ршил
все те  подвиги, о которых  говорит. Я  был  тому свидетелем.  Так же как  и
Фрасибул  из  Стирии,  хотя он,  благодаря  тебе, и  не может  сегодня  дать
показания в пользу Аристона. Триера, которую Аристон оснастил...
     - И которой я командовал, - резко прервал его Аристон.
     - Ну полно, Аристон! Ведь  твоим помощником был этот старый пират Алет,
не так ли? - вкрадчиво осведомился Ферамен.
     Аристон  посмотрел  на   бывшего   триерарха.  Он  рассчитывал  на  его
поддержку,  ибо  все  знали,  что  в  последнее  время Ферамен  неоднократно
выступал против неограниченной  и  кровавой власти Крития. Соответственно  у
него была маленькая надежда, что Ферамен поможет ему приобрести гражданство,
чтобы  заполучить сторонника,  который может ему пригодиться, когда вспыхнет
давно всеми ожидаемая ссора между  главарями  этой  шайки. Но теперь Аристон
видел, что он просчитался. "Котурн" снова, в который раз, "сменил ногу".
     - Верно, - спокойно сказал он.  - Но я не только оснастил триеру, но и,
хотя ты, кажется, не  склонен  этому верить, командовал  ею в бою. По правде
говоря, Алет был  вне  себя от  моих  действий.  Именно потому, что  он  был
гораздо опытнее меня, он и не одобрял чрезмерного риска и советовал мне быть
осторожней.
     Критий улыбнулся.
     - Для  метека ты  мастерски владеешь диалектикой, - сказал он.  - Можно
даже подумать, что ты в юности частенько захаживал к Сократу.
     -  И захаживаю до  сих пор, в чем  и  заключается разница  между  нами,
Критий!
     - Очень  упрямый старик, Аристон, я бы даже сказал, чересчур упрямый, -
сказал Критий.  - Ты бы  посоветовал  ему  отказаться от кое-каких привычек,
иначе...
     - Что иначе? - спросил Аристон.
     - Иначе может  случиться  так, что  я  буду  вынужден каким-то  образом
ограничить его деятельность, - ловко сформулировал Критий.
     - С твоей  стороны было  бы умнее, - сказал Аристон, прекрасно понимая,
что все  уже Глава XXV

     Аристон  сидел  у  огня в маленькой  харчевне,  пытаясь согреть руки  о
большую чашу  нагретого медового вина. Харчевня находилась в Беотии, у самой
границы между этим государством и Пла-теей, так что здесь, естественно, было
гораздо холоднее, чем на юге, на Аттическом полуострове.
     Он  повернул голову и окинул взглядом  людей, битком набивших харчевню.
Он  сразу определил,  что почти  все они были афинянами, хотя никогда прежде
ему не приходилось видеть жителей своего приемного полиса столь молчаливыми,
запыленными, усталыми, забитыми, запуганными...
     Он подозвал хозяина харчевни и спросил, кто эти люди.
     - Кто они? - переспросил этот славный беотиец. - Ну разумеется беженцы,
мой  господин, бегущие от  Тридцати Тиранов. Такое  впечатление, что афиняне
изобрели для себя новый  закон: любой бедолага, чье имя не внесено в  список
Трех Тысяч Олигархов, сколь бы знатным и благородным он ни был, может быть в
мгновение ока отправлен  в тюрьму, где ему тут  же  предоставят  возможность
промочить горло глотком отборного яда.  И все это без ненужной траты времени
на такие глупости, как суд.
     - И что, все эти люди были осуждены на смерть? - спросил Аристон.
     - Нет, мой господин. Иначе они не были бы здесь.
     Просто  у них  появились  некоторые основания  считать,  что  следующая
порция яда предназначается для них. Как я слышал, теперь в Афинах заработать
ее можно безо всякого труда.  Может, их вина состоит в том, что они прилюдно
подали  милостыню нищему, или ни  разу не забили до смерти своего раба, или,
страшно подумать, ни разу даже не столкнули  с  дороги в грязь какого-нибудь
фета...
     -   Словом,  им  так  или  иначе  не  удалось  соответствовать  высоким
аристократическим принципам и  в полной мере проявить надлежащие благородные
чувства? - подытожат
     Аристон.
     - Вот именно. Ну а ты, мой добрый господин, осмелюсь
     спросить, что привело тебя в наши края?
