ических  сплетнях,  которыми  была  окружена  его
жизнь. О людишках, которые дохли, как мухи, от  его  картин.  И  секрет  его
красок, который был утерян навсегда... А может быть, он добавлял в их состав
какие-то травы? Какие-то вещества, о которых знал только  он?  Что-то  вроде
растительных ядов... Ты как думаешь? - Снегирь подмигнул мне.
   - Я... Я не знаю...
   - И никто не знает. Это всего лишь мое предположение, Кэт.  Иначе  смерть
его заказчиков не объяснить никак...
   - И ты...
   -  Я  попробовал  пойти  по  его  следам.  Только  у  меня  были   другие
сильнодействующие средства.
   Снегирь спрыгнул со стола и подошел к своим банкам  с  плотно  притертыми
крышками. Банкам, которые  он  привез  когда-то  из  обожаемой  им  Мексики.
Снегирь постучал согнутым пальцем по  их  стеклянным  и  глиняным  бокам.  И
принялся перечислять.
   - Трава злого Христа... Трава бога  смерти  Миктлантекутли...  Трава  еще
одного бога преисподней - Тлальтекутли. Ацтеки ушли,  потому  что  узнали  о
смерти все... А когда ты знаешь о  смерти  все,  становится  скучно  жить...
Правда, Кэт...
   - Так ты...
   - Ну конечно... Я жрал маис и тортильи,  я  заливался  пульке  ... И ползал в горах, сельве и этих  клятых
тропических лесах... Я узнал такое... ты даже не можешь представить  себе...
Я такое ощутил... Ни один хилый азиатский  наркотик  с  этим  не  сравнится,
Кэт... Я уеду в Мексику и очень скоро.
   - А как же Париж и Барселона? - тихо спросила я.
   - А ты сможешь полететь со мной в Париж, после того, что написала на полу
эта набитая дура?..
   Снегирь не стал выслушивать мой ответ,  его  совсем  не  интересовал  мой
ответ. Он приоткрыл одну из баночек и мечтательно раздул ноздри.
   - Трава злого Христа.  Отличная  вещь,  если  правильно  приготовить.  Не
хочешь нюхнуть?..
   - Что-то не горю желанием.
   - Возьми, - он протянул банку мне. - Ты же хотела все знать...
   Стараясь сдержать бьющееся в горле сердце,  я  взяла  банку:  скукоженные
черные листья, напоминающие шкурки ящериц, и слабый запах миндаля.
   - Они не опасны, Кэт... Пока не опасны... Но стоит только  смешать  их  в
определенных пропорциях и приготовить экстракт... Я убил на это четыре года.
Я  добивался  разных  эффектов.  А  потом  в  десятки  раз  увеличивал  дозы
компонентов...
   Так вот  чем  занимался  Снегирь  в  своей  мастерской,  когда  не  писал
обнаженку, сухие цветы и зимние пейзажи... Так  вот  откуда  эти  постоянные
мертволицые латиносы... Я сжала спинку кресла  так,  что  побелели  костяшки
пальцев.
   - Ты боишься? - ласково спросил Снегирь. - Ты  все  еще  готова  идти  до
конца, Кэт?
   - Конечно, - я поборола тошноту и позволила себе улыбнуться Лаврухе.
   - Этот  старый  хрыч,  Аркадий  Аркадьевич  Гольтман,  пригласил  меня  в
феврале. Ванькина наводка, он обожает прикидываться экспертом. Ванька  тогда
был занят, поэтому поехал я. И сразу понял, что ей цены нет,  этой  картине.
Ты ведь тоже поняла это, когда увидела ее. Тогда я  не  знал  еще,  что  это
Лукас Устрица, я только потом догадался об этом.  Когда  увидел  заколку  на
плаще Девы Марии. Старику не повезло: он был специалистом по  барокко  и  ни
черта не смыслил в Северном Возрождении... Я прокололся только  один  раз  -
если, конечно, не считать Жеки... Я ляпнул старику, что это никак не  меньше
пятнадцатого века. Старик страшно загорелся - уж больно хороша была Мария...
