом конь замолотил по доскам копытами. Рейневан, хоть и вконец запаниковавший и почти утративший власть над ногами, вовремя остановился, развернулся, промчался мимо шалаша, рядом с навозной кучей, на четвереньках прополз под плетнем и скрылся за сухим кустарником. При этом он дрожал так, что ему казалось, будто кустарник дергается под порывом ветра.
     - Пст! Пст!
     Рядом, за плетнем, стоял мальчик лет, может, шести, в фетровой шапке и перехваченной вожжой рубахе, доходящей до середины грязных икр.
     - Пст! В сырню, господин... В сырню... Тудай!
     Рейневан глянул в указанном направлении. На расстоянии броска камнем стояла деревянная конструкция, четырехугольное, покрытое островерхой крышей строение на четырех солидных столбах, возвышающееся почти на три сажени над землей. То, что мальчик назвал сырней, больше смахивало на большую голубятню. А еще больше на безвыходную ловушку.
     - В сырню, - торопился малец. - Быстрее... Тамочки упрячетесь...
     - Там...
     - А то! Мы завсегда тама прячемся.
     Рейневан не стал спорить, тем более что совсем неподалеку кто-то свистнул, а громкий чих и топот копыт известили о приближении простуженного Роткирха. К счастью, Роткирх свернул между шалашами, выехал прямо на гусятник, а гуси подняли дикий, все заглушающий гогот. Рейневан понял: сейчас либо никогда. Наклонившись, он бегом пустился по краю кустарника, подбежал к сырне. И помертвел. Лестницы не было, а о том, чтобы взобраться по гладким столбам, нечего было и думать.
     Кляня свою глупость, он уже собрался бежать дальше, когда услышал тихое шипение, а сверху из черного отверстия змеей опустился канат с узлами. Рейневан ухватился за него руками и ногами и мгновенно оказался наверху в мраморном, душном и заполненном запахом старого сыра чреве. Спустил веревку и помог ему залезть не кто иной, как голиард в красном кабате и рогатом колпаке. Тот самый, который только что читал в корчме гуситскую либеллу.
     - Пст, - прошипел он, положив палец на губы. - Тихо, господин!
     - А здесь...
     - Безопасно? Да. Мы всегда тут прячемся.
     Рейневан, может, попробовал бы выяснить, почему в таком случае столь регулярно прятавшихся никто так же регулярно не находит, но времени на это не было. Совсем рядом с сырней проехал Роткирх. Чихнул и направился дальше, не удостоив "голубятню" на столбах даже взглядом.
     - Вы, - проговорил в темноте голиард, - Рейнмар из Белявы. Брат Петра. Убитого в Бальбинове.
     - Верно, - сразу же подтвердил Рейневан. - А ты спрятался здесь, спасаясь от Инквизиции.
     - Тоже верно, - почти тут же подтвердил голиард. - То, что я читал в корчме... Догмы...
     - Я знаю, что это были за догмы. Но приехавшие конники - не инквизиторы.
     - Кто их знает. Сразу-то...
     - Верно. Но, похоже, у тебя здесь есть покровители. И все же ты спрятался.
     - А вы - нет?

***

     В стенах сырни были проделаны многочисленные отверстия, через которые к случившимся гомулкам  поступал воздух. Они же позволяли вести круговое наблюдение. Рейневан прижался глазом к отверстию, выходящему на корчму и освещенный мазницами майдан. Видеть, что там происходило, он не мог. Слышать же не позволяло расстояние. Но догадаться было совсем не трудно.

