его вырвало сгустками крови.
     -  Дионис,  отец  мой! -  простонал  юноша.  -  Мне  больно!  Больно! Я
страдаю!..
     Тал поспешно нагнулся к раненому.
     - Держись, сынок, - прошептал он. - Скоро тебе окажут помощь, скоро...
     И снова илиарх посмотрел  на рыжебородого Тала, но теперь  он переводил
взгляд с его лица на лицо мальчика и обратно. Медленно, медленно...
     - Клянусь Менелаем,  отцом  всех  рогоносцев, - буркнул  он. -  Я готов
поклясться... но нет... об этом жутко даже подумать...
     Он возвысил голос и крикнул:
     - Марш вперед, живо!
     Но гоплит, державший носилки спереди, вопросительно уставился  на него.
В Спарте  было  много лечебниц.  А он был  простым солдатом и не умел читать
мысли начальства.
     - Куда идти, господин? - спросил гоплит.
     -  Осел! - рявкнул илиарх.  -  Мул, сын мула!  Конечно  же,  к велшсому
Полору! Или  ты  думаешь, я  понесу сына  нашего полководца  к какому-нибудь
занюханному лека-ришке? Давай-давай, поднимай копыта, пошевеливайся!
     Стражники  понесли  мальчика  по  извилистым,  узким   улочкам  Спарты,
вымощенным  булыжником,  и  наконец  добрались до  района  Фенодамас,  что в
переводе означает "сдерживание  смерти". Именно  там обитал  лекарь Полор. В
центре   площади  Тал  увидел  храм  Асклепия,  бога  медицины.   Здесь  все
свидетельствовало о том, что квартал посвящен  искусству врачевания. Повсюду
стояли  статуи: Аполлона Алексикакоса - Аполлона, прогоняющего хвори, Пеона,
врачевателя  богов, Гигеи, богини  здоровья.  Панацеи,  избавляющей  от всех
болезней, и даже богини  мудрости Афины Паллады, хотя спартанцы теперь редко
возносили ей  молитвы, ведь  считалось, что она покровительствует  афинянам.
Перед  самым входом  красовалась массивная статуя  кентавра Хирона, который,
как   гласит  легенда,  обучил  Асклепия   секретам   медицины.  Мускулистое
человеческое тело почти незаметно переходило в туловище могучего жеребца.
     - Все лекари вылезли из задницы этого старого  коня,  - хмыкнул один из
гоплитов. - Сколько людей они угробили!
     -  Заткнись,  дурак! -  рявкнул  илиарх,  но  сказал  он  это  довольно
беззлобно. Он был погружен в наблюдение за Талом и успевал еще  разглядывать
вывески над дверями, сообщавшие о том, какой лекарь, целитель, приходящий на
дом,  или  травник  тут  обитает.  Были   в  этом  квартале  и  лавки,   где
изготовлялись  стелы,  таблички, в  которых  богов  молили  об  исцелении, и
анатемы - их  приносили в жертву  богам  после  выздоровления. На нескольких
табличках стояли  названия  лечебниц  самых  знаменитых  врачей,  и  илиарху
показалось, что Тал смотрел на них особенно внимательно.
     "Нет! -  подумал  илиарх. - Не  может быть! Илот,  умеющий  читать? Это
противоестественно. И все же..."
     Но тут они подошли к дому Полора, и Тал остановился, не дожидаясь, пока
кто-нибудь проронит  хоть слово. Начальник стражи горестно покачал головой в
шлеме. Сильный, приятного вида илот начинал ему нравиться. Было ясно, что  в
юности Тал тоже отличался красотой... наверное он был красив не меньше,  чем
юноша, неподвижно ле-
     жащий  на  щите. Жалко...  Ведь  илот - человек конченый. Он,  Орхомен,
илиарх десятой илы городских  стражников, обязан выдать его криптее. Появись
у илотов такой вождь  - они добьются очень многого! Даже факт  спасения сына
великого Теламона говорил о железной выдержке и хитрости илота...
