О'Лири и  услышал,
как сам выводит такие же рулады.
   - Хаз, ты хорошо себя чувствуешь? - Летающий  человек  подошел  быстрой
семенящей походкой. - Ты говоришь, как будто у тебя каша во рту.
   - Если честно, - ответил О'Лири, - я не слишком хорошо  себя  чувствую.
Боюсь, у меня головокружение от высоты. Ты не  мог  бы  мне  сказать,  как
быстрей спуститься?
   - Сбоку, конечно, как же еще? - Летающий человек удивленно уставился на
Лафайета. Он скользнул взглядом по крылу О'Лири, которое тот  прислонил  к
стволу для опоры. - Эге... похоже... вот те раз, чего ж  ты  молчишь?  Или
это фриблярная кость сломана, или ковылять мне по земле!
   - Полагаю, - ответил  Лафайет,  но  вдруг  ему  показалось,  что  голос
раздается откуда-то издалека. - Полагаю... это так... к тому же...
   Сознание покрыла пелена тумана. Он сообразил, что его подхватили чьи-то
руки, слышал над собой щебетанье и свист, чувствовал,  что  его  несут  по
неровной тропе, поднимают, тянут. Он ощущал  приступы  боли  от  перелома,
слабые и отдаленные, а потом - момент давления - давления внутри костей, в
мозгу, мгновение странного головокружения, будто мир вывернулся наизнанку.
   Затем была прохлада и тьма и запах камфары; он утопал в мягкой  постели
под шепот, растворившийся в мягком зеленом сне.


   - Уже три раза, - проговорил он, просыпаясь.  -  Мой  череп  больше  не
выдержит.
   - Чего, Тазло, милый? - прошептал мягкий нежный голос.
   - Ударов тупым предметом, - ответил О'Лири.
   Он с  трудом  открыл  глаза  и  взглянул  на  пикантное  женское  лицо,
склонившееся над ним с выражением нежного участия.
   - Бедный Тазло. Как это случилось? Ты всегда так искусно летал...
   - Ты правда здесь? - спросил Лафайет. - Или это еще сон?
   - Я  здесь,  мой  Тазло.  -  Мягкая  рука  с  изящными  пальцами  нежно
дотронулась до щеки Лафайета. - Очень больно?
   - Очень, если учесть, что мне пришлось вынести. Странно. Хожу месяцами,
да что там месяцами - годами, ни разу не  споткнувшись,  и  вдруг  -  бам,
плюх, бах! И мою голову начинают  использовать  как  макет  для  отработки
ударов. Вот как я всегда могу  сказать,  что  приключение  начинается.  Но
больше я уже не в силах терпеть.
   - Но теперь ты в безопасности, милый Тазло.
   - У-у-у-х, - он  лениво  улыбнулся  девушке.  -  А  вот  и  награда  за
непоседливый   образ   жизни:   эти   восхитительные   сновидения    перед
пробуждением.
   Он осмотрел комнату. Она была круглая,  стены  из  дерева  вертикальной
структуры. Темный отшлифованный пол, очень высокий потолок,  теряющийся  в
сумраке, сквозь который пробивался луч света. У  кровати,  на  которой  он
лежал, была резная подставка и мягкий как пух матрац.
   - Полагаю, минуту спустя я обнаружу, что сижу на острой ветке на высоте
сто  ярдов  над  узким  ущельем,  которое  поросло  кактусами  или   кишит
крокодилами, - покорно сказал он, - но пока мне не на что пожаловаться.
   - Тазло, пожалуйста... - Ее голос прервался от  сдавленных  рыданий.  -
Говори вразумительно, скажи, что ты знаешь меня, твою маленькую Сисли Пим.
   - Ты Сисли Пим, моя милая?
   - Я Сисли Пим, твоя суженая! Ты меня не помнишь?! - Миниатюрное  личико
сморщилось от слез, но она сдержалась усилием воли и  выдавила  слабенькую
улыбку. - Но ты не виноват,  я  знаю.  Это  ты  ударился  головой  и  стал
странным.