     - Да то  же,  что  и  их. Только мне удалось выбраться  оттуда  немного
раньше, еще до вступления в силу того  закона, о  котором  ты говорил,  друг
мой. Однако судя по  твоим  словам, ты придерживаешься либеральных взглядов,
невзирая  на твой  цветущий вид  и весьма  почтенное  брюхо.  Весьма  редкий
случай. Тем не менее, мне думается, ты мог бы мне помочь.  Допустим, я хотел
бы кое-что изменить в
     Афинах...
     В глазах хозяина промелькнуло внезапное подозрение.
     - Господин столь благородного вида, как ты? - осведомился он.
     - Благодарю тебя за лестные слова. Но я не всадник и даже не калокагат.
Я простой метек. Правда,  богатый  метек  -  точнее, был им до того, как они
отобрали у меня мои мастерские и к тому же убили моего лучшего друга.
     - А кто был твоим лучшим другом, мой господин? -
     спросил беотиец.
     -  Ты  когда-либо  присутствовал  на играх?  -  спросил Аристон.  -  На
Истмийских или Олимпийских?
     - И на тех, и на других, - с гордостью заявил хозяин.
     - Тогда ты  должен  знать - или,  по крайней мере,  должен был видеть -
атлета Автолика.
     - Автолика? Великого  панкратиаста? Который  сломал руку  Промития, как
тростинку, а затем  зашвырнул  его так  далеко,  что...  Неужели  ты  хочешь
сказать, что они...
     - ...убили его? Да, - подтвердил Аристон.
     Пламя ярости вспыхнуло в глазах хозяина харчевни. Он,
     как и  многие  простые люди,  всегда восхищался спортивными подвигами и
боготворил могучих, бесподобно сложенных атлетов, которые их совершали.
     - Я бы на твоем месте, мой господин, - сказал  он, - отправился в Фивы.
Там обосновался фрасибул Стирий-ский. Я слыхал,  что  он собрал вокруг  себя
немало отличных воинов.
     Аристон,  разинув рот, уставился на  хозяина,  буквально остолбенев  от
изумления.  Подумать  только, Фрасибул,  молчаливый соучастник  Ферамена  во
время позорной  судебной  расправы  над  шестью  стратегами!  Каким  образом
подобный тип мог найти в себе мужество, чтобы?..
     Но он  тут же спохватился и направил свои мысли в иное русло, вспомнив,
уже без всякой  насмешки,  о  более  ранних  событиях. Ибо  шесть лет  назад
Фрасибул приобрел заслуженную славу, одержав, вместе с Алкивиадом, блестящую
победу в  морском  сражении  под  Кизиком; опять  же,  через три  года  он с
тридцатью триерами  подчинил себе все фракийские города,  восставшие  против
Афин.  И даже при Ар-гинусах, несмотря на то что его  самолюбию был  нанесен
болезненный удар,  когда  афиняне безо всяких видимых причин понизили его до
должности  триерарха  -  скорее  всего  за  давние  и  близкие  отношения  с
Алкивиадом, - фрасибул тем не менее  проявил  себя по меньшей мере достойно.
Так можно ли считать трусом человека только за  то, что он один-единственный
раз потерял самообладание?  Ибо  одно дело  смотреть в лицо смерти во  время
боя, когда кровь  кипит  в жилах и у тебя нет времени думать о ней. И совсем
другое  - встретить ее в мрачном и сыром  подземелье,  держа в руках  чашу с
ядом. Во всяком случае, мысль о такой смерти должна казаться невыносимой. Ну
а теперь...
     "А  теперь  попробуем  себя  в роли сикофанта,  -  с  усмешкой  подумал
Аристон.  -   Я  заставлю  того,  кто  когда-то  был  блестящим  и  отважным
полководцем и  кем ныне, несомненно, движет  чувство стыда, предоставить мне
командную должность в рядах его  войска  за  мое молчание,  за то, что я  не
стану вспоминать о его прегрешениях. Да будет так! Вперед, в Фивы!"
     - Благодарю тебя, мой добрый хозяин, - произнес он
     вслух. Он кинул монету на скамью, расплачиваясь за еду и питье, и вышел
во двор, чтобы разыскать свою лошадь.
     - Ты хочешь  занять командную должность? -  переспросил Фрасибул. - Ты,
метек?
