й большой любви!
   - Это... наверно, поэтому, - замешкался Лафайет.
   - Мой Зорито, - ворковала Гизель. - Это из-за  меня  тебя  стукнули  по
голове. Пойдем в дом, скоро ты все вспомнишь. - Она повернула его к  двери
фургона.
   - Но... а если твой дядя нас увидит...
   - Пусть это изгложет его сердце, - небрежно бросила Гизель.
   - Отлично, а если он вместо этого решит вырезать мое сердце?
   - Тебе больше незачем разыгрывать  невинность,  Зорито.  Ты  свое  дало
сделал. Теперь получай награду. - Она подняла тяжелую щеколду и решительно
распахнула  дверь.  Свеча  на  столе  отбрасывала  романтический  свет  на
гобелены, иконы, тряпки, вышитую бисером занавеску, за  которой  виднелась
высокая кровать с красно-черным атласным покрывалом и множеством розовых и
зеленых подушечек, а также тусклое овальное зеркало.
   Как зачарованный, Лафайет глядел на  узкое  смуглое  черноглазое  лицо,
отражавшееся  в  зеркале.   Блестящие   иссиня-черные   волосы,   растущие
треугольником на лбу над  высоко  изогнутыми  бровями.  Нос  длинный  и  с
горбинкой, рот хорошо очерчен, разве что чуть безвольный, но зубы  как  из
белого фарфора, кроме одного золотого переднего вверху слева. Лицо было бы
ничего, думал Лафайет, если может нравиться лицо, блестящее  от  обильного
масла для волос.
   Нерешительно он потрогал пальцем ухо, ткнул в щеку, скривил губы.  Лицо
в зеркале передразнило каждый жест.
   - Зорито, почему у тебя губы кривятся? -  забеспокоилась  Гизель.  -  У
тебя не будет припадка, а?
   - Как знать? - ответил он с безнадежным смешком,  пощупывая  худой,  но
твердый бицепс. - Меня, кажется, снабдили  чьим-то  чужим  телом,  которое
может иметь что угодно,  от  полупаралича  до  грудной  жабы.  Думаю,  это
выяснится, как только будет первый приступ.
   - Ты противный  мальчишка,  Зорито.  Не  сказал  мне,  что  ты  больной
человек, - укоризненно отметила Гизель. - Но это ничего, я  все  равно  за
тебя пойду. Интереснее будет жить! -  Она  ласково  поцеловала  его.  -  Я
быстро, - выдохнула она и ускользнула в соседнюю комнату, мягко позвякивая
бусами.
   Сквозь занавеску было неясно видно, как она ловко отбросила  что-то  из
нарядов. Он разглядел, как блестела  ее  кожа  цвета  слоновой  кости  при
цветном освещении.
   - Чего ты не устраиваешься? - тихо сказала она. -  И  налей-ка  нам  по
стаканчику смородинового вина. Оно в буфете над столом.
   "Надо  выбираться  отсюда,  -  подумал   Лафайет,   отводя   глаза   от
соблазнительного видения. - Дафна никогда не поймет закона племени". -  Он
на цыпочках подошел к двери, взялся за ручку, но за спиной прозвучал голос
Гизели:
   - Глупый - это не буфет. Соседняя дверка!
   Он обернулся. Она стояла в проеме двери в невидимом нижнем белье.
   - А, конечно. Ты же знаешь, потеря памяти, - он отдернул руку.
   - Ничего, что потеря памяти, - отрезала она, - ты  не  думаешь,  что  я
кого-нибудь еще пускала в спальню, а?
   - Не обижайся, - быстро сказал Лафайет, заставляя себя смотреть в  угол
комнаты, а не на ее фигуру.
   Гизель подавилась смешком:
   - Ой, мальчик, какой был бы сейчас сюрприз, если бы ты вышел и наскочил
на Борако. Один твой вид сводит его с ума от ревности.
   - Может, я лучше выйду и поговорю с ним? - предложил Лафайет.
