под сам конец. Не менее важное, так что навострите уши. Последнее время кто-то крепко на купцов навалился. То и дело какого-нибудь mercatora обнаруживают хладным и застывшим. Дело, впрочем, давнее, и углубляться в него я не собираюсь, но скажу так: аугсбургская компания Фуггеров платит мне за охрану. Поэтому, если с кем-нибудь из фуггеровских меркаторов какое-нито приключение случится и будет ясно, что замешан кто-то из вас, то пусть Бог над ним смилостивится. Понятно? Понятно, сукины дети?
     Слыша, как вздымается злой гул, Хайн фон Чирне неожиданно выхватил меч. Засвистело.
     - А ежели, - рявкнул он, - кто супротивится тому, что я сказал, или думает, дескать, я лгу, и воще, ежели кому сказанное не по вкусу, то прошу сюда, на майдан! Враз железом дело разрешим. А ну! Жду! Псякрев, с самой Пасхи никого не приканчивал.
     - Некрасиво поступаете, господин Хайн, - спокойно сказал Маркварт фон Штольберг. - Разве ж так след?
     - Мои слова, - Чирне еще больше вытянул оружие из ножен, - не касаются ни вас, почтенный господин Маркварт, ни уважаемого господина Трауготта. И вообще никого из старейшин. Но свои права я знаю. Из толпы вызвать имею право любого.
     - Я лишь сказал, что это некрасиво. Вас все знают. Вас и ваш меч.
     - Так как же? - фыркнул разбойник. - Мне теперь, значит, чтобы не узнавали, девкой переодеваться, как Ланселот Озерный? Я сказал: свои права знаю. Да и они тоже их знают. Эта вот шайка засранцев с дрожащими подштанниками.
     Раубриттеры зашумели. Рейневан видел, как у стоящего рядом с ним Котвица кровь от ярости отхлынула от лица, услышал, как Венциль де Харта скрежетнул зубами. Отто Глаубиц схватился за рукоять и сделал такое движение, словно хотел выступить вперед, но Ясько Хромой схватил его за руку.
     - Не дури, - буркнул он. - От его меча еще никто живым не уходил.
     Хайн фон Чирне снова махнул мечом, прошелся, позвякивая шпорами.
     - Ну и что, пердохеры? Что, говноеды, никто не решится? Знаете, кем я вас всех считаю? Бычьими жопами. И таковыми во всеуслышание объявляю. А что? Может, кто возразит? Может, кто скажет, что я вру? Никто? Стало быть, вы все до одного пердуны, рохли и тонкобздюхи. И воще - позорище для рыцарства!
     Рыцари-разбойники зашумели еще громче. Однако Хайн, казалось, этого не замечал.
     - Один только, - продолжал он, тыча пальцем, - вижу, есть среди вас мужчина, вон он там стоит. Боживой де Лоссов. Воистину не разумею, что такой человек может делать в толпе вам подобных выкидышей, прощелыг и козотрахов. Видать, сам скурвился. Тьфу, стыд и срам.
     Лоссов выпрямился, скрестил руки на украшенной гербовой рысью груди, не смутившись, выдержал взгляд Хайна.
     Однако не пошевелился и продолжал стоять с каменным лицом. Его спокойствие явно распалило фон Чирне. Разбойник покраснел, упер руку в бок.
     - Козотрахи! - закричал он. - Выкидыши недоскребанные! Щипокуры! Вызываю вас, слышите, уделанные говномазы! Пешими либо конными, сейчас, здесь, на этой площади! Хоть на мечах, хоть на топорах. Да на чем хотите, выбирайте! Ну, кто? Может, ты, Гуго Котвиц? Может, ты, Кроссиг? Может, ты, Рымбаба, помет куриный?
     Пашко Рымбаба наклонился и схватился за меч, скаля зубы из-под усов. Вольдан из Осин схватил его за плечо, удержал на месте тяжелой рукой.
     - Утихомирься, - прошипел он. - Тебе что, жизнь не мила? Против него никто не стоит.
     Хайн фон Чирне захохотал, словно услышал.
     - Никто? Никто не выступит? Нету смелого? Так я и думал! Ах вы, жопосраи! Собачьи хвосты! Жбанопии! Горшкоскребы!
     - А, мать твою! - неожиданно рявкнул, выступая вперед, Экхард фон Зульц. - Индюк надутый! Мордач! Жоподуй! Выходи на плац!
     - На нем стою, - спокойно ответил Хайн фон Чирне. - Ну, на чем испробуем?