Ты - ты! - была хороша... Так  вот,  он  сказал,  что  сейчас  в  Питере  на
каком-то  там  симпозиуме  должен  быть  один   голландец,   специалист   по
пятнадцатому веку. Херри-бой, кто же еще... Наш пострел везде поспел.
   Херри-бой! Так вот почему в его паспорте стояла февральская виза... Какая
же я дура, черт возьми! Херри-бой был самым безобидным  персонажем  во  всей
этой истории, а я умудрилась навешать на него всех собак...
   - Можешь себе представить, если бы этот хмырь увидел Деву Марию?  Плакала
бы моя доска...
   - И ты сделал это.
   -  Точно.  Я  опробовал  свой  экстракт.  Умная  девочка.  Доза  была  не
смертельной, но старику хватило... У него было слабое сердце.
   - Но почему...
   - Почему он так прикипел к картине? Это же не просто быстро разлагающийся
на свету яд. Он вызывает очень сильные галлюцинации. - Снегирь осклабился. -
Эротического характера. Вот так-то, душа моя. Никаких порнокассет не надо.
   - И что же ты сделал?
   - Ничего.  Просто  принес  с  собой  небольшую  бутылочку.  И  смазал  ею
некоторые участки картины. Я бы сказал - интимные. Об эффекте тебе  красочно
поведал племянничек. А ты потом - мне, как соучастнику. Продолжать?
   - Конечно, - я облизнула пересохшие губы.
   - Потом наш друг Быкадоров. Это только вы, две влюбленные дуры, не знали,
чем он занимается. А мы поняли  друг  друга,  как  только  раздавили  первую
бутылку водки. А потом я написал его портрет, перед которым  ты  просиживала
часами...
   - Так это ты навел Быкадорова на коллекцию?
   - Твой покорный слуга, - Снегирь тряхнул головой и щелкнул  каблуками.  -
Он и раньше выполнял кое-какие заказы для меня. Вор он был от  бога,  что  и
говорить... А потом мы с Ванькой Бергманом...
   - И Ванька?
   - Нет, что ты... Честнейший человек, не чета нам  с  тобой.  Он  не  знал
ничего. Просто реставрировал кое-какие  доски.  Вот  и  все.  Быкадоров  эту
картину подмел. И принес ее мне в зубах. Больше ничего меня не интересовало.
   - И вы встретились у Жеки, которая сидела за городом?
   - Ну, не к тебе же было его везти. Ты-то всегда дома. При  галерее.  А  я
вообще числился в Псковской области, если ты помнишь...
   - Помню.
   - А мне, грешному, очень хотелось посмотреть, как действует моя настоечка
на здоровую мужскую особь. Кое-что подправил, кое-что прибавил. Травы  злого
Христа на пару унций больше, травы Тлальтекутли на пару унций меньше. Что из
этого получилось, ты видела сама.
   - Такты...
   - Ну да, я смазывал поверхность картины. Эффект как от эфира или  эфирных
масел, только площадь охвата гораздо более широкая.
   - Я не почувствовала никакого запаха...
   -  Это  же  ацтеки,  Кэт.  Мистическая  культура,  древние  рецепты.  Все
выветривается в течение десяти минут максимум. И концов не найдешь.  Кстати,
если бы эти лохи догадались провести экспертизу...
   - То что? - От признаний Лаврухи у меня кружилась голова.
   - То ничего бы не нашли. Сечешь поляну? Абсолютное оружие.
   - А одежда? Почему он был без одежды?
   - Сам сбросил. Я же говорю, в основе - голый эротизм.  Плюс  колоссальная
нагрузка  на  сердце.  Плюс  боязнь  открытых  пространств...   Забыл,   как
называется...
   - Агорафобия, - загробным голосом подсказала я.