     Орхомен  подался  вперед и  еще  раз  вгляделся  в  лицо  Тала.  Может,
рыжебородый  скот сам заколол  мальчика,  чтобы попытаться инсценировать его
спасение, выторговать себе свободу? Или...
     Но тут илиарх увидел глаза Тала, увидел, с  какой  отеческой, тоскливой
нежностью глядит илот  на  раненого юношу.  Нет! Орхомен  вновь  в  смятении
выпрямился. Его зрение,  инстинкт, ум подсказывали ему то, что он не в силах
был  принять.  Это  слишком  ужасно!  Илот  -  и  дочь  одного из знатнейших
спартанских семейств?  Илот - и жена спартанского  полководца?  Нет! Во  имя
всех мрачных, жутких хтонических божеств, этого просто не может быть!
     Они  внесли   Аристона  в  помещение   лечебницы  и  положили  на  пол.
Девушка-рабыня медленно, неохотно - пока ее не кольнули в задницу копьем и у
нее  не  пробудилось  уважение  к  военным  людям  -  пошла  будить  спящего
господина.
     Лекарь явился, дрожа от  ярости. При виде его сердце Тала ушло в пятки.
Ибо  лекарь был  очень,  очень стар.  Руки его дрожали, а голос  срывался на
фальцет.
     - Как вы смеете! - пропищал он. - Будить меня из-за того, что одного из
ваших  вооруженных  болванов  ранили   в   пьяной  драке?!  Наверняка  из-за
какой-нибудь шлюхи! Убирайтесь отсюда все! Там, дальше по нашей улице  живет
лекарь, который вполне справится с этой задачей! Я не принимаю...
     -  Тихо, лекаришка! - рявкнул Орхомен. - Придержи свой заплетающийся от
старости  язык,  если  хочешь сохранить  его. Юноша  очень знатен, хотя  это
сейчас неважно. Важно то, что врачей, нарушающих обет, данный Аскле-пию, или
клятву Гиппократа, ждет суровое наказание! Юноша уже у берегов  Стикса. Твой
долг - спасти его. Вот и приступай! Иначе...
     Старик остановился.
     - Ладно, - сказал он. - Но мои  услуги дорого стоят, илиарх. Я вынужден
тебя  об  этом  предупредить.   Кто  возьмет   на  себя  бремя  расходов  на
жертвоприношения? А я считаю их необходимыми. Разве может лекарь кого-нибудь
вылечить без  благословения  богов?  Придется принести  огромное  количество
жертв Аполлону  Алексикакосу  и Пеону,  Гигее и  Панацее, кентавру Хирону  и
Афине Палладе. И самому Асклепию! Вполне может статься, что еще  кого-нибудь
я  упустил.  О боги! Я ведь действительно кого-то забыл. Так у нас ничего не
выйдет. Боги страшно гневаются, если о них забывают. Дайте подумать... дайте
подумать... кто же...
     - Телесфор, - подсказал илот Тал.
     И  опять  Орхомен  удивленно воззрился на рыжебородого  раба. Телесфор,
прекраснейший  юноша, помогавший  Асклепию  врачевать,  был  одной из  самых
загадочных  фигур среди богов-целителей. Если он вообще мог считаться богом,
многие с этим не  соглашались. О  Телесфоре знали только весьма образованные
люди. Все, все с этим илотом было не так! Его голос, произношение, его...
     -  Да-да, Телесфор!  -  пискнул доктор. -  Я  знал, что  забыл кого-то!
Скажи, илиарх, кто заплатит за это?
     -  Не  ломай  свою  слабую голову,  старик,  -  сказал Орхомен.  -Лучше
подумай, кто оплатит твои  похороны  и жертвоприношения, если мальчик умрет,
пока  ты  со мной  споришь.  Ибо отец его  Теламон,  глава совета старейшин,
главный  полководец  и командующий флотом, позаботится о  том, чтобы ты умер
медленной и очень страшной смертью. Ты меня слышишь? За работу, лекаришка!
