его
судорожно поднимались, а руки дрожали.
   - Я не  прав,  -  произнес  мягкий,  очень  красивый  голос.  Харальд
сморгнул и обнаружил, что стоит перед  ним  вовсе  не  мерзкий  урод,  а
благообразный старик в длинном  плаще.  На  ослепительно  белой,  словно
первый снег, ткани вышит рисунок - две спирали, черная и зеленая,  свиты
в круг.
   И точно такие же спирали - в глазах, на месте зрачков.
   - Да, я не прав, - повторил старик  и  улыбнулся,  обнажив  блестящие
ровные зубы. - Ты - не мой слуга. Точнее - ты и есть я. А еще точнее - я
это ты.
   - Как? - Ярость Харальда начала утихать, уступая место  удивлению.  -
Это невозможно!
   - Все возможно, - серьезно кивнул Больной Бог. - Ты слышал мой  голос
у себя в голове не раз, когда находился в опасности. Я  помогал  тебе  с
того самого дня, когда ты согласился принять мою помощь!
   - Не было такого!
   - Ты уже и забыл. -  Старик  грустно  улыбнулся.  -  Вспомни,  как  у
Северных гор на тебя напал водянец. Тогда ты  принял  мою  помощь,  и  я
наделил тебя неуязвимостью к магии, вложив в тебя частичку  себя!  Иначе
ты просто погиб бы!
   - Нет-нет, это не правда! - прошептал Харальд, понимая,  что  бог  не
лжет.
   - Правда, - кивнул старик, и губы его сложились в хищную  усмешку.  -
Все эти годы ты был моим верным оружием! Я помогал  твоей  ненависти  не
угасать, я кормил твою ярость, я бережно холил и лелеял тебя, как лучший
из мечей! И ты разил! Ты великолепно разил. Ни один  из  Владетелей,  на
которых ты охотился, не спасся! Ты убил их, освобождая землю - ДЛЯ МЕНЯ!
Ибо время богов наступило вновь!
   Он захохотал, и смех этот был  совсем  не  тот,  что  прежде.  В  нем
звучали  сила  и  злобное   торжество.   От   его   звуков   сотрясались
внутренности, сердце сбивалось с ритма, а мысли  в  голове  замирали  от
ужаса. Боль охватывала каждую клеточку, и хотелось сбежать,  зарыться  в
землю...
   Харальд сам  не  заметил,  что  рухнул  на  колени  и  орет,  пытаясь
перекрыть хохот, который звучал - это трудно было не заметить  -  в  нем
самом...
   Когда он понял, что вокруг тихо, то лицо его было мокрым от  слез,  а
во рту солоно от  крови.  Телесная  боль  ушла,  но  осталась  душевная.
Осознание того, что все эти годы он был марионеткой,  исполняющей  чужие
приказы, и даже не догадывался о том, сдавило грудь,  подобно  стальному
обручу. Сердце стучало глухо и тяжко, словно кузнечный молот, обмотанный
тряпками. Теперь стало понятно, кто подсказывал,  как  работает  то  или
иное заклинание, каким образом легче всего прикончить  очередного  мага,
куда направиться в лесу, чтобы избежать  встречи  с  варварами  и  выйти
точно к назначенному месту на Чистой реке.
   Харальд все же нашел силы подняться с колен.
   Больной Бог глядел на него, прищурясь, и в  зеленых  глазах  его  был
интерес,  отстраненный,  легкий,  словно  рассмотрению  подвергался   не
человек, а какое-то занятное неразумное существо
   И  интерес   этот   помог   Харальду   успокоиться.   Харальд   сумел
выкарабкаться из пропасти обиды и гнева..
   - Ты сделал меня убийцей, - сказал он равнодушно. - Ты заставил  меня
превратить жизнь в бесконечную погоню за новыми смертями. Ты взрастил во
мне одержимость, лишил возможности свободно определять  свою  судьбу.  И
поэтому я убью. тебя Прямо сейчас. Мне все равно, что  ты  бог,  что  ты
бессмертен. Эпоха богов наступит, но тебя в ней не будет.