   - Я странный? - Лафайет  снисходительно  улыбнулся.  -  Я  единственный
нормальный во всем этом глупом сновидении, нет, ты, Сисли, не глупость, ты
просто восхитительна...
   - Ты так считаешь? - Она очаровательно улыбнулась. При слабом освещении
Лафайет  решил,   что   ее   волосы   похожи   на   султаны   из   перьев.
Бледно-фиолетовые, они обрамляли ее лицо сердечком.
   - Да, конечно! Но все остальное - это  мои  типичные  сновидения  перед
тем, как проснуться. Вот и этот язык, на котором я говорю, всего лишь плод
моего подсознания для завершения окружающей картины -  просто  тарабарщина
какая-то, но сейчас он кажется вполне осмысленным. Плохо, что  я  не  могу
записать это на магнитофон. Интересно было бы узнать, имеет ли  этот  язык
свою систему, или это просто набор случайных звуков.
   - Тазло, пожалуйста, не надо! Ты меня пугаешь! Ты... ты  даже  говоришь
не по-своему!
   - Действительно, - признал О'Лири. - На самом деле меня  зовут  Лафайет
О'Лири. Но не пугайся, я не опасный.
   - Тазло, не надо! - прошептала Сисли. - Вдруг Уизнер Хиз тебя услышит?
   - Кто это?
   - Тазло, Уизнер Хиз - смотритель Таллатлона! Он может не понять, что ты
просто бредишь, потому что ударился головой! Он может всерьез принять твои
речи, будто ты кто-то другой! Вспомни, что случилось с Фуфли Ханом!
   - Боюсь, я забыл. Что случилось с бедным стариком Фуфли?
   - Они... Они заставили его слушать пение до умопомрачения.
   Лафайет прищелкнул языком:
   - Сисли,  если  уж  кто  высидит  на  концерте  королевской  филармонии
Артезии, то никакой другой хор ему не страшен.  -  Лафайет  сел  и  ощутил
острую боль в пояснице. Эта боль начиналась где-то в воздухе фута  на  два
выше и влево от лопатки. Он повернул голову и увидел кипу  белых  повязок,
из которых торчали довольно грязные золотисто-коричневые перья.
   - Как... вы все здесь?
   - Кто? - тревожно спросила Сисли. - Тазло, надеюсь  тебе  не  мерещатся
невидимые враги?
   - Я говорю об этих чертовых крыльях, - ответил Лафайет. - Мне  снилось,
что я летел по воздуху легче легкого, а потом разбился о верхушку  дерева.
Затем последовало нечто вроде нападения плотоядных голубей, потом появился
человек-птица и... и это все, что я помню. - Он потер  голову.  -  Смешно,
сейчас мне следовало бы уже проснуться и хорошенько повеселиться по поводу
всего этого.
   - Тазло, ты бодрствуешь! Разве ты не видишь? Ты здесь, в Таллатлоне, со
мной!
   - А до того как  я  начал  летать,  -  продолжал  Лафайет,  хмурясь  от
напряжения мысли, - я был изолирован на  вершине  горы.  Совершенно  явная
символика, отражающая мое ощущение изоляции вкупе с проблемой.  Понимаешь,
я нашел Главный Референт - разновидность  прибора  вероятностных  энергий,
думаю, украденного из Центральной. Я ужасно  намучился,  пытаясь  добиться
разговора с властями...
   - Тазло, забудь об  этом!  Это  был  просто  страшный  сон!  Теперь  ты
проснулся! Ты совсем поправишься, как только заживет твое крыло!
   - Я считаю, что если  восстановить  все  события  сна  сразу  же  после
пробуждения, то можно зафиксировать его в сознательной памяти. Итак,  надо
подумать: в пещере находился  человек  -  это  было  привидение.  Он  был,
пожалуй, под чарами, если не учитывать, что логическая часть  моего  мозга
сохранила нечто под названием STASIS  POD,  чтобы  все  рационализировать.