     Лицо  Полора побелело  как  полотно.  Руки  еще сильнее  задрожали. Тал
бросил на Орхомена умоляющий взгляд.
     - Да, ты прав, илот, -  пробормотал илиарх. - Боюсь, я перегнул палку и
напугал старого шарлатана так, что он стал вообще ни на что не годен.
     Орхомен повернулся к дряхлому лекарю и сказал гораздо ласковей:
     -  Однако  я  уверен,  что  если ты спасешь юношу,  то  можешь получить
столько золота, сколько весишь сам или  весит он,  смотря кто тяжелее. А это
по меньшей мере два таланта, Полор! Что ты об этом думаешь?
     Слова  илиарха подействовали  на  врача  чудесным образом. На пятьдесят
четвертый  год после битвы  при Фермопилах (спартанцы, как  и прочие эллины,
вели  отсчет  времени  по каким-нибудь  знаменательным  датам)  официальными
деньгами  полиса  по-прежнему  считались  большие, похожие на колеса телеги,
железные  монеты, хитроумно придуманные Ликургом в целях борьбы с алчностью:
ведь монеты были  слишком  тяжелы и  огромны,  чтобы унести их далеко,  и не
имели  особой  ценности,  так что их незачем  было копить.  Однако  любовь к
роскоши,  постепенно  прокрадывающаяся  в   души  людей  и  в  конце  концов
погубившая  всю  Элладу,  сыны  которой  оказались не в  силах  совладать  с
варварскими племенами,  начала покорять и суровую Спарту.  Наперекор законам
Ликурга  все  жители умудрились раздобыть хотя бы  пару  унций  запрещенного
серебра или золота. А в  таланте содержалась  почти  тысяча унций (если быть
совсем точным  - девятьсот двенадцать). Получив два таланта,  лекарь стал бы
богат, как Крез... По крайней мере, ему так казалось.
     Дрожь  в  руках  Полора  мгновенно унялась.  На  сморщенном лице  вновь
заиграл румянец. Темные глазки засверкали.
     -  Сюда! - сказал Полор. -  Кладите  юношу сюда. Я сейчас его  осмотрю.
Так-так... Гм...
     - А жертвоприношения? - спросил Тал.
     - Не докучай мне этими суевериями, илот! Разве ты  не  понимаешь, что у
нас нет времени? - сказал великий Полор.
     Несмотря  на свой преклонный возраст, врач, как выяснилось, не  утратил
мастерства. Прежде  всего он влил  в горло Аристона настойку  мандрагоры. Но
когда спустя  полчаса  дотронулся  до  раны, юноша  громко застонал. Поэтому
лекарь  добавил  в  питье  вытяжку  белладонны.  Однако пациент  по-прежнему
чувствовал  боль,  это было очевидно. Тогда Полор  прибегнул  к драконовским
мерам:  дал  Аристону четверть драхмы опиума. Это  возымело  действие.  Даже
когда врач ухватил щипцами сломанное  лезвие, юноша не  шевельнулся. Но едва
Полор вытянул  клинок из раны, началось такое кровотечение, что страшно было
смотреть. Ничто
     не могло  остановить кровь, никакие  средства, которые  применяли врачи
Эллады в эпоху первого расцвета  медицины, когда дух бессмертного Гиппократа
все  еще   присутствовал  среди  людей,  вдохновляя   и   направляя  их.  Не
подействовала ни дубовая кора,  ни кровь дракона, ни  сок  граната. Наконец,
старый  Полор  поступил  правильно:  приложил  к ране  докрасна  раскаленное
железо. Несмотря на обезболивание, Аристон издал душераздирающий вопль.
     Тал упал на колени подле кровати. Илиарх увидел у него на глазах слезы.
