ликой любви он и сохранил до сих пор целомудрие. Ведь,
по правде говоря,  Аристон был тоже красив, почти  как  Лизандр,  и на  него
заглядывались мальчики, мужчины и даже девушки.
     Аристон этого не знал, но в его облике было нечто, предопределившее ход
дальнейших событий: из всех мальчиков  гимнасия  только  у него и у Лизандра
были светлые волосы. Его предки-дорийцы пришли с севера, может быть, даже из
краев, где обитали балто-тевтонские племена.  Но,  прожив несколько веков  в
Элладе, они растворились среди темноволосых людей, хотя чрезвычайно кичились
чистотой  своей  крови.  И действительно,  спартанцы смешивались с  чужаками
гораздо  реже,  чем остальные народы. Среди  спартанских  мальчиков  нередко
попадались  голубоглазые  и  сероглазые  с  каштановыми волосами, они  резко
отличались  от  черноголовых коренных  эллинов. А порой  из-за  причудливого
смешения кровей в облике юных дорийцев и до-риек и вовсе проступали черты их
северных  предков. Лизан-дру и Аристону крупно  повезло. Блондинов  в Элладе
так любили,  что продавцы средств, осветляющих  волосы,  стали  в  греческих
городах-государствах очень богатыми людьми.
     У  Аристона от  женского  гомона  разболелась голова. Он закрыл глаза и
лежал в грязи, куда  его, так  и не отвязав от жерди, бросили враги. Периэки
страшно воняли, и его  затошнило еще  сильнее,  тем более что  теперь  пахло
немытым  женским  телом.  Внезапно  Аристон  ощутил  на  своей  щеке горячее
чесночное дыхание. Он открыл глаза и увидел перед собой девичье лицо.
     Она была  не чище  остальных. И пахла ничуть не лучше, но почему-то  ее
запах  подействовал на  Аристона  возбуждающе.  Рядом  с  ее  всклокоченными
волосами  воды  Стикса  показались бы белее  снега,  а глаза чернели, словно
самые глубокие колодцы Тартара. Она  облизала  губы, и вокруг рта - там, где
счистились грязь и сажа, - образовался
     беленький ободок. И  Аристон увидел,  что  губы у  нее  темно-вишневые,
пухлые, чувственные. Грязные тряпки не очень-то  скрывали очертания ее тела,
и  Аристону  внезапно  пришло в голову, что  если  девушку этак  с  недельку
почистить скребницей, то вполне можно будет проверить, насколько справедливы
рассуждения приятелей о женщинах.
     Она опустилась возле него на колени и запрокинула маленькую головку. И,
хотя  на  шее  у нее  виднелись  полосы  глубоко  въевшейся  грязи,  девушка
показалась Аристону верхом  изящества. Она двигалась не менее грациозно, чем
Лизандр. И даже еще грациозней. Эта мысль удивительно взволновала Аристона.
     - Отец, - сказала девушка низким, бархатным голосом. -  Кто он? Человек
или бог?
     Аристон   услышал  тяжелый  раскат  басистого   смеха.  Но  женщины  не
засмеялись  в ответ. Они - все  без исключения - смотрели  на него такими же
глазами, как и та девушка. Одна из них особенно привлекла внимание Аристона.
Она была слишком высокой для женщины, худой  и  вообще чем-то отличалась  от
остальных. В следующий миг Аристон  понял, в чем дело (или, по крайней мере.
ему показалось, что  понял): эта  женщина была намного  чище  остальных.  Но
затем он заметил еще  кое-что,  гораздо более существенное,  чем ее  внешняя
привлекательность и даже красота. Главное  - в ней было напряжение, она  вся
была как натянутая струна. Аристон чуть ли не слышал, как трепещут у нее под
кожей нервы.  Она пристально  глядела на  него,  и он  вдруг  заметил жилку,
пульсировавшую у нее на шее.  Аристон попытался отвести взгляд, но не смог -
так  и лежал, впившись  глазами в шею женщины, где набухала и билась большая
вена. Казалось, еще мгновение - и Аристон услышит стук сердца незнакомки.  А
ведь то стучалась его судьба.
     -  Отец, - с благоговейным  трепетом прошептала  молоденькая девушка, -
зачем вы связали  бога?  Чтобы привязать  его к себе  и  заставить выполнять
желания, да? У людей ведь не бывает глаз цвета неба и волос, похожих на...
     - Да самый он обыкновенный человек, дуреха! - пробурчал косматый старый
козел-периэк. - Человек и вор. Так что поднимайся с колен!
     - Отец, - еле слышно выдохнула она. - Ты уверен?