   Меч словно сам  прыгнул  в  руку,  и,  ощутив  его  тяжесть,  мускулы
радостно  заиграли.  Готовясь  к  битве,  Харальд  не  ощущал  привычной
неистовой злости. Он был спокоен, лишь в глубине души  пряталась  легкая
грусть - ну вот, еще раз лишать жизни...
   Лицо  бога  исказилось  яростью,  став  из   величаво-притягательного
уродливым и отталкивающим.
   - Дурак! - взвизгнул  он,  мгновенно  превращаясь  из  благообразного
старца в бельмастого и горбатого урода. - Я  одарил  тебя  так,  как  ни
единого смертного! Я дал тебе дар исцеления и неуязвимости для  болезней
и магии! Но каждый раз, когда ты пользовался моими дарами, моя  частичка
в тебе росла. И теперь меня больше в тебе, чем тебя самого! И сейчас  ты
не в силах причинить мне вред, потому что ты -  это  я,  и  я  повелеваю
твоим телом и разумом! Захочу - ты сам себе уши оторвешь и съешь, захочу
-  мгновенно  умрешь  от  остановки  сердца!  Смертная   тварь,   жалкое
насекомое, как ты посмел выступить против меня?  Ты  должен  валяться  у
меня в ногах, благодаря за то, что я для тебя сделал! Да ты...
   Слушать дальше Харальд не стал.
   Он попросту ударил. Легко, как в тренировочном бою.
   Два шага вперед, обманный выпад, и лезвие идет к открытой шее.
   В стороне хрипит что-то одобрительное пытающийся встать Берг.
   Но удар Харальда был остановлен. В  последний  момент,  когда  клинку
оставалось пройти считанные вершки до цели, рука перестала  повиноваться
хозяину Она вдруг дернулась, мускулы сократились и отклонили меч.
   Харальд попробовал ударить вновь. Еще и еще. Снова и снова. Но меч не
сдвигался, хотя мышцы на руке корежило судорогой. В ушах нарастал гул, а
по позвоночнику катилась крупная дрожь. Две воли, две силы  боролись  за
обладание телом, и ни одна не желала уступать.
   Но силы были неравны.
   Бог одолевал.
   Харальд чувствовал, как рука его опускается, как разжимаются  пальцы,
выпуская  оружие.  Он  захотел  крикнуть  и  не  смог,  горло  более  не
повиновалось ему.
   Ноги словно сами сделали шаг назад,  и  тогда  он  вспомнил.  Залитая
солнцем рыночная площадь, яркие повозки бродячих  комедиантов,  ширма  и
разыгрываемое над ней представление на тему "Смерть злого мага". Кто был
тогда в главной роли?
   Хлынул из уголков глаз  знакомый  багровый  туман,  тело  наполнилось
тяжелым жаром. Приступ одержимости на этот раз накатывался издевательски
медленно, давая как следует разглядеть свой отвратительный облик.

***

   Когда Харальд очнулся, он стоял на коленях около каменного павильона,
а с неба все так же продолжал струиться мерзкий опаловый  свет.  Мускулы
ног ныли, жалуясь на неудобную позу.
   Бог стоял все так же недалеко, вновь приняв облик благостного старца.
Ветерок шевелил седые кудри, величественно загибал недлинную бороду,  но
под потемневшими, словно их залила ночь, глазами залегли  тени.  Нелегко
оказалось хозяину справиться со строптивым слугой
   - Что, понял, кто сильнее? - спросил Больной Бог.
   Харальд не ответил. Не всегда прав тот, у кого больше силы. Но не все
люди это понимают, куда уж божеству...
