алеко. Наверно,  нам придется проплыть больше
гиппекона*.
     - Ну и что? - не понял Аристон. Она топнула ногой.
     -До чего же вы, мужчины, непонятливы! Разве не ясно, что если я поплыву
в этом длиннющем одеянии, то меня утащит  на дно и я утону? А без меня  тебе
никогда отсюда не выбраться. У этой реки великое множество притоков.
     - Тогда  сними  одежду и оставь ее здесь,  -  вполне разумно  предложил
Аристон.
     Древнегреческая мера длины. (Здесь и далее прим. пер.)
     Фрина посмотрела на него, округлив глаза от ужаса.
     - О Аристон, я не могу...
     - Но почему, во имя Тучегонителя Зевса? - возмутился Аристон.
     - Потому что... потому что  тогда мне придется раздеться, - пролепетала
Фрина.
     -  Ну и что?  -  изумился  он.  Подобная  стыдливость  была  совершенно
непонятна спартанцу.  - Чего особенного? Я столько раз видел голых девчонок!
Во  время  дионисийских  празднеств  устраиваются  процессии,   где  танцуют
обнаженными  все девственницы  и юноши.  И никто не  думает  ничего дурного.
Ликург,  наш  законодатель,  постановил,  что  все  спартанцы,  и  мужчины и
женщины,  должны  стремиться  иметь  красивое  тело.  Поэтому  наши  девушки
прекраснее  всех  в   Элладе,  они  часто  постятся  и  каждый  день  делают
упражнения,  чтобы  не  стыдиться своего тела,  когда  им придется принимать
участие в священных обрядах. Ты не уродка и не калека. Может, у тебя на теле
шрамы или родимые  пятна? Дай  взглянуть! Мой дядя  знает лекаря,  он  может
вывести любое пятно, и на коже не останется даже следа, так что...
     - Аристон! - вскричала она. - Не трогай меня! Не смей!
     Он поглядел на нее, и его голубые глаза вдруг потемнели от обиды. Фрина
заметила  это  и  тут же  приблизилась  к нему.  Обвив руками  его шею,  она
посмотрела  на Аристона,  но ее  взгляд был  омрачен тоской, причины которой
юноша не мог понять.
     - Я... я люблю тебя,  Аристон,  - сказала она. - Только...  среди людей
моего племени нагота считается неприличной.  Я... я слышала, что спартанские
юноши  участвуют  в  спортивных состязаниях  совершенно голыми и что девушки
танцуют  на праздниках без  одежд.  Но я этому не верила.  Я  не  понимала и
сейчас  не  понимаю, как  девушка может плясать и вертеться перед мужчинами,
когда на ней ничего нет. Я... я бы умерла. Скажи... ты меня любишь?
     - Всем сердцем! - воскликнул Аристон. И это было почти правдой.
     - Ну, хорошо, - вздохнула она. - Ведь я твоя жена...
     или стану ей, когда ты придешь за  мной снова. Я покажу тебе дорогу. Мы
выберемся  уже на рассвете, ведь это по другую сторону горы, и солнце к тому
времени уже взойдет. Поэтому  ты сможешь меня увидеть, не дожидаясь, пока мы
принесем  брачные обеты и совершим жертвоприношения  перед  высоким алтарем.
Это ужасно? Но ты обещаешь хотя бы не смотреть на меня?
     Аристон  понял, что ему будет  нелегко  сдержать  обещание. И предложил
вполне приемлемую, как ему показалось, альтернативу.
     - А ты бы смогла плыть в моем хитоне? - спросил он.
     - Ах, ну конечно? Он короткий и легкий. Но как же ты?
     - Вот возьми! - сказал он и сбросил с себя одежду. Фрина попятилась и с
размаху хлопнула себя по щекам.
     - Аристон? - ахнула она и повернулась к нему спиной.
     -  Бессмертные боги! - возмутился Аристон.  - Избавьте  меня от женщин!
Что я такого сделал? Я потакаю твоей периэкской скромности, а ты...
     - Но Аристон... дорогой... мне на тебя тоже нельзя смотреть?
     Аристон весело  рассмеялся.  Потом  вытянул руки,  положил  их Фрине на
плечи и повернул лицом к себе.
     - Вот ты и посмотрела, - сказал он. - Ну как, я  отвратителен? Может, я
калека? Весь в родимых пятнах? Урод?
     - Нет!  - всхлипнула Фрина. - Ты... ты  прекрасен.' Я никогда не видела
обнаженных мужчин, но, наверно,  только у  бога  бывают такие формы.  Однако
женщина не может, господин мой Аристон,  смотреть на мужчину, если он не муж
ей. Это страшный грех. Теперь со мной случится что-то ужасное. Я знаю? Я это
чувствую всеми фибрами моей души?