   - Точно. Целый букет. Я перед тем,  как  уйти,  одежду  подобрал.  Думал,
пивка попью и через полчаса вернусь. Взгляну на дело рук своих. Так нет  же,
Жеке приспичило вернуться с дачи во  внеурочный  час.  Сидела  же  до  этого
безвылазно... Чуть в дверях не столкнулись...
   Теперь мне стало ясно, почему картина исчезла с чердака, куда спрятал  ее
мнительный Иосиф Семенович. Ее нашли, потому что ее искали. Нет, не так:  ее
нашли, потому что искали именно ее...
   - ...Потом ты прикатила. Я даже не думал, что мне так с тобой повезет.
   - Конечно, Снегирь. Я же сука. Я всегда хотела разбогатеть, а  не  сидеть
во вшивой галерее и периодически выставлять вшивых художников.
   - Не дразни меня, Кэт, - снова повторил Снегирь.
   - Но зачем ты убил его, Снегирь?
   - Видишь ли, твой хахаль Быкадоров был совсем не глуп. Он  несколько  лет
работал с антиквариатом  и  частными  коллекциями.  Он  сразу  же  определил
реальную стоимость картины. Начались склоки из-за доли. Он не  понимал,  что
эту картину нельзя так просто реализовать: ни у нас, ни за рубежом. И потом,
уж слишком он был своенравен...
   Это точно, Снегирь.
   - Сидел у кое-кого бельмом в глазу. Ты меня понимаешь, Кэт? Ты же сама от
него пострадала...
   - А Титов? Зачем ты убил  Титова?  Мы  же  получили  деньги  за  картину.
Сумасшедшую сумму... Чего ты этим добивался?
   - Денег никогда не бывает много, правда, Кэт?
   А когда он купил картину, а потом еще и ты пристроилась к нему на  правах
сестры-близнеца девушки с портрета... Вот это была настоящая удача, Кэт! Вот
это был фарт! Я уже давно пас его. Независимо от картины...
   - Ты?! Пас?
   - Ну да. Я  ведь  не  только  работал  с  Быкадоровым...  Но  и  выполнял
поручения... м-м... солидных людей. Деликатного свойства.
   - В морду эфиром?
   - Не утрируй, Кэт. Словом, мне намекнули...
   - Чтобы ты убрал его.
   - Скажем так, подсадил его сердчишко. К нему  было  не  подобраться.  Два
покушения - и все псу под хвост.
   - У него был  профессиональный  телохранитель,  -  я  вспомнила  Жаика  и
запоздало попросила у него прощения.
   - А у меня была ты, Кэт! Ты даже не знаешь, что  значило  для  меня  твое
приглашение на вечеринку...
   - А Херри-бой? Зачем ты приволок его?
   - Он сам напросился. Он же не мог отлипнуть  от  картины.  Он  готов  был
заложить дьяволу душу, чтобы получить ее. А в самом начале нашего знакомства
я слегка попугал его. Сказал, что лучше бы ему не заикаться о своем визите в
Россию в  феврале.  Что  его  пребывание  здесь  могут  связать  со  смертью
Гольтмана. Тогда он еще не знал об аукционе.  И  о  том,  за  сколько  купят
картину... Я обнадежил его, как хозяин  доски:  вам  лучше  не  светиться  с
первым визитом в Москву,  Херри...  Всего  лишь  пара  слов  в  разговоре  с
Ванькой. А потом он уже  не  мог  взять  свои  слова  назад...  Кто  же  мог
представить себе, что картина окажется  не  обыкновенной  доской,  а  частью
триптиха...
   - Но ты с самого начала знал, что это Лукас Устрица...
   - Догадывался. По тому впечатлению, которое он на меня произвел...
   - Ты приехал на вечеринку, - сейчас меня меньше всего интересовали  Лукас
Устрица и его триптих.
