- Знал бы, - в угрюмом голосе Чирне прозвучала веселая нотка, - что вы в таком страхе, то повысил бы ставку. До полторы сотен гульденов самое меньшее.
     - Уплачу, - сказал Трост так тихо, что Рейневан едва расслышал. - Сто пятьдесят гульденов в руки, господин Чирне. Когда безопасно доберемся на место. Потому как и верно, я жутко боюсь. Алхимик в Рацибуже составил мне гороскоп, ворожил по курьим кишкам... Получилось, что смерть кружит надо мной...
     - Вы верите в такие шутки?
     - До недавних пор не верил.
     - А теперь?
     - А теперь, - сказал купец, - бегу из Силезии. Умной голове два раза не повторяют. Не хочу окончить жизнь, как Пфефферкорн и Ноймаркт. Уезжаю в Чехию, там меня не достанет никакой демон.
     - И верно, - подтвердил Хайн фон Чирне. - Там нет. Гуситов даже демоны боятся.
     - Выезжаю в Чехию, - повторил Трост. - А ваше дело сделать так, чтобы я туда добрался. Безопасно.
     Чирне не ответил. Телеги тарахтели на выбоинах, скрипели оси и ступицы.
     Они выехали из леса на открытое пространство, здесь было еще холодней и еще туманней. Услышали шум воды на камнях.
     - Вэнжа, - сказал Чирне. - Речка Вэнжа. Отсюда до перевала неполная миля. Хооо! Погоняй! Погоняй, погоооняй!
     Под подковами коней и обручами колес застучали и заскрипели окатыши, вскоре вода заплескалась и вспенилась у конских ног. Речка была не очень глубокая, но стремительная.
     Хайн фон Чирне неожиданно остановился посередине брода, замер в седле. Вителодзо Гаэтани повернул коня.
     - В чем дело?
     - Тише. Ни слова.
     Увидели они раньше, чем услышали. А увидели белые брызги воды, пенящейся под копытами лошадей, несущихся на них по руслу Вэнжи. Только потом заметили фигуры наездников, увидели плащи, развевающиеся на манер призрачных крыльев.
     - За оружие! - рявкнул Чирне, выхватывая меч. - За оружие! Арбалеты!
     В них ударил ветер, резкий, дикий, воющий, режущий лицо вихрь. А потом ударил сумасшедший крик.
     - Adsumus! Adsumus!
     Щелкнули тетивы арбалетов, запели болты. Кто-то крикнул. А через мгновение конники налетели на них в розбрызгах воды, навалились, как ураган, рубя мечами, сваливая и коля. Заклубилось, ночь вспороли крики, вой, грохот и лязг железа, визг и ржание коней. Фричко Ностиц рухнул в реку вместе с лягающимся конем, рядом свалился зарубленный армигер. Кто-то из стрелков взвыл, вой перешел в хрип.
     - Adsuuuumuuus!
     Удирающий Гануш Трост повернулся в седле, завопил, видя за собой ощерившуюся конскую морду, а за ней черную фигуру в капюшоне. И это было последнее, что он увидел на земле. Узкое острие меча угодило ему в лицо между глазом и носом, с хрустом вонзилось в череп. Купец напружинился, взмахнул руками и рухнул на камни.
     - Adsuuumus! - торжествующе рявкнул черный наездник. - In nomine Tuo!
     Черные наездники хлестнули коней и ринулись во мрак. Но не все! Хайн фон Чирне кинулся за ними следом, спрыгнул с седла, схватил одного, оба покатились в воду, оба одновременно выхватили мечи, оружие засвистело и со звоном ударилось одно о другое. Они бились яростно, стоя по колено в пенящейся воде речки, снопы искр сыпались с клинков.
     Черный рыцарь споткнулся. Чирне, старый хват, такой оказии упустить не мог. Ударил с полуоборота в голову, тяжелый пассавский  меч разрубил капюшон, разрубил и скинул шлем. Взору Чирне явилось залитое кровью, смертельно бледное искаженное лицо, и он тут же понял, что лица этого не забудет никогда. Раненый зарычал и напал, не думая падать, хотя упасть должен был. Чирне выругался, схватил меч обеими руками и рубанул еще раз, сильно крутанувшись, по шее хлынула черная кровь, голова рыцаря упала на плечо, повисла, удерживаясь лишь на лоскутке кожи. А безголовый рыцарь продолжал идти, размахивая мечом и поливая все вокруг себя кровью.