     -  О  бессмертные  боги!  Избавьте  меня  от  женщин! - прорычал старый
периэк. - Говорю  тебе, Фрина,  он человек. Не вынуждай  меня раньше времени
предъявлять тебе доказательства этого.
     -  Нет, Деймус,  -  возразил  другой  периэк,  -  он еще  не человек, а
человечек.  Мальчишка. Хорошенький  мальчик, из  тех,  кого наши благородные
господа любят использовать вместо женщин. Ха! Пожалуй, именно так  стоило бы
его  прикончить. Будем насиловать паршивца  по очереди,  пока он не утонет в
нашем семени. Прекрасный вид спорта, не правда ли?
     - Эй, Эпидавр!  -  воскликнул дородный  мужчина разбойничьего  вида.  -
Неужто  у тебя столь изысканные  вкусы?  Эге!  А ведь и правда, ты  женат на
Ликотее целых семь лет и ни разу ее не  обрюхатил. Ты совсем не возделываешь
свой  сад.   Ликотея,  скажи  нам   чистосердечно;  твой  косматый   муженек
пренебрегает тобой? Готов поставить  моего лучшего барана и двух овец против
одного  вонючего  козла,  что он проводит  время  с  изящными,  женственными
мальчиками. Такими,  как  этот  белокурый красавец,  что лежит  сейчас перед
нами. Скажи нам, дорогая,  наш Эпидавр  страдает  теми  же  пороками,  что и
господа спартанцы, да?
     Высокая стройная женщина передернула плечами, но не проронила ни слова.
     "Ликотея, - подумал Аристон, - волчица. Как подходит ей это имя!"
     - Иди домой, женщина! - прорычал Эпидавр, и Аристон уловил в его голосе
яростную дрожь. - А ты,  Панкрат... Не  думай, что  тебе все позволено,  раз
твоя мать наставила рога дураку  отцу, переспав с быком,  медведем или еще с
какой-нибудь зверюгой. Несмотря на  твои мускулы, найдется управа и на тебя,
верзила! Клянусь Зевсом, я...
     - Боишься, что Ликотея  заговорит, о Косматый? - расхохотался здоровяк.
- Ты же выдаешь себя! Давай-давай, Лико, девочка моя, выкладывай всю правду,
а я тебя защищу! Мужчина наш Эпидавр или нет?
     Ликотея медленно, не спеша перевела взгляд с лица великана Панкрата  на
физиономию мужа. Она поглядела
     на него холодно,  задумчиво,  и этот миг странным образом растянулся на
целую вечность. Аристон увидел, что Косматый - так переводится имя Эпидавр -
побледнел. Это было заметно, даже несмотря на его бороду и нечесаные волосы,
закрывавшие лицо. Когда женщина наконец заговорила, ее голос источал яд.
     - Мужчина  ли  он?  - спокойно и рассудительно  произнесла она. -  Нет.
Пожалуй, нет. Во всяком случае, не совсем.
     Эпидавр рванулся вперед и повалил жену на  землю. Едва он принялся бить
ее ногами, площадь  огласилась громким мужским  гоготом,  затем послышался и
резкий, пронзительный визг женщин.
     "Так, должно быть, смеются Эринии",  - подумал Аристон. И тут же замер,
чуть дыша, в полном ужасе от своих слов.
     "Простите  меня,  грозные сестры,  -  взмолился он. - Я  хотел  сказать
Эвмениды".
     Но  - поздно. Он назвал  Эринии их настоящим  именем  и, следовательно,
навлек  на  себя их  страшный гнев. Это знали  все эллины. В  столь страшную
минуту,  когда  ему  нужна  поддержка всех  богов,  всех  сверхъестественных
существ, он взял и употребил  запрещенное слово "Эринии", злые, вместо  того
чтобы назвать их Эвменидами,  то  есть благомыслящими,  добрыми, и тем самым
умилостивить злобных сестер.
     "Дурак! - чуть не зарыдал он. - Достукался! Сам себе вырыл могилу".
     Но тут опять в памяти всплыл насмешливый голос дяди
     Ипполита.
     -  Сам посуди, племянник: неужели Эринии такие тупые, что не распознают
обмана? Ты сколько угодно можешь величать их Эвменидами, но  красивое имя не
изменит  их истинной сущности. В конце  концов, они все равно затравят тебя,
ибо так  они поступают  со всеми людьми на земле. На исходе своих дней ничто
живое не  избегнет встречи  с ними, мой мальчик.  Так что танцуй  под  Песнь
Козлов,  пока  можешь,  слушай  напевы  свирели  на  холмах.  Увивай  голову
виноградными листьями и напивайся до беспамятства, стис-
     кивай  в  жарких объятиях  прекрасных  юношей  и девушек! Ибо никто  не
избегнет Эриний, ни один человек.