     "Бедняга!  -  подумал  Орхомен. - Он  слишком мягкосердечен, чтобы быть
опасным. Я не буду  подвергать его  пыткам. Все, что мне нужно узнать, можно
выудить хитростью".
     Тем временем лекарь  промыл рану прокипяченным вином, проткнул ее концы
чистыми щипцами, чтобы рана не раскрывалась, и наложил повязку.
     - Он... будет жить? - прошептал Тал.
     - Понятия не имею!  - отрезал Полор.  -  Может, мне  зарезать  курицу и
погадать на ее внутренностях?
     Теперь  юноша лежал  спокойно. Илиарх послал одного  раба  к Алкмене, а
другого  -  в  Герусию, чтобы известить обоих  родителей.  Наконец-то у него
появилась  свободная  минутка,  и  он  вывел  илиота  Тала  на  улицу, чтобы
допросить.
     - Ты знаешь, кто его ранил? - начал допрос Орхомен. - Если, конечно, ты
не сделал этого сам, надеясь получить награду за то, что спас жизнь  чуть не
убитому тобой человеку.
     Тал слабо улыбнулся.
     - Я не думаю, что  ты так  плохо разбираешься в людях, илиарх, - сказал
он. - Ты же знаешь, что я его и пальцем не тронул.
     - Да, я это знаю, илот, - кивнул Орхомен. -  Твоя тайна сокрыта глубже.
Может, ты его любовник?
     - Такой грязный пес, как я? - усмехнулся Тал.
     - Бывают  вещи и подиковинней. Ты вполне хорош собой, рыжебородый, хотя
и носишь собачью шапку. А о
     вкусах не спорят... Иначе на свете не было бы мутонов, не правда ли?
     Тал закусил губу.  Оскорбление  было нанесено  намеренно  и  рассчитано
точно.  Мутонами звали  детей,  которых спартанцы приживали  с  беззащитными
женщинами-илот-ками, не смевшими отказать господам.
     - Да, - бесстрастно ответил Тал. - Думаю, не было бы.
     - Так все же, - продолжал Орхомен, - ты его любовник?
     - Нет, - сказал Тал.
     - И между вами нет никакой связи?
     - Никакой.
     - Ты просто наткнулся на раненого юношу?
     - Нет. Я нарочно следовал за ним. Я был в гимнасии, когда он...
     - Ты был в гимнасии?! - взревел Орхомен. - Что ты там делал, во имя...
     - Это был ежегодный урок, посвященный вреду пьянства, добрый илиарх. Но
они сделали плохой выбор. У  меня очень крепкая  голова и желудок. Я имею  в
виду выпивку.
     - Хорошо.  Значит,  ты  был в гимнасии и валялся  на  полу, как  боров,
нализавшись, подобно афинянину, или притворяясь пьяным, и...
     - Он  подрался  с  юношей, оскорбившим его  мать.  И хотя чуть  не убил
негодяя  -  который вполне  этого  заслуживал,  добрый  илиарх!  -  был  так
расстроен, что в любой момент мог сделать что-нибудь безрассудное. Поэтому я
пошел за ним. Я хотел предотвратить беду.
     - Почему? - спросил начальник стражи.
     - Потому  что  я  питаю уважение  и  восхищаюсь  его  матерью,  знатной
госпожой. Она была ко мне однажды очень добра. Очень.
     Рука  илиарха  метнулась  к   рукоятке  кинжала.   На   лбу   выступили
поблескивавшие капли пота. На виске набухла и билась толстая жила.
     - Если бы я думал... - прохрипел он. Тал посмотрел ему прямо в глаза.
     - Но ты же этого не думаешь, мой господин? - сказал
     он.  -  Подобные мысли оскорбляют божественную Артемиду,  равно  как  и
госпожу Алкмену. Так  что  не надо им предаваться, хорошо? Я надеюсь, у тебя
есть ко мне более мудрые и благородные вопросы.
     - О да, - пробормотал Орхомен. - Например, КТО его ранил?
