истолз". Херри-бой начал приставать к  невесте
еще на прогулочном катере, он  мечтал  добраться  до  острова  и  под  сенью
староголландских избушек залезть к  своей  девочке  в  шелковые  бикини.  Но
вместо этого увидел картину. И все рухнуло.
   Бедная невеста.
   - Я устроился здесь. Сначала рабочим. Следил за состоянием домов,  держал
их в порядке. А потом, когда умер директор Музея Лукаса Устрицы,  занял  его
место.
   - Надеюсь, смерть директора...
   - О нет! Он долго болел. У него был рак желудка... Я здесь уже пятнадцать
лет.
   - А ваша невеста?
   - Я говорил вам. Мы расстались. Она не захотела... Она не поняла меня.
   Хотела бы я видеть дуру, которая бы поняла!..
   - И вот теперь появились вы, Катрин. Интересно, в каком контексте он меня
рассматривает?
   - Вы появились вместе со "Всадниками"... Это знак. Вот это -  тоже  знак.
Самый важный.
   Херри-бой снова углубился в совмещенные фотографии.
   - Смотрите, Катрин. Две части триптиха имеют художественную ценность сами
по себе. Но если их совместить... Обратите  внимание  на  пейзаж  на  заднем
плане.
   Я послушно уставилась на пейзаж, но так  ничего  в  нем  и  не  заметила.
Произвольные  линии  разверзшихся  океанов  и  сломанные  горные  цепи  были
прописаны не так тщательно, как основные фигуры композиции. На Зверя  и  его
свиту я пыталась не обращать внимания - несмотря на  то  что  я  скептически
относилась к откровениям Херри, картина вызывала у меня смутный страх.
   - Я ничего не вижу, Херри! И что именно я должна увидеть?
   Он бросился к своему столу, уронил на ходу  стопку  каких-то  журналов  и
выволок на свет божий лупу.
   - Вот. Так вам будет понятнее. Поверхность фотографии приблизилась, стала
даже различима крупнозернистая печать.
   - Я пытался делать фотографии с максимально возможным разрешением.  Затем
очистил изображение на компьютере и прогнал его через принтер.
   - Очень мило получилось.
   - Вы смотрите невнимательно. Некоторые линии центральной  и  левой  части
совпадают на стыках. Я хочу, чтобы вы их рассмотрели.
   Наконец-то я  поняла  задачу.  И  принялась  добросовестно  рассматривать
стыки. Сначала я делала это только из вежливости,  но  потом  до  меня  стал
доходить смысл сказанного Херри. Прихотливые изгибы у кромок фотографий,  не
имевшие никакого смысла сами по себе, неожиданно стали складываться в  некую
цельную картину, в некое подобие плана.
   - Вы видите, Катрин? - шепотом спросил у меня Херри. - Теперь вы видите?
   - Подождите, Херри... Вы хотите сказать, что здесь спрятан...
   - Все эти линии на что-то указывают. На что-то, что  человек,  обладающий
достаточной информацией, может найти... Это и есть тот  ключ,  о  котором  я
говорил, Катрин.
   Все сказанное Херри сильно смахивало на правду, но я не  торопилась  этой
правдой  воспользоваться.  Сейчас  мне,  как  человеку  здравому,   придется
разочаровать его.
   - Даже если вы правы, мы все равно ничего не найдем.
   - Почему? - обиделся он.
   - Потому что не обладаем полнотой информации. Только частью ее, Херри. Не
забывайте, что у нас нет третьей доски.
   Я сказала это совсем не случайно: с противоположной  стороны  центральной
фотографии, в том месте, где должна была  находиться  гипотетическая  третья
створка, тоже был размещен совершенно произвольный пейзаж. Ему было тесно  в
центральной доске, и он явно уходил за ее пределы.
   - Я говорил...  Я  был  уверен,  что...  как  это  по-русски?  ...вы  все
схватите... И на ходу порвете подметки.
   - У этого выражения совсем другой смысл, Херри, -  досадливо  отмахнулась
я. - А может быть, он не успел дописать этот триптих?
   - Исключено, Катрин. По  свидетельству  Хендрика  Артенсена,  алтарь  был
полностью закончен. Лукасу оставалось только выставить его...
   Но я уже не слушала Херри: я углубилась в  изучение  фотографий.  Скопище
коленопреклоненных перед Зверем грешников в  складках  гор,  отвратительного
вида монстры, исподтишка вползающие в них, -  фантазии  Лукаса  Устрицы  мог
позавидовать сам Босх, общепризнанный  мастер  триллеров  раннего  Северного
Возрождения. Одного из грешников в тиаре римского папы терзал целый  выводок
крошечных полулюдей-полускорпионов: фрагмент был таким экспрессивным, что  я
не могла оторвать от него взгляда.  Ничего  сверхъестественного  в  этом  не
было: с тем же успехом  можно  было  рассматривать  любой  другой  фрагмент.
