х пор царят чрезвычайно простые
нравы, просто ловят момент, чтобы ухватить кусок послаще, пока хозяин
тарелки занят своими проблемами. Так что ваш уважаемый оппонент прав. Если
взглянуть непредвзято, все эти столь любимые вами западные демократии в
данный момент своими манерами действительно больше напоминают бандитов с
большой дороги.
  Круифф пребывал в прекрасном настроении. Пока все шло в полном
соответствии с просчитанным вариантом. В тот день, когда состоялся столь
памятный разговор с майором, они, сразу после ужина, были удостоены
очередной аудиенции у суверена. Несмотря на столь пышное название, все
выглядело довольно буднично. К тому же эта была уже не первая их
аудиенция. Князь являлся пред очи суверена по нескольку раз на дню,
Круифф, когда он находился в городе, тоже частенько появлялся в рабочем
кабинете государя, и даже пилот удостоился этой чести уже трижды.
  Они отправились в скромный особнячок на окраине, посреди густого парка,
занимаемый сувереном. Особнячок этот был выстроен лет семьдесят назад для
сосланного в эту глушь бывшего фаворита государыни Термины, и до
последнего времени в нем находилась канцелярия градоначальника. От
предстоящей аудиенции они не ждали никаких неожиданностей. Вечер начался
скучно. Ужин прошел в узком кругу, при свечах, в небольшой гостиной на
первом этаже. Кроме семьи суверена, на ужин были приглашены только они с
майором, генералы Тропин и Боуран, барон Конгельм и граф Бронков, за
последнее время ставший настоящим членом семьи и благодаря своей
работоспособности и большому опыту государственной службы по сути дела
соединявший в одном лице весь кабинет министров. Сразу после ужина суверен
пригласил семерых мужчин пройти в его домашний кабинет. Кабинет, по
дворцовым меркам, был тесен, но требовать иного при нынешних
обстоятельствах было бы странно. - Прошу вас, господа, присаживайтесь.
  Пока все устраивались кто где, суверен присел на корточки перед камином с
аккуратно сложенной рядом поленницей, запалил серную спичку и поджег
запалку из сухого мха. Когда огонь набрал силу, он вытащил горящую щепку и
зажег свечи в двух массивных канделябрах по краям огромного, занимавшего
едва ли не треть кабинета стола, потом опустился в кресло и вытянул ноги.
Некоторое время в кабинете стояла тишина, прерываемая лишь потрескиванием
дров в камине. Наконец суверен заговорил:
  - Я просил вас прийти ко мне, господа, поскольку считаю, что вы показали
себя заслуживающими наибольшего доверия. Вы спасли жизнь мне и моей семье,
вы были со мной все эти нелегкие дни, и именно вы, по существу, и выиграли
эту войну, - лицо суверена было печально, голос срывался, - и сейчас я
крайне нуждаюсь в вашем совете.
  Все находившиеся в кабинете, за исключением князя, перекинулись быстрыми
взглядами и замерли, ожидая продолжения. Суверен устало вздохнул и
заговорил снова:
  - Господа, мне думается, эта ужасная война близка к своему завершению, и я
не устаю благодарить за это Господа, однако степень ожесточения в обществе
достигла немыслимых пределов, и... - Тут его голос пресекся, но Коней
справился с собой и продолжил речь: - И я боюсь, что это ожесточение
сохранится и после окончания боев. - Совсем тихо, будто разговаривая сам с
собой, он добавил: - Я не знаю, что предпринять, как это все прекратить...
  - И замолчал окончательно, уронив голову на грудь.
  По кабинету разлилось тревожное молчание. Круифф мысленно покачал головой:
майор мельком упоминал о том, что суверен в последнее время очень подавлен
в связи с массовым расстрелом заложников в Тащевских бараках, но чтоб до
такой степени... Все-таки у этих людей совершенно иной психотип. Барон
Конгельм шевельнулся, словно собирался что-то сказать, но в последний
момент передумал. Наконец Коней заговорил снова:
  - Мне думается, я совершил ошибку, согласившись вновь возглавить страну.
Вы бы прекрасно справились и без меня. А мое решение привело только к еще
большему ожесточению всех участников этой ужасной войны. - Он умолк на
мгновение и угасающим голосом закончил: ~ Я решил исправить эту ошибку
и... завтра объявить о своем окончательном отречении от престола.