     - На этом! - Зульц поднял самопал. - Больно ты горд, Чирне, потому как силен на мечах, могуч на топорах! А ныне новое в моде - вот она, современность-то! Равные шансы! Стреляться будем!
     В поднявшемся шуме Хайн фон Чирне подошел к коню и через минуту вернулся, неся стрельбу. Однако если у Экхарда Зульца была обыкновенная пищаль, простая труба на палке, то оружием Чирне была прямо-таки художественно изготовленная ручница с граненым стволом, посаженным на профилированное дубовое ложе.
     - Ну, значит, пусть будет огнестрельное, - заявил он. - Пусть будет современность и дома, и во дворе. Пометьте ристалище.
     Дело пошло быстро. Рубежи обозначили двумя вбитыми в землю пиками, определившими дистанцию в десять шагов между рядами горящих мазниц. Чирне и Зульц встали друг против друга, каждый с самопалом под мышкой и тлеющим фитилем в другой руке. Раубриттеры отошли на стороны, освобождая линию выстрела.
     - Готовь оружие! - Ноткер Вейрах, взявший на себя обязанность герольда, поднял булаву. - Цельсь!
     Противники наклонились, поднесли фитили к запалам.
     - Пли!
     Некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь шипящими и сеющими искры фитилями, да вонял горящий на полках порох. Походило на то, что придется прервать поединок, чтобы снова набить оружие. Ноткер Вейрах уже собрался было подать знак, когда неожиданно пищаль Зульца сработала со страшным гулом, сверкнул огонь, заклубился вонючий дым. Стоявшие поблизости услышали свист пули, которая, пройдя мимо цели, полетела куда-то в стороны сортира. Почти в тот же момент плюнула дымом и огнем хандканона  Хайна фон Чирне. С лучшим результатом. Пуля угодила Экхарду Зульцу в подбородок и оторвала ему голову. Из шеи поборника антигуситского похода хлынул фонтан крови, голова ударилась о стенку овина, упала, покатилась по майдану и наконец упокоилась в траве, глядя мертвым глазом на обнюхивающих ее собак.
     - Курва! - сказал в абсолютной тишине Пашко Рымбаба. - Этого, пожалуй, уже не пришьешь.

***

     Рейневан недооценил Самсона Медка. Он даже не успел оседлать в конюшне коня, когда почувствовал затылком щекочущий взгляд. Обернулся, увидел и замер, как соляной столп, обеими руками вцепившись в седло. Выругался и тут же с размаху перекинул седло на спину коня.
     - Не порицай меня, - сказал он, не поворачиваясь и делая вид, будто целиком занят упряжью. - Я должен ехать вслед за ними. Хотел избежать прощания. Вернее, прощальных споров, которые не дали бы ничего, кроме ненужной обиды и потери времени. Я подумал, что лучше будет...
     Самсон Медок, прислонившийся к дверной коробке, сплел руки на груди и молчал, многозначительно глядя на Рейневана.
     - Я должен ехать за ними, - выпалил после напряженного колебания Рейневан. - Иначе не могу. Пойми. Для меня это исключительный, неповторимый случай. Провидение...
     - Личность господина Хайна фон Чирне, - усмехнулся Самсон, - приводит мне на ум некоторые аналогии. Однако ни одной я не назвал бы провиденческой. Ну что ж, я тебя понимаю. Хоть не скажу, что мне это легко далось.
     - Хайн Чирне - враг Стерчей. Враг Кунца Аулока. Враг моих врагов, а значит, мой естественный союзник. Благодаря ему у меня появляется возможность отомстить за брата. Не вздыхай, Самсон. Здесь не место и не время для очередного диспута, оканчивающегося выводом, что месть - дело бесплодное и бессмысленное. Убийцы моего брата не только спокойно ходят по земле, но еще и беспрерывно топчутся у меня по пятам, угрожают смертью, преследуют женщину, которую я люблю. Нет, Самсон. Я не сбегу в Венгрию, оставив их тешиться гордостью и славой. Мне представился случай, у меня есть единомышленник, я нашел врага моего врага. Чирне пообещал выпустить из Стерчей и Аулока кишки. Может, это и излишняя кичливость, может, низко, может, отвратительно, может, бессмысленно, но я хочу ему помочь. Хочу видеть, как он будет выпускать из них кишки... Самсон Медок молчал. А Рейневан, неведомо в который раз, не мог не удивляться, видя, сколько в мутных глазах и одутловатом лице идиота задумчивости и мудрой заботы. И немного, но все же явного упрека.