   - Ну да. С маленькой штучкой в кармане. Вернее, с двумя штучками.  Случай
был уникальный, я не мог им не воспользоваться.
   - Значит, это ты запер меня в спальне?  А  перед  этим  специально  облил
пуншем.
   - Нет, это дух Франциска Ассизского, - растянул губы в улыбке Снегирь.  -
Конечно же, это я, душа моя...
   - А потом ты отправился в кабинет...
   - Голландец уже благополучно выкатился оттуда, Кэт.
   - И сделал все это. Натер картину своей смесью.
   - Помещение должно быть максимально замкнутым. Иначе нужного  эффекта  не
добиться. У Жеки  пришлось  предварительно  закрыть  форточку.  А  у  Титова
пришлось отключить...
   - ...кондиционер! - выдохнула я. -  Вот  почему  в  кабинете  была  такая
тишина... А потом ты нашел Титова и сказал, что я жду его в кабинете. И  что
ему нужно шевелить булками...
   - Ну что ты, Кэт,  я  был  гораздо  более  почтителен.  И  гораздо  более
убедителен в своих доводах, чем ты сейчас. Хотя у меня  было  не  так  много
времени.
   - Десять минут.
   - Тринадцать. Я слегка подправил химический состав.
   - Ты сильно рисковал, Снегирь, - я покачала головой.
   -  Ну,  какой  воспитанный  человек  полез  бы  в  кабинет  хозяина   без
приглашения? Тем более что все уже полюбовались красотами "Всадников".
   - Жека...
   - Да, - Снегирь опустил голову. -  К  сожалению.  Черт  ее  понес  в  эту
сторону. Я ведь не видел ее. Потом  она  сама  сказала  мне,  что  несколько
секунд наблюдала, как я орудую возле картины. Тогда  она  не  придала  этому
особого значения. И только потом, когда стало известно о смерти Титова...
   - Я знаю, - теперь все его спокойные слова впивались в меня, как иглы.  -
Можешь не продолжать. Что было потом?
   - Потом Титов вошел в кабинет. Все остальное ты знаешь.
   - Ты получил свои деньги, Снегирь? Все деньги?
   - Я собираюсь в Мексику, старуха. Это о чем-то говорит  тебе?  -  Снегирь
подошел ко мне и приподнял мягкими пальцами мой подбородок. - А жаль. Мы  бы
могли съездить в Барселону - ты, я и дети... Жека  изгадила  всю  малину.  И
мне, и тебе, Кэт. Я вытащил ее на Васильевский,  я  пытался  договориться  с
ней, но она сказала, что я убийца. И что я  убил  не  только  Титова,  но  и
Быкадорова. И что она видела,  как  я  готовил  это  убийство,  -  она  сама
почувствовала легкие  признаки  недомогания,  хотя  находилась  в  коридоре,
достаточно далеко от картины.  Она  сказала,  что  не  сможет  жить  с  этим
знанием. Что же мне оставалось делать, Кэт? Я не хотел крови, я не был готов
к ней, но что же мне оставалось делать? Теперь ты прошла весь путь до конца?
   - Подожди. - Снегирь выговорился, и я  перестала  представлять  для  него
всякий интерес. - Подожди... Но зачем ты повез ее тело в Купчино?  Ты  снова
рисковал, Снегирь...
   -  А  что  оставалось  делать?  Ты  хотела,  чтобы  ее  тело   нашли   на
Васильевском? Возле твоего дома, от которого есть только три ключа? Тогда бы
они  нагрянули  к  тебе  гораздо  быстрее.  И  сразу  же  обнаружили   Жекин
автограф... А так об этом знаешь только ты,  -  он  испытующе  посмотрел  на
меня. - Ведь об этом знаешь только ты, правда?
   - Конечно. Мы же соучастники, Снегирь...
   Лавруха подошел ко мне и приложил ко лбу ледяные губы. Ни один поцелуй ни
одного мужчины не был таким ужасным.