Почему же я остановилась на нем?
   Линии горных цепей и океанских приливов, вывороченные  с  корнем  деревья
по-прежнему назойливо складывались в некое подобие плана;  сами  не  имевшие
прямых углов, они неожиданно сложились в довольно правильный прямоугольник.
   Но ничего, кроме контуров, в них не было.
   - Оно не может быть лишенным смысла, это изображение, - зашептал  мне  на
ухо близко придвинувшийся Херри-бой. - Вы согласны, Катрин?
   - Даже если предположить, что мы имеем дело с каким-то планом...
   - Ну наконец-то! Вы тоже поверили...
   - Даже если предположить это, мы не знаем, к чему он относится и что  это
такое на самом деле. Периметр комнаты? Периметр дома? Периметр города...
   - В этой местности  города  никогда  не  строились  по  периметру...  Они
подчинялись только береговой линии. Линии дамб и дюн.
   - Ценное замечание. Значит, город отпадает. Но это все  равно  не  решает
задачи. И с чего вы взяли, что этот план...  Будем  называть  его  планом...
Относится именно к Мертвому городу Остреа?
   - Я не знаю... Но я хочу верить. Мертвый город был  последним  прибежищем
Устрицы. Был последней его мастерской... Дайте мне ключ, Катрин! Вы  найдете
его, я уверен.
   Увлеченная изучением фотографий,  я  все-таки  ослабила  бдительность,  я
позволила  сумасшедшему  Херри-бою  приблизиться  ко  мне.  Лицо  голландца,
умоляющее и  грозное  одновременно,  нависло  надо  мной.  Он  ухватил  меня
пальцами за подбородок, и я вдруг почувствовала  необыкновенную  легкость  и
пустоту внутри. Еще мгновение - и он меня поцелует...
   Дыхание  Херри-боя  стало  прерывистым,  губы  раздвинулись,  и  за  ними
открылась гряда белых, влажно поблескивающих зубов. От его волос пахло всеми
старинными  рукописями  сразу,  -  полусгоревшим  сафьяновым  жизнеописанием
Лукаса Устрицы, никогда не  виденными  мной  записками  Хендрика  Артенсена,
хранилищами Роттердамского и Утрехтского университетов. И  даже  факультетом
естественных наук, где так и не доучился Ламберт-Херри Якобе.
   Сейчас он меня поцелует.
   Сейчас.
   Я закрыла глаза. И ничего не произошло.
   - Дайте мне ключ, Катрин, - снова сказал он.
   И магия его волос,  магия  светлых  глаз  за  стеклами  очков  тотчас  же
разрушилась. В очередной раз я почувствовала себя жестоко обманутой. Что  за
непруха в самом деле, что за дрянное лето и огрызок осени, в  которых  я  не
представляю для мужиков самостоятельной  ценности.  И  Леха  Титов,  и  даже
жалкий Херри-бой воспринимают меня  как  средство,  как  багет  для  картины
Лукаса, как декоративную деталь! Ни с чем подобным я  еще  не  сталкивалась.
Даже насквозь лживый Быкадоров был со мной не в пример искреннее...
   - Дайте мне ключ... Исполните предназначение, Катрин!..
   Опять началось.
   - Какое предназначение, Херри?
   - Вы знаете.
   - С какой стати я должна что-то найти? Я даже  не  знаю,  где  искать.  И
самое главное - что... Пальцы Херри разжались.
   - Я смотрю на  эти  фотографии  с  утра  до  вечера.  Я  потерял  чувство
реальности. Я уже почти не воспринимаю их. А вы - вы видите это впервые. Вам
должно повезти. Новичкам везет даже на бегах...
   Но я уже не слушала Херри-боя. Этот остров в Северном море -  он  странно
действовал на меня. Все здесь было  наполнено  тайными  и  явными  смыслами,
дурацкими на первый взгляд совпадениями, которые вовсе не казались такими уж
дурацкими. Вот и сейчас - за совсем короткое время Херри-бой выел мне  плешь
мифическим ключом...
   ...и я, обозленная и обалдевшая, вдруг  увидела  нечто.  Нечто,  что  так
подходило к ключу.
   Замок.
