ься на землю, а соратник Срайя панически
боялся лестниц. Он Даже кабинет всегда выбирал себе только на первом
этаже. К ступенькам вагона рысью подбежал начальник караула. Срайя
выслушал с брезгливым видом его бодрый рапорт, важно кивнул головой,
боязливо посмотрел вниз и, повернувшись спиной к встречающим, начал
медленно и осторожно спускаться, помогая себе руками и отклячив по-женски
круглый зад. Птоцкий, полуобернувшись, искоса посмотрел на бойцов
почетного караула - они стояли с каменными лицами, но глаза их смеялись.
Птоцкий перевел взгляд на Срайю, пряча под усами довольную ухмылку. Между
тем глава делегации поставил наконец на землю обе ноги, обутые в отличные
юфтевые сапоги, обильно смазанные ваксой, повернулся кругом и направился
прямо к Председателю Верховного комитета защиты революции.
  - Добрый день, соратник, - Срайя имел обыкновение подавать руку так,
словно ожидал, что ее поцелуют, - как обстановка на фронте?
  Птоцкий чуть не выругался: "Тоже мне, кого он из себя корчит?" Однако,
чтобы этот заносчивый бывший аптекарь заглотнул приготовленный им крючок,
следовало держать себя в руках, поэтому Птоцкий проглотил раздражение и
ответил с подчеркнутой уважительностью:
  - Командир Второго батальона славной Стальной дивизии докладывает, что
видит в бинокль купола коевских церквей. А разведка Третьего корпуса
сегодня утром варила щи из капусты, выкопанной на коевских огородах.
  Стекла пенсне воинственно блеснули.
  - Ну что ж, прекрасно, прекрасно. И когда мы начнем штурм?
  Птоцкий, от которого не укрылось это "МЫ", ответил:
  - Я думаю, где-то через неделю.
  - А почему так поздно? -капризно надул губы Срайя. - Мы должны действовать
как можно решительнее. - Он энергично взмахнул в воздухе своим пухлым
кулачком. - Только решительность и беспощадность по отношению к недобитым
эксплуататорам и их прихвостням может спасти революцию и принести
окончательное освобождение человеку труда. Надо немедленно и самым
решительным образом...
  - Извините, соратник, - вежливо, но твердо перебил его Птоцкий, - но, как
мне кажется, вы наверняка устали в дороге, да и время близится к обеду. У
меня в вагоне как раз накрыт стол. Пойдемте подкрепимся и уж потом
перейдем к делам. - Он самым решительным образом подхватил главу делегации
под локоток.
  Соратник Срайя ничем не уступал другим членам бюро в умении часами
возглашать лозунги с увитых флагами трибун, но, в отличие от многих и
многих, у него было одно положительное качество. Его можно было
остановить. Стоило только упомянуть о накрытом столе.
  Обед прошел в полном согласии. По заданию коменданта марьяты еще утром
приволокли из ближайшей деревни увесистого поросенка, и теперь он,
фаршированный яблоками и запеченный в сметане, главенствовал на столе.
Кроме того, сотрапезники отдали должное печеному карпу, копченым курам,
бекону и соленому сальцу с чесночком. И уж, конечно, не обошлось без
четверти чистейшего как слеза первача. Шеф-повар "Нанона" назвал бы это
меню просто ужасным, но "соратники" пока не успели привыкнуть к особым
разносолам и, памятуя о полуголодном подполье или ненамного более сытной
эмиграции, предпочитали изысканности обилие. К тому же как соратник Марак
в старой столице, так и Председатель Центрального совета Камлык то ли в
силу истового революционного сознания, то ли, как болтали злые языки, по
причине нажитой за годы подполья и эмиграции язвы желудка исповедовали
подчеркнуто аскетический образ жизни, так что и остальным волей-неволей
приходилось им следовать. Однако сегодня, слава богу, никто не мешал
отвести душу.