     - Шарлей, - пробормотал он, затягивая подпругу. - Шарлей, правда, помог мне, сделал для меня много. Но ведь ты сам слышал, был свидетелем... И не раз. Стоило мне заговорить о желании отомстить Стерчам, как он тут же начинал отговаривать. При этом ехидничая и относясь ко мне так, словно я глупый мальчишка. Он категорически отказывается помогать мне, больше того, даже к Адели, ты сам слышал, относится несерьезно, высмеивает, постоянно пытается отговорить меня от поездки в Зембицы!
     Конь фыркнул и затопал, словно ему передалось настроение Рейневана, а Рейневан глубоко вздохнул, успокоился.
     - Передай ему, Самсон, пусть не обижается. Псякрев, я неблагодарный хам, прекрасно понимаю, что он для меня сделал. Но, вероятно, именно так я отблагодарю его лучше всего. Уйдя. Он сам сказал: я - человек рискованный. Без меня ему будет легче. Обоим вам...
     Он замолчал.
     - Я хотел бы, чтобы ты пошел со мной. Но не предлагаю. Это было бы с моей стороны скверно и непорядочно. Я иду на опасное дело. С Шарлеем тебе будет спокойнее.
     Самсон Медок долго молчал, потом сказал:
     - Отговаривать тебя я не стану. Не стану толкать тебя, как ты это назвал, на свары и потерю времени. Даже воздержусь высказывать собственное мнение касательно смысла мероприятия... Не хочу также еще больше ухудшать положения и заставлять тебя мучиться угрызениями совести. Однако знай, Рейнмар: уходя, ты окончательно лишаешь меня надежды вернуться в мой собственный мир и мое собственное тело.
     Рейневан долго молчал. Наконец сказал:
     - Самсон. Ответь. Если можешь - честно. Ты действительно... Ты... Ну, то, что ты говорил о себе... Кто ты?
     - Ego sum, qui sum, - мягко прервал Самсон. - Я тот, кто я есть. И давай не будем исповедоваться на прощание. Это ничего не даст, ничего не оправдает и ничего не изменит.
     - Шарлей, - быстро сказал Рейневан, - человек бывалый и опытный. Вот увидишь, в Венгрии он наверняка сумеет связаться с кем-нибудь, кто...
     - Ладно, отправляйся. Отправляйся, Рейнмар.

***

     Котловину заполнял плотный туман. К счастью, он лежал низко, у самой земли, поэтому не было опасности - по крайней мере пока что - заблудиться, было видно, куда идет тракт, дорогу четко определял ряд выступающих из белого покрывала кривых верб, диких груш и кустов боярышника. Кроме того, далеко в темноте помигивал и указывал дорогу расплывчатый, пляшущий огонек - фонарь отряда Хайна фон Чирне.
     Было очень холодно. Когда Рейневан проехал мост через Ядкову и погрузился в туман, ему казалось, что он нырнул в ледяную воду. "Ну что ж, - подумал он, - ведь уже сентябрь".
     Раскинувшееся вокруг белое поле тумана отражало свет, позволяло, в общем, неплохо видеть то, что находилось по сторонам. Однако Рейневан ехал в совершенной темноте, едва различая уши коня. Наиболее плотный мрак висел - как ни странно - на самой дороге, меж рядами деревьев и густых кустарников, силуэты которых были уже настолько демоническими, что юноша то и дело вздрагивал от неприятного ощущения и невольно натягивал вожжи, пугая и без того пугливого коня. Он продолжал ехать, посмеиваясь над собственной трусостью. Ну как же можно, черт побери, бояться кустов? Два куста неожиданно преградили ему путь, третий выхватил из рук вожжи. А четвертый приставил к груди что-то такое, что могло быть только наконечником рогатины.
     Вокруг затопали копыта, усилился запах конского и человеческого пота. Щелкнуло кресало, посыпались искры, разгорелись фонари. Рейневан прищурил глаза и откинулся в седле: один фонарь подсунули ему почти под нос.
     - Для шпика слишком хорош, - сказал Хайн фон Чирне. - Для платного убийцы - слишком молод. Однако внешность бывает обманчива.
     - Я...
     Он осекся и скорчился в седле, получив по спине чем-то твердым.
     - Кто ты такой, пока что решаю я, - холодно бросил Чирне. - И кто не такой. К примеру, ты не пробитый болтами труп во рву. Пока что. Именно благодаря моему решению. А теперь помолчи, ибо я думаю.
     - А что тут думать, - проговорил Вителодзо Гаэтани, итальянец. По-немецки он говорил свободно, однако его выдавал певучий акцент. - Ножом его по горлу, и вся недолга, и поехали, потому как холодно и есть хочется.