  - Это невозможно!
  - Вы не можете этого сделать!
  - Нет, нет, это... просто ужасно!
  Барон, оба генерала и граф говорили одновременно, пытаясь доказать что-то
не столько суверену, сколько самим себе. Земляне молчали. Суверен осознал
наконец, что в этом хоре не хватает трех голосов, и повернул голову туда,
где сидели земляне. До остальных тоже дошло, что эти трое, после стольких
месяцев все еще остающиеся для всех загадочно-непонятными, до сих пор не
произнесли ни слова, и гомон постепенно утих. В кабинете вновь воцарилась
тишина. Напряжение становилось просто невыносимым. Наконец суверен не
выдержал:
  - Почему вы молчите?
  Князь скривил губы в полупрезрительной усмешке:
  - А вы разве о чем-то спрашивали? Тон, которым это было сказано, заставил
Конея вздрогнуть. А князь продолжал:
  - По-моему, вы просто огласили свое окончательное и бесповоротное решение
и наши протесты нужны вам лишь для того, чтобы вы еще больше укрепились в
своем самопожертвовании и непреклонности. - Князь так взглянул на Конея,
что тот отшатнулся, - Все как и в прошлый раз, не правда ли?
  У суверена дернулась щека:
  - Что вы имеете в виду?
  Князь поднялся на ноги и шагнул к креслу суверена. Тот испуганно вжался в
спинку.
  - А то, что именно ваше глупое отречение ввергло страну в хаос и бросило
ее в руки тех, для кого кровь людей значит меньше, чем болотная водица.
  - Это неправда!
  Князь снова усмехнулся:
  - Да что вы говорите?! - Он повернулся на каблуках и прошелся по комнате.
- Могу сообщить вам, ваше величество, что Тащевские бараки опять заполнены
заложниками.
  Суверен болезненно поморщился и открыл рот, но князь не дал ему заговорить:
  - Вы считаете, что мы обошлись бы без вас... Тогда позвольте спросить, К
КОМУ сбегались толпы крестьян из деревень в верховьях Панченги и КОГО они
защищали? А сейчас вы готовы предать их упования!
  - Позвольте!..
  Князь резко остановился:
  - Нет уж, слушайте. Вы тут рефлексируете по поводу тысяч невинно убиенных,
так вот, могу вас обрадовать. Если нам не удастся вырвать столь любимую
вами страну из лап тех, кто сейчас в ней верховодит, их число возрастет до
миллионов. Вы читали "Манифест освобожденного народа"? - Князь хищно
усмехнулся и процитировал по памяти: - "Победа освобожденного народа лишь
тогда может считаться полной и окончательной, когда железной рукой будут
раздавлены не только любые попытки бывшего господствующего класса
воспрепятствовать установлению диктатуры, но и будут уничтожены ВСЕ
представители этого класса эксплуататоров и угнетателей". Какова
численность дворян в вашей империи? Миллионов двенадцать? Ну, тысяч двести
уже сбежало за границу, где-то с полмиллиона уже лежат по рвам и лесным
оврагам с пулей в затылке, часть женщин "из бывших" "соратники", конечно,
оставят для собственных нужд, еще с миллион правдами и неправдами
сумеют-таки перебраться через границу. А это значит - остается около
десяти миллионов. Плюс мелкие лавочники, фабриканты из мещан, инженеры и
профессура из разночинцев. - Он сделал паузу, упершись в суверена тяжелым
взглядом. - И вы готовы из-за своей рефлексии обречь их на судьбу
обитателей Тащевских бараков?
  - Вы не поняли,-пролепетал суверен, - я имел в виду...
  - Я знаю, что вы имели в виду, ваше величество, - голос князя звучал уже
не так резко, - но я утверждаю, что этой стране нужны сейчас именно вы.
Если завтра вы объявите о своем отречении, первым же результатом этого
станет беспощадная борьба за власть среди ваших союзников. Сначала
передерутся здесь, потом руководители центров сопротивления на юге,
востоке и северо-западе резонно решат: а почему, собственно, они должны
подчиняться какому-то там генералу или графу и чем они сами хуже? И все
это закончится разгромом. И это только одна из причин, по которой вы
ОБЯЗАНЫ остаться во главе этой страны. Если вы хотите услышать о других -
приготовьтесь слушать всю ночь, - князь усмехнулся, - но, по-моему, вас
это не интересует. Ведь вы уже все решили.