     Кто-то из стрелков взвыл от страха, два других кинулись бежать. Хайн фон Чирне не отступал. Принялся страшно и безбожно ругаться, крепче встал на ноги и рубанул снова, на этот раз не только отделил голову от туловища окончательно, но и отрубив почти все плечо. Черный рыцарь рухнул в прибрежное мелководье, дергаясь там в конвульсиях. Прошло немало времени, прежде чем он замер.
     Хайн фон Чирне, тяжело дыша, оттолкнул подальше уносимый течением труп арбалетчика в бригантине.
     - Что это было? Что это, клянусь Люцифером, было?
     - Иисусе, будь милостив, - бормотал стоящий рядом Фричко Ностиц. - Иисусе, смилостивься...
     Речка Вэнжа певуче шумела на камнях.

***

     Тем временем Рейневан сбежал, и это получилось у него так ловко, словно он всю жизнь только и делал, что галопировал связанным. Несся он прямо вперед, крепко ухватившись связанными руками за луку седла, вжавшись головой в гриву, изо всех сил стискивая бока коня коленями, мчался таким галопом, что аж дрожала земля и завывал в ушах ветер. Конь, любимое животное, казалось, понимал, в чем дело, вытянув шею и выдавая из себя все, что мог, доказывая тем самым, что последние пять-шесть лет его овсом кормили не напрасно. Подковы били по затвердевшему грунту, шумели задеваемые в диком беге кусты и высокие травы, били по лицу ветки. "Жаль, что Дзержка де Вирсинг не видит, - подумал Рейневан, хотя в принципе сознавал, что его наезднические способности в данный момент сводятся лишь к тому, чтобы как-то удержаться в седле. - Но, - тут же подумал он, - и этого вполне достаточно".
     Возможно, подумал он так немного рановато, потому что конь как раз решил перескочить через поваленный ствол. И перескочил, и даже вполне ловко, только беда в том, что за стволом была яма от вырванных корней. Удар ослабил хватку. Рейневан полетел в лопухи, к счастью, такие большие и густые, что они оказались способными хоть немного смягчить падение. Но удар о землю все же вышиб у него из легких весь воздух, и он со стоном свернулся клубком.
     Распрямиться он уже не успел. Гнавшийся за ним Вителодзо Гаэтани спрыгнул с седла рядом.
     - Хотел сбежать? - прохрипел он. - От меня? Ах ты, гадина.
     Гаэтани уже собрался было пнуть Рейневана, но не успел.
     Как из-под земли вырос Шарлей, двинул его кулаком в грудь и угостил своим излюбленным пинком под колено. Однако итальянец не упал, только покачнулся, выхватил из ножен меч и рубанул от уха. Демерит ловко выскользнул из поля досягаемости острия, обнажил собственное оружие, кривую саблю. Завертел ею, свистнул крестом, сабля мелькала в его руке молнией и шипела змеей.
     Гаэтани не позволил напугать себя продемонстрированным умением фехтовальщика и, дико рявкнув, прыгнул на Шарлея. Они сошлись, звеня оружием. Трижды. На четвертый итальянец не успел парировать удар гораздо более быстрой сабли. Получил по щеке, залился кровью. Ему было этого мало, он, возможно, намерен был драться дальше, но Шарлей не позволил. Подскочил, оголовком сабли хватанул противника меж глаз. Гаэтани рухнул в лопухи. Взвыл, только когда упал:
     - Figlio di puttana.
     - Возможно. - Шарлей протер клинок листом лопуха. - Но ничего не поделаешь, матерей не выбирают.
     - Я не хотел бы портить развлечения, - сказал Самсон Медок, - появляясь из тумана с тремя конями, в том числе и храпящим, покрытым мылом гнедым Рейневана. - Но, может, нам все-таки уехать? И неплохо бы галопом.

***

     Млечное покрывало разорвалось, туман поднялся, развеялся в лучах пробивающегося сквозь облака солнца. Погруженный в chiaroscuro  длинных теней мир неожиданно посветлел, заблестел, заиграл расцветками. Совсем как у Джотто. Для тех, кто, конечно, когда-нибудь видел фрески Джотто.
     Блеснули красной черепицей башни недалекого уже Франкенштейна.
     - А теперь, - сказал, насмотревшись, Самсон Медок. - Теперь в Зембицы.
     - В Зембицы, - потер руки Рейневан. - Двигаем в Зембицы. Друзья... Как мне вас благодарить?
     - Мы об этом подумаем, - пообещал Шарлей. - А пока... А ну, слезай с коня.