   - Не надо слишком-то геройствовать, мой Зорито. Борако пока  еще  лучше
всех владеет ножом, даже несмотря на то что  ты  его  случайно  опрокинул.
Лучше дай ему время, пусть остынет... - Она подошла к нему, обняла за шею.
- А сейчас лучше поцелуй меня, пока я не остыла, мой любимый!
   - А... м-м-м, - протянул Лафайет, когда их  губы  соприкоснулись.  -  Я
только что вспомнил, что мне нужно...
   Гизель сделала быстрое движение, нож блеснул под носом у Лафайета.
   - Думаю, ты вспоминаешь не то и не  вовремя,  мальчик,  -  сказала  она
холодно. - Лучше выполняй то, что следует!
   - Ты что, все  время  носишь  этот  нож  при  себе?  -  поинтересовался
Лафайет, уклоняясь от занесенного клинка.
   - Пока на мне остается последний клочок одежды, чтоб его спрятать, - не
без ехидства произнесла она.
   - А, - сказал Лафайет. - В таком случае, я имею в виду, что...
   - Ты забыл про вино, -  сказала  Гизель.  Она  прошмыгнула  мимо  него,
достала бутылку темно-красного цвета, две рюмки на длинной ножке и  налила
их до краев.
   - За наше семейное счастье, - прошептала она и пригубила вино. - В  чем
дело?  Ты  не  пьешь?  -  недовольно  спросила  она,  видя,  что   Лафайет
замешкался.
   - А... за семейное счастье, - сказал он и выпил.
   - А теперь, почему бы нам, э-э, не выпить за... м-м... брачное ложе?  -
Гизель хихикнула.
   - Я потушу свет, - сказал Лафайет и быстро задул свечу.
   - Тебе что, неприятно на меня смотреть? - надула  губки  Гизель.  -  Ты
считаешь меня безобразной?
   - Я опасаюсь сердечного приступа, -  ответил  Лафайет,  -  можно,  я...
м-м-м... помогу тебе раздеться?
   - Как пожелаешь, кариссимо, - выдохнула она. Пальцы  Лафайета  прошлись
по атласной коже, и шуршащее неглиже оказалось у него в руках.  По  колену
шлепнуло нечто тяжелее чистого шелка - нож  в  тонких  кожаных  ножнах.  -
Теперь бери меня, мой Зорито, я - твоя!
   - Ох, я лучше проверю, закрыта ли дверь,  -  сказал  Лафайет,  отступая
прочь от звука ее голоса.
   - Не беспокойся по пустякам в такой момент! - нетерпеливо шептала  она.
- Где ты, Зорито?
   - А задняя дверь? - настаивал  Лафайет,  нащупывая  в  темноте  дверную
ручку.
   - Здесь нет задней двери!
   - Я только еще  раз  проверю,  -  сказал  Лафайет,  найдя  щеколду.  Он
распахнул дверь, выскользнул на яркий лунный свет, захлопнул дверь и забил
болт на место. За стеной  Гизель  растерянно  звала  его,  Лафайет  быстро
спустился с трех крутых ступенек. В тени, футах в пятидесяти  от  фургона,
росло гигантское дерево. От него отделилась грузная фигура Борако.
   - Ха! - зловеще сверкнул при лунном свете широкий  белозубый  оскал.  -
Выдворила, да?  Вот  как  получается...  Так  теперь-то  я  тебя  насовсем
пристрою. - Борако сорвал с ремня нож и потер его о волосатое  предплечье,
приближаясь к Лафайету.
   - Слушай, Борако, - сказал Лафайет, отступая от него. - Я тебя уже один
раз ткнул головой о землю. Видимо, придется повторить...
   - В тот раз ты перехитрил меня, -  огрызнулся  Борако.  -  Теперь  я  с
друзьями, они будут судьями. - Тут из густой тени выросли три гиганта.
   - Ну, раз уж вас четверо, можете сыграть в гольф, - съязвил Лафайет.