     Позади затопали копыта, зафыркали лошади.
     - Он один, - крикнул Фричко фон Ностиц, которого тоже выдавал молодой и приятный голос. - За ним никого нет.
     - Видимость может быть обманчива, - повторил Чирне. Из ноздрей его коня бил белый пар. Он подъехал близко, совсем близко, так что они коснулись стременами. Рейневан с ужасающей ясностью понял почему: Чирне проверял. И провоцировал.
     - А я, - повторил из тьмы итальянец, - говорю - ножом по горлу.
     - Ножом, ножом, - повысил голос Чирне. - Все у вас так просто. А мне потом исповедник дырку в брюхе вертит, совестит, напоминает: мол, убить без повода - большой грех, надо иметь повод, мол, важный повод, чтобы убить. На каждой исповеди мне долбит: повод, повод, повод, нельзя без повода, все кончится тем, что я возьму и раздолбаю попу череп булавой, в конце концов, раздражение тоже повод, нет, что ли? Ну а пока пусть все будет так, как он мне на исповеди наказал.
     - Ну, братец, - обратился он к Рейневану, - давай излагай, кто ты. Погляди, есть повод иль надобно его наперед придумать.
     - Меня зовут Рейнмар из Белявы, - начал Рейневан. А поскольку никто его не прерывал, продолжал: - Мой брат, Петр из Белявы, был убит по заказу братьев Стерчей, а убил его Кунц Аулок и его шайка. Поэтому у меня нет причин их любить. В Кромолине я услышал, что и меж вами тоже дружбы нет. Поэтому поехал следом, чтобы сообщить, что Стерчи были в поселении, сбежали оттуда, услышав о вашем приближении. Поехали на юг, по броду через реку. Я говорю все это и делаю из-за ненависти к Стерчам. Сам я отомстить им не смогу. Поэтому надеюсь на ваш отряд. Ничего больше я не хочу. Если я ошибаюсь... Простите и позвольте мне ехать своей дорогой.
     Он глубоко вздохнул, устав от поспешно произнесенной речи. Кони раубриттеров похрапывали, позвякивали упряжью, фонари выхватывали из мрака прозрачные, пляшущие тени.
     - Фон Беляу, - фыркнул Фричко Ностиц. - Надо же! Получается, что он какой-то мой дальний родственник. Не иначе.
     Вителодзо Гаэтани выругался по-итальянски.
     - В путь, - неожиданно кратко приказал Хайн фон Чирне. - А ты, господин из Белявы, со мной. Рядом.
     "Он даже не велел меня обыскать, - подумал Рейневан, шлепнув лошадь. - Не проверил, нет ли у меня спрятанного оружия. А велит быть рядом. Конечно, очередная проверка. И провокация".
     На придорожной вербе покачивался фонарь - хитрый трюк, имевший целью обмануть едущего следом, убедить его, что отряд находится далеко впереди. Чирне снял фонарь, еще раз осветил Рейневана.
     - Честное лицо, - отметил он. - Честное, искреннее лицо. Получается, внешность не обманывает, и он правду говорит. Враг Стерчей, да?
     - Да, господин Чирне.
     - Рейнмар из Белявы, да?
     - Да.
     - Все ясно. А ну, взять его. Разоружить, связать. Постромок на шею быстро!
     - Господин Чирне... - выдавил схваченный сильными руками Рейневан. - Как же так... Как же...
     - На тебя есть siqnificavit , парень, - небрежно бросил Хайн фон Чирне. - И награда за живого. Тебя, видишь ли, разыскивает Инквизиция. Какое-то волшебство или ересь, мне, впрочем, все едино. Но поедешь ты в путах в Свидницу, к доминиканцам.
     - Отпустите меня... - Рейневан застонал, потому что вожжи болезненно врезались в суставы рук. - Прошу вас, господин Чирне... Ведь вы все же рыцарь... А мне надо... Я спешу... К невесте, которую люблю!
     - Как и все мы.
     - Но вы же ненавидите моих врагов, Стерчей и Аулока!
     - Верно, - согласился раубриттер. - Ненавижу сукиных сынков. Но я, парень, не какой-то там дикарь. Я - европеец. Я не допускаю, чтобы мною руководили симпатии и антипатии. В деле.
     - Но... господин Чирне...
     - По коням, господа.
     - Господин Чирне... Я...
     - Господин Ностиц! - резко прервал его Хайн. - Это вроде бы ваш родственник. Так сделайте так, чтобы он умолк.