     -  Неужели  Афины  еще недостаточно  пострадали  от  деления  людей  на
сословия? - возразил Аристон.  - Я мог бы заступиться за свой род - к слову,
весьма знатный, Фрасибул, можешь мне поверить, - и объяснить,  каким образом
я  стал  метеком в  Афинах, вместо того  чтобы  занять  приличествующее  мне
положение  в моем  родном  полисе. Но я не  стану этого  делать. Яне  обязан
что-либо тебе объяснять. Сейчас  котурн на другой ноге,  стратег! Ибо где ты
был,  благородный  Фрасибул,  когда триеру, оснащенную мною  за  собственный
счет,  протаранили  и  потопили у Аргинус  четыре сиракузских корабля  после
того,  как  она совершила подвиги,  которые моя  скромность не позволяет мне
даже  назвать, чтобы не  прослыть хвастуном? Где  ты  был, когда  я всю ночь
цеплялся  за  обломки  моего  корабля,  слушая  предсмертные стоны  гибнущих
товарищей?
     - Ты был у Аргинус? Ты командовал триерой?
     - Спроси у Ферамена! - заявил Аристон.
     -  Ты, стало быть, отправляешь меня прямо в Тартар. Ибо  Ферамен мертв.
Но  я,  кажется, припоминаю, что он рассказывал мне о  доблести, проявленной
неким метеком. Арестед - Аристокл - Арис...
     -  Аристон  -  это я  и есть.  Ибо среди  всех триерархов  флота я  был
единственным  метеком.  Так  что  же,  ты  принимаешь  меня  в свое  войско,
Фрасибул? Уверяю тебя, ты быстро убедишься, что я умею сражаться.
     Полководец задумчиво  посмотрел  на высокого  человека,  стоящего перед
ним. Он видел посеребрившиеся виски Аристона, седые пряди в его бороде цвета
жженого воска, но он видел и  то, что этот уже  немолодой человек не имел ни
грамма лишнего  веса, что мускулам его рук, ног, груди мог позавидовать  сам
Геракл.
     -  Ты  ведь был  профессиональным  атлетом,  Аристон,  не  так  ли? Мне
кажется, я где-то тебя видел... Ну да! Ты боролся с Автоликом...
     - ...который был злодейски умерщвлен Тридцатью за
     то, что отплатил спартанскому  гармосту Каллибу за оскорбление, швырнув
его в грязь. За тем я  и пришел сюда - чтобы отомстить за него. Но я никогда
не  был   профессиональным  панкратиастом.  Скорее,   я  могу  назвать  себя
приверженцем учения Сократа о том, что тело - это храм души и поэтому должно
быть достойно ее... Ну так что, Фрасибул?
     -   У  меня  всего  семьдесят  человек.   Анит  является  моим   первым
заместителем. Устроит ли тебя должность второго?
     -  Вполне.  Все,  чего я  хочу,  -  это  добраться  до Крития, - заявил
Аристон.
     И вот теперь,  перейдя  ночью  границу,  они вновь  оказались в Аттике.
"Большая  разница,  нечего  сказать", - подумал  Аристон,  чувствуя  ледяное
дыхание  ветра на  своих  обнаженных  руках  и бедрах. Шедшие  впереди  него
Фрасибул и Анит внезапно остановились. Фрасибул поднял руку и указал вперед.
     - Что ты об этом думаешь, Анит? - спросил он.
     -  Бесполезно,  -  отозвался Анит.  - Мы замерзнем  среди этих каменных
развалин, не говоря  уж о том,  что  оборонять стены,  находящиеся  в  таком
состоянии, совершенно  невозможно. Войска Крития снесут их ивовыми прутьями,
не говоря уж о таране.
     Аристон молча смотрел на развалины крепости Филы. "Он прав, - думал он.
- Клянусь Герой, удача отвернулась от нас".
     Но  затем  одна деталь привлекла  его  внимание:  хотя  часть  стены  и
обвалилась, камни, составлявшие ее, остались целы.  Очевидно,  стену подмыли
грунтовые воды,  вполне  возможно, что весенний паводок, и в  результате она
плавно  осела и рассыпалась. За четыре дня изнурительных работ можно было бы
привести  разрушенную  крепость в  состояние,  необходимое  для того,  чтобы
семьдесят  человек  могли  отразить нападение целой  армии,  разумеется  при
условии, что  боги сжалятся  над  ними  и сделают  вражеского  военачальника
достаточно   безрассудным,   чтобы   атаковать   их,   вместо   того   чтобы
просто-напросто  окружить   их  наспех   сколоченную  цитадель   и  спокойно
дожидаться, пока они все не перемрут с голоду.
     "Интересно, способен ли Критий на такое безрассуд-
     ство?"   -   думал  он,  когда   грубый  голос  Фрасибула  прервал  его
размышления.
     - Ну а что ты думаешь, Аристон? - прорычал командующий.
     - Пока не знаю, - честно признался он, - но у меня есть к тебе просьба,
великий полемарх.