     Рейневан послушался. Он знал, чего ожидать. И не ошибся.
     - Рейневан из Белявы, - проговорил Шарлей благородно и торжественно. - Повторяй за мной: "Я дурак!"
     - Я дурак...
     - Громче!
     - Я дурак, - узнавали заселяющие округу и просыпающиеся в эту пору Божьи семьи: полевые мыши, лягушки, жерлянки, куропатки, овсянки и кукушки, а также мухоловки, сосновые клесты и пятнистые саламандры.
     - Я дурак, - повторял вслед за Шарлеем Рейневан. - Я патентованный дурак, глупец, кретин, идиот и шут, стоящий того, чтобы меня заключили в NARRENTURM! Что бы я ни придумал, оказывается пределом глупости, что бы я ни сделал, превышает эти пределы, - разбегалась по мокрым лугам утренняя литания, - к величайшему и совершенно не заслуженному мною счастью, у меня есть друзья, которые не привыкли оставлять меня в беде. У меня есть друзья, на которых я всегда могу положиться и рассчитывать на них, ибо дружба...
     Солнце поднялось выше и залило золотым светом поля.
     - Дружба - это штука изумительная и громадная!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
в которой наши герои попадают в Зембицах на очень европейский рыцарский турнир. Для Рейневана же контакт с Европой оборачивается крупным разочарованием. И не только крупным, но и болезненным

     Зембицы были уже так близко, что они могли любоваться внушительными стенами и башнями, выглядывавшими во всей своей красе по-над поросшими лесом холмами. Вокруг крыши пригородных домишек, на полях и лугах трудились земледельцы, над самой землей стелился грязно-коричневый дым от сжигаемых сорняков. Пастбища были заполнены овцами, луга над прудами белели от полчищ гусей. Вышагивали нагруженные корзинами селяне, важно ступали откормленные волы, тарахтели набитые сеном и овощами телеги. Словом, куда ни глянь, всюду были видны признаки благосостояния.
     - Приятная страна, - оценил Самсон Медок. - Работящий край, живущий в достатке.
     - И по закону. - Шарлей указал на шубеницу, прогибающуюся под тяжестью повешенных. Рядом, к радости ворон, несколько трупов гнили на кольях, белели кости на колесах.
     - Предивно! - захохотал демерит. - Видать, тут и впрямь право правом правится, а справедливость - справедливостью.
     - Где ты видишь справедливость?
     - А вон тут.
     - Ага.
     - Отсюда также, - продолжал болтать Шарлей, - и достаток, который ты, Самсон, только что изволил заметить. Воистину такие места надлежит посещать в более разумных целях, нежели наши. К примеру, чтобы одурачить, надуть и объегорить какого-нибудь хорошо устроившегося обывателя, а это было бы нетрудно, поскольку благосостояние прямо-таки само в руки идет тысячам зазнаек, фрайеров, наивняков и дурней. А мы едем, чтобы... А, да что говорить...
     Рейневан не прокомментировал ни единым словом. Ему не хотелось. Он подобные речи выслушивал уже не один день. Они выехали из-за пригорка.
     - Иисусе Христе, - просопел Рейневан. - Ну народу! Что там такое?
     Шарлей придержал коня, приподнялся на стременах.
     - Турнир, - угадал он почти сразу. - Это турнир, дорогие господа. Torneamentum. Какой нынче день? Кто-нибудь помнит?
     - Восьмой, - посчитал на пальцах Самсон. - Mensis Septembris , натурально!
     - О! - Шарлей искоса взглянул на него. - Так у вас в потустороннем мире точно такой же календарь?
     - В принципе да. - Самсон не прореагировал на зацепку. - Ты спрашивал о дате, я ответил. Желаешь еще что-нибудь? Каких-то более подробных сведений? Сегодня праздник Рождества Девы Марии, Nativitas Mariae.
     - Значит, - констатировал Шарлей, - турнир проводят именно по этому случаю. Вперед, господа!
     Пригородные луга были заполнены людьми, стояли также временные трибуны для зрителей высшего ранга, обитые цветным сукном, декорированные гирляндами, лентами, пястовскими знаменами и гербовыми щитами рыцарства. Около трибун расположились ларьки ремесленников и палатки продавцов пищи, реликвий и сувениров, а надо всем этим полоскалась феерия разноцветных флагов, хоругвей, прапорчиков и конфолонов.
     Над гулом толпы то и дело вздымался медный голос труб и сурм.