   Дверь  в  фургоне  непрерывно   сотрясалась,   раздался   пронзительный
разъяренный крик, затем гневный стук женских кулачков в стены.
   - Эй, ты что с нею сделал? - в голосе Борако звучала угроза.
   - Ничего, - ответил Лафайет, - поэтому она и бесится.
   Как  только  шайка  бросилась  к  закрытой  двери,   Борако,   зарычав,
набросился на Лафайета. Тот сделал ложный  выпад,  увернулся  и  подставил
ногу, зацепив ею лодыжку Борако. Путник влетел головой в колесо фургона, и
она крепко застряла между большими  деревянными  спицами.  Остальные  трое
были при деле - они мешали друг другу открыть дверь. Лафайет  проскользнул
за фургоны, повернулся и дал стрекача, надеясь укрыться в глухом лесу.



3

   Битых полчаса О'Лири лежал лицом вниз, скрывшись, как потом он выяснил,
в ежевичных кустах, а  вокруг  то  ближе,  то  дальше  раздавались  голоса
мужчин,  обыскивающих  кусты.  В  конце  концов  их  энтузиазм  иссяк,  и,
выругавшись напоследок, они удалились. Наступила тишина. Лафайет выбрался,
отряхнул пыль, морщась от разнообразия болевых ощущений, приобретенных  за
время ночных приключений. Он прощупал пиджак  изнутри.  Марк  III  был  на
месте. Лафайет внимательно вгляделся в темноту  вниз  по  склону.  Опасные
террасы, образованные в результате выветривания скальных пород, вели вниз.
   Он начал спускаться, изо всех сил стараясь не смотреть на черные  кроны
деревьев внизу. Двадцать минут тяжелого спуска - и  Лафайет  плюхнулся  на
широкий выступ отдохнуть.
   "Не в форме, - с отвращением подумал он. - Лежу во дворце  без  всякого
движения, только время от времени партия большого  тенниса.  Старею  я  от
этого. Когда вернусь, придется сесть на диету и регулярно выкладываться. Я
буду бегать трусцой рано утром, скажем, десять кругов по садам,  пока  еще
на  розах  роса,  потом  хороший  легкий  завтрак,  некоторое  время   без
шампанского, затем, перед ленчем, немного  поработаю  с  нагрузкой..."  Он
остановился, заслышав внизу, в кустах, слабый звук. Кошка  на  охоте?  Или
Борако со своими дружками все еще  продолжает  поиск?..  Лафайет  встал  и
снова начал осторожно спускаться. Луна зашла за облако. В  кромешной  тьме
он искал точку  опоры.  Камень  сдвинулся  под  ногой.  Он  поскользнулся,
хватаясь за гибкие корни, неожиданно скатился по крутому откосу и,  сильно
ударившись, остановился. Мелкие  камни  вокруг  него  продолжали  катиться
вниз.
   Некоторое  время  он  лежал  неподвижно,   прислушиваясь   к   шорохам,
доносившимся  сверху.  Ночная  тишина  нарушалась  только  слабым  высоким
звуком, будто жужжало пойманное  насекомое.  Лафайет  осторожно  встал  на
ноги. Еще несколько дюймов от места  его  падения  -  и  выступ  обрывался
вертикально вниз. По бокам от него было примерно по ярду.
   - Ничего себе, О'Лири! Попался, как кур во щи!
   Глаза его ухе привыкали  к  темноте,  но  внезапно  он  заметил  слабое
свечение, исходящее из вертикальной трещины в скале в двух шагах вправо от
уступа. Он перегнулся через край, всматриваясь в узкий  затененный  проем,
уходящий в глубь скалы и едва различимый из-за слабого свечения невидимого
источника.
   "Может, туда можно протиснуться, - подумал он, - ж мажет, там, с другой
стороны, тоже есть выход? Или есть, или ух придется провести здесь остаток
ночи, ожидая  восхода  солнца,  чтобы  Борако  и  Луппо  нашли  меня".  Не
раздумывая, он сделал рывок, нащупал ногой опору  и  протиснулся  в  узкое
отверстие. Тесный проход уходил на десять шагов вглубь,  резво  сворачивая
направо,  и  неожиданно  открывал  широкую  прохладную   пещеру,   залитую
призрачным голубым светом.