     Эпидавр  все еще бил Ликотею.  Аристон слышал,  как его нога, обутая  в
сандалий, с глухим звуком врезалась в прикрытое хитоном женское тело.
     "Почему его не остановят?  -  подумал Аристон. - Неужели им не понятно,
что он ее убьет?"
     Словно  прочитав его  мысли, девушка,  стоявшая возле него на  коленях,
прошептала:
     -  Отец говорит, Лико  -  чужеземка, из Аттики. Поэтому  ее  здесь  так
ненавидят. Я... я пыталась с ней подружиться, но она не захотела. Она... она
меня презирает. Сама не знаю почему...
     - Потому что ты очень хорошенькая, Меланиппа, - сказал Аристон.
     Девушка удивленно округлила глаза.
     - Меня зовут по-другому, - возразила она.
     - Теперь уже нет, - ответил Аристон. - Я  прозвал тебя так.  Меланиппа,
маленькая черная кобылка, самое очаровательное существо, созданное богами.
     "Свинья!  -  мысленно обругал он  сам  себя.  -  Свинья,  козел  и  еще
кто-нибудь  похуже! Прибегать к таким подлым, низким средствам  - и все ради
того, чтобы убежать?! Но ведь  тут дело такое:  либо ее невинность, либо моя
жизнь! Что, по-вашему, важнее, о бессмертные боги?"
     - Меня зовут Фрина,  - чопорно заявила она. -  И мне  не нравится  имя,
которое  ты мне дал,  пленник.  На кобылицах ездят мужчины.  А  я  посвящена
Артемиде, и ни один мужчина не дерзнет...
     Девушка вдруг хлопнула себя по  щекам,  да  так  сильно, что  это  было
слышно  даже  несмотря  на  звериный  рев,  которым  периэки  приветствовали
Эпидавра, безжалостно лупцевавшего жену.
     - О прости меня,  божественный пленник! - прошептала она. - Я  не знаю,
что на меня нашло. Я никогда прежде не думала о таких пакостах. А теперь...
     Аристон улыбнулся фрине. Он сделал это осторожно, не спеша. И  улыбался
долго-долго,  пока   не  заболели  губы.  Впервые  в   жизни   он  намеренно
воспользовался своей кра-
     сотой. Обычно Аристон  о ней совсем не задумывался. Не далее как неделю
назад Ипполит сокрушался  о  своем  уродстве -  кажется,  над  ним насмеялся
какой-то  юноша, вообще-то, и  женщины,  и  мальчики  всегда  издевались над
толстопузым  Ипполитом,  которому  не  везло  в  любви, -  и  Аристона тогда
порядком  позабавили дядюшкины завистливые  причитания:  Ипполит молил богов
даровать ему красоту Аристона хотя бы  на одну ночь. Но дядя мигом  заставил
его
     умолкнуть.
     -  Не  смейся,  щенок, зачатый  в лощине!  - воскликнул  он.  -  В этом
щекотливом  виде спорта ты  дашь мне сто  очков  вперед.  Красота твоя столь
необычайна, что  ее можно назвать божественной. И действительно, никто  не в
состоянии  доказать,   что  божественный  Дионис  не  твой  отец.  Так  ведь
утверждает моя сестрица...
     Аристон тогда улыбнулся дяде.
     - А боги существуют? - спросил он.
     -  Нет. Но не  болтай об  этом каждому встречному и поперечному. Боги -
серьезное подспорье в тонком искусстве морочить голову дуракам!
     "Таким,  как вот это нежное создание, - подумал Аристон. - Она вроде бы
добрая девушка... и милая. Жалко, что приходится..."
     Но  он все равно  продолжал ей улыбаться,  продолжал, хотя в душе вдруг
устыдился своего обмана.
     - Отец не прав, - прошептала она.  - Ты  все-таки бог. Да, пленник? Ты,
должно быть, златокудрый Аполлон, ведь
     твои волосы...
     Слегка  раздосадованный Аристон  тряхнул  головой. Да она  так глупа  -
никакого терпения не хватит!
     - Разве боги  истекают  кровью,  - сердито фыркнул  он, -  или их могут
связать  веревкой  обыкновенные  люди?  Не  мели чепухи,  Фрина.  Я такой же
человек, как и ты. И даже мог  бы, наверно, в тебя  влюбиться... если б  мне
удалось разглядеть твое лицо под слоем жуткой грязи.
     - О! - воскликнула она. - Я мылась всего две недели
     назад и...