   Взгляд его упал на Берга. Тот  лежал  неподвижно,  в  голубых  глазах
застыло изумленное выражение, а изо рта на зеленую траву стекала  и  все
не могла стечь струйка крови, темной и тягучей...
   Ярость подбросила Харальда в воздух. Прыжком он вскочил на ноги. Крик
сам исторгся из груди.
   - Что ты с ним сделал?
   - Убил, - просто ответил бог. - Он более не нужен.
   Жгучее желание  броситься  вперед,  вцепиться  руками  в  тонкую  шею
опалило Харальда изнутри. Он даже захрипел, сдерживая себя. Бессмысленно
колотить кулаками скалу, сколько ни бей - только руки разобьешь...
   Лицо Больного Бога выражало искреннее недоумение.
   - Что он тебе? - спросил он равнодушно. - Всего лишь  человек!  Таких
тысячи в этом мире, и ни один не лучше другого.
   - Он мой друг!
   - Я не понимаю, что значит это слово. - Благообразный старец в плаще,
украшенном кругом из двух спиралей, пожал  плечами.  -  Поэтому  оно  не
имеет для меня смысла. Смерть этого человека ничего  не  меняет  в  моей
жизни. Ты будешь служить мне так или иначе.
   - Нет!
   - Будешь, - кивнул бог. - Или добровольно, или принудительно.  Второй
вариант хуже для тебя. При нем  мне  придется  либо  гасить  твой  разум
совсем, вводя в то состояние, которое ты  называешь  одержимостью,  либо
причинять тебе боль. Вот такую...
   Бог поднял ладонь и очень медленно согнул указательный палец.
   Харальд дернулся,  силясь  сдержать  крик.  В  голову  словно  залили
расплавленный металл. Боль, казалось, сочилась из каждой поры, входила в
грудь со вдохом и покидала ее с выдохом, обдирая горло  острыми  краями.
Каждый удар сердца отдавался судорогами по всему телу.
   Бог разогнул палец. Боль исчезла. Харальд обнаружил, что стоит мокрый
от пота, словно после купания.
   - Это самая меньшая степень боли, которую я готов тебе  причинить.  -
Старец взирал спокойно и  даже  ласково,  точно  дед  на  расшалившегося
внука,  которого  надо  слегка  отшлепать  по  попке.  -  Так   что   не
противодействуй мне. А сейчас - спи.
   Он согнул другой палец.
   У Харальда подогнулись ноги, а веки  просто  рухнули,  словно  к  ним
привязали груз. Мягкой и тяжелой подушкой навалилась усталость, он уснул
прежде, чем голова его коснулась травы.

***

   - Эй, парень, подвезти тебя? - Крестьянин в грязной одежде  придержал
лошадь, и телега, груженная пустыми бочками, сбавила ход.
   - Спасибо, сам дойду, - вежливо ответил Харальд. Быть рядом с  людьми
ему хотелось меньше всего.
   - Ну как знаешь. - Крестьянин стегнул кнутом неказистую лошаденку, та
добавила ходу, и телега, грохоча и подпрыгивая, укатила вперед.
   Харальд невольно втянул чистый воздух поглубже,  стремясь  прочистить
горло.
   Вдоль дороги стоял начинающий пробуждаться от спячки лес.  На  ветвях
можно было разглядеть крошечные зеленые бутоны - раскрывающиеся почки, и
запах молодой зелени ласкал  ноздри.  Из  небес,  из  жаркой  и  светлой
синевы, лилась ликующая песня жаворонка. Последние остатки зимы стыдливо
прятались от солнца по тенистым оврагам, чернели от злости и  потихоньку
умирали, орошая землю и готовя ее к лету.
   Над миром царила весна. Пришел суматошный и яркий месяц апрель, когда
жизнь пробуждается в самом чахлом теле, даже у древних старцев чуть ярче
блестят глаза, когда в природе царит любовь.
   И только Харальд, идущий по пустынной дороге, не ощущал  себя  живым.