     - Чепуха! - передернул плечами Аристон. - Дай мне твой пеплос.
     Она  отвернулась,  сняла  с  плеч  накидку и,  не  поворачивая  головы,
протянула ему. Аристон взял  пеплос и, наклонившись, поднял с  земли шнурок,
служивший ему поясом. В мгновение ока он соорудил себе набедренную повязку.
     - Теперь лучше?
     -  Да,  -  прошептала  она.  -  А  сейчас  отвернись,  пожалуйста...  О
Аристон!..
     В  его хитоне она выглядела  великолепно. Аккуратно сложив свое длинное
одеяние, Фрина спрятала его в расщелине скалы. Затем загасила лампу и сунула
ее туда же, куда и одежду.
     Аристон увидел на воде тусклое белое пятно и услышал всплеск. Он тут же
кинулся вслед за Фриной. Вода  была ледяной. Она казалась чернее вод Стикса,
чернее  Леты.  И  все  же  Фрина,  похоже,  знала, куда  плыть.  Аристон  не
хвастался: он плавал отлично, но Фрина легко его обогнала.  Они плыли долго,
так  долго, что  он  начал  ощущать  боль  в  руках.  Потом наконец  впереди
забрезжил свет. Аристон видел белые  руки Фрины, с  силой рассекавшие  воду,
смотрел, как она быстро бьет  по воде ногами.  Они приплыли. Фрина выбралась
на берег и подала Аристону руку. Но он застыл в воде, словно парализованный.
Дело в  том, что промокший хитон обтягивал тело Фрины,  словно кожа. А столь
прекрасного  женского  тела  Аристону  еще  не   доводилось  видеть.  Ни  на
процессиях в честь Диониса, ни на спортивных состязаниях.
     - Великая Киприда, помоги  мне? - взмолился  юноша, выходя на берег. Но
огонь  желания  пылал  в  нем, и  Аристон  привлек Фрину к себе.  Его пальцы
мгновенно  нащупали  на ее плечах  рубцы. Он  повернул Фрину спиной и стянул
вниз хитон. Посмотрел  на  ее  спину и ужаснулся: она вся была исполосована.
Как ни старался, Аристон не смог сдержать слез.
     - Из-за меня, - прошептал он, - ты претерпела... это?'
     Фрина, не  поворачиваясь, натянула  хитон  на плечи. Затем обняла его и
погладила  по подбородку, на  котором  пробивался  золотистый  пушок  первой
бороды.
     - За тебя, сын Диониса, я готова умереть, - сказала она.
     - Фрина? - простонал Аристон.
     - Нет, Аристон, - покачала  головой девушка. - У нас  нет времени. Я не
хочу, чтобы,  получив мое  тело, ты  потерял  жизнь. Может,  ты  и  способен
восставать из мертвых и воз-
     вращаться из мрачного Тартара, но лучше не рисковать. Я желаю, чтобы ты
остался  жив и мы  жили  бы вместе с  тобой. И...  я,  конечно, дочь другого
племени  и  не  ровня  тебе,  но  мне  хочется  быть для  тебя  больше,  чем
наложницей. Я хочу, чтобы мы принесли брачные обеты и  жертвы. Хочу услышать
гимны  Гименею  и  знать,  что  боги  нас  одобряют...  Фрина  вдруг  озорно
рассмеялась.
     - И  потом папаша содрал с меня три шкуры, - добавила она.  - Так что я
все равно не могу лечь на спину. Поцелуй меня и иди... Я надеюсь...
     - На что, моя маленькая Фрина? - спросил Аристон.
     - Что ты не забудешь меня. А то я зачахну, как бедняжка  Эхо, и от меня
ничего  не  останется,  кроме   голоса.  О  сын  бога  Аристон,  неужели  ты
действительно...
     -  Вернусь? Нет. Я пошлю отца сватать тебя,  как у нас положено. Раз ты
бедная, он не будет просить приданого. Ты сама сокровище, моя милая.
     Произнеся эти  слова,  Аристон  изумленно  осознал,  что  действительно
вправду хочет на ней жениться, хочет всем сердцем!
     - О  Аристон! - выдохнула она и припала к нему. Их мокрые тела посинели
от холода.
     - Но как же он придет к нам? - спросила затем Фрина. - Разве его сияние
не затмит наши взоры? Разве мы сможем его увидеть? Я слышала, что когда боги
являются смертным...
     - Я имел в виду своего  отчима, геронта, стратега, полководца, - сказал
Аристон. - Он ведь смертный. А теперь, малютка Меланиппа...