  Вечером, когда Птоцкий в одиночестве работал с картами, дверь его купе без
всякого стука открылась и появился соратник Срайя - в одних штанах с
подтяжками и, несмотря на жару, в толстых шерстяных носках.) Он немного
перебрал за столом, как, впрочем, и остальные члены делегации, а потому
после обеда прилег отдохнуть. Да ненадолго.
  Соратник, близоруко щурясь, окинул просторное купе Птоцкого угрюмым
взглядом и еле заметно скривился. Председатель отвернулся, беззвучно шепча
проклятия. Конечно, Срайя сразу же заметил, что купе Птоцкого больше, и
наверняка к этому прицепится. Уж на что плохо обстояло дело в бюро с
порядочностью, но такого склочника и интригана, как Срайя, надо было
поискать. Своей полной беспринципностью он выделялся даже среди тех, кто
возвел беспринципность, переименовав ее в "революционную
целесообразность", в ранг основной нормы жизни. Среди членов бюро не много
нашлось бы желающих войти в более или менее тесные отношения с этим
человеком. Мало того что он был способен на предательство и
клятвопреступление - в любую минуту он мог наброситься на человека,
которого совсем недавно уверял в своей искренней дружбе и настоятельной
необходимости совместных действий, стоило лишь ему прийти в голову, что
это принесет ему хоть какую-то выгоду. Всякий, кто имел несчастье чем-то
задеть его самолюбие, мгновенно становился его смертельным врагом. Что
касается Птоцкого, то он был уверен, что за последний год уже не раз и не
два давал повод Срайе считать его своим смертельным врагом и, скорее
всего, состоял в его черном списке под первым номером.
  Соратник Срайя, придав своему лицу деловитое выражение, что смотрелось
несколько смешно на фоне мятых штанов и шерстяных носков, важно заявил:
  - Соратник Птоцкий, я собираюсь завтра собрать политуполномоченных всех
корпусов и дивизий.
  Птоцкий, сдерживая раздражение и позволив себе лишь слегка поморщиться,
наклонил голову в знак согласия:
  - Хорошо, соратник, я распоряжусь немедленно отправить вызов...
  Срайя покровительственно махнул рукой:
  - Не затрудняйтесь, соратник. Я уже послал вестового к телеграфистам.
Птоцкий вспыхнул:
  - По-моему, я пока еще командую этой армией. И... Срайя воинственно
вскинул подбородок:
  - Не забывайтесь, соратник. Вы назначены на эту должность постановлением
Центрального совета, а я - представитель бюро...
  - Да мне наплевать, чей вы там представитель... - Вы смеете оспаривать
постановления Центрального совета?!
  Оба одновременно замолчали, сообразив, что перебранка один на один
абсолютно бессмысленна, и Срайя, коротко хихикнув, перешел на
слащаво-доброжелательный тон:
  - Впрочем, если я серьезно нарушил какие-то важные планы командующего...
  Птоцкий выпустил воздух сквозь стиснутые зубы:
  - Нет, вы же поняли, что я сам собирался вызвать вам политуполномоченных.
Так что если вы уже это сделали, то пусть... - Он помедлил, изо всех сил
стараясь справиться с собой. - Только одно. Дело в том, что я завтра как
раз собирался на пару дней съездить на правый фланг. У меня запланировано
совещание с командованием Второго корпуса. Так что, боюсь, мое
присутствие...
  Свинячьи глазки Срайи радостно блеснули.
  - Нет-нет, никаких проблем. Я все проведу сам. - Он изобразил на лице
благосклонную улыбку и с доверительным видом наклонился к Птоцкому: - Я
думаю, у нас еще будет время, чтобы обсудить все вопросы в более узком
кругу. А для начала я хотел бы получить информацию об обстановке на
фронте, так сказать, из первых рук.
  Птоцкий мысленно ухмыльнулся. Тоже мне, нашел первые руки.
Политуполномоченные корпусов и дивизий. Проехал бы лучше по передовым
полкам. Но что толку дергаться, все равно ничего с этим не поделаешь...
Эта мысль, как ни странно, придала сил Птоцкому. Он утвердительно кивнул:
  - Да, пожалуй, так будет лучше.