Тело полнилось силой, ни малейшего недомогания не  было  в  нем,  а  вот
чувства умерли, смерзлись под коркой вечного льда.
   Он шел на восток, опираясь на посох с раздвоенной вершиной. Одежда на
нем была старой и поношенной,  котомка  за  спиной.  Но  он  не  обращал
внимания на такие мелочи, спал, когда уставал, ел, когда был голоден,  а
остальное время шагал, размеренно и неторопливо, и взгляд его был словно
намертво прикован к желтой ленте тракта.
   Последнее, что сохранила его память, - жуткая боль,  возникшая  из-за
движения пальца божества, и  мертвое  тело  давнего  друга,  лежащее  на
свежей зеленой траве.
   Где он  провел  зиму,  вспомнить  не  получалось  Словно  вдруг  стал
медведем, проспал холода, а проснулся идущим  по  дороге,  тянущейся  на
восход солнца.
   И еще был голос, голос изнутри. Мягкий и спокойный, он приказывал,  и
не повиноваться значило подвергнуть себя пытке,  худшей,  чем  могли  бы
причинить все палачи земли. Ведь кто как не  тот,  кто  исцеляет,  может
знать все болезненные точки тела?
   Пока приказы были простыми и четкими: идти на восток, в город  Бабиль
И он шел, отмеряя версту за верстой старыми, стоптанными сапогами
   Безумие больше не мучило его. Исчезла  жажда  убийства,  ненависть  к
магам - как и предсказывал Свенельд. Да и зачем они теперь,  если  слуга
Больного Бога нужен ему в новом качестве?
   В каком именно - Харальд мог  только  гадать.  Он  знал,  что  сможет
вылечить болезнь, почти любую, догадывался,  что  может  наслать  хворь.
Припомнилось, как, спасаясь от погони, вызвал у охраны Владетеля приступ
поноса.
   Меча больше не было у  пояса,  и  Харальд  об  этом,  к  собственному
удивлению, не жалел. Понимание того,  что  более  убивать  не  придется,
вызывало мучительное, тяжелое облегчение.
   Дорога раздвоилась. Один  путь  уводил  чуть  на  север  от  искомого
направления, другой - на юг. Харальд на миг замер,  прикрыл  глаза.  Под
веками, из темноты выплыл черно-зеленый круг, и  тихий  голос  прошептал
словно в самое ухо: "Налево!"
   Открыв глаза, Харальд свернул на северную дорогу.
   Слуга Больного Бога шел к Бабилю. Самым коротким путем.

***

   Бьерн, атаман Оружейной дружины, проснулся оттого, что рядом с  домом
заржала лошадь. Несколько мгновений он полежал, наслаждаясь  покоем,  но
солнечный свет вовсю лился из окна, говоря, что время не раннее, и Бьерн
решил, что пора вставать.
   Неспешно облачился, дернул за шнурок, давая слугам знать,  что  можно
подавать завтрак. В глубине дома мягко звякнул  колокольчик,  и  атаман,
прозванный  Золотым  за  умение  зарабатывать  и  страсть   к   роскоши,
величественно направился в трапезную.
   Он занял дом на  Оружейной  улице  три  дня  назад,  после  того  как
предыдущий атаман погиб в дурацкой уличной  сваре.  К  новому  положению
Бьерн привыкнуть не успел, и полученные привилегии, вроде хорошего дома,
слуг и возможности распоряжаться, доставляли ему  удовольствие  большее,
нежели ранее сражения, пиво и женщины.
   Он спустился в трапезную и уселся за стол, вдыхая аппетитные запахи -
жареного мяса, свежего хлеба и приготовленной на сале яичницы.  К  столу
атамана также подавали вино.
   Завтракал он в одиночестве. Трапеза настроила  мысли  на  благодушный
лад, и распорядок дел на день сам собой  выстроился  в  голове  атамана.