   Сначала я даже не придала этому  значения  и  лишь  несколькими  минутами
позже сообразила, что возможное решение может быть совсем рядом. Недаром  же
я так уцепилась за сцену экзекуции римского папы скорпионами.
   Неожиданно мелькнувшая в самой подкорке мысль заставила меня вглядеться в
нее пристальнее: рот старика  в  тиаре,  измученного  демонами,  был  широко
открыт и подозрительно смахивал на замочную скважину: в самом примитивном ее
воплощении. Кроваво-красные губы придавали ей налет изысканности  и  уводили
от основного смысла. И все же, все же...
   Оторвав взгляд от старика, я сосредоточилась на полулюдях-полускорпионах:
уж очень активно их хвосты задевали лицо тиароносца.
   Порнография  ближнего  боя,  сказал  бы  Быкадоров.  Именно  этой,  почти
непристойной  сцене  выражение  подходило  больше  всего.  Я  примеряла  его
исключительно к любовным играм, но только теперь поняла его истинный смысл.
   Скорпионьи хвосты сплетались в каком-то причудливом танце,  они  ритмично
чередовались друг с другом, они были так осмысленны...
   - У вас есть бумага, Херри? - глупо спросила я.
   - Конечно, - он насторожился.
   - Дайте, пожалуйста...
   - Вы что-то увидели? - Херри-бой  с  сумасшедшей  надеждой  посмотрел  на
меня.
   - Еще не знаю. Дайте бумагу и ручку.
   Херри метнулся к столу, стопки статей и каких-то  документов  полетели  в
разные стороны. Он вернулся через  секунду  и  с  готовностью  протянул  мне
канцелярские принадлежности. Я улеглась  прямо  на  фотографии  и  принялась
переносить танец скорпионьих хвостов на глянцевую бумагу.  Получилось  очень
похоже, недаром  же  я  когда-то  окончила  художественную  школу.  Но,  как
оказалось, не обладала и миллионной долей таланта Устрицы.
   Старательная копия сразу же потеряла смысл: всего  лишь  натуралистически
изображенные членистоногие класса паукообразных.
   - Ну? - выдохнул Херри-бой, пристально следя за моими манипуляциями.
   - Ваш чертов художник, он действительно гений, - сквозь зубы процедила я.
Херри-бой самодовольно улыбнулся.
   Мои собственные скорпионьи хвосты выглядели отталкивающе, в них  не  было
очарования расплаты за порок, и я решила  избавиться  от  особенно  вопиющих
натуралистических деталей. Подавив в себе страсть к художественной копии,  я
взяла новый лист бумаги. Он совсем не  хотел,  чтобы  его  повторяли,  Лукас
Устрица, он разогнал всех своих учеников. Но он не знал, что уже после  него
будет барокко, рококо и классицизм.  Он  понятия  не  имел  о  модернизме  и
постмодернизме...
   Поэтому - никаких излишеств и никакой отсебятины.
   Я схематично нарисовала все те же скорпионьи хвосты  -  теперь  это  были
совершенно простые линии: несколько штрихов, которые неожиданно сложились  в
некое подобие  вензеля.  Я  упростила  схему  еще  раз,  отбросив,  как  мне
показалось, ненужные движения.  Вверх-вниз,  вперед-назад,  вправо-влево.  И
кружок посередине - вместо изогнувшегося дугой и готового ужалить хвоста.
   Нет, это были не буквы - это было их слабое подобие. Я  выбрала  наиболее
характерные, наиболее похожие на буквы штрихи.  После  нескольких  неудачных
комбинаций они сложились в совершенно бессмысленное слово. TOLLE.
   Я скомкала листок и отбросила его в сторону. Энтузиазм  покинул  меня,  а
наивные усилия найти то, чего нет, казались теперь смешными.
   - Ну что, Катрин? - осторожно спросил Херри-бой.
   - Ничего. Мне показалось... Но я  ошиблась,  Херри.  Поддалась  массовому
психозу. Вы сами виноваты.
   Херри-бой  взял  смятый  листок,  аккуратно  расправил  его  и   принялся
рассматривать. Слишком долго он в него  пялился  -  так  показалось  мне,  -
слишком долго, чтобы не решить загадку.
   - Вы... - голос его прервался, и он посмотрел на меня. - Вы сделали  это,
Катрин. Вы разгадали то, над чем я бился все последнее время.
   В невидящих глазах Херри-боя стояли слезы, он страшно побледнел -  совсем
как папа, бичуемый хвостами.
   - Вы смеетесь, Херри.
   - Нисколько. Вы знаете, что такое "Tolle"?
   - Понятия не имею.
   - Это латынь. А слово "Tolle" переводится как "Возьми"!