   Пещера, в которой очутился Лафайет, имела высокий свод, гладкий  пол  и
грубо  отесанные  стены.  Сверхъестественный  свет  исходил  от   объекта,
расположенного  в  центре  на  двух  подставках.  Объект  этот   неприятно
напоминал гроб. Он имел семь футов в длину, фут в высоту, а ширину до трех
футов на одном конце, резко  сужаясь  на  другом.  Множество  проводков  и
трубочек тянулось от дна саркофага - если  это  был  саркофаг  -  вниз,  к
тяжелому основанию, на  котором  ядовито-желтым  светом  горело  множество
цифр.
   Не переживай, успокаивал себя Лафайет. Тут нет ничего, смахивающего  на
видения. Все совершенно естественно. Скоро снаружи взойдет солнце.  Просто
здесь оказалась пещера с ящиком, и все...
   О'Лири обошел вокруг гроба, если это был гроб. Он упрямо не верил своим
глазам, подавляя тенденцию волос встать дыбом на затылке. Больше в  пещере
ничего не было. Не было и другого выхода из нее.  Тишину  нарушало  мягкое
гудение, напоминавшее работу морозильной установки большой мощности.
   - Холодильник в форме гроба? Кому это понадобился холодильник  в  форме
гроба? - бодро поинтересовался  О'Лири  вслух.  Но  его  слова  прозвучали
глухо, отозвались эхом, и вышло  невесело.  Лафайет  молча  приблизился  к
ящику. Он был покрыт  толстым  слоем  свинца  и  опечатан  полосой  губки.
Подойдя поближе, он увидел  пыль  на  гладком  серовато-зеленом  пластике.
Лафайет провел пальцем по поверхности, оставляя отчетливый след.
   - Пыль за несколько дней или за несколько  недель,  -  заключил  он.  -
Итак, что бы это ни было, здесь оно находится с недавних пор.
   Сбоку на ящике оказалась маленькая табличка. Лафайет с трудом  различил
написанное при слабом освещении.

   STASIS POD, MARK XXIV
   220 V, 50 A, 12 л.с.

   Под этой выразительной надписью были тщательно  затерты  другие  слова,
металл выскоблили  дочиста.  Лафайет  почувствовал,  что  начинает  сильно
волноваться.
   - Опять оборудование Центральной, - прошептал  он.  -  Сначала  Главный
Референт, да слухи о других таких же приборах в какой-то пещере, а  теперь
вот это - в другой. Должна быть связь, и эта связь должна увязаться с тем,
что я кто-то, а не я...
   Он ощупал пластиковый ящик в поисках дополнительных ключей  к  разгадке
его  предназначения.  Руки  чувствовали  слабую  вибрацию,  а  также  едва
ощутимый намек на электрический ток, идущий по  поверхности.  Палец  нашел
небольшое  углубление.  Когда  Лафайет  его  исследовал,  глубоко   внутри
контейнера раздался мягкий щелчок.
   Звук прибора сразу изменился,  стал  ниже  тоном.  Лафайет,  вздрогнув,
отпрянул. Из ящика раздались щелчки и треск, как от  срабатывающего  реле.
Звук очень напоминал тот,  что  бывает  при  запуске  мотора  вентилятора.