Предположим, он олицетворяет Мудрость. Но факт его  нападения  наводит  на
мысль, что у меня скрытый страх перед непознанным.
   - Тазло, может, нам выйти на солнышко, чтобы рассеялись эти  нездоровые
фантазии...
   - Постой, это же очень интересно. Я и  не  знал,  что  можно  проводить
самопсихоанализ, разбирая собственные сны! Я  всегда  думал,  что  верю  в
Науку, а на самом деле она меня подспудно пугала! Так,  теперь  посмотрим:
был еще старичок, похожий на ангелочка. Он нашел  меня,  когда  я  упал  с
утеса, принес  меня  домой  и  накормил  роскошным  завтраком,  -  Лафайет
улыбнулся при воспоминании.
   - Тогда даже не казалось странным, что у человека, живущего в  травяной
хижине, полный холодильник гастрономических продуктов.
   - Ты голоден, Тазло? У меня  прекрасный  большой  булфрут,  только  что
сорван.
   - Конечно, отчего бы и нет? - Лафайет довольно улыбнулся девушке.  -  Я
могу попробовать все, что в этом сне, включая тебя... - Он поймал ее  руку
и нежно поцеловал в губы.
   - Тазло! - Сисли взглянула на  него,  и  было  ясно,  что  она  приятно
удивлена. На близком расстоянии он видел бархатисто-гладкую поверхность ее
щеки,  длинные  ресницы,  обрамляющие  светло-зеленые  глаза,  и  пушистые
кудрявые перья на гладком лобике.
   - Ты хочешь... ты правда хочешь...
   - Хочу чего? - рассеянно спросил Лафайет,  впервые  замечая  грациозные
белые крылья, закрывающие Сисли словно сверкающим плащом из перьев.
   - Ты хочешь жениться на мне!
   - Подожди минуточку, - улыбнулся Лафайет, - с чего ты это взяла?
   - Но ты... ты же поцеловал меня, да?
   - Ну, конечно, а кто бы это не сделал? Но...
   - О, Тазло! Это самый чудесный миг в моей жизни!  Я  должна  сейчас  же
сказать папе! - Она вскочила - изящное миниатюрное  существо,  сияющее  от
счастья.
   - Погоди минуточку... давай не будем никого вводить  в  этот  сон.  Мне
нравится именно так, как есть!
   - Папа будет  так  счастлив!  Он  всегда  мечтал  об  этом  дне!  Я  на
минуточку, мой самый дорогой, я  сразу  вернусь.  -  Сисли  повернулась  и
исчезла. Лафайет неуверенно встал, помычал от боли в  перевязанном  крыле,
поковылял за ней и... налетел на твердую стену. Он отступил, ощупал  грубо
отесанную поверхность дерева в поисках двери, в которую вышла Сисли.
   - Она должна быть здесь, - пробормотал он. - Я  видел  ее  собственными
глазами, или уж хотя бы теми глазами, которыми пользуюсь  сейчас...  -  Но
несколько минут поиска не привели  ни  к  какому  результату:  стена  была
сплошной.
   - Мой мальчик! - раздался за спиной  свистящий  носовой  голос.  О'Лири
пришел в смятение: посреди комнаты  стоял  угловатый  морщинистый  древний
старик. На лице его светилась беззубая улыбка.
   - Моя малышка только что сообщила мне счастливую  новость!  Поздравляю!
Я, конечно, согласен, милый юноша! Приди в мои объятия! - Старик  бросился
вперед, чтобы обнять Лафайета,  который  с  недоумением  уставился  поверх
лысой головы старика на пару  молодцов  с  рельефными  бицепсами,  которые
молча появились и встали  возле  Сисли  Пим,  скрестив  руки  на  груди  с
выражением скуки и снисходительности.
   - Папа сказал, что церемонию  можно  провести  прямо  сегодня  вечером,
Тазло! - воскликнула Сисли. - Правда, здорово?