  Князь умолк. Суверен несколько минут сидел, уставившись глазами в пол,
наконец поднял голову и обвел взглядом присутствующих:
  - Вы тоже так считаете?
  Какое-то время никто не отвечал, потом граф Бронков тяжело вздохнул и
кивнул головой:
  - Да, ваше величество, вы нужны этой стране более чем кто-либо из нас.
Более чем кто бы то ни было.
  И снова потянулись минуты тягостного ожидания. Все молча смотрели на
суверена. Тот глубоко вздохнул и сказал:
  - Хорошо, я думаю, что... обязан нести эту ношу. Все облегченно
выпрямились, но тут снова раздался голос князя:
  - Тогда позвольте уже мне задать вам вопрос, ваше величество. - Он
помедлил, словно ожидая разрешения, и тут же продолжил: - Вы понимаете,
ЧТО вам предстоит?
  Коней посмотрел на князя широко раскрытыми глазами и медленно сказал:
  - Мне кажется, да.
  - И вы уверены, что способны справиться с этим? Суверен не ответил.
  - Вы уверены, что сможете не колеблясь подписывать аршинные расстрельные
списки, что найдете в себе силы лишить людей, которые сейчас вас
боготворят, всякой надежды на возвращение большей части своего достояния?
Что недрогнувшей рукой пошлете в тюрьму или даже на каторгу ваших нынешних
сторонников, людей, готовых отдать за вас свою жизнь, - многие из них
потеряли все в этой бойне и, поддавшись гневу, начнут, возможно,
беззаконно мстить всем тем, кто по тем или иным причинам оказался на
стороне наших противников?
  - Ну, это уж слишком, - пробормотал генерал Тропин.
  Князь резко повернулся на голос:
  - Именно так, генерал, именно так, если мы не хотим, чтобы через десять
лет все повторилось вновь.
  Коней поднял бледное лицо и тихим, но твердым голосом произнес:
  - Да. Если моя страна потребует от меня этого, я готов все это выдержать.
  Князь склонил голову в почтительном поклоне:
  - В таком случае, ваше величество, если вам все еще нужна наша помощь, то
мы в вашем полном распоряжении.
  В тот вечер они проговорили почти до четырех часов утра. Когда уже перед
рассветом гости суверена наконец покидали особняк, генерал Боуран
задержался у калитки и, повернувшись к Айвену, заметил с легкой усмешкой:
  - Знаете, дорогой господин Кройф, при всем моем уважении к князю, я до сих
пор довольно скептически воспринимал те поразительные слухи про него,
которые ходят среди молодых офицеров, но теперь... - он бросил быстрый
взгляд на князя, который говорил что-то напоследок суверену, вышедшему на
крыльцо, чтобы проводить гостей, - я не могу не согласиться с
утверждением, которые неоднократно слышал из уст барона, что мы должны
день и ночь благодарить Святой Круг за то, что князь с нами, а не против
нас.
  Тут голос профессора отвлек Айвена от воспоминаний.
  - Я что-то не пойму, так вы что, не разделяете взглядов князя?
  Пантюше сердито куснул себя за бороду. Круифф тряхнул головой, снова
включаясь в беседу, и с улыбкой возразил:
  - Ну почему же? Просто я считаю, что не стоит демонизировать ваших
оппонентов. Кстати, если судить по привычкам и жизненному укладу, господин
Утроба, речь которого вас так возмутила, ничуть не меньший западник, чем
вы, просто обстоятельства сложились таким образом, что он оказался рупором
влиятельных людей, которые очень много потеряют в случае реализации
предложений князя.
  Пантюше вытаращил глаза:
  - То есть вы хотите сказать, что один из членов Государственного совета
является чем-то вроде платного зазывалы?
  Круифф тихонько рассмеялся. Какие же наивные люди попадают порой в высшие
органы государственной власти во времена крутых перемен.
  - А разве это не так? И разве вы сами не чувствуете в себе внутреннее
родство с подобными людьми?
  - Но позвольте...