Первым из  них  несомненно  будет  месть  наглецам,  поднявшим  руку  на
предыдущего главу дружины. А для этого надо...
   Возникший рядом  юноша  -  один  из  посыльных  -  отвлек  Бьерна  от
размышлений.
   - Что такое? - спросил атаман, и в его басе послышались нотки гнева.
   Посыльный спокойно ответил:
   - Встречи с вами просит один из членов дружины, Харальд по  прозванию
Младший.
   - Не знаю такого, - зло буркнул  атаман,  но  из-за  стола  поднялся.
Любой воин из дружины может требовать встречи с атаманом в  любое  время
ночи или дня, и отказа в такой просьбе быть не может.
   - Проводи его в комнату для бесед, - приказал  Бьерн,  чувствуя,  как
набитое брюхо тянет к земле. Беседовать с приблудой,  который  точно  не
голосовал на состоявшихся три дня назад выборах, не хотелось.
   Тяжко вздохнув, атаман проследовал к лестнице. Обычные дощатые стены,
тесанные и лаженные на совесть, вызывали у него недовольство. Разве  это
достойное жилище для атамана, под чьей рукой несколько сотен воинов?  Он
как-то забыл, что приказывать, точно родовитый,  не  имеет  права,  и  в
комнату, где ждал его посетитель, прибыл в весьма дурном состоянии духа.
   Харальд Младший оказался действительно  молод,  не  старше  тридцати.
Стройная фигура, светлые волосы, свободно падающие на плечи,  щетина  на
подбородке, особенно выделяющаяся на фоне загоревшей кожи.
   Обтрепанная одежда (Бьерн про себя скривился) и... И атаман  поначалу
не поверил себе и еще раз осмотрел гостя: и никакого меча! Даже  кинжала
нет. Вот это действительно необычно. Наемник, даже оставшись без штанов,
ни за что не придет к  атаману  безоружным.  Это  знак  его  ремесла,  и
бросить оружие - все равно что сапожнику бросить молоток, а  портному  -
ножницы...
   -  Что  угодно  Харальду  по  прозвищу  Младший?  -  пробасил  Бьерн,
усаживаясь.  Теперь  он  заметил  рядом  с  гостем  странный   посох   с
раздвоенной вершиной. Причем одна веточка  была  зеленой,  на  ней  было
несколько живых листков.
   - Я пришел забрать свои деньги,  -  проговорил  гость,  и  голос  его
оказался резким и неприятным. Глаза, смотревшие прямо  в  лицо  атаману,
показались тому темными, и лишь потом он разглядел,  что  глаза  зелены,
как болотная ряска.
   - Какие деньги? - спросил Бьерн, делая вид, что не  понимает,  о  чем
идет речь.
   - Отданные на хранение, - столь же спокойно ответил Харальд  Младший.
-  Соответствующая  запись  была  сделана,  как  полагается  по  обычаям
дружины.
   Наемники обычно оставляли деньги,  если  им  удавалось  очень  хорошо
заработать (не важно, честно или при помощи грабежа  и  мародерства),  в
доме на Оружейной улице. Глядишь, потом пригодятся, да и не  таскать  же
их с собой по кабакам и дорогам? А дело атамана - эти деньги сохранить и
приумножить.
   Бьерн простер руку в сторону и почти сразу ощутил  касание  шершавого
переплета. Подбежавший бесшумно слуга вложил в  руку  книгу,  в  которой
делаются записи о денежных операциях дружины.
   - Последний взнос -  осень  прошлого  года,  -  подсказал  посетитель
атаману, и тот неожиданно испытал приступ острой неприязни.  Слишком  уж
молод этот Харальд,  чтобы  зарабатывать  много!  Да  еще  и  "последний
взнос", а это значит, что их было много.
   Запись тем не менее отыскалась, а с  ней  и  другие,  и  когда  Бьерн
посмотрел на общую сумму, положенную на имя Харальда Младшего, то  глаза
его едва не выскочили из орбит.