   - Ну да! - меня прошиб мелкий пот.
   - А теперь самое главное, - он снова вцепился в рукава моего  свитера.  -
Что я должен взять, Катрин? Что именно?! И где?
   Я пожала плечами.
   - Ну откуда же я знаю...
   - Вы знаете, Катрин. Вы должны знать.
   - Почему?
   - А почему вы вообще выбрали этот фрагмент? Только на  центральной  доске
таких деталей около семидесяти семи...
   - Что вы говорите!
   - Я могу воспроизвести их, я чувствую каждый...
   - Значит, не очень чувствуете, - не удержалась я, но Херри-бой  пропустил
мою колкость мимо ушей.
   - Вспомните, почему вы остановились именно на саранче?
   Хороший вопрос.
   - На какой саранче? Здесь же скорпионы, если зрение мне не изменяет....
   - Катрин! Для этого нужно хоть  немного  знать  Книгу  откровений.  Пятая
труба ангела возвещает о начале падения в  бездну.  А  саранча  нападает  на
каждого, кто не отмечен божьей печатью. В живописи ее изображения  различны,
Лукас ван Остреа прибег к такому ее воплощению...
   - Скорпионы?
   - Да. Почему вы выбрали их?
   - Да нет, не их. Все дело в папе, в его тиаре и в его лице.
   - А что в них особенного?
   Да, Херри-бой, ты совсем оторвался от реальности, если уж считаешь, что в
лице человека, пропитанного скорпионьим ядом, нет ничего особенного...
   - Вы достали меня бреднями о ключе, Херри... И мне пришлось напрячься...
   - Вы знаете, где он?
   - Нет. Где ключ, я не знаю... Но, кажется, знаю, где  замок.  И  если  вы
действительно знаете латынь и перевели слово...
   - Я знаю латынь. И перевел слово правильно.
   - Так вот, это ваше латинское "Возьми!"  может  относиться  не  только  к
ключу, но и к замку. Смотрите.
   Я снова взяла чистый лист и нарисовала лицо папы - теперь я не заботилась
о сходстве, для меня была важна схема. В этот  раз  все  получилось  гораздо
лучше: во всяком случае, разорванный криком рот папы теперь уже окончательно
приобрел вид замочной скважины.
   - Что скажете, Херри? - самодовольно спросила я. Херри взял листок с моим
рисунком; пальцы его крупно дрожали.
   - Похоже на замок?
   - Поразительно... Поразительно, Катрин... Я знал, что вы найдете.  Вы  не
могли не найти... Я был прав... О, как я был прав... Вы посланы мне...
   - Не  говорите  чепухи,  Херри,  -  прикрикнула  я  на  экзальтированного
Херри-боя, и он немедленно заткнулся. И  снова  углубился  в  изучение  моих
бумажек.
   Я и сама  была  заинтригована.  Ведь  речь  шла  не  о  картине,  которую
следовало бояться, а всего  лишь  о  головоломке,  которую  необходимо  было
разгадать. И не такой уж трудной она оказалась.
   - Я не понимаю только одного. Почему вы  сами  не  додумались  до  этого,
Херри?
   - Я ждал вас. Мне нужны были вы, - совершенно серьезно сказал Херри-бой.
   - Ладно, раз уж пошла такая пьянка... Не будем отвлекаться.
   Я деловито собрала уже  изрисованные  листы.  Теперь  нужен  еще  один  -
обобщающий - лист. Следуя все той же схеме, я аккуратно  перенесла  на  него
рот  -  замочную  скважину,  затейливый  вензелек  с  латинскими  буквами  и
поместила это все в центр листа. Теперь оставалось скопировать линии с  двух
досок, и план готов.
   Это действительно был план; но прямоугольник оказался не один (как  мы  с
Херри решили в самом начале).
   Два. Два прямоугольника, поставленные друг на  друга.  Вензелек  оказался
прилепленным сбоку. Закончив работу, я отодвинула листок и  некоторое  время
любовалась делом рук своих.
   - По-моему, здорово, Херри. Держите ваш план.  Это  то,  что  вы  хотели?
Теперь я могу быть свободна?
   Я спросила это просто так, но Херри-бой не поддержал мой игривый тон.
   - Что значит - "свободна"? - настороженно спросил он.
   - Я выполнила свою миссию, правда?
   - А что я буду делать с этим? - беспомощно спросил Херри.
   - Ну, откуда же я  знаю?  Я  ведь  не  Кассандра.  И  даже  не  владелица
гадального салона. Спросите об этом у вашего драгоценного Лукаса Устрицы!