   - Мы соучастники, да...
   - Но как ты сам оставался жив? Если все остальные умирали? Как?
   - Выпьем, Кэт, - Снегирь разлил по бокалам выдохшееся шампанское. -  Твое
здоровье.
   - Твое здоровье, Снегирь...
   - А насчет того, как я остался жив... - Снегирь прошелся  по  мастерской,
подошел к двери и повернул ключ в замке. - Тебе не холодно, Кэт?
   Я машинально повернула голову к окну: форточка была закрыта.
   -  Есть  такая  маленькая   штучка,   которая   называется   многослойный
респиратор. Импортная вещь. Абсолютная гарантия. Умещается в кармане. Сейчас
продемонстрирую.
   Он  двинулся  в  угол,  туда,  где  раньше  стоял  портрет  Быкадорова  -
лже-Себастьяна. Теперь там устроился недописанный Адик Ованесов. Я неотрывно
следила за Снегирем: его руки сомкнулись на затылке, и он обернулся ко  мне.
Теперь  на  его  лице  красовался  маленький  изящный  респиратор.   Снегирь
приподнял его и почесал переносицу.
   - Именно в таком виде я и предстал перед  Жекой,  как  она  утверждала...
Тогда еще она не знала об  убийстве  ничего.  Тогда  еще  не  было  никакого
убийства. Мне жаль, Кэт.
   Снегирь снова натянул респиратор на лицо, молниеносно вытащил из  кармана
плоский пузырек, отвинтил пробку и плеснул тягучую жидкость на портрет Адика
Ованесова.
   Холод пронзил меня до  самого  нутра,  а  потом  понизу  живота  растекся
расплавленный металл... Он прав, как все просто, он прав,  но  почему  нечем
дышать... Черта с два, Снегирь, ты еще не знаешь,  что  в  кармане  курточки
Катьки-младшей лежит листок с двумя абзацами... текста...  я...  написала...
они придут и увидят... Динка достанет его...  или  кто-то...  кто-то  еще...
Кто-то похожий на Быкадорова, которого я любила,  на  Леху,  которого  я  не
любила, на... Марича... которого я хотела...  полюбить...  я  любила  бы  их
всех...
   Все. только зачем этот звук... стекло, разбитое стекло. И Жаик  в  кольце
мороза, в кольце огня.
   Жаик... самый красивый казах... да...
   Эпилог
   Нидерланды. Зима 1999 года
   - Я очень виновата  перед  ним,  Херри.  И  перед  вами...  Какие  только
бредовые мысли не приходили мне в голову. Я подозревала вас всех. А Жаик, он
спас меня в тот вечер. Разбил окно и спас. Он подозревал Снегиря,  он  ходил
вокруг него кругами. И тоже вел самостоятельное  расследование.  Но  гораздо
более профессионально, чем я. Но к развязке я успела первой...
   - Вы удивительная, Катрин, - Херри-бой поднял  очки  на  лоб  и  заморгал
круглыми, как у птицы, глазами. - Вы столько сделали для острова. Вы вернули
Голландии Лукаса Устрицу. Голландии и всему миру...
   Мы с Херри стояли у музея. Купол по-прежнему матово поблескивал. Он парил
в низком небе. А я... Я была счастлива. Или почти счастлива.
   - Ну, показывайте ваше чудо, Херри, - я поправила ему очки и рассмеялась.
   - Осторожно, Катрин. Ваш жених будет ревновать. А я  -  питать  напрасные
иллюзии.
   - Ничего. Он войдет в положение... Сколько было работ в тайнике, Херри?
   - Пятнадцать. И правая створка триптиха. Вы еще не видели ее. И не видели
весь триптих целиком.