     Происходящее в принципе, никого не должно было удивлять. Зембицкий князь Ян наряду с несколькими другими князьями и вельможами входил в силезский "Руденбанд", члены которого были обязаны выступать на турнирах никак не реже раза в год. Однако в отличие от большинства князей, участвовавших в дорогостоящем мероприятии в общем-то неохотно и нерегулярно, Ян из Зембиц устраивал турниры довольно часто. Княжество, в принципе очень небольшое, было к тому же малодоходным, как знать, не самым ли бедным в этом смысле во всей Силезии. Несмотря на это, князь Ян тужился и пыжился. Задолжал евреям, продал все, что мог продать, сдал в аренду все, что мог сдать. От разорения его спас брак на Эльжбете Мельштынской, очень богатой вдове краковского Спытка. Княгиня Эльжбета, пока была жива, немного сдерживала супруга и его широкие жесты, но после ее смерти князь с удвоенной энергией принялся транжирить наследство. В Зембицах опять возобновились турниры, разгульные пиры и помпезные охоты.
     Снова загремели трубы, разоралась толпа. Рейневан с друзьями были уже настолько близко, чтобы хорошо видеть ристалище - классическое, длиной в полтораста и шириной в сто шагов, обнесенное двойной изгородью из бревен, по внешней стороне особенно солидной, способной выдержать напор тлущи.  Внутри арены установили барьер, вдоль которого в этот момент, наклонив копья, мчались друг на друга двое рыцарей. Толпа ревела, свистела и била в ладоши..
     - Турнир, - оценил Шарлей, - hast lidium , который мы наблюдаем, облегчит нашу задачу. Сюда сбежался весь город. Гляньте, о, там даже на деревья забрались. Могу поспорить, Рейневан, что твою любимую никто не стережет. Слезем с коней, чтобы не бросаться в глаза, обойдем стороной эту шумную ярмарку, смешаемся с селянами и войдем в город. Veni, vldi, vici!
     - Прежде чем следовать за Цезарем, - покачал головой Самсон Медок, - неплохо бы проверить, нет ли случайно среди турнирных зрителей любимой Рейневана. Если собрался весь город, может, и она здесь?
     - А что Адели, - слез с коня Рейневан, - делать в такой компании? Напоминаю: ее здесь держат в заточении. А арестантов на турниры не приглашают.
     - Оно, конечно, так, но что мешает проверить? Рейневан пожал плечами.
     - Ну, пошли дальше.
     Пришлось идти осторожно, чтобы не вляпаться в кучу. Окрестные рощицы превратились, как и при каждом турнире, в общественное отхожее место. Зембицы насчитывали около пяти тысяч жителей, турнир мог привлечь не только горожан, но и гостей, что в сумме было приблизительно что-нибудь около пяти с половиной тысяч человек. Похоже, каждый из них побывал в кустах по меньшей мере дважды, чтобы облегчиться, освободиться от накопившейся влаги и выбросить недоеденный бублик. Смердило так, что аж глаза слезились. Было ясно - это не первый день турнира.
     Запели трубы, толпа опять завопила в один голос. На сей раз Рейневан с друзьями были уже настолько близко, чтобы сначала услышать треск ломающихся копий и грохот столкновения очередных соперников.
     - Видный турнир, - оценил Самсон Медок. - Видный и богатый.
     - Как всегда у князя Яна.
     Мимо них прошел крепкий паренек, сопровождающий в кусты пригожую, румяную и огненную красавицу. Рейневан с симпатией взглянул на пару, всей душой желая им отыскать местечко поуютнее и по возможности свободное от ароматящих куч человеческого дерьма. Мысли его немного замутила настырная картинка того, чем сейчас парочка занимается в кустах, в промежности приятно защекотало. "Ничего, - подумал он, - ничего. Меня от подобных радостей с Аделью тоже отделяют лишь минуты".
     - Туда. - Шарлей со свойственным ему чутьем повел их меж домиками кузнецов и оружейников. - Привяжите лошадей здесь к изгороди. И пошли сюда, тут свободнее.
     - Попытаемся подойти поближе к трибуне, - сказал Рейневан. - Если Адель здесь, то...
     Его слова заглушили фанфары.
     - Aux honneurs, seigneurs chevaliers el escuiers!  - громко крикнул маршал герольдов, когда фанфары умолкли. - Aux honneurs! Aux honneurs!