   - Все произошло  слишком  быстро,  -  ответил  Лафайет,  -  вы  делаете
поспешные выводы. -  Он  помедлил,  неожиданно  заметив,  что  лица  двоих
молодых людей - по-видимому, ее братьев - нахмурились.
   - Что ты имеешь в виду? - спросил один из них.
   - Я хочу сказать, что... мне, конечно, очень нравится Сисли... но...
   - Но что? - запальчиво перебил второй молодец.
   - Но я не могу... то есть... ну, черт побери, я не могу жениться на ней
или еще на ком-нибудь!
   - Эй! В чем дело? - прощебетал  старик,  отступая  и  царапая  Лафайета
взглядом, как острыми когтями. - Не можешь жениться на моей дочери?
   Сисли Пим издала жалобный вопль. Оба брата угрожающе наступили.
   - Я хочу сказать... Я не могу быть женихом! - выпалил Лафайет, отступая
на шаг.
   - Как это... не можешь? - заинтересовался старик.
   - У тебя запас желудей есть, так? - напомнил один из братьев.
   - Гнездо у тебя подходящее, так? - наступал другой.
   - И ты же поцеловал ее, - вновь вмешался первый брат.
   - И она не возражала, - поддержал его второй, - значит,  она  согласна,
так?
   - А тогда, какие могут быть препятствия? - прокаркал старик, будто дело
было уже решенное.
   - Просто... просто...
   - Тазло... ты не... не... не...
   - Надеюсь, ты не хочешь сказать, что  уже  обещал  какой-нибудь  другой
девице в Таллатлоне? - с угрозой спросил один из  братьев,  тот,  что  был
покрупнее.
   - Конечно, нет! Но я не могу просить Сисли Пим выйти за меня  замуж,  -
твердо сказал Лафайет. - Сожалею, что поцеловал ее. Я не имел это в виду.
   Внезапно сверкнул стальной клинок, и  в  горло  Лафайета  уперся  конец
ножа, который сжимал в сильном смуглом кулаке меньший брат.
   - Сожалеешь, что поцеловал мою сестру, да? - прошипел он.
   - Нет, на самом деле я не сожалею, - заявил Лафайет и  сильно  наступил
на подъем ноги нападавшего, одновременно отбивая запястье и ударяя кулаком
в ребра.
   Юноша согнулся, кашляя и прыгая на одной ноге.
   - Между прочим, мне это очень понравилось, - вызывающе заявил О'Лири. -
Но факт есть факт. Я никогда ранее не встречал Сисли, я  ее  увидел  всего
десять минут назад. Как же вы можете желать,  чтобы  она  вышла  замуж  за
незнакомца?
   - Никогда не видел? - голос старика дрогнул, он жестом показал  второму
брату, чтобы тот не подходил. - Что это значит? Вы же вместе  выросли!  Вы
же почти ежедневно встречались в течение последних двадцати двух лет!
   - Папа, кажется, я поняла! - вскрикнула Сисли, кидаясь между  Лафайетом
и своими родственниками. - Бедный Тазло считает, что в его состоянии  было
бы нечестно жениться на мне.
   - Состояние? Какое состояние? - раздраженно спросил отец.
   - При падении, когда он сломал крыло, он  ударился  головой  и  потерял
память.
   - Это звучит правдоподобно, - заметил старший брат.
   - Во-первых, как его... хм... угораздило упасть? -  проворчал  младший,
потирая область желудка, запястье и голень одновременно.
   - Да, как же это ты упал, Тазло? Ведь никто же  не  падает?  -  спросил
старик. - Такой мастер полета, как ты!
   - Это длинная история, - коротко ответил Лафайет. - Вы не поймете...
   - Пожалуйста... ну как он вам расскажет? -  спросила  Сисли.  -  Он  же
ничего не помнит!
   - Однако он вспомнил, как  целуют  ничего  не  подозревающих  девиц,  -
прорычал младший брат.