     Фрина топнула ногой:
     - Не называй меня так!
     - Меланиппа,  Аганиппа,  Аниппа, Архиппа,  Левкиппа,  будущая мать всех
моих Левсипедов, Левсипоев, Малени-педов и Меланипоев!
     Фрина  радостно  рассмеялась:  он  не  переводя дух  назвал  ее  черной
кобылицей, милосердно убивающей кобылицей, царственной  кобылицей, лучшей из
кобылиц, белой кобылицей и матерью  всех его отпрысков, жеребцов  и кобылок,
черных и белых... Только поразительно богатый и гиб-
     кий язык, на  котором  говорил Аристон,  был способен на  это. А  затем
юноша наклонился и поцеловал  ее долгим  поцелуем. Очень долгим.  Он целовал
ее, пока они оба не согрелись.
     Отстранившись, Фрина  подбежала к  берегу  и  ловко  нырнула  в  черную
ледяную  воду.  Аристон  глядел,  как  она стрелой  несется  по  течению.  В
последний миг  Фрина высунулась из  воды и послала ему воздушный поцелуй.  А
затем нырнула опять и исчезла. Аристон знал, что она  вынырнет за поворотом,
но от  страха за нее  у  него прервалось дыхание. Ибо он  уже не мог без нее
жить. Сама мысль об этом была равносильна  смерти. Тяжело вздохнув,  Аристон
повернулся и вышел из пещеры на свет.
     Он спускался с горы  примерно полчаса, и вдруг ему пришла в голову одна
мысль...  Если он  вернется  в гимнасий  с пустыми руками,  так ничего и  не
украв, педоном  прикажет его снова высечь. Даже  простое напоминание об этом
привело Аристона в  ярость. Его тело перестало быть лишь орудием убийства, а
превратилось в храм, в котором  горел священный, яркий и чистый огонь любви.
Аристон не желал, чтобы томный, капризный Лизандр глазел, как он будет молча
корчиться от  боли.  И не  хотел,  чтобы грубый  невежда  Си-моей,  которого
Аристон не мог одолеть в единоборстве,  гоготал, слушая пение  бича. За одну
ночь  Аристон  полностью  изменился.  Теперь его страшила не  сама  порка, а
невыносимое унижение, которому его подвергнут.
     Аристон  замер, размышляя. За то,  что с  ним вытворяли периэки, у  них
вполне можно еще раз стащить козленка. Преимущество  на его стороне, и  грех
им  не   воспользоваться.  Спускаясь  по  темной  запретной  тропе,  Аристон
подберется к хижинам своих недавних мучителей сзади. Он увидит их задолго до
того, как они заметят его. Тем более -  при мысли  об этом Аристон  пришел в
неописуемый  восторг -  что  они наверняка  сейчас не  дома,  наверняка  они
устремились за ним в погоню по другой дороге!
     Аристон  повернул  назад  и принялся карабкаться  на  гору.  Заодно  он
обдумывал, какие  доводы нужно будет привести  отчиму. Как  уговорить  этого
сурового, вечно запрещающего  старика,  чтобы он  позволил ему  жениться  на
периэкской  девушке, которая гораздо ниже его по  происхождению? Чем  больше
размышлял Аристон, тем яснее ему становилось,
     насколько  это  маловероятно. Геронт  и полководец Теламон наверняка не
позволит, чтобы  юноша,  которого все, кроме прекрасной  Алкмены,  ее  брата
Ипполита  и  членов Евгенического  Совета -  разумеется,  державших язык  за
зубами,  - считали  его родным сыном, так опорочил его дом. Но затем Аристон
отогнал мрачные мысли.  Какая разница, женится он на Фрине или нет? Главное,
чтобы она  принадлежала ему!  А  этому ничто не  помешает. Ему нужно  только
будет  вооружиться  до зубов, прийти ночью в  селение  и увести ее  силой. В
Спарте он присмотрит для нее  маленький домик. Теламон,  которого  возмущало
все более  терпимое отношение общества  к  гомосексуальной любви,  не только
одобрит мужественное поведение сына,  но даже причмокнет  от  удовольствия и
выделит  средства на содержание  Фрины.  Естественно, в тридцать лет Аристон
будет  вынужден жениться  на  спартанке,  но  она  не  сможет заставить  его
разлюбить Фрину.  И вообще,  до  тридцати еще жить да жить!  Когда  случится
беда, тогда и надо горевать!