Отсветы мигающих огней падали на плиту. Стрелки на  циферблатах  пришли  в
движение и запрыгали, продвигаясь  к  красным  делениям.  Лафайет  схватил
переключатель, который он задел, и  отчаянно  задергал  его,  но  процесс,
приведенный  им  в  действие,  спокойно  продолжался.  Он  поискал  другой
переключатель, но его не было. Встав на четвереньки, Лафайет  всматривался
в циферблаты прибора, но читались лишь загадочные письмена:
   97.1 SBT; ВМ 176... 77...78; NF 1.02; 1АР 15 Kpsc
   - Ну, вот я и сделал это, - пробормотал  он.  Поднимаясь  на  ноги,  он
сильно ударился головой  о  дно  контейнера.  Голова  закружилась.  Сквозь
мгновенно затуманившееся сознание ему показалось, что верхняя часть  ящика
медленно поползла в сторону, открывая внутреннюю часть,  подбитую  красным
атласом.
   - Похоже на гроб Дракулы, - прошептал  он,  держась  за  голову  обеими
руками. - В нем даже... - Он запнулся,  так  как  из  открытого  отверстия
показалась пара ног в узконосых черных туфлях. - У него даже  ноги  как  у
Дракулы... и...
   Теперь уже видны были все ноги, обтянутые пурпурной  материей.  Длинный
плащ закрывал колени и бедра. У талии висела тяжелая золотая цепь. Руки  с
длинными костлявыми пальцами были сложены на  широкой  груди.  На  них  во
мраке сверкали кольца. Появилась белая борода, скрывающая морщинистый,  но
волевой подбородок. Показался большой ястребиный нос, закрытые  глаза  под
густыми черными бровями, благородная линия лба, пурпурного  бархата  берет
поверх откинутых назад белых локонов.
   - Не Дракула, однако,  -  сообразил  О'Лири.  -  Это  Мерлин...  Словно
зачарованный,  Лафайет  наблюдал,  как   грудь   спящего   поднималась   и
опускалась. Шевельнулся палец. Губы  приоткрылись,  раздался  вздох.  Веки
дрогнули, открылись. Лафайет уставился в огромные бледно-фиолетовые глаза,
взгляд которых неподвижно сфокусировался на нем.
   - Я... о, извините, сэр, -  торопливо  заговорил  О'Лири,  -  я  просто
случайно оказался рядом, и я... ах, случайно, кажется... э-э... вмешался в
ваши планы. Надеюсь,  я  не  причинил  вам  серьезного  неудобства,  -  он
говорил, пятясь. Гипнотические глаза преследовали его.
   - Я пойду за подмогой, -  сказал  О'Лири,  подбираясь  к  выходу,  -  и
прежде, чем вы успеете опомниться... - Голос его начал терять уверенность,
так как пристальный взгляд старика, казалось, буравил его насквозь. Мерлин
неожиданно сел. Его благородные черты исказило  выражение  жестокости.  Он
глубоко вздохнул, страшно зарычал и бросился вперед...
   Словно исцелившись от паралича, О'Лири одним махом подскочил к  выходу,
протиснулся в узкий проход, ободравшись о трещину в скале. Нога  болталась
в воздухе. Он за что-то ухватился, поскользнулся, завопил...
   И полетел в пространство. Довольно долго он  чувствовал  порывы  ветра,
видел звездный полог над собой...
   Затем беззвучный взрыв наполнил мир искрами.


   "Как здорово, - мечтал Лафайет, -  лежать  в  большой  мягкой  кровати,
теплой и уютной, без всяких проблем".
   "Да, действительно, - шептал успокаивающий голос. - Давай -  расслабься
и прокрути в уме все события за  последние  несколько  недель.  До  первой
встречи с ним. Это было... где..."
   "Кто? - равнодушно спросил Лафайет, - или с кем?"
   Ему было не очень интересно. Намного лучше было бы просто  пустить  все
это по морю из черных взбитых сливок...
   "Скажите мне! - настаивал голос менее терпеливо. - Где он теперь? И где
это? Говорите!"
   "Извините, - отвечал Лафайет. - Я сейчас не расположен строить догадки.
Найдите кого-нибудь другого для этой игры! Я  просто  хочу  еще  чуть-чуть
подремать, а потом Дафна принесет мне чашечку кофе и расскажет  обо  всем,
что запланировано на день, начиная с завтрака на балконе..."