***

     Военный совет в корчме еще продолжался, ушли лишь немногие. Так что Стерчей на майдане приветствовали в основном собаки, ну да еще армигеры и пара-другая раубриттеров, в том числе Куно Виттрам и Джон фон Шёнфельд с перевязанной головой. Впрочем, сказать "приветствовали" значит сильно преувеличивать. Мало кто из рыцарей вообще поднял голову. Виттрам и еще двое все внимание посвятили скелету барана, с ребер которого сдирали и запихивали в рот остатки мяса, Шёнфельд утолял жажду малмазией, потягивая ее через просунутую сквозь перевязку соломинку. Кузнецы и купцы отправились спать, девки, монахи, ваганты и цыгане куда-то предусмотрительно запрятались, слуги делали вид, что невероятно заняты. В результате Вольфгеру Стерче пришлось повторить вопрос.
     - Я спрашивал, - загремел он с высоты седла, - видели ли вы парня, соответствующего описанию? Был ли он - и находится ли сейчас здесь? Может, кто-нибудь наконец соблаговолит ответить? А? Вы что, побей вас зараза, вконец оглохли?
     Куно Виттрам выплюнул баранью косточку прямо под копыта стерчева коня. Второй рыцарь отер пальцы о вапенрок, взглянул на Вольфгера и многозначительно передернул на живот пояс с мечем. Шёнфельд, не поднимая глаз, забулькал через соломинку.
     Подъехал Роткирх, через минуту присоединился Дитер Гакст. Оба в ответ на вопросительные взгляды Вольфгера и Морольда отрицательно покрутили головами. Виттих выругался.
     - Кто видел человека, которого я описал? - повторил Вольфгер. - Кто? Может, ты? Нет? А может, ты? Да, ты, вельгух , к тебе обращаюсь! Видел?
     - Нет, - ответил стоящий у корчмы Самсон Медок. - Не видел.
     - Кто видел и укажет, - Вольфгер оперся о луку, - получит дукат. Ну? Вот дукат, чтобы не думали, будто я вру. Достаточно указать человека, которого я ищу. Подтвердить, что он сейчас здесь или был тут. Кто это сделает - дукат его! Ну! Кто хочет заработать? Ты? Или, может, ты?
     Один из слуг неуверенно приблизился, робко осматриваясь.
     - Я, господин, видел... - начал он, но не докончил, потому что Джон фон Шёнфельд крепко дал ему под зад. Слуга упал на четвереньки. Потом вскочил и убежал, припадая на одну ногу.
     Шёнфельд подбоченился, взглянул на Вольфгера и невнятно что-то пробубнил из-под повязки.
     - Э? - Стерча свесился с седла. - Чего? Что он сказал?
     - Я не.уверен, - спокойно ответил Самсон, - но мне показалось, что-то о засранных иудах.
     - И мне так показалось, - подтвердил Куно Виттрам. - Клянусь бочкой святого Вилиброда! Не любим мы здесь, в Кромолине, иуд.
     Вольфгер покраснел, потом побледнел, сжимая пятерней рукоять нагайки. Виттих тронул коня, а Морольд потянулся к мечу.
     - Не советую, - сказал стоявший в дверях кормы Ноткер фон Вейрах, по одну сторону которого стоял де Тресков, по другую - Вольдан из Осин, а за спиной - Рымбаба и Боживой де Лоссов. - Не советую начинать, господа Стерчи. Потому что, клянусь Богом, то, что вы начнете, то мы докончим.
     - Они убили моего брата, - прошипел Рейневан, все еще не отрывая глаз от отверстия в стене сырни. - Стерчи заказали это убийство. Если вдруг начнется драчка... И раубриттеры их порубят, Петерлин будет отмщен...
     - Я бы на это не рассчитывал.
     Рейневан обернулся. Глаза голиарда светились во мраке. "На что он намекает? - подумал Рейневан. - На что не надо рассчитывать? На драку или на месть? Или ни на то, ни на другое?"
     - Я не хочу ссоры, - проговорил, сбавляя тон, Вольфгер Стерча. - И не ищу себе дополнительных хлопот. А спрашиваю вежливо. Человек, которого я преследую, убил моего брата и опозорил невестку. Мое право требовать удовлетворения.
     - Ой, господа Стерчи, - покачал головой Маркварт фон Штольберг, когда утих смех. - Неудачно же вы со своей болячкой в Кромолин наведались. Поезжайте, советую, куда-нибудь в другое место удовлетворения искать. К примеру, в суд.
     Вейрах фыркнул. Де Лоссов хохотнул. Стерча побледнел, понимая, что смеются над ним, Морольд и Виттих скрежетали зубами так, что едва искры не сыпались. Вольфгер несколько раз пытался открыть рот, но не успел ничего сказать, как на майдан галопом влетел Йенч фон Кнобельсдорф по прозвищу Филин.
     - Мерзавцы, - сквозь зубы проговорил Рейневан. - Неужто нет на них управы... Неужто не выстегает их Господь своим бичом, неужто не нашлет на них одного из своих ангелов... - Как знать? - вздохнул в заполненной запахами сыра тьме голиард. - Как знать?

***

     Филин подъехал к Вольфгеру, возбужденный, с покрасневшим лицом, что-то быстро проговорил, указывая в сторону мельницы и моста. Долго говорить ему не пришлось. Братья Стерчи дали лошадям шпоры и галопом помчались через майдан в противоположную мосту сторону, между шалашами, к броду на реке. За ними, не оглядываясь, последовали Филин, Гекст и не перестающий чихать Роткирх.
     - Крест вам на дорогу! - плюнул вслед им Пашко Рымбаба.
     - Учуяли мыши кота! - сухо рассмеялся Вольдан из Осин.
     - Тигра, - многозначительно поправил Маркварт фон Штольберг. Он стоял ближе и расслышал, что Филин сказал Вольфгеру.
     - Я, - проговорил из тьмы голиард, - пока не стал бы выходить.
     Рейневан, уже почти висевший на узловатой веревке, задержался.
     - Мне больше ничего не угрожает, - заверил он. - Но ты поберегись. За то, что ты читал, сжигают на костре.
     - Есть вещи, - голиард пододвинулся ближе - так, чтобы сочащийся сквозь отверстие лунный свет попал ему на лицо, - есть вещи, стоящие того, чтобы ради них жертвовать жизнью. Вы и сами прекрасно знаете, господин Рейневан.
     - Вы же понимаете, о чем речь.
     - О чем это ты?
     - Я тебя знаю, - вздохнул Рейневан. - Я тебя уже видел.
     - Конечно, видели. У брата в Повоевицах. Но с этим поосторожней. Лучше не говорить. В наше время болтливость - большой недостаток. Уж не один болтун собственным своим языком глотку себе перерезал, как говаривали...
     - Урбан Горн, - докончил Рейневан, удивляясь собственной догадливости.
     - Тише, - шепнул голиард. - Поосторожнее с этим именем, господин.