     - В моем краю женщины моются каждый день, но дело не в этом.  Послушай,
Фрина, твои друзья не отличаются
     благородством. Если люди  спокойно глядят, как мужчина избивает женщину
до полусмерти, и даже пальцем не пошевелят...
     - Он  ее уже не  бьет,  - возразила  Фрина. И оказалась права.  Эпидавр
перестал  колотить супругу,  а вместо этого  наступил ей  пяткой на  лицо, к
превеликому восторгу окружающих  женщин. "Вероятно,  потому, что она гораздо
привлекательней остальных", - подумал Аристон.
     - Как бы там ни было, вряд ли они отнесутся ко мне по-доброму, - сказал
он, - когда сия олимпиада завершится и они займутся мной. Раз здесь забивают
женщину  до смерти  за  то,  что  она посмеялась над  мужем,  то  можно себе
представить, как обойдутся с вором, укравшим у них козленка.
     - Думаю, они  тебя убьют, - сказала  Фрина. И  тут же воскликнула:  - О
нет! Я им не позволю! Надо их как-то остановить, я...
     Теперь  Аристон  улыбнулся  ей довольно  искренне.  Ему вдруг пришла  в
голову ужасная, даже чудовищная мысль... Но ведь смерть еще чудовищней!
     -  Они могут  меня убить, - спокойно произнес он, -  но им  не под силу
удержать меня  в  Аиде. Владыка подземного  царства  тут  же меня  выпустит.
Видишь ли, моя мать, конечно, смертная  женщина, поэтому я истекаю  кровью и
не  могу  разорвать  путы...  Но  мой отец  - Дионис, и  я  унаследовал  его
способность  возрождаться из мертвых. Ну а когда я воскресну,  то сотру этих
свиней с лица земли. Если только...
     - Если что, мой господин? - выдохнула она.
     -  Если ты не  спасешь  меня,  Меланиппа-Фрина, -  сказал  он. -  Пойди
принеси нож. Разрежь путы и...
     - Но они... они убьют меня! - захныкала она.
     - Я тебя защищу.  Я... я тебя щедро  вознагражу! Поверь,  я сделаю тебя
счастливейшей из женщин... Она посмотрела ему в глаза:
     - Ты меня осчастливишь? Но как?
     Он  криво усмехнулся, издеваясь сам над собой. Совершенно неожиданно он
почувствовал, что больше  не может  продолжать эту  игру.  Аристон явственно
себе представил,
     на  что будет похожа  его жизнь, когда он  никуда не  сможет  деться от
воспоминаний о  сегодняшней  подлости.  Поэтому он  по-идиотски  безрассудно
отверг возможность  оскорбить  ее  невинность  (ибо  она,  разумеется,  была
девственницей). Однако,  когда  Аристон вновь заговорил, его голос  зазвучал
еще вкрадчивей. Он был подобен медленной,  торжественной  музыке, в  которой
тем не менее мелькали игривые, нежные
     нотки.
     -  Я подарю  тебе  дитя, моя любимая черная кобылка Меланиппа, - сказал
Аристон. - А он будет бессмертен, он будет богом!
     Девушка  опять   поднесла  руки  к  щекам,   словно  желая   остановить
растекавшийся  по  ним  румянец.  Но  услышать  ее  ответ  и  понять,  какое
впечатление произвел его жестокий замысел, Аристону не удалось,  поскольку у
Эпидавра  внезапно иссяк то  ли  гнев, то ли силы -  а может, и то и  другое
вместе, - и он оставил попытки забить до смерти свою удивительно  выносливую
Ликотею. И  когда Фрина хлопнула себя по щекам -  Аристон понял, что для нее
это привычный жест,  - хлопок привлек внимание ее отца.  Деймус отвлекся  от
зрелища, которое  быстро  утрачивало  привлекательность, ибо стало ясно, что
Косматый не только не убьет жену, но даже не покалечит, и воззрился на дочь.
Затем  вцепился  узловатой рукой  в  густые  черные волосы  Фрины  и  рывком
заставил  ее  подняться с колен.  А  потом, по-прежнему  не  выпуская  волос
негодяйки, ударил ее по лицу.
     - Клянусь  Кипридой! - прорычал  он.  - Вы что, бесстыжие твари, совсем
взбесились?
     И бросил быстрый взгляд на толпу.
     Гигант Панкрат выступил вперед и схватил Эпидавра за руки.
     -  Довольно,  Косматый,  - добродушно усмехнулся  он. -  Ты  достаточно
наказал свою жену. Не такая уж  это страшная  обида,  чтобы  забивать  ее до
смерти.  Да  и где ты  найдешь вторую  такую красотку?  Отнеси  ее домой, но
возвращайся побыстрее. Нам еще нужно решить, что делать с этим светловолосым
ублюдком.