     - Не  знаю.  Я  не  мог  найти  след мальчика  всю ночь. Видишь ли,  на
скалистых кручах Парнона не остается следов... А когда я его обнаружил, было
поздно. Он полз по тропинке, и в спине у него торчал нож...
     Илиарх еще раз взглянул на Тала.
     -  Да, ты у нас великий помощник! - усмехнулся он. - Однако я, пожалуй,
запишу твои  слова.  Эфоры наверняка захотят  с ними ознакомиться.  Надеюсь,
тебя не нужно предупреждать о том, чтобы ты не лгал? Ты достаточно умен и не
захочешь подвергнуться пыткам...
     - Ты прав,  мой  господин, - согласился  Тал. Орхомен вынул из-за пояса
деревянную  табличку, намазанную воском, и стило. С большим  трудом, высунув
язык,  он принялся писать. Нацарапал число, указал место, где  он повстречал
илота, несшего на руках Аристона, записал еще некоторые подробности. Тал еле
сдерживал  улыбку. Он сидел  за  спиной илиарха  и видел,  что накарябано на
табличке. С орфографией и грамматикой у Орхомена было из рук вон плохо. Этим
грешили все спартанцы, даже мнившие себя очень образованными.
     - Твое имя, илот! - потребовал илиарх.
     - Меня зовут Тал, - сказал илот. Орхомен оторвался от таблички.
     - Сомневаюсь, - сухо произнес он. - Ты ведь изменил свое настоящее имя,
да?
     Тал поглядел на булыжники мостовой. Потом поднял глаза.
     - Да, - просто ответил он.
     - Раньше тебя звали Флегий, не так ли? Из-за волос...
     - Флогий, мой господин, это почти одно и то же. А  затем я переименовал
себя  в Тала.  Это больше подходит к моему  положению.  Ты со мной согласен,
добрый илиарх?
     -  Соглашаться  с  илотом  для солдата  равносильно измене, -  возразил
Орхомен. - Ты же знаешь закон, собака!
     - Да, - кивнул Тал. - Но еще я знаю людей.
     - То есть? - не понял Орхомен.
     -  Ты добрый илиарх, не такой... твердокаменный, каким хочешь казаться.
Этот закон... Что  он на самом деле означает?  Мы рабы и не  в  силах что-то
переменить. Однако  каждый год эфоры официально объявляют нам войну,  словно
мы вражеский полис...
     - Вы относитесь к нам крайне враждебно, - сказал Орхомен.
     - Но  довели-то нас до  этого вы!  -  спокойно возразил Тал.  - Ибо  не
хотите понять, что человека нельзя держать в повиновении при помощи кнута.
     - А как можно? - спросил Орхомен.
     -  Я думаю, любовью, - сказал  Тал. - Но точно  не знаю.  Пока что ни в
одном полисе люди не поумнели настолько, чтобы попробовать.
     -  Тал-философ!  -  насмешливо   фыркнул  Орхомен.   Но   издевка  была
притворной. Тал видел, что, невзирая на свой тон, илиарх заинтригован.
     - В каком-то смысле - да, -  сказал Тал.  - Возьми хотя  бы этот закон,
илиарх. Разве он не служит невольным подтверждением вашей неправоты?
     -  Собака! -  взревел  Орхомен. - Да  я тебя...  Но голубые глаза  Тала
требовательно впились в лицо илиарха.
     - Почему ты не хочешь выслушать, господин? - сказал он. - Ты же знаешь,
что тебе представилась бесценная возможность. Поговорить свободно, начистоту
всегда очень  важно.  Это  больно,  потому  что,  когда человека  заставляют
думать, ему больнее всего. Но я  научился сносить сию боль. И теперь, даже в
моем грязном рубище и в собачьей шапке, я остаюсь человеком.
     - А я,  значит,  осел  в  доспехах? -  спросил Орхомен.  Слишком быстро
родилась  у него эта мысль.  Тал понял, что он не  раз думал о таких  вещах,
сидя в одиночестве.