   За такие деньги можно самому нанять войско!
   Жадность зашевелилась в груди атамана  холодным  мерзким  слизнем,  а
вслед за  ней  явились  мысли,  как  молокососа  облапошить  и  обратить
сохраненную сумму на благо дружины, а если точнее, то на благо  Золотого
Бьерна.
   Но все записи были сделаны верно. Придраться не к чему.
   - Что-то не так? - спросил Харальд, прерывая затянувшуюся паузу, и  в
голосе его атаману послышалась насмешка.
   - Все так, - поднял Бьерн голову. - Только тот ли ты,  за  кого  себя
выдаешь? Татуировку можно подделать, а о деньгах  узнать  от  настоящего
Харальда, выбив правду пытками...
   - Атаман сомневается в моих словах? -  Гость  усмехнулся,  и  Бьерна,
бывалого наемника, который за пятьдесят лет  жизни  многое  повидал,  от
этой усмешки продрало морозом.
   Но он все же нашел в себе силы ответить так, как хотел.
   - Да!
   - Зря. - Харальд улыбнулся, и Бьерн отдал бы голову на отсечение, что
зеленые глаза потемнели, став  черными,  точно  сажа.  -  Я  думаю,  что
следующий атаман будет сговорчивее.
   - Ты что, угрожаешь мне? - Гнев Бьерна был самым  настоящим.  Поднять
руку на своего атамана - худшего преступления для наемника  просто  нет.
Свершившего такое отыщут и убьют, где бы он ни спрятался.
   - Нет. - Странный посетитель улыбнулся вновь, и  вновь  Бьерну  стало
холодно. - Я не безумец и не нападу. Но  ведь  у  почтенного  не  все  в
порядке со здоровьем. Сердце пошаливает, печень болит после жирной пищи.
Вот болезни-то и возьмутся за почтенного, если он не отдаст мне  деньги,
и я буду здесь ни при чем. А следующий атаман будет куда сговорчивее.
   Бьерн судорожно сглотнул. Сердце у него  действительно  болело,  и  в
правом боку кололо после еды
   - Ты маг? - прошептал он, глядя на гостя с ужасом и ненавистью.
   - Нет, - ответил тот, нахмурившись. - Но лучше отдай деньги.
   Бьерн отвел глаза и хлопнул в ладоши.
   Вошедший воин выслушал приказ, коротко кивнул и исчез.
   Атаман чувствовал себя неуютно под  взглядом  зеленых,  как  малахит,
глаз. Он чувствовал этот взгляд, словно  горячее  прикосновение,  -  еще
мгновение, и тело начнет тлеть, не выдержав силы странного  наемника  по
имени Харальд Младший.
   Воин вернулся с большой шкатулкой темного дерева.
   - Забирай, - сказал Бьерн, поднимаясь. - Записи в книге я сделаю сам.
   Харальд молча  взял  шкатулку,  вежливо  (как  показалось  атаману  -
издевательски) поклонился и вышел. Скрипнула дверь, долго не  стихали  в
коридоре удаляющиеся шаги. Или так показалось атаману?
   Бьерн нахмурился и покачал головой.
   Чутье настойчиво подсказывало  ему,  что  с  этим  молодым  человеком
придется встретиться еще  не  раз  и  что  эти  встречи  вряд  ли  будут
приятными.

***

   В доме обосновался настойчивый запах пыли. За те дни, которые Харальд
прожил здесь, он мог бы извести его, но это было не нужно, и он  терпел,
ожидая прихода помощников.
   И сегодня они пришли.
   Они стояли перед ним в самой большой комнате дома  на  улице  Дырявых
Горшков, одинаковые, словно горошины из одного  стручка.  В  пропыленных
одеждах, с отрешенными лицами, усталые и загорелые. В руке у  каждого  -
посох с раздвоенной вершиной.
   Слуги Боль