  - Оставьте, профессор, всех, кто здесь сейчас находится, можно назвать
рыночными зазывалами, так или иначе. Отличие лишь в том, что настоящие
зазывалы заманивают прохожий люд, прельщая горячими пирожками, добротным
сукном или свежей стерлядкой, а мы - благочинием или прогрессом,
патриархальностью или достижениями цивилизации, и притом всякий имеет в
виду и свою прибыль. Кто деньгами, кто чином и уж, как минимум, моральным
удовлетворением. Или вы не рассчитываете даже на такую малость?
  Лицо профессора приняло несколько озадаченное выражение.
  - Ну, если в подобной трактовке... Айвен пожал плечами, как бы
предоставляя Пантюше самому додумать мысль до конца.
  - Но я все равно не понимаю, как князь может молча сносить подобные
выпады? К тому же, насколько я понимаю, сегодня Государственный совет
должен принять чрезвычайно важные решения...
  - И примет, дорогой профессор, непременно примет. Неужели вы считаете, что
в споре может действительно родиться истина? Решения УЖЕ приняты, и
Государственный совет за них непременно проголосует. Уж можете мне
поверить.
  Круифф спокойно откинулся на спинку стула. Еще бы, два дня назад они с
князем представили государю свои предложения по реорганизации системы
государственного управления, новой земельной политике, возрождению
промышленности и финансовой системы и после почти шести часов обсуждения
добились его согласия на оформление этих предложений в виде указов
суверена. Похоже, у этой страны появился шанс. И Круифф был абсолютно
уверен, что князь не допустит, чтобы этот шанс был упущен. Этот мир не
имел никакого понятия о политических технологиях. А он уже успел
убедиться, что все, за что только ни брался майор, проделывалось им
блестяще. И почему он раньше так не любил работать с русскими?
  - Все, таперя они наших точно побьють. - Кузяр оторвался от окна
полуподвального этажа большого доходного дома, тыльной стороной
выходившего к пакгаузам и, соскочив с табуретки, нервно забегал по
комнате. - Как есть побьють. Экие дуры.
  За окном виднелись огромные восьмиосные платформы с установленными на них
чудовищными морскими орудиями, задравшими к небу свои длинные стволы, Они
были похожи на хоботы огромных алефантов, которых вахмистр впервые увидел
в зверинце, застигнутого войной на окраине маленького кайзерского городка
и неизвестно каким ветром занесенном на север этой снежной страны. Он
тогда славно повеселился, стреляя из короткого кавалерийского штуцера в
уши этих больших, как холм, но флегматично-спокойных зверюг и корчась от
смеха при виде того, как они грохались на землю и, громко трубя, медленно
умирали. Правда, прежде чем наткнуться на зверинец, вахмистр с несколькими
лихими ребятами штурмом взял окраинную гостиницу, так что к слонам он
добрался уже навеселе. Но все равно ему нравилось их убивать. И вот сейчас
они как будто вернулись, чтобы отомстить.
  - Заткнись, пехтура, - цыкнул он на соратника по борьбе.
  - А чего ты, чего ты? - обиженно забормотал тот. За время их совместного
похода Кузяр успел уже не раз испытать на своей шкуре, насколько его
соратник крут характером и скор на расправу.
  - Все одно мы тут без толку сидим. Никого из соратников не отыскали, и
связи с соратником Птоцким никакой. Токмо по подвалам прячимси. На улицу
носа не высунуть - все офицерьем забито. Тикать надо отсюды, и все дела.
  - Я сказал - заткнись. - Вахмистр полоснул по нему злым взглядом, и Кузяр
испуганно примолк.
  В Коев они явились почти неделю назад. Сумрачным утром. В старой столице,
когда группа готовилась к отправке, все казалось совсем несложным. По
докладам бежавших из Коева соратников, энтузиазм в связи с новым
пришествием суверена был так велик, что мысль о необходимости создания
чего-то подобного Пятому жандармскому управлению пока никому не пришла в
голову. К тому же первую скрипку в окружении суверена играли военные, во
все времена относившиеся к жандармам с предубеждением, так что особых
сложностей в работе не предвиделось. С подбором кадров для разворачивания
сети для сбора информации и реализации актов саботажа также особых проблем
не должно было возникнуть. В железнодорожных мастерских, на метизном
заводике, да и среди мастеровых-одиночек должно было быть немало
сочувствующих. А если бы вдруг нашлись такие, кто потерял классовое чутье
и не желает посвящать себя святому делу революции, то для них имелись меры
убеждения, хорошо отработанные в подвалах мрачного здания Особого комитета.