     Внизу  показалось  селение,  белевшее в  лучах  солнца.  Оно  выглядело
безлюдным. Никого не было видно. Но самое странное: из-под притолок домов не
выбивался  дымок.  Глава III

     Оттуда, где он сидел, почти во главе стола, - он удостоился такой чести
в награду  за  богатую  добычу,  - Аристон видел лица  всех своих товарищей.
Юноши  покатывались   со   смеху.  Педоном   в  приливе  неожиданной,  столь
несвойственной   ему   снисходительности  разрешат   им   устроить  пир   из
награбленных продуктов. Но, как всегда, добавил в бочку меда ложку дегтя:
     перед  мальчиками  расхаживали  пьяной  походкой,  шатались,  падали  и
ползали на животах четыре илота; они валялись на полу, точно свиньи, болтали
заплетающимися  языками  какие-то  глупости,  пачкали  и  без  того  грязные
лохмотья мочой и рвотой.
     Педоном  явно   вознамерился  преподать   подопечным   наглядный  урок,
показать,  насколько дуреет человек от  пьянства.  Спартанец  должен  всегда
иметь ясную  голову и незамутненное зрение. Безмозглые пьяницы не выигрывают
войны.
     Аристон смотрел на отвратительное зрелище,  но не мог понять, что гаже:
выходки пьяных илотов или поведение человека, который  готов смешать людей с
грязью, лишь бы доказать свою правоту.
     лит,
     Ведь даже илоты, - сказал однажды дядя Иппо-- были когда-то людьми. Это
потом они из-за нас
     оскотинились.  Мы превратили их во вьючных  животных и заставили носить
нелепые атрибуты рабства: накидку из овечьей шкуры и шапку  из собачьей. Они
и  периэки  принадлежат  к одному племени, просто периэки убежали в  горы  и
таким  образом  сохранили  определенную  независимость. Хотя из-за смешанных
браков  в  жилах некоторых периэков течет наша кровь и многие из них хорошие
люди, даже вполне цивилизованные.
     Хорошие... Цивилизованные... Их  женщины оторвали Фрине ноги.  А  потом
бросили ее  истерзанное, расчлененное тело, потерявшее  человеческий облик и
превратившееся в груду мяса и переломанных костей, на землю, на поживу псам.
А он,  Аристон... Сидит за  пиршественным столом  и ест. Медленно,  борясь с
подкатывающей тошнотой. Никто бы не сказал по его бесстрастному лицу, что он
вынес  себе  смертный приговор  и намеревался привести его  в исполнение, не
дожидаясь рассвета.
     Ибо он,  спартанец,  проявил  трусость.  А  в Спарте людей  за трусость
приговаривали к  смерти.  Какая разница, что  никто не знал о  буре, которая
бушевала  сейчас в его душе, не ведал, что он заходится в молчаливом  крике,
что кровь его  бурлит, а в груди становится то  жарко, то холодно?! Аристон,
казалось,  смотрел  на  пьяных  илотов,  но на  самом деле  слушал, что  ему
нашептывает на ухо демон-даймони-он, нашептывает тихо, сурово и непреклонно:
     - Ты бросил ее.  Ты стоял и смотрел на весь этот кошмар. Глядел, как ее
выпотрошили и бросили внутренности...
     - Я  был один! - мысленно возразил он.  - И  без оружия. Они  меня тоже
могли убить... как менады, которые убивают любого, кто  попытается встать на
их пути! Я все равно не мог ее спасти! Они и меня разорвали бы на части!
     - Ну и что? - сказал даймонион.
     И  этим  было  все  сказано.  Вот  где  собака  зарыта!  В  сложившихся
обстоятельствах долгом Аристона, его неотъемлемой обязанностью было  умереть
вместе  с фриной. Только  сражаясь  голыми руками со  стаей  волчиц,  только
почувствовав,  как  на  него  обрушивается  град  камней,  как серпы и  ножи
полосуют его обнаженное тело, только встав  на защиту  той, которая  почтила
его своей любовью и доверием, он мог
     считаться мужчиной,  мог сохранить то, без чего мужчина  не в состоянии
жить дальше, - честь и достоинство.
     А что теперь?  Аристон глядел на  пьяных илотов, совершенно не разделяя
игривого настроения  сотоварищей. Он  даже не заметил, что  красавец Лизандр
наконец-то  разглядывает   его  с  оттенком  нежности.  Аристону  предстояло
умереть. Он пойдет в  храм Артемиды, богини целомудрия, и упадет на меч пред
ее  алтарем в  наказание за то, что не сумел защитить целомудрие посвященной
ей девственницы. Да-да, ведь расправа  над Фриной была не  только убийством,
это было еще и насилие.
