зато и спали спокойно. А теперь видишь как:  сегодня  в  машине,  а
завтра в гробине...
   Хорошо еще, что  я  оставила  Лаврухин  "Фольксваген"  неподалеку,  а  не
подкатила на нем к калитке. Иначе в сознании старухи сразу бы превратилась в
кандидата на "гробину".
   - А что за люди, Лариса Федоровна?
   - Ну, мне почем  знать,  Евгения-то  мне  не  докладывалась.  Черный  был
какой-то, точно помню.
   - Грузин, что  ли?  -  я  лихорадочно  принялась  вспоминать  всех  наших
знакомых восточных кровей, но,  кроме  Адика  Ованесова,  ничего  на  ум  не
пришло. Но Адик, во-первых, никогда не имел машины,  тем  более  дорогой.  А
во-вторых, никогда не имел желания заводить шашни  с  Жекой.  Ему  нравились
совсем другие женщины: большой бюст, полное отсутствие талии и  внушительный
зад ("бочки на ножках", называл их Лавруха).
   - И не грузин, Катерина. Грузинов я знаю.
   - Негр?
   - Я же сказала - черный.
   - Азербайджанец? - продолжала гадать я.
   - Вот что я тебе скажу: и тот, и не тот, - хитро прищурилась Ларфа.  -  А
больше ты из меня ни слова не вытянешь.
   - Как это - "и тот, и не тот"?
   - А вот как хочешь, так и понимай. Эти-то - милицанеры - тоже  ничего  не
поняли, но не моя забота за  ними  вместо  собаки  розыскной  бегать.  И  не
запугать меня ничем, Катерина. Я  блокаду  пережила  и  все  остальное  тоже
переживу с божьей помощью.
   Все ясно, поездка в Зеленогорск оказалась совершенно  бесполезной.  Ларфа
ничего не скажет, если даже и чаи распивала с "черным" на веранде. Но  самое
странное - почему сама Жека не сказала мне  ничего  об  этом,  так  внезапно
возникшем  романе?  Я  вдруг  подумала  о  ближайшем   пансионате,   который
ремонтировали выбритые до синевы турки; Жека любила  гулять  в  окрестностях
пансионата с детьми по вечерам  -  там  была  неплохая  детская  площадка  с
качелями, турником и маленькой  горкой.  К  тому  же  у  многих  турок  были
подержанные иномарки. В  перевернутом  и  строптивом  сознании  старухи  они
вполне могли сойти за роскошные машины. А сами турки - за черных...
   Это была совсем хлипкая догадка, но Жеке всегда  нравились  брюнеты,  чем
черт не шутит... И все же представить ее в  объятиях  какого-нибудь  потомка
Мустафы Кемаля Ататюрка   я
была  просто  не  в  состоянии.  Можно,  конечно,  заехать  в  пансионат   и
ненавязчиво побеседовать с турецкими рабочими, построить им глазки,  но  для
этого просто необходимо для начала запастись хотя бы электрошоком...
   - Ну что ж, спасибо, Лариса Федоровна, - сказала я. -  Рада  была  видеть
вас в добром здравии...
   - Врешь, поди, ну да ладно. Заезжай, если рядом будешь.
   - Обязательно, - я с облегчением поднялась со стула. Приходится признать,
что дознаватель из меня хреновый.
   - Опять врешь, - уличила меня старуха. - Чую, не свидимся больше. Да и  с
какой радости  тебе  меня  навещать,  когда  родные  племянники  раз  в  год
появляются?  Ты  вот  что,  Катерина,  там  вещички  их  остались...  Забыли
впопыхах. Они же безалаберные, что мать, что дети. Я потом все эти цацки  по
всему участку собирала... И то до конца не собрала. До сих пор, может, что и
валяется. Ты возьми их, мало ли что.
   Странно, что вещички не  подмела  ретивая  опергруппа.  Это,  безусловно,
большой прокол с их стороны.
   - А что, их еще не взяли?
   - Милицанеры-то? Так я им и дала, милицанерам. Я даже их в обман ввела, -
старуха хихикнула. - Валину комнату показала и сказала, что жили они там.  И
Евгения, и дети ее.
   Валя, старшая Ларфина сестра, умерла еще в шестьдесят первом, 12  апреля,
как раз в день космонавтики.
   С тех самых пор Ларфа терпеть не могла Гагарина и вообще косо смотрела на
исследования ближнего космоса.
   -  Как  же  вы  так,  Лариса  Федоровна?  Отказываетесь  сотрудничать  со
следствием?
   - Сказано тебе: милицанеров не люблю.  Пускай  сами  разгребаются,  а  то
привыкли на дядю надеяться...