  Однако в действительности оказалось все совсем не так. В город лазутчики
вошли беспрепятственно, спокойно миновав офицерский патруль, вооруженный
штуцерами и усиленный пулеметной двуколкой. До вечера они толкались на
рынке, перекусили в трактире, дивясь не особо высоким ценам и обилию
продуктов, от которого уже почти отвыкли, а потом пошли по нужному адресую
Вот тут и начались неприятности. Когда они ввалились к довольно
зажиточному мастеровому якобы из сочувствующих - он имел большой дом на
окраине города, - передали ему привет от соратника Тарого и сурово
потребовали организовать им ночлег, тот, побледнев, осенил себя святым
кругом и забормотал молитву. Кузяр лихо заломил шапку и подступил к
мастеровому:
  - Ты что это, соратник, струсил али как? Неча боятьси. Мы с тобой тяперя
этому воскресшему работнему кровопийцу покажем, тошно станет. Скора опять
наша власть... Но мастеровой, не слыша ничего, рухнул на колени и начал
взахлеб рассказывать о том, что творится в городе. Слушая его сбивчивую
речь, вахмистр, как-то незаметна ставший главарем группы, все больше
мрачнел. Во-первых, хотя в Коеве и не было жандармского управления имелась
зато чрезвычайно эффективно работающая полиция. Какой-то умник
распорядился призвать на службу ВСЕХ проживающих в городе полицейских
чинов независимо от возраста, срока выслуги и продолжительности пребывания
на пенсии. Так что только количество околоточных надзирателей возросло в
три раза. Всем им была поставлена задача осуществлять надзор за каждым
вновь прибывшим в город, а населению было обещано вознаграждение за
информацию о появлении у соседей неизвестных постояльцев. В чем они и
смогли убедиться спустя всего четыре часа после прихода, когда, помывшись
с дороги, уселись за самый обычный по местным меркам ужин, показавшийся им
просто роскошным. Сало, баранина, лук, щавель, густые зеленые щи с яйцом
вареная репа, квас и свежий ржаной хлеб... В старой столице такое могли
себе позволить лишь те, кто имел право на усиленный паек не ниже третьей
категории. Да и то не каждый день. Кузяр даже пошутил:
  - Да ты буржуй, паря.
  Но не успели они приняться за еду, как раздался громкий, настойчивый стук
в дверь. Хозяин побледнел. Лазутчики с тревогой переглянулись. Вахмистр
осторожно вытащил из-за пояса барабанник, взведя курок, положил себе на
колени и шепотом приказал хозяину:
  - Открывай.
  Вошли трое полицейских. Один из них был совсем старый и седой, в чистом,
старательно отутюженном, но сильно поношенном темно-синем мундире, каковые
отменили еще лет двадцать назад, но двое других были дюжими мужиками лет
сорока пяти - пятидесяти, усатые, с пудовыми кулаками городовых. Хозяин,
дернув кадыком, угодливо забормотал:
  - Доброго здоровичка, Никан Тергеич. Вот радость-то, что пожаловали.
  Старший молча кивнул, окинул взглядом сидящих за столом и огладил усы:
  - И тебе доброго здоровичка, Прол Акинович. - Он кивком показал на
трапезников. - Сродственники приехали?
  Хозяин быстро закивал головой:
  - А то ж, а то ж.
  - Угум... Ну, ты порядок знаешь. Время ноне военное, так что нонича пусть
вечеряют, а завтра с утречка чтоб непременно прибыли в околоток и встали
на учет. Ну, да ты сам все объяснишь. - Он еще раз посмотрел на сидящих за
столом, задержавшись глазами на крюке вахмистра, потом со значением
взглянул на стоявшего рядом с ним околоточного помоложе и кивнул хозяину:
- Ну так не забудь, Акинович. Завтра же. - С этими словами он повернулся и
пошел к выходу.
  Мастеровой торопливо закрыл дверь и в изнеможении привалился к косяку.
Кузяр с облегчением перевел дыхание и пробормотал:
  - Ну, слава те осп