     - Какая? - спросил Фрасибул.
     - Дай мне половину своих людей, в то время как остальные будут стоять в
дозоре,  готовые  сменить  первую группу,  когда  те выбьются  из сил,  и  я
посмотрю, что можно сделат" с этой стеной.
     - Клянусь Аидом, - начал Анит. - Мы никогда...
     - Тебе известно какое бы то ни было другое укрытие поблизости, лохаг? -
осведомился Аристон. - Другое место, где у  нас был  бы хоть  малейший  шанс
сдержать натиск полчищ Тридцати?
     - Нет, - признался Анит. - Но...
     - Никаких  "но"! Он прав,  - заявил  Фрасибул. - Бери людей, Аристон, и
приступай!
     За четыре дня он восстановил стену, причем  для  того, чтобы подвигнуть
своих людей  на героические усилия, Аристон использовал простейшее средство:
он сам работал  в обе  смены и давал при этом сто очков вперед самым сильным
из них, так что остальным  было просто стыдно  отставать от  него. Семьдесят
аттических гоплитов смотрели на него с благоговением.
     - Он, несомненно, сын самого Геракла! - перешептывались они. -  Ни один
простой смертный не смог бы ворочать такие камни!
     Аристон  даже не смотрел вниз,  на козью тропу,  на Кри-тия с его тремя
тысячами воинов, с трудом взбиравшихся по этой тропе, петлявшей по неровному
горному склону,  чтобы приступить к штурму крепости.  Он внимательно  изучал
лица  своих соратников. Скажем  прямо, зрелище было не самое обнадеживающее.
Фрасибул выглядел  обеспокоенным.  На посеревшем  лице  Анита легко читалась
охватившая его паника, которую ему едва удавалось сдерживать. Ос-
     тальные тоже были не в лучшем состоянии. Некоторые даже в худшем.
     Он  бросил  взгляд  на  приближающееся  воинство  Крития.  Пересеченная
местность совершенно  расстроила его  боевой порядок. Он  мрачно усмехнулся,
повернулся к стоявшему рядом гоплиту и сказал:
     - Принеси дротики. Две связки. Ты,  Симонид,  и  ты, Гаоник, вы  будете
стоять здесь и подавать их мне.
     С этими словами он одним прыжком взлетел на самую вершину стены.
     - Клянусь  Аресом! - загремел Фрасибул.  -  Ты  что, с ума  сошел?  Так
выставляться! Они сейчас...
     - ...кое-что усвоят,  -  подхватил Аристон.  -  И прежде всего, как это
просто - умереть!
     Он выпрямился во весь рост, поджидая своих  врагов. При виде  его самые
молодые и шустрые воины перешли на неуклюжий бег, стараясь как можно быстрее
добраться до него;
     он  уже отчетливо  слышал  звон их доспехов. Это  было  одним  из  двух
обстоятельств,  на   которые   он  рассчитывал:   они  должны  были  изрядно
вымотаться, ведь им и  без того приходилось  тащить на  себе весь  этот груз
вверх по горному склону.
     Второе  обстоятельство было  менее  очевидным. Дело в том, что он стоял
намного   выше  их,  так  что  каждому  брошенному  ими  дротику  предстояло
преодолевать в своем полете всю  неподъемную тяжесть этого мира,  тогда  как
эта же самая  тяжесть будет ускорять полет  его собственных копий. Из своего
богатого  опыта он хорошо  знал, что  метательные  снаряды, пущенные вниз на
большое  расстояние,  летят  гораздо  дальше, чем  те,  которые направляются
вверх, и  это  при  том условии, что сила и  искусство  обоих копьеметателей
примерно равны.
     А это было отнюдь не так. Ни  один  из  воинов  Тридцати не мог  метать
дротики  с  той силой  и  точностью, коим когда-то  был  обучен  он,  бывший
спартанский гоплит.
     Он  прикинул, что  один из  молодых  всадников уже  оказался в пределах
досягаемости. Расстояние было  предельным, но все же игра  стоила свеч -  от
этого произведенный эффект будет еще более впечатляющим.
     "Отлично,  - подумал он.  - Необходимо  что-то предпринять для поднятия
боевого духа наших воинов".
     Почти  не  целясь,  он  метнул  дротик.  Тот описал в  воздухе  длинную
свистящую  дугу,  желтой  молнией  сверкнув  на  фоне   туманно  розовеющего
утреннего  неба,  и  затем  устремился  вниз,  с каждым  мгновением  набирая
скорость.