***

     Стерчи действительно удирали из поселения так прытко, словно бежали от татарского нашествия, чумы или преследующего их дьявола. Это здорово поправило самочувствие Рейневана. Однако стоило ему увидеть, от кого так стремительно убегали Стерчи, и он опять скис.
     Во главе въезжающего в Кромолин отряда рыцарей и конных арбалетчиков ехал мужчина с крупными чертами лица и широкими как двери кафедрального собора плечами, одетый в великолепные, сильно позолоченные миланские латы. Конь рыцаря, огромный вороной, тоже был покрыт броней: голову ему защищал chamfron, то есть налобник, шею - пластинчатый crinet.
     Рейневан смешался с кромолинскими раубриттерами, к тому времени высыпавшими на майдан. Никто, кроме Самсона, не заметил его и не обратил внимания. Шарлея нигде не было ни видно, ни слышно. Раубриттеры гудели словно осиный рой.
     По обеим сторонам рыцаря в миланских доспехах ехали двое - светловолосый красивый, как девушка, юноша и смуглый тощага с запавшими щеками. Оба также были в полных пластинчатых латах, оба сидели на ландрованных  лошадях.
     - Хайн фон Чирне, - удивленно сказал Отто Глаубиц. - Смотрите, какая у него миланеза.  Чтобы я сдох - это стоит никак не меньше сорока гривен.
     - Тот, что слева, молодой, - шепнул Венцель де Харта, - Фричко Ностиц. А справа - Вителодзо Гаэтани, итальянец...
     Рейневан слабо вздохнул. Кругом слышались такие же вздохи, сопение и тихая ругань, говорившие о том, что не только его взбудоражило появление одного из самых известных раубриттеров. Хайн фон Чирне, владелец замка Ниммерсатт, пользовался предельно скверной славой, а его имя явно вызывало ужас не только у купцов и мирных людей, но и грозное уважение у собратьев по профессии.
     Тем временем Хайн фон Чирне остановил коня перед старшиной, слез, подошел, звеня шпорами и скрежеща доспехами.
     - Господин Штольберг, - проговорил он глубоким басом. - Господин Барнхельм.
     - Господин Чирне.
     Раубриттер оглянулся, словно хотел проверить, держит ли его свита оружие под рукой, а стрелки - арбалеты в готовности. Удостоверившись, он положил левую руку на рукоять меча, а правую на бедро. Расставил ноги, задрал голову.
     - Скажу кратко! - грохотнул он. - Мне недосуг долго болтать. Кто-то напал и ограбил Валонов, членов горнопромышленного товарищества из золотостокских копей. А я предупреждал, что Валоны из Золотого Стока находятся под моей опекой и охраной. Так вот, я кое-что скажу, а уж вы решайте: если у кого-либо из вас, паршивцы, рыльце в пуху, так пусть лучше сам признается, иначе, ежели я его споймаю, так буду с сукина сына ремни драть, даже если он рыцарь.
     Лицо Маркварта Штольберга покрыла, можно бы сказать, черная туча. Кромолинские раубриттеры зашумели. Фричко Ностиц и Вителодозо Гаэтани не шевельнулись, продолжая сидеть на конях не хуже двух железных кукол. Стрелки же из свиты наклонили арбалеты, готовые пустить их в дело.
     - Особое подозрение за названные фокусы, - продолжал фон Чирне, - падает на Кунца Аулока и Сторка из Горговиц, так что я опять же скажу вам, а вы внимательно слушайте: ежели вздумаете этих подлюг и ублюдков укрывать в Кромолине, то меня попомните. Известно, - продолжал Чирне, не обращая внимания на усиливающийся меж рыцарей шум, - что выродки Аулок и Сторк кормятся у Стерчей, у братьев Вольфгера и Морольда, таких же паскуд и негодяев. С ними у меня давние счеты, но теперь их наглость перешла границы. Если история с Валонами обернется правдой, то я из Стерчей кишки выпущу. А одним махом и из тех, кто их покрывать надумает.
     И еще одно дело,