   Я прошла на вторую половину дома - там еще совсем  недавно  жили  Жека  и
двойняшки. Жека снимала у Ларфы две крошечные комнаты и маленькую терраску -
ту самую, на которой мы со Снегирем уговаривали ее принять деньги.
   Сейчас я вспомнила об этом совсем некстати: колени у меня сразу ослабели,
и я уселась на стул посреди пустой комнаты. Несколько  детских  тряпок,  две
пары сандалий и Жекин сарафан - вот и все имущество, которое я  должна  была
забрать. Если не считать старых игрушек, сваленных  в  углу,  и  Лаврухиного
велосипеда: должно быть, Жека просто не  захотела  везти  их  в  город.  Или
решила, что заедет за ними позже.
   А теперь вместо Жеки приехала я, и мне совсем не нужны  были  игрушки.  И
сарафан, который она больше никогда не наденет.
   Никогда.
   И все же  я  добросовестно  сложила  вещи  в  стопку  и  переместилась  к
игрушкам: может быть, удастся что-то выбрать  для  малышей  и  хоть  немного
порадовать их. Несмотря на то что я накупила им продвинутые "Лего" и  прочие
мелкие игрушечные прелести, Катька до сих пор спала со старым медвежонком  с
оторванным носом, а  Лавруха-младший  принципиально  выбросил  кирпичики  от
"Лего" в мусорное ведро.
   Присев перед кучей  игрушек,  я  принялась  энергично  перетряхивать  их:
резиновая утка-пищалка с проколотым боком, такой  же  проколотый  мяч,  игра
"Зоологическое  лото",  градусник  из  набора  "Юный  доктор"  и   сломанные
наручники из полицейского набора. И крошечная засаленная  войлочная  собака.
"Made in China" - было написано на наручниках.
   Жека была так бедна, что  покупала  двойняшкам  лишь  китайские  игрушки.
Почему же она отказалась от наших денег? Может быть, если  бы  она  была  не
такой разборчивой, то с ней ничего  бы  не  случилось?  А  наручники  вполне
сгодились бы для меня и Лаврухи... Нет, Лавруха ни при чем, у него просто не
было выбора. Выбор был у меня.
   Я взяла в руки собаку. Вот что точно никогда  не  пригодится  двойняшкам:
оторванная пуговица глаза и  передняя  лапа,  которая  держится  на  честном
слове. Я уже была готова отбросить выработавшего свой ресурс пса в  сторону,
когда заметила тонкую змейку ошейника у  него  под  мордой.  Лавруха-младший
постарался на совесть, сплел настоящий ошейник. Способный мальчик.
   Я подергала ошейник и только теперь поняла, что он не  так  прост,  каким
кажется на первый взгляд. Тонкие золотые  звенья,  две  блестящих  точки  на
застежке в  виде  головы  какого-то  зверя...  Где-то  я  уже  видела  нечто
подобное... И не так давно.
   Я едва не оторвала голову несчастной собаке, а когда тонкая золотая  цепь
скользнула мне в ладонь, все стало на свои места. То, что я держала теперь в
руках,  никогда  не  было  ошейником.  Золотой  браслет.  Два  бриллианта  у
застежки.
   Смуглые  руки  на  руле  джипа.  Жаик,  телохранитель   Титова.   Браслет
принадлежал ему, я хорошо помнила это. Но что  он  делает  здесь,  в  пустой
комнате, среди забытых детских игрушек?.. Он просто не мог,  не  должен  был
здесь оказаться. Но, черт возьми, я держу его в руках...
   Я  дернула  себя  за  мочку  уха  и  тихонько  рассмеялась.  Тащиться   в
Зеленогорск стоило ради одной застежки с  крошечными  бриллиантами.  Что  же
сказал мне тогда телохранитель, сохраняя вероломное азиатское спокойствие на
лице? "Я подарю его девушке, которая мне понравится". Да. Так или почти так.
Но мне и в голову  не  могло  прийти,  что  единственной  девушкой,  которая
понравилась казаху, окажется моя бедная мертвая Жека... Интересно, когда она
успела влюбить его в себя? Жаик отправился за Жекой, чтобы  привезти  ее  на
вечеринку, и они задержались почти на час, хотя езды от логова Ларфы до дачи
Титова не больше пятнадцати минут, да еще на хорошей  машине,  по  отличному
шоссе.
   На хорошей машине. Жаик приезжал за  Жекой  на  джипе.  "Черный"  сказала
Ларфа. Тот и не тот. Тот и не тот. Жаик был азиатом, но только не  с  широко
поставленными миндалевидными глазами, как, например, у Адика Ованесова, а  с
узкими ощетинившимися бойницами век. Азиат. Черный.