     Воин с разбега остановился, как будто налетел  на невидимую  стену.  Он
сделал движение руками,  как будто хотел схватить себя за горло. И тогда все
увидели древко дротика, торчащее из его шеи.
     Все  семьдесят  защитников  крепости замерли,  не  веря  своим  глазам.
Мгновение спустя небеса задрожали от их восторженных криков.
     - Подай мне еще один дротик, Гаоник! - приказал Аристон.
     Менее чем за двадцать минут он метнул двадцать дротиков. К исходу этого
времени  восемь  олигархов  лежали  мертвыми,  а еще двенадцать  были тяжело
ранены его  беспощадной  рукой.  Это было  уже слишком.  Доблестные  молодые
аристократы Крития смешались и обратились в бегство.
     И тогда  Аристон один, с обнаженным  мечом в  руке, спрыгнул со стены и
бросился в погоню за ними. фрасибулу понадобилось  секунд пять, чтобы  вновь
обрести дар речи.
     - Трусливые псы!  -  гремел он. - За ним! Если  единственный  настоящий
воин, который у меня есть, погибнет, я вас...
     Десять  аттических гоплитов также  спрыгнули со стены и помчались вслед
за ним, гремя доспехами, подобно рою разъяренных металлических жуков. Вместе
с метеком они перебили  более  двадцати олигархов.  И когда Аристон вернулся
назад, вытирая  кровь  и пот  со  своего лица,  остававшиеся в крепости люди
встретили его  такими бурными  возгласами, что они, казалось, могли оглушить
всех богов Олимпа.
     - Это сын не Геракла, а Ареса! Клянусь небесным громом, он был порожден
самим Богом Войны!
     Фрасибул торжественно обнял его перед всем своим отрядом.
     - Клянусь Зевсом, где ты научился так сражаться? - воскликнул он.
     Аристон улыбнулся.
     - На берегах Эврота, - ответил он.
     - Так ты спартанец?!
     - Точнее, - спокойно сказал Аристон, - я был им. До восемнадцати лет. Я
попал в плен на Сфактерии. И были причины,  по которым я не мог вернуться  в
Спарту после  того, как пленные  были выкуплены.  Всю остальную свою жизнь я
посвятил  попыткам стать  афинянином.  Я оснастил ту триеру, чтобы заслужить
афинское гражданство, но...
     - Когда мы вернемся, ты получишь его! - заявил Фрасибул.
     "Если  мы  вообще  когда-либо  вернемся",  -  думал  Аристон,  стоя  на
крепостном валу и окидывая взглядом войско Крития, разбившее лагерь внизу на
склоне. Ветер с воем срывался с горных вершин, нависших над  его головой; он
поежился.  Месяц Посейдона был уже на исходе,  и  здесь, в горах, было очень
холодно.  Аристон  видел,  как  его  дыхание  тут  же  превращалось  в  пар,
клубившийся  в  чистом морозном воздухе. Он плотнее закутался  в гиматий, но
толку от этого  было мало. Холод  забирался под одежду,  покрывал льдом  его
доспехи,  пронизывал  до  самых  костей.  Тут  он  услыхал  звон металла  и,
обернувшись, увидел Фрасибула, направлявшегося прямо к нему.
     -  Как  ты  думаешь,  Аристон, они повторят  свое нападение?  - спросил
военачальник.
     - Нет, - ответил Аристон. - В этом нет никакой необходимости, и они это
знают. Критий кто угодно, но не глупец,стратег.
     - Значит, ты думаешь, что они  будут сидеть там, имея за своей спиной в
качестве базы всю  Аттику,  и спокойно ждать, пока мы все перемрем с голоду,
не так ли, пентекост?
     - Вот именно, - подтвердил Аристон. - Правда, у нас есть один маленький
шанс, и если ты позволишь мне, благородный Фрасибул...
     - Говори, Аристон, - сказал полководец.
     -  Я  возьму одного человека,  проберусь  сегодня  ночью в их  лагерь и
перережу поганое горло Крития. Это их совершенно деморализует, поверь мне. Я
бы  справился  и один,  если бы не одно обстоятельство: Критий делит ложе со
своим любовником. С прекрасным Никостратом, который, несмот-
     ря  на  свой женственный облик, очень  отважен. Я  мог  бы управиться с
обоими,  но  не так  быстро,  боюсь,  они успеют  поднять  тревогу. Если  же
кто-либо другой заколет этого порна, я...
     - Нет, - коротко отрезал Фрасибул.
     - Но почему? - спросил Аристон.
     -  Потому что ты погибнешь, а ты нужен мне живым, - заявил  Фрасибул. -