   Он минуту помедлил, погрузившись  в  приятные  размышления,  и  не  мог
вспомнить, какой сегодня  день.  Воскресенье?  Возможно...  но  как-то  не
похоже на воскресенье. И что-то еще подспудно сверлило его мозг, когда  он
подумал об этом. Что-то он должен был сделать...
   Он пытался проигнорировать навязчивую мысль и снова заснуть, но все уже
нарушилось.  Он  просыпался  нехотя,  несмотря  на  инстинкт  подсознания,
который говорил о том, что, чем дольше он проспит, тем ему будет приятнее.
   Он открыл глаза, посмотрел на навес из переплетенных трав и листьев.
   - О, так рано проснулся? - живо спросил  веселый  голос  где-то  совсем
рядом. - Как насчет легкого завтрака?
   Лафайет повернул голову. На него,  широко  улыбаясь,  смотрело  круглое
лицо в морщинах.
   - Кто... - просипел Лафайет и  прокашлялся,  почувствовав,  как  сильно
пульсирует задняя часть головы. - Кто вы?
   - Я? Ну, что касается имени, можете звать меня Лом. В самом  деле,  имя
ничуть не хуже других, правда? А как  насчет  баварской  ветчины,  яичницы
"бенедикт", овсяного хлеба, слегка обжаренного на несоленом датском масле,
и кусочка лимонного мармелада и, конечно, кофе? Он в новоорлеанском стиле.
Надеюсь, не возражаете против капельки цикория?
   - Не говорите мне об этом,  -  прошептал  Лафайет,  у  которого  слюнки
потекли. - Я умер и попал туда, куда попадают сознательные грешники.
   - Вовсе нет, дорогой сэр. - Хозяин Лафайета слегка прищелкнул языком. -
Вы малость ушиблись, но ничего, мы вас скоро приведем в полный порядок.
   - Прекрасно... но... где я? - Лафайет поднял  голову  и  увидел  грубые
стены навеса из палок и яркое солнце весеннего утра, пробивающееся  сквозь
дверь.
   - Да, вы разделяете со мной  мое  скромное  жилище,  -  сказал  Лом.  -
Извините за несколько примитивное убранство, но  здесь  сделано  все,  что
возможно из подручных средств, э?
   - А мы раньше не встречались? Ваш голос кажется мне знакомым.
   - Сомневаюсь... хотя кто знает, а? - Лом лукаво посмотрел на О'Лири.
   - Последнее, что я помню, -  сказал  Лафайет,  -  это  как  я  падал  с
утеса... - Он шевельнулся, пытаясь сесть, но боль пронзила правую руку.
   - Ой, вы лучше не двигайтесь, - поспешно сказал старик. - Понимаете, вы
неудачно упали. Но вам  повезло,  что  вы  пролетели  мимо  ряда  верхушек
деревьев, а потом упали в заросли папоротника.
   - Который час? - спросил О'Лири. - Какой сегодня день?
   - О, я бы сказал, что сейчас пол-одиннадцатого, - весело ответил Лом.
   - А какой день... м-м-м. Боюсь, я потерял счет.
   - Но когда я вас нашел, была прошлая ночь, или,  точнее,  раннее  утро.
Боже, какой вы устроили грохот!
   - Пол-одиннадцатого, о, боги! Я теряю время. - О'Лири  еще  раз  сделал
попытку подняться, во Лом вновь заставил его лечь.
   - Милый друг, не думайте пока выходить. Боюсь, последствия будут  самые
серьезные.
   - Они  будут  вдвое  серьезнее,  если  я  не  пойду  своей  дорогой,  -
запротестовал О'Лири, но обмяк и лег. Лом повернулся и, подняв уставленный
яствами поднос, поставил ему на колени.
   - Ну вот. Кусочек-другой - и вам полегчает.
   - Да, но, - начал было Лафайет и набрал полный рот яичницы, от  которой
шел мягкий пар. - М-м-м, ням-м-м ням-м-м-м.
   - Вот так, молодец, а теперь кусочек ветчи