   - Послушайте, парни, давайте просто забудем об  этом.  Я  признаю  свою
ошибку, прошу прощения, если ввел вас в заблуждение...
   - В заблуждение? Эта глупая гусыня  прилетела  к  нам  на  всех  парах,
выпалила радостную весть, и ее  слышала  половина  обитателей!  Теперь  мы
станем посмешищем, особенно, если  уйдем  и  оставим  вас  в  комнате  без
присмотра!
   - Ну, тогда я куда-нибудь уйду. Я не ищу неприятностей. Только  укажите
мне, где ближайший телефон...
   - Ближайший что?.. - три голоса прозвучали как один.
   - Ну, тогда телефонную станцию. Или полицейский участок. Или  остановку
автобуса. Мне нужно сделать сообщение...
   - О чем он говорит?
   - Бредит, наверное.
   - Думаю, следует сообщить Уизнеру Хизу.
   - Нет! Тазло  ничего  такого  не  сделал!  -  вступилась  Сисли.  -  Он
поправится, как только вы уйдете и оставите нас одних!
   - Вряд ли, - мрачно усомнился младший брат.
   - Ты, девочка, пойдешь с нами, а я  позабочусь,  чтобы  Хаз  перешел  в
холостяцкое гнездо...
   - Я ему нужна! А теперь убирайтесь оба  и  ты,  папа,  если  ты  на  их
стороне!
   - Я никогда ни к чему не присоединяюсь,  -  быстро  ответил  старик.  -
Спокойно, дитя мое. Мы посоветуемся. Нужно что-то предпринять. Эх, а пока,
я думаю, мы просто будем все держать в секрете. Незачем давать пищу острым
языкам.
   - Тогда вам придется оставить Тазло здесь, - решительно заявила  Сисли.
- Если он уйдет, каждому станет ясно... что что-то не так...
   - Ба-а, крошка права, - сказал младший брат.
   - Тазло, может, лучше ляжешь? - спросила Сисли, взяв Лафайета за руку.
   - Мне хорошо, - ответил Лафайет. -  Но  они  правы.  Я  не  могу  здесь
оставаться. - Он повернулся к троим мужам семейства,  но  в  комнате  были
только он и Сисли.
   - Куда они ушли?
   - М-м-м. - Сисли задумалась.  -  Папа,  наверное,  поспешил  к  насесту
своего дядюшки Тимро, чтобы обсудить ситуацию за чашечкой-другой булсидра,
а Вугдо и Генбо стоят шагах в двадцати  и  разговаривают.  Думаю,  они  не
особенно довольны. Но ты об этом знаешь не хуже меня, Тазло.
   - Как они выбрались?
   - Они просто... вышли, конечно. Что ты имеешь в виду?
   - Я искал... дверь, - Лафайет споткнулся на  слове.  -  Я  не  могу  ее
найти.
   - Что такое две-ерь, Тазло?
   - Ты знаешь. Это часть стены, которая  подвижна.  Ну,  открывается  или
отъезжает в сторону. Я, кажется, не знаю, как это по-таллатлонски.
   Сисли, казалось, заинтересовалась:
   - Для чего она, Тазло? Наверное, просто для украшения?..
   - Чтобы входить и выходить. Ты знаешь - дверь!
   - Тазло, что бы это ни было, тебе не требуется дверь, чтобы выходить. Я
думаю, все это последствия удара по голове...
   - Ну ладно, как ты выходишь без двери?
   - А вот так... - Сисли повернулась к стене и шагнула  к  ней...  сквозь
нее! Лафайет увидел, как ее нога погрузилась в твердое дерево, затем тело.
Кончики крыльев пропали последними. Стена оставалась целой, как и  прежде.
Он прыгнул за ней и стукнулся руками о шероховатое дерево. Он было  целое,
слегка теплое на ощупь...
   Сисли появилась опять, прямо у Лафайета под подбородком,  слегка  задев
его, когда он отпрянул назад. Она растерянно засмеялась.