   Тот и не тот.
   Вот ты и попался, Жаик.
   Несколько  секунд  я  прислушивалась  к  звону  в  голове.  Эпизодический
персонаж, благополучно выкинутый мною из головы, всплыл в последнем действии
и сместил все акценты пьесы. Если исходить  из  браслета,  который  я  держу
сейчас  в  руках,  Жека  понравилась  казаху.  Понравилась  настолько,   что
оказалась новой владелицей браслета. Как он  оказался  на  собаке  -  другой
вопрос, абсолютно сейчас неважный. Важно совсем иное: встречалась ли Жека  с
Жаиком после смерти его хозяина и к чему привели эти встречи.
   Что случилось с Жекой, я знала, но что сейчас поделывает Жаик и когда  он
видел мою несчастную подругу в  последний  раз?  И  почему  он  ни  разу  не
объявился, почему не присутствовал на  похоронах,  и  как  ему  удалось  так
незаметно прошмыгнуть в дверь Жекиной жизни?..
   Щеки мои горели, а по  телу  разлилось  странное  покалывающее  тепло:  я
жаждала ответов немедленно. Поднявшись с пола, я сунула  браслет  в  карман,
подхватила изможденного войлочного пса и тонкую стопку одежды.
   Больше мне нечего делать здесь. Ай да Ларфа,  блокадный  цербер,  лукавая
старуха, моя Кассандра, моя Ариадна, мой падший ангел - именно так  называла
старуху Жека. Ее вздорность и глухая нелюбовь к представителям  закона  дали
мне в руки неожиданные дополнительные козыри. Нужно  не  быть  неблагодарной
сукой, а как-нибудь заглянуть к ней еще раз.
   Когда все выяснится окончательно.
   Нагрянуть в гости с трехтомником "Гитлер". Или с  "Последними  дневниками
Геббельса". И купить что-нибудь к чаю. Диабетическое.
   Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я зашла в комнату к Ларфе.
   - Ну что, взяла?
   - Да, прихватила кое-какие вещи. Детские. Я пойду, Лариса Федоровна.
   - Иди-иди.
   У самого порога она остановила меня.
   - Где похоронили саму-то?
   - На Ново-Волковском.
   - Ну что ж, место хорошее. А от  меня  не  дождутся.  Только  крематорий,
Катерина. Кре-ма-то-рий! Чисто,  красиво  и  -  главное  -  быстро.  И  тебе
советую.
   Я пообещала подумать и выскользнула из дома.
   ...На веранде по-прежнему стояли уже увядшие  хризантемы.  Я  присела  на
мокрую от недавнего дождя скамью, вытянула ноги и  прикрыла  глаза.  Сегодня
удачный день. Самый удачный за последнюю неделю,  как  ни  кощунственно  это
звучит. Теперь я знаю больше, чем кто-либо. Браслет Жаика закольцевал Жекину
смерть, и я впервые почувствовала облегчение. Этот чертов  браслет  появился
на даче не просто так: вряд ли Жаик потерял его. А  если  бы  даже  потерял,
Жека бы непременно его вернула. Она, с ее вызывающей честностью, вернула  бы
даже булавку. Остается только одно -  он  действительно  подарил  его  Жеке.
Единственной девушке, которая ему понравилась. Но почему тогда он не был  на
похоронах? Почему не проявился за все эти дни?
   Жаик.
   Тот и не тот.
   Мертвый город Остреа не прошел для меня даром.
   Наевшаяся мистики по самые помидоры, как сказал бы Лавруха, я  теперь  во
всем была склонна видеть знаки и символы.  Ларфа  с  ее  старческой  лукавой
метафоричностью совершенно неожиданно для меня дала  определение  не  только
Жаику, но и всей ситуации.
   Тот и не тот.
   То и не то.
   С самого начала, с Жекиного отчаянного телефонного звонка  в  "Валхаллу",
все было тем и не тем. Мертвый Быкадоров, выдававший себя за живого в кресле
Жекиной спальни.  Кусок  доски  пятивековой  давности,  выдававший  себя  за
убийцу. Я сама, выдававшая себя за оживший  портрет  на  даче  у  Гольтмана.
Лавруха, выдававший себя за хозяина картины. Херри-бой, выдававший  себя  за
хранителя Ключа. Остров, выдававший  себя  за  логово  Зверя.  Телохранитель
Жаик, выдававший себя за пылко влюбленного... Список можно было  продолжать.