     Рейневан получил кулаком по уху так, что у него посыпались искры из глаз, а голову пригнуло чуть не до конской гривы.
     Больше он заговаривать не решался.

***

     Небо на востоке посветлело в предчувствии зари. Еще больше похолодало. Связанный по рукам Рейневан дрожал, трясся и от холода, и от страха. Ностицу пришлось несколько раз призывать его к порядку, рванув вожжи.
     - Что с ним делать-то? - неожиданно спросил Вителодзо Гаэтани. - Тащить с собой через все горы? Или ослабить отряд, дав ему эскорт до Свидницы? А?
     - Еще не знаю. - В голосе Хайна фон Чирне чувствовалось нетерпение. - Я думаю.
     - А, - не отступал итальянец, - неужто награда за него так уж велика? Или за мертвого дают гораздо меньше?
     - Меня интересует не награда, - проворчал Чирне, - а хорошие отношения со Священным Официумом. И вообще, довольно болтать! Я сказал - думаю.
     То, что они выехали на тракт, Рейневан понял по изменению звука и ритма копыт, бьющих по грунту. Это была франкенштейнская дорога. Но вот ехали ли они в сторону самого крупного из здешних городов, или удалялись от него, угадать он не мог. Решение доставить его в Свидницу скорее всего говорило о втором. Впрочем, звезды могли указывать на то, что едут они именно во Франкенштейн. Скажем, на ночлег. Он ненадолго перестал ругать себя за собственную глупость и принялся лихорадочно размышлять, придумывая фокусы и планы бегства.
     - Хооо! - крикнул кто-то впереди. - Хооо!
     Вспыхнул фонарь, вырвав из мрака угловатые контуры телег и силуэты наездников.
     - Есть, - тихо сказал Чирне. - Пунктуально! И там, где договорились. Люблю таких. Но видимость может быть обманчива. Господин Гаэтани, останьтесь позади и будьте начеку. Господин Ностиц, присматривайте за родственником. Остальные - за мной!
     Впереди, в ритме шага коня, заплясал фонарь. Приближались трое верховых. Один, словно кукла, закутанный в тяжелую, просторную, укрывающую круп лошади шубу, и двое арбалетчиков, таких же, как стрелки Чирне, одетых кое-как, но с металлическими воротниками и в бригантинах.
     - Господин Хайн фон Чирне?
     - Господин Гануш Трост?
     - Люблю точно держащих слово, - потянул носом человек в шубе. - Вижу, наши общие знакомцы не преувеличивали, порекомендовав нам вас. И охарактеризовав. Рад видеть и доволен сотрудничеством. Думаю, можно двигаться?
     - Мое сотрудничество, - ответил фон Чирне, - стоит сто гульденов. Наши общие знакомцы не могли упомянуть об этом.
     - Но, разумеется, не авансом, - фыркнул человек в шубе. - Вы, надеюсь, не думали, господин, что я на это соглашусь. Я - купец, человек дела. А в нашем деле так: сначала услуга, потом оплата. Ваша услуга: безопасно переправить меня через Серебряный перевал до Брумова. Сделаете - будет заплачено. Сто гульденов до последнего геллера.
     - Лучше, - многозначительно подчеркнул Хайн фон Чирне, - чтобы так оно и было. Конечно, господин Трост, лучше. А на телегах-то что везете, если можно спросить?
     - Товар, - спокойно ответил Трост. - А какой - мое дело.
     - Ясно, - кивнул Чирне. - Впрочем, мне это знать ни к чему. Мне достаточно и того, что товар ваш не хуже тех, которыми последнее время торговали другие. Фабиан Пфефферкорн. И Миколай Ноймаркт. Об иных умолчу.
     - Может, и правильно сделаете. Слишком уж много мы болтаем. А пора бы в путь. Зачем на распутье выстаивать, лихо искушать?
     - А и верно. - Чирне развернул коня. - Ничего мы тут не выстоим. Дайте знак, пусть трогает. А что до лиха, то не бойтесь. То лихо, что последнее время так свирепствует в Силезии, имеет привычку с ясного неба бить. В самый полдень. Воистину, как говорят попы, daemonium meridinum, демон, который уничтожает в полдень. Вокруг нас, извольте заметить, темень кромешная.
     Купец подогнал коня, сравнялся с вороным раубриттера.
     - На месте демона, - заметил он немного погодя, - я изменил бы привычки, поскольку они стали слишком уж известными и предсказуемыми. Кстати, тот же самый псалом упоминает и о темноте. Помните? Negatio perambulans in tenebris.