   - Как... как, черт возьми, ты это сделала? - задыхаясь, спросил он.
   - Тазло, ты меня разыгрываешь, да?
   - Разыгрываю? Разыгрываю, что схожу с  ума...  -  Лафайет  остановился,
вздохнул и натянуто улыбнулся. - Я постоянно забываю. Чуть было не  решил,
что все это на самом деле, а не во сне. Потом ты  прошла  сквозь  стену  и
испортила впечатление. Не пора ли в самом деле просыпаться?  -  Он  слегка
пошлепал себя по щекам. - Давай, О'Лири, проснись! Проснись!
   -  Тазло!  -  Сисли  поймала  его  запястье.  -  Пожалуйста,  перестань
разыгрывать сумасшедшего! Если Уизнер Хиз увидит тебя, произойдет ужасное!
   - Мои сновидения всегда были чересчур реальны, - сказал  Лафайет.  -  И
это еще более усугубилось с тех пор, как  я  прочитал  все  эти  книги  по
гипнозу. Если бы Центральная не держала на мне этот  ограничитель,  я  бы,
пожалуй, подумал, что меня перенесли в другой вероятностный континуум...
   - Прошу тебя, Тазло, - хныкала Сисли. - Лучше ляг и поспи хорошенько.
   - В том-то и беда, Сисли, что я сплю,  и  ты  мне  снишься.  Мне  нужно
проснуться и заняться спасением королевства.
   -  Какого  королевства?  Таллатлон  не  королевство,   а   ограниченная
мифократия!
   - Я говорю об Артезии. Она несколько старомодна в некотором смысле,  но
в целом это очень милое местечко. Мне приходилось бывать  ее  королем,  по
крайней мере, несколько дней, пока я не решил отречься в пользу  принцессы
Адоранны. Это случилось после того, как я убил Лода, двуглавого  великана,
и его любимого дракона. На самом-то деле это был, конечно,  не  дракон,  а
просто динозавр, которого Горубл переправил из локуса с более  примитивной
формой жизни... и...
   - Тазло, ляг, только закрой глаза, и все эти дикие фантазии улетучатся!
   - То не дикие фантазии. А вот это - дикая фантазия. Разве ты не видишь,
как все нелепо? Люди с крыльями,  которые  ходят  сквозь  стены?  Типичные
образы  из  снов,  возможно   отражающие   мое   подсознательное   желание
освободиться от всех ограничений...
   - Тазло, подумай! Конечно, у нас крылья. Иначе как  бы  мы  летали?  И,
конечно, мы ходим сквозь стены, а как же еще мы выходили бы?
   - Все именно так: присутствует  примитивная  внутренняя  логика  хорошо
организованного сна.
   - Весь этот разговор о великанах и драконах - фантазия, Тазло,  неужели
ты  не  понимаешь?  Это  символы  препятствий,  которые   тебе   предстоит
преодолеть. А  то,  что  ты  был  королем,  -  транспортное  осуществление
желания. Воображаемое отречение  значит,  что  ты  имеешь  все  привилегии
королевской власти без обязанностей.
   - Ну и ну... да ты сама неплохо владеешь терминологией! Но  я  полагаю,
этого следовало ожидать, раз уж ты - порождение моего подсознания...
   Сисли топнула ножкой:
   - Твоего подсознания! Тазло  Хаз,  я  заставлю  тебя  признать,  что  я
настоящая, живая женщина во плоти, существующая в трехмерном пространстве,
и твое подсознание не имеет с этим ничего общего!
   Она обняла Лафайета за шею и поцеловала его нежно и продолжительно.
   - Вот! - сказала она, задыхаясь. - Теперь скажи, что я  -  плод  твоего
воображения!
   - Но... но, если ты настоящая, - с трудом соображал  Лафайет,  -  тогда
как же насчет Артезии...  и  Рыжего  Быка,  и  пещеры,  полной  хитроумных
механизмов, и старика в гробу, и Лома, и...
   - Это тебе просто приснилось,  Тазло,  милый,