   Он толкнул дверь музея, и  я  снова  оказалась  среди  старых  рукописей,
гравюр и окостеневших от времени страниц. И все же  это  был  совсем  другой
зал. Его стены дышали,  они  до  краев  были  заполнены  жизнью  никогда  не
виденных  мною  людей:  владелец  рыбной  лавки  Рогир  Лонгтерен   оказался
одноглазым  пройдохой,  а  его  сын  Иос  -   юным   красавчиком   с   самым
восхитительным шрамом, который я когда-либо видела: нежная веточка  вереска,
да и только... В зале стоял  слабый  чарующий  запах  свежей  рыбы  -  Лукас
оказался замечательным мастером натюрморта: в рыбьих хвостах застыло небо  и
крыши Мертвого города, а в глазах угрей так легко было  различить  стриженые
макушки детей... Краски совсем не потускнели со временем, они лишь оказались
присыпанными золотистой золой веков. Мертвый город ожил, стоит открыть дверь
- и он войдет в тебя, как  входит  ребенок  с  мороза,  как  входит  в  тело
влюбленной женщины влюбленный  мужчина...  Херри-бой  мягко  коснулся  моего
локтя. - Идемте, Катрин. Триптих ждет вас...И я снова вошла в белый зал, где
под толстым стеклом хранился триптих. Теперь он был собран полностью. Теперь
все стало на свои места. Последняя, правая створка уравновесила первые  две:
скованный Зверь на самом краешке бездны и Новый Иерусалим,  ослепительный  и
тихий,  так  похожий  на  любой  маленький  голландский   городишко.   Новый
Иерусалим, утопающий в снегах и облаках...
   Он укротил Зверя,  Лукас  Устрица,  он  укротил  его  одним  лишь  робким
прикосновением кисти. Он действительно мостил дорогу. Но совсем не зверю.  А
богу, вознесшемуся над триптихом...
   - Вы плачете, Катрин?
   - Нет... Но сегодня... Можно я приду сюда завтра? I Одна?
   - Завтра Рождество, Катрин. Я ведь пригласил вас на Рождество. Вас и вашу
семью... Они такие милые, Катрин...
   - Да...
   - Хотите, я покажу вам самого Лукаса?  Херри-бой  взял  меня  за  руку  и
подвел к триптиху. Молодой человек с  аскетичными  чертами  лица  и  горькой
складкой у губ. Небесный, счастливо избежавший  страстей  ландшафт,  гладкий
подбородок, в котором может  затеряться  целый  сонм  ангелов,  и  прикрытые
глаза. В руках молодой человек держал кисть.
   - Святой Лука, рисующий Деву Марию. Это и есть Лукас Устрица, Катрин...

***

   Мы вышли из музея и спустились вниз по улице, к причалу.
   - Почему он спрятал картины, Херри?
   - Может быть, чувствовал свою вину за смерти, к которым не был причастен.
Я еще не до конца расшифровал рукопись... Все дело в составе красок, Катрин.
Он использовал  какие-то  растительные  экстракты,  которые  при  длительном
хранении оказывали влияние на здоровье людей. Со временем  он  и  сам  понял
это, но не мог удержаться от рисования, ведь эти краски,  ложась  на  доски,
давали такой удивительный эффект.
   - Если бы вы знали, как мне это знакомо, Херри...
   - Простите, Катрин. Я не хотел напоминать... Перед последним  наводнением
он решился. Можно сказать, что он покончил с собой,  когда  решил  разделить
участь жителей города... Он не мог писать этими красками  дальше.  Но  и  не
писать он не мог. Он спрятал картины в  большой  кованый  сундук  и  оставил
послание, зашифрованное в левой створке. Он надеялся, что  со  временем  его
картины перестанут быть опасными для людей.
   - Но как... Как до нас дошли левая створка и центральная часть?  И  каким
образом они оказались за пределами Мертвого города?
   - Лукас не мог оставить нам ключа, он сам  позаботился  об  этом.  В  тот
вечер город покинул только один человек, вы знаете его  -  это  был  Хендрик
Артенсен. Он, заклятый враг  Лукаса,  сам  не  зная  того,  уве