     - Если бы мне так казалось,  - мягко ответил он, - то я не тратил бы на
тебя слова, илиарх. Я вижу в твоем лице
     ум, а в глазах - гуманность. Вот почему - прости за откровенность - мне
тебя жалко, мой господин.
     - Тебе меня жалко?  - только и смог прошептать Орхо-мен. -  Тебе, илот,
жалко МЕНЯ?
     - Да, -  кивнул Тал, - ведь,  обладая двумя  этими  качествами,  умом и
гуманностью, ты вынужден оставаться спартанцем.
     Орхомен выронил табличку  и выхватил из ножен кинжал, который  сверкнул
на  солнце. Тал  не  пошевелился. Он спокойно сидел  и улыбался спартанцу. И
даже не взглянул на высоко занесенное блестящее лезвие. Похоже, он знал, что
кинжал так и застынет в воздухе. Илиарх посмотрел на него в  упор, но Тал не
опустил взора.  Наоборот,  это  Орхомен  не  выдержал,  и его суровые  глаза
забегали по сторонам, столкнувшись с непробиваемым спокойствием илота.
     - Ты знаешь, что я  могу тебя  убить, собака? -  чуть  ли не восхищенно
воскликнул Орхомен.
     - Я знаю, что тебе это дозволено, - ответил Тал.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ваш пресловутый закон. Эфоры ежегодно объявляют нам войну,  и молодые
парни из криптеи могут безнаказанно убивать  илотов. Это, как я уже говорил,
само по  себе является признанием  вашей вины. Ибо  если  бы вы считали себя
правыми, то убивали бы нас, не заручившись заранее формальными оправданиями.
Но есть огромная разница между "можно" и "могу",  мой молодой господин. Тебе
можно убить меня кинжалом, который ты держишь в руке. Только ты не сможешь.
     - Почему не смогу? - огрызнулся Орхомен. Тал опять улыбнулся:
     - Потому что ты - это ты. Так что засунь в ножны свою глупую,  жестокую
игрушку,  сын мой, и сядь. Перестань  изображать  из себя кого-то другого...
осла  в  доспехах -  благодарю  тебя за это выражение! - и  становись таким,
какой ты есть на самом деле, каким ты должен стать:
     гуманным и добрым.
     Орхомен  потрясенно  глядел  на  Тала. В его мозгу,  душе,  сердце  шла
жесточайшая борьба. Он такого еще ни разу в жизни не испытывал. Орхомена так
и подмывало убить этого
     86
     странного, властного бородача и освободиться  от противоречивых чувств,
захлестнувших его. Он подозревал, что, если этого не сделать, вся его  жизнь
пойдет  вкривь  и   вкось.   Единственной  загвоздкой  в   выполнении  этого
элементарно простого решения было  то, что Тал оказался прав. Орхомен не мог
его убить.
     Орхомен медленно засунул кинжал в ножны.
     - Вы нас боитесь, - сурово произнес Тал. - И  причина страха в том, что
вы  сознаете, насколько несправедливо  взвалили  на  нас  бремя рабства. Вот
почему  я  изменил  свое имя. Мне хочется жить, и я  решил, что мудрее будет
назваться Страдальцем, а не Пламенным, Флогием.
     - Но в душе ты все равно остался Флогием, - сказал Орхомен. - И это имя
намекает  не  только на  цвет твоих волос. Тал означает "тот, кто страдает".
Ха! Нет, ты  других заставляешь страдать. Рыжебородый! И сдается  мне, илоты
обрели в твоем лице  вожака, хотя для этого им нужно  как-то возвыситься над
собой. Ведь  твои  речи не имеют ничего общего  с  их животным мычанием,  ты
совсем не похож на  илота. У тебя слишком белая кожа, а волосы и глаза как у
северных варваров. Да и держишься ты...
     Тал пожал плечами.
     - Судьба пер