Все участники истории рано или поздно примеряли на себя новые маски и так  и
норовили обмануть друг друга. Дурацкий маскарад, застывшие фигуры. Но  между
ними, под одной из масок, прячется убийца Жеки. И, возможно, не только Жеки.
Теперь я была просто уверена в этом.
   Марич прав. Никто не станет  из-за  жалких  пятисот  долларов  перевозить
труп, завернутый в ковер, в багажнике машины, каждую минуту  рискуя  жизнью.
Кто-то убил Жеку, потому что хотел убить именно  ее.  Быть  может,  разгадка
кроется в ее последнем телефонном звонке.
   Я отщипнула от хризантемы  несколько  лепестков  и  все  вспомнила.  Если
отбросить помехи на линии, смысл ее звонка сводился к следующему: она хотела
поговорить со мной, потому что увидела  что-то  в  особняке  Титова.  Что-то
ужасное...
   Ужасное.
   Именно это слово я тщетно пыталась вспомнить все это время. И все же  оно
было вырвано из контекста. Возможно, ужасным было  не  само  событие,  иначе
Жека забила бы тревогу сразу. Ужасным было ее отношение к этому событию. Она
могла увидеть нечто незначительное, нечто такое, что показалось ей странным,
не более того. Она даже не зафиксировала это  "нечто"  в  памяти.  И  только
потом, вернувшись в город и узнав о смерти Титова, вспомнила о нем и связала
все ниточки воедино. Представшая ей стройная  картина  ужаснула  ее.  И  она
позвонила мне. Потому что больше звонить было некому. Потому что  невозможно
представить...
   Я спрятала голову в колени и заставила себя додумать эту мысль.
   Потому что невозможно представить себе, что человек, которого ты считаешь
близким,  может  совершить  действия,  которые  приведут  к  смерти  другого
человека.
   Да, именно так. Для меня  это  не  было  бы  потрясением,  как  не  стало
потрясением известие о том, что мой любимый Быкадоров оказался  обыкновенным
вором. Но Жека совсем другая. Впрочем, человек  не  обязательно  должен  был
быть близким. Он просто сделал что-то такое, что объясняло внезапную  смерть
Титова.
   Я подняла голову  к  дырявому,  насквозь  пробитому  бледными  солнечными
лучами небу.
   - Что же ты хотела сказать мне, Жека? Что же ты хотела сказать?..
   Никакого ответа. Только шорох опавших листьев.
   Нет, так я ни к чему не приду. Нужно выбираться отсюда и  возвращаться  в
Питер. А по дороге  заехать  в  особняк  Титова,  благо  это  совсем  рядом,
пятнадцать минут езды  по  шоссе.  Мой  приезд  будет  выглядеть  достаточно
невинно: я  навестила  людей,  которых  знала  некоторое  время.  Я  заехала
справиться о здоровье Агнессы Львовны.  И  еще  раз  переговорить  с  ней  о
картине. Да, это будет самый удобный и все объясняющий повод:  поговорить  с
ней о картине.

***

   Несколько минут я простояла у закрытых наглухо ворот  особняка.  Никакого
движения за высокими стенами, впрочем, так и должно быть.  Агнесса  вряд  ли
стала бы жить здесь после смерти сына, а свора  телохранителей  разбежалась,
стоило хозяину умереть. Максимум, на кого я могу рассчитывать, - это  сторож
при доме. Будем надеяться, что он не мертвецки пьян.
   Я еще раз  посигналила  и  решила  для  себя:  еще  две  минуты  и  можно
разворачиваться. Оставить машину в ближайшем сосняке и подобраться к дому со
стороны залива.  Мне  страшно  хотелось  взглянуть  на  дом,  где  произошла
трагедия.  Еще  раз  и  теперь  совсем  другими  глазами.  Наконец   ворота,
вздрогнув, двинулись в  сторону,  и  я  увидела  в  окне  домика  охранников
Лехиного камердинера, мажордома и церемониймейстера Дементия.
   Я обрадовалась ему, как старому знакомому Еще больше меня  рассмешил  его
вид - всклокоченный и заспанный одновременно: то ли он только что  оторвался
от подушки, то ли от бутылки, то ли от девочки по вызову.  Наспех  накинутая
на  голое  тело  рубашка   была   незастегнута,   а   из   джинсов   торчали
девственно-белые плавки.
   - Привет, - сказал Дементий. - Это ты? Вот кого не чаял  увидеть!  Какими
судьбами?
   Его разгильдяйское "ты" выглядело гораздо более симпатично и естественно,
чем холодно-почтительное "вы", которым он  пичкал  меня  двое  суток  кряду.
Смерть Лехи разом освободила его от всех обязательств по отношению к Лехиным
женщинам. К тому же он был изрядно навеселе.