     Девизом князя Яна была современность. И европейскость. Выделяясь в этом даже среди силезских Пястов, зембицкий князь маялся комплексом провинциала оттого, что его княжество лежит на перифериях цивилизации и культуры, на рубеже, за которым уже нет ничего, только Польша и Литва. Князь тяжело это переживал и прямо-таки болезненно тянулся к Европе. Для окружающих это порой бывало весьма обременительно.
     - Aux honneurs! - кричал по-европейски маршал герольдов, одетый в желтый табарт  с большим черным пястовским орлом. - Aux honneurs! Laissez les aller!
     Разумеется, маршал, старый добрый немецкий Marschall, у князя Яна именовался по-европейски Roy d'armes , ему помогали герольды - европейские персевансы, а гонки с копьями через ограду, старый добрый Stechen uber Schrnken, назывались культурно и европейско: la juste.
     Рыцари вложили копья в токи  и с грохотом копыт бросились вдоль барьера. Один, судя по девизам на попоне, изображающим вершину горы над красно-серебряной шашечницей, был из рода Гобергов. Второй был поляком, о чем свидетельствовал герб Елита на щите и козел в гербе модно зарешеченного турнирного шлема.
     Европейский турнир князя Яна привлекал множество гостей и из Силезии, и из зарубежья. Пространство между изгородями и специально огороженную площадь заполняли сказочно расцвеченные рыцари и гермки, в том числе представители самых видных силезских родов. На щитах, конских попонах, лентнерах и вапенроках красовались оленьи рога Биберштайнов, бараньи головы Хаугвицей, золотые пряжки Зедлицей, турьи головы Цеттрицев, шашечницы Боршнитцев, скрещенные ключи Эхтерицев, рыбы Сейдлицев, болты Бользов и карточные буби Квасов. Словно этого было недостаточно, там и тут виднелись чешские и моравские эмблемы и девизы - остжевья панов из Липы и Лихтенбурга, одживонсы  панов из Краваржа, Дубе и Бехини, багры Мировских, лилии Эвольских. Не было недостатка и в поляках - Староконей, Авданьцев, Долив, Ястжембцев и Лодзьцев.
     Поддерживаемые могучими руками Самсона Медка Рейневан и Шарлей взобрались на угол, а потом на крышу дома кузнеца. Оттуда Рейневан внимательно исследовал уже близко расположенную трибуну. Начал с конца, с менее значительных личностей. Это была ошибка.
     - О Господи! - очень громко вздохнул он. - Там Адель. Там, клянусь душой. На трибуне!
     - Которая?
     - Та, что в зеленом платье... Под балдахином... Рядом...
     - Рядом с самим князем Яном, - не упустил возможности Шарлей. - И верно, красавица. Ну что ж, Рейневан, поздравляю с отменным вкусом. Поздравить со знанием женской души не могу. Подтверждается, ох подтверждается мое мнение. Напрасно мы ввязались в зембицкую одиссею.
     - Это не так, - сам себя заверил Рейневан. - Это не может быть так... Она... Она... узница.
     - Чья, давай подумаем? - Шарлей прикрыл глаза ладонью. - Рядом с князем сидит Ян фон Биберштайн, владелец замка Столец. За Биберштайном - незнакомая мне дама в годах.
     - Эвфемия, старшая сестра князя, - узнал Рейневан. - За ней... Неужто Болько Волошек?
     - Наследник Глогувки, сын опольского князя. - Шарлей, как обычно, оказался на высоте. - Рядом с Волошеком сидит клодский староста, господин Пута из Частоловиц с женой Анной из Колдицев. Дальше сидят Кильян Хаугвиц и его супруга Людгарда, затем - старый Герман Цеттриц, дальше Янко из Хотемиц, владелец замка Ксенж. Он как раз встает и аплодирует Гоче Шаффу из Грайфенштайна. Пожалуй, с женой. Рядом с ней сидит Миколай Зейдлиц из Альтенау, одмуховский староста, около него Гунцель Свинка из Свин, далее кто-то с тремя рыбами на красном поле, а значит, Зейдлиц или Кужбах. А с другой стороны вижу Оттона фон Боршнитца, дальше кого-то из Бишофштайнов, затем Бертольда Апольду, чесника из Шенау. Потом идут Лотар Герсдорф и Хартунг фон Клюке - оба лужичане. На нижней скамье сидят, если мне зрение не изменяет, Борута из Венцемежиц и Секиль Рейхенбах, хозяин Тепловод... Нет, Рейневан, я не вижу никого, кто мог бы походить на стражника твоей Адели.
     - Там дальше, - воскликнул Рейневан, - сидит Тристрам ф