  В штабе Второго корпуса он задержался не на два дня, а на целых четыре.
Политуполномоченный при командире корпуса, вернувшийся на следующий день с
совещания, на прямой вопрос Птоцкого ответил, старательно пряча глаза, что
ничего особенного там не происходило. Однако в тот же день, стоило лишь
командующему армией уехать в полки, как он собрал всех политуполномоченных
полкового и батальонного звена. По этому признаку Птоцкий понял, что Срайя
не только заглотнул наживку, но и приплясывает от нетерпения, совершенно
не собираясь срываться с крючка. И потому на вечернем совещании он объявил
командному составу, что его пребывание в расположении корпуса прошло
хорошо, как он и ожидал, заметно, что выучка личного состава повысилась, а
боевой дух высок. Он вполне удовлетворен и завтра же убывает в штаб армии.
  Как он и ожидал, события начались на следующее утро. На рассвете охранники
при штабе были разбужены частыми выстрелами из штуцеров. Птоцкий, открыв
глаза, некоторое время лежал в постели, тревожно вслушиваясь в треск
выстрелов, но вот загрохотали два пулемета, - он ночью велел установить их
на крыше особнячка, в котором устроился, - потом немного поодаль
послышалась стрельба помощнее. Это подошли тайно подтянутые ночью к
соседнему хутору марьяты его личной охраны, которых он три дня назад
демонстративно оставил в своей ставке.
  Две комендантские роты, поднятые среди ночи по тревоге политуполномоченным
корпуса, который зачитал перед строем постановление Бюро Центрального
совета об отстранении Птоцкого от командования и предании его суду
революционного трибунала за предательство и попустительство врагам
трудового народа, были разоружены в течение часа. Сам Политуполномоченный,
возглавивший штурм с барабанником в руке, еще в самом начале поймал грудью
пулеметную очередь, но текст так называемого постановления был обнаружен в
его кармане и, судя по стилю и оборотам речи, был не чем иным, как
собственноручным сочинением соратника Срайи. Птоцкий прочитал его два раза
и довольно улыбнулся. Уважаемый соратник не просто заглотнул наживку - она
уже торчала у него из заднего прохода. Впрочем, его можно было понять. В
случае выигрыша Срайя, который успел наступить на любимую мозоль каждому
соратнику и держался в бюро только благодаря своему звериному чутью, да
еще потому, что лидерам фракций частенько необходим был лишний джокер в
колоде, тут же вышел бы на первые роли. И момент для этого, по его
разумению, был просто идеальный. Войска уже почти на окраинах Коева, план
операции разработан и доведен до исполнителей, а бюро крайне недовольно
медлительностью Птоцкого. Остается взять инициативу в свои руки, подать
команду: "Вперед" - и вот она - удача, трепыхается в руках. А прежнего
командарма можно под шумок и расстрелять. Потому как, во-первых, это
согласуется с тайными желаниями большинства членов бюро, а во-вторых,
победителей не судят.
  Птоцкий приказал командиру корпуса выставить патрули на дорогах, ведущих к
штабу армии, который перешел под контроль ретивого соратника, арестовать
всех политуполномоченных, присутствовавших на совещании у Срайи или
вчерашнем сборище у политуполномоченного корпуса, и пошел досыпать.
  Срайя решил ковать железо, пока горячо. После трех безуспешных попыток
связаться в течение дня со штабом корпуса, так и не дождавшись доклада от
двух высокопоставленных сотрудников политаппарата армии, которых Птоцкий
приказал посадить под замок, новоиспеченный командарм отдал приказ о
начале массированного штурма.
  Утро следующего дня огласилось канонадой нескольких десятков оставшихся в
составе армии исправных орудий, рассеянных по всему фронту. Артподготовка
длилась четыре часа подряд. Противник не отвечал. Птоцкий, через
командующего корпусом, вышел на прямую связь с командирами дивизий,
наступающих в первых эшелонах, и приказал докладывать ему об изменениях
обстановки каждый час.