     Хотя нет!.. Он не может сейчас принести себя в жертву Артемиде.  Богиня
с презрением отвергнет  Аристона, ибо  он  заставил бедняжку  Фрину нарушить
клятву, он вполне мог лишить  ее девственности, если бы  не торопился спасти
свою драгоценную шкуру. Лживыми,  кощунственными обещаниями он накликал гнев
богов на черноволосую голову Фри-ны. Разве не понятно, что Дионис поразил ее
за гордыню, за тщеславие, за веру в то, что она способна стать матерью
     бога?
     Как  она в это верила!  Но что уж  такого тут странного? Любой эллин не
задумываясь может назвать множество женщин, которые возлегли  с тем или иным
сластолюбивым  богом и родили потом славных полубогов.  Разве многие из этих
божественных ублюдков не получили впоследствии дар бессмертия?  Больше того,
десяткам полубогов было  разрешено после окончания  их земной жизни восстать
из мертвых и вознестись на заоблачный Олимп, то есть превратиться в
     богов!
     То,  что Фрина ему  поверила, доказывало  лишь ее  набожность. В худшем
случае она  грешила  -  если  это  вообще можно  считать грехом  -  излишней
доверчивостью,  тем,  что  поверила   лживому  спартанцу.  Юная  деревенская
простушка. Только и всего! Всего-то!
     Голубые глаза Аристона потемнели.
     - Великий Дионис, неважно, отец ты мне или нет,  - гневно прошептал он,
-  если ты... если все боги  так сурово карают за малейшие прегрешения, то я
проклинаю вас. Нашлите на меня Эриний... нет, лучше я назову каждую
     своим  именем.  Кощунствовать  так  кощунствовать!  Натравите  на  меня
Тизифону и Мегеру, в  которых нет  ни капли доброты. Но я все равно буду вас
проклинать. Однако  к  одному  из  вас я все же должен до рассвета сохранить
почтительность: к тому, кому я отдам свою жизнь. Скажи, отец Дионис, кто это
должен быть? Арес,  бог войны, презирающий трусов? Гермес, бог лжецов, воров
и  мошенников?  Или  мрачный  Аид,  повелитель Тартара, бог,  которого  люди
лицемерно зовут Плутоном, владыкой мертвых?
     - Никто, - спокойно ответил даймонион, личный демон Аристона. - И ты не
должен накладывать на себя руки.
     - Но тогда, - прошептал Аристон, - как же...
     -  Ты  должен  вернуться  и  воздать Фрине  последние  почести. Или  ты
думаешь,   Деймус,  которого   даже  зовут   Трусливый,   отважится  собрать
разбросанные кости дочери  и похоронить  их, как положено по обряду? Неужели
ты проявишь трусость, достойную  лишь жалкой дворняги? Неужели обречешь тень
той,  которую  по праву можно назвать  твоей невестой, на вечные скитания  и
жарким,  пыльным летом, и  дождливой  зимой,  ибо нет  у  нее  родственника,
возлюбленного   или   друга,   который  умилостивил   бы  мстительных  богов
соблюдением  похоронных обрядов? Неужто  ты позволишь лживой Ликотее  навеки
опорочить память  о Фрине?  И не отомстишь  за нее?  Неужто ты  не  сделаешь
этого, Аристон? Нет, ты должен, даже  если  тебе  грозит гибель,  ведь такая
смерть  вернет тебе возможность называться мужчиной  и  смоет с  тебя  позор
бесчестья.  Или  ты  думаешь  добиться  этого  легкой,  мгновенной  смертью,
трусливо упав на клинок?
     Аристон отодвинул сиденье и встал:  спартанцы не возлежали за трапезой,
словно изнеженные  афиняне.  И  тут его  внимание привлек  илот, рыжебородый
великан... Так, наверное, выглядел Одиссей, подумал Аристон. Илот смотрел на
него  спокойно,  внимательно, в  его  голубых  глазах не было  пьяной  мути.
Аристон замер. У  него  мелькнули сразу  две мысли. Во-первых, этот человек,
очевидно, дориец,  фракиец или  даже македонец, ибо ни  один  лакедемонянин,
если только он не был выходцем из  какого-нибудь племени  на  юге Эллады, не
имел таких светлых волос и румяной кожи.
     И, во-вторых, илот был абсолютно трезв. Он лишь прикидывался пьяным.
     Как мог  человек, в  лице  которого сквозил ум  и было  даже  некоторое
благообразие,  родиться  среди  илотов?  Наверно,  он  из периэков, живших в
редких городах, которые основали  несколько поколений  тому назад  дорийские
поселенцы  (они проникли в Пелопоннес и  смешались с более смуглыми местными
жителями).   Такого  человека  могли