   - Как? - он все воспринимал совершенно серьезно, бедняга!
   - Покрутите блюдце, покапайте воском, вызовите дух, наконец.
   - Вы шутите, Катрин?
   Ну слава богу, до тебя дошло!  Даже  Пупий  Саллюстий  Муциан  соображает
быстрее... Вернее, соображал.
   - Шучу. А если говорить серьезно, я не знаю, что с  этим  делать.  Может,
ваш Лукас тоже был шутником и обожал оставлять  такие  записочки  влюбленным
девушкам... Прямо на своих бессмертных полотнах.
   Глаза Херри-боя сверкнули, и сумасшествие, все это время  цеплявшееся  за
края век голландца, рухнуло в его зрачки.
   - Вы... - тихо произнес он, -  вы  его  девушка,  Катрин.  Вы  только  не
помните этого... Прошло столько времени. Но вы обязательно вспомните...
   Спокойно, Катерина Мстиславовна!.. Голландец  окончательно  свихнулся  на
этом своем одиноком  острове.  Конечно,  у  него  бывают  ремиссии,  и  даже
длительные, особенно во время пребывания среди людей, но это дела не меняет.
Главное,  быть  спокойной.  Кажется,  ты  где-то  читала,   что   страдающим
психическими расстройствами нужно смотреть прямо в глаза. И разговаривать  с
ними ласково. И так же ласково попытаться  предложить  альтернативную  точку
зрения.
   - Увы, Херри. Я всего лишь  гражданка  России.  И  зовут  меня  Соловьева
Екатерина Мстиславовна. Я даже сообщу вам свой год  рождения,  хотя  это  не
принято. 1970-й. Тысяча девятьсот  семидесятый,  а  не  какой-нибудь  тысяча
четыреста семьдесят седьмой.
   - Тысяча четыреста  семьдесят  девятый,  -  тихо  сказал  Херри.  -  Дочь
бургомистра Катрин умерла в возрасте двадцати лет.
   - Вот видите! - преувеличенно обрадовалась я. - Так что я не гожусь.  Все
сроки вышли. Старая перечница. Старая дева.  Синий  чулок.  Извините.  Может
быть, попытаемся починить мотор? Я немного в этом разбираюсь.
   - Я не думаю, что у вас получится, - осторожно подбирая слова, сказал он.
- Это очень сложный мотор. Он несколько раз выходил из строя. И  его  чинили
только профессиональные механики.
   - Да будет вам, Херри! Я только посмотрю.
   Глаза Херри блеснули - затравленно и торжествующе одновременно.  Кажется,
я совсем забыла, что говорила ему - "нет, я не  разбираюсь  в  моторах".  Он
уличил меня, но и сам был уличен.
   - Вы же сказали, что ничего в этом не смыслите.  А  теперь  вдруг  решили
посмотреть... Это каприз, Катрин. Я не могу доверить  вам  наш  единственный
катер. Наше единственное сообщение с побережьем.
   - Хуже не будет.
   - Нет, Катрин.
   Поделом тебе, Катька, будешь знать, как не помнить, о чем  врешь.  Всегда
помни свою ложь и не попадайся - именно это я сделала бы  первой  библейской
заповедью, будь моя  воля...  Единственное  сообщение  с  берегом,  скажите,
пожалуйста!.. Интересно, как сюда доберется механик?
   - Интересно, как сюда доберется ваш механик, если этот катер -  все  ваше
богатство?
   Херри-бой поморщился: я тоже уколола его.
   - Его отвезут... Я свяжусь с берегом и скажу, что наша лодка встала.
   - Вот видите, мы ничего не теряем.
   - Вы не почините мотор, Катрин, - сказал Херри.
   И я поняла, что это не относится ни к  моим  способностям,  ни  к  умению
разбираться в технике. Нет. Он просто не даст мне сделать это.
   - Херри, это глупо. Вы не можете держать меня здесь. В  конце  концов,  я
подданная другой страны...
   - Вы воровка, Катрин, - в отчаянии бросил он. - Вы  и  ваш  приятель.  Вы
украли картину, она никогда не принадлежала вам.
   Ах ты сукин сын! Вот наконец-то и проявилось твое  свиное  рыло.  Вылезло
наружу и радостно захрюкало.
   - Интересно, кому же она принадлежала?
   - Совсем другим людям... They  dead.  Они  умерли...  Они  мертвы,  и  вы
воспользовались этим, - наши  дивные  отношения  стремительно  катились  под
откос.
   Я громко расхохоталась, хотя больше всего мне хотелось плакать.
   - Это