   - Да вот, проезжала мимо.
   Внешний вид Дементия красноречиво говорил, что, во всяком случае, Агнессы
в доме нет.
   - Который час? - деловито спросил Дементий.
   - Начало третьего, - черт возьми,  у  Ларфы  я,  кажется,  засиделась,  а
двойняшек надо забирать в пять - плюс  полтора  часа  до  Питера...  В  моем
распоряжении не больше пятидесяти минут...
   - Вовремя ты... Через час людишки должны подвалить.
   - Какие людишки?
   - А я знаю какие? На смотрины дома, так было сказано.
   - Продаете?
   - Ага. Хозяйка продает. Зачем он ей сейчас, верно?
   - А... Ты один здесь?
   - Почти, - Дементий подмигнул мне.
   Похоже,  я  прервала  чьи-то  страстные  объятья,  судя  по  расстегнутой
"молнии" на штанах.
   Я загнала "Фольксваген" на стоянку, и все это  время  Дементий  терпеливо
ждал меня, переминаясь с ноги на ногу.
   - Чем обязаны визитом? - спросил он.
   - Да вот, - я решила четко придерживаться заранее выработанного плана,  -
хотела Агнессу увидеть, переговорить с ней о картине...
   - Она сюда с лета не приезжала. Я один кукую.
   - А охрана?
   - Хватила! Охраны давно нет, по другим хозяевам разбежалась... А что?
   Теперь нужно сбавить обороты,  чтобы  не  вселять  в  простачка  Дементия
ненужных подозрений.  Если  Агнессы  нет,  то  самым  логичным  шагом  будет
развернуть машину и убраться восвояси. Как бы этого  мне  не  предложил  сам
Дементий...
   - Да нет, ничего. Чаем хоть напоишь?
   - Зачем чаем?  Есть  классное  шампанское,  коллекционное,  из  хозяйских
запасов. Держался месяц, ходил вокруг него кругами, а потом  плюнул.  Думаю,
черт с тобой, не доставайся ты никому! И пробкой в потолок. Ну так как...  -
Дементий наморщил лоб. - Катя, да? Тебя ведь Катей зовут?
   Я не обиделась и даже похлопала Дементия по плечу.
   - Катя, верно. Хорошая у тебя память...
   - За то и держали. Пошли хлопнем, пока в тепле и холе.
   - Увы. За рулем.
   - Ну, не знаю...
   - Чай-то есть? - снова сказала я.
   - Поищем. Здесь все есть. Как на антарктической станции "Комсомольская".
   Я последовала за Дементием в дом.
   На террасе все еще стояла мебель из ивовых прутьев.  Я,  походя,  качнула
кресло-качалку. Именно в ней сидел Жаик,  перед  тем,  как  войти  в  дом  и
обнаружить тело мертвого хозяина. С террасы хорошо просматривалась лужайка и
часть пляжа за высокими соснами. Титовской яхты в заливе уже не было.
   Дементий перехватил мой взгляд.
   - Яхту старуха продала. Не удалось тебе на ней прокатиться, сочувствую...
А хотелось, да?
   - А ты как думаешь?
   Он считал меня, впрочем, как и все остальные из  ближнего  круга  Титова,
рыжей парвенюшкой из грязи в князи и охотницей до чужого добра. Такой, какой
я была на самом деле, если отбросить некоторые нюансы. Он не строил  иллюзий
по моему поводу, он вообще не строил никаких иллюзий. Но, сам того не желая,
Дементий  задал  мне  линию  поведения.  Ясно,  что  меня  привели  сюда  не
сентиментальные воспоминания и не жажда еще раз выразить соболезнования,  на
такое беспринципная самка просто не способна. Ничем не  прикрытый  цинизм  -
вот что привлекает его во мне. И еще одно, беспринципной  самке  не  удалось
заполучить того, чего она так страстно желала - богатства и власти...
   Из этого и будем исходить.
   ...Дементий сразу же направился в сторону кухни, успев бросить мне:
   - И не вздумай ничего стянуть. Все описано и пересчитано по головам.
   - Спасибо, что предупредил, - проворковала я.
   Оставшись одна, я поднялась на второй этаж и направилась к кабинету.  Для
этого нужно было пройти через гостиную, в которой состоялся наш единственный
знаменательный полусемейный обед. Я  коснулась  спинок  тяжелых  стульев  из
красного  дерева;  обстановка,   лишенная   хозяев,   удивительным   образом
потускнела и выглядела почти отталкивающе. Здесь не жили всего лишь каких-то
полтора месяца, а дом пришел в полное запустение. Миновав часть коридора,  я
толкнула двер