     Деймус  в  сердцах   пихнул  Фрину  локтем.  Он  страшно   боялся,  что
соплеменники  заметят,  как  долго  и доверительно  его  дочь  беседовала  с
пленником. "Странно, - подумал
     юноша, - даже  у таких  козлов  и  обезьян  существуют понятия чести  и
достоинства..."
     - Убирайся отсюда, девка! - прошипел старик. - Клянусь самим Зевсом, ты
меня позоришь!
     Фрина  повернулась  и  пошла  прочь,  горделиво  выпрямив  спину. Такой
поступью, должно быть, ходили древние царицы Елена и Гекуба и...
     На пороге убогой хижины, сложенной из камней и глины,  она обернулась и
взглянула на юношу. И в ее глазах светилось что-то  такое огромное и чистое,
что, пока она смотрела на него, он боялся вздохнуть и пошевелиться.
     И  тогда он наконец понял,  понял  наверняка:  может быть,  мужчины его
полиса правы, и  женщины действительно лишь  племенные кобылы, созданные для
того,  чтобы с  ними безрадостно  зачинать сыновей...  но эта  девушка  была
способна полюбить... если уже не полюбила.

Глава II

     Он лежал  в пещере очень долго. Пока  солнце окончательно  не зашло, до
него  доносились мужские  голоса,  обсуждавшие  его  дальнейшую  судьбу.  Но
Аристон не смог понять, на чем они  порешили. Теперь настала ночь, уже целый
час  было совсем темно. От жерди его  отцепили, но взамен привязали к стволу
дерева, установленному посреди пещеры и обложенному  со всех сторон большими
валунами. У входа поставили стражу:
     Эпидавра  и  еще  одного  мужчину, Аргуса.  Очевидно,  он получил  свое
прозвание  из-за острого зрения.  Насколько понял Аристон, у  этого  племени
было принято давать человеку  имя, отражающее  какие-то  его особенности или
черты характера.
     Мужчины  немного поболтали и,  очевидно,  уснули.  Наверно, они изрядно
выпили, и их  потянуло  в  сон.  Самое  удивительное, что  вино им  принесла
Ликотея.  "Вероятно,  в знак примирения, чтобы умилостивить  мужа",  - решил
Аристон.
     Он  откинулся назад, прислонился к  столбу  и  закрыл  глаза. Голод его
больше не мучил. Перед наступлением темноты Эпидавр с Аргусом  принесли еду,
развязали ему руки и, пока он ел, стояли над ним, вытащив ножи. Пища
     оказалась  на  удивление  вкусной:   горячая   чечевичная   похлебка  с
козлятиной. К Аристону тут же вернулись силы.
     - Благодарю вас, о периэки, - вежливо сказал  он. Эпидавр ухмыльнулся и
проворчал:
     -  Завтра  тебе будет  не  до  благодарности,  юный  красавчик! Ешь как
следует. Голодные умирают слишком быстро.
     Но  это не  отбило у Аристона  аппетита. Ведь у сытого человека, считал
он, больше сил для побега.
     Прислонившись к стволу, он попытался  ослабить путы. Если  это удастся,
то он спокойно переступит через храпящих, пьяных болванов у выхода из пещеры
и еще до  рассвета окажется в полной безопасности. Аристон дергал за кожаные
веревки, но узлы были завязаны мастерски, и у него ничего не получилось. Ему
предоставлялась возможность выжить, но из-за  нескольких  полосок сыромятной
кожи он не мог ею воспользоваться! Тут  Аристон припомнил, что назвал богинь
мести  их  настоящим  именем,  и  сердце  застыло  у него  в  груди. Аристон
попытался себя  ободрить: в конце  концов, Эринии ведь не олимпийские  боги,
олимпийских богов он не обижал, так что...
     Аристон широко открыл голубые глаза. А затем понурил голову и заплакал.
Его раздирал стыд, жгучий и страшный. Морочить бедную малышку фрину, пытаясь
спасти  свою  жизнь,  было, по представлениям  спартанцев, еще допустимо. Но
если человек приплетал богов... За  такое святотатство  божественный Дионис,
наверно, отнимет завтра у  него  жизнь, и она угаснет под зверскими пытками,
которые изобретут для него эти волки-периэки.
     Если только -  тут  его светловолосая  голова  поднялась, а  глаза ярко
вспыхнули - он действительно совершил святотатство! А вдруг его мать Алкмена
говорила правду? Вполне может статься, и нечего  слушать всяких циников типа
Ипполита.  Разве  великий  Зевс, оборот