  Два дня события развивались так, как примерно и предполагалось. Передовые
части раз за разом поднимались в атаку, но, наткнувшись на плотный
штуцерно-пулеметный огонь противника - жидкий артобстрел не повредил
большинство его огневых точек, - откатывались назад. Однако потом
обстановка изменилась. К вечеру третьего дня наступления два полка
Стальной дивизии, наступавшей с левого фаса обороны противника, прорвали
наконец фланговые оборонительные линии противника и к утру вышли на рубеж
Троицкого монастыря, находившегося северо-восточнее Коева. Там они
остановились, наткнувшись на еще один, спешно подготовленный рубеж
обороны. Но это было уже не важно. Боевые действия велись на узком фронте
протяженностью едва ли в пятьдесят верст, и Срайя мог уже к утру стянуть к
месту прорыва крупные силы из состава дивизий второго эшелона и
сформировать мощный ударный кулак. Так что открывалась реальная
возможность охвата оборонительных позиций армии суверена с фланга и атаки
по сходящимся направлениям с одновременным обходом с тыла. Когда Птоцкому
доложили об этом неожиданном успехе, сердце его упало. Неужели он был не
прав и все его опасения всего лишь плод воспаленного ума? Нет, этот
странный князь Росен не мог обмануть его ожиданий. Всю ночь и весь
следующий день он метался по комнате из угла в угол. Но утро все
расставило по своим местам.
  Уже перед самым рассветом он, лишь час назад забывшийся тревожным сном,
проснулся от знакомого рева крупнокалиберных морских орудий. Птоцкий сел
на кровати, протер глаза и улыбнулся. Все шло так, как он и предполагал.
Соратник Срайя нарвался на крупные неприятности.
  Через четыре часа, когда была наконец восстановлена связь с передовыми
частями, он немного успокоился и попытался уяснить масштабы потерь. Но в
войсках царила полная неразбериха. Все более или менее прояснилось только
к полудню. Птоцкий как раз сел слегка перекусить, стараясь не обращать
внимания на продолжающийся грохот орудий, когда раздался стук в дверь.
  - Да, войдите!
  На пороге вырос бледный командир корпуса.
  - Ну, что там у вас? - нетерпеливо спросил Птоцкий. Тот сглотнул:
  - Пришло сообщение от начальника штаба армии. Лично для вас.
  Птоцкий улыбнулся: начальник штаба был из военспецов, тоже порядочная
сволочь, но нос по ветру держать умел. И то, что он лично вышел на связь с
ним, означало, что его масть резко поднялась в цене. А ведь всю эту неделю
он сидел как мышь, будто его и нет...
  - Ну и что там?
  - Противник ночью крупными силами при поддержке броневиков и пулеметных
железнодорожных платформ атаковал части Третьего корпуса и вклинился в
центр фронта наступления корпуса на глубину до пяти верст. Корпус
полностью разгромлен, штаб корпуса уничтожен рейдовым отрядом.
  Птоцкий нахмурился. Третий корпус наступал в самом центре боевого порядка,
вдоль железной дороги. Его разгром означал, что фронт наступления разрезан
надвое. Но если корпус разгромлен, то...
  - А что же тогда они громят из орудий? Командир корпуса поежился:
  - Соратник Срайя... - Он запнулся. Птоцкий раздраженно поторопил:
  - Ну, давайте повнятней, у меня нет настроения ждать, пока вы родите.
  - Соратник Срайя приказал стянуть все части второго эшелона к месту
прорыва Стальной дивизии и... - Он мгновение помолчал, потом сипло
добавил: - Там было почти семь дивизий... К тому же, похоже, они заложили
взрывчатку или минные заряды во всех неповрежденных строениях и самых
подходящих местах для развертывания полевых командных пунктов, а как
только начали артподготовку, подорвали их. Так что в первые же минуты
артобстрела все подошедшие части оказались практически без командования. -
Комкор замолчал.
  Птоцкий был потрясен. Такого даже он не ожидал. Полный разгром практически
за одну ночь! Он тяжело вздохнул и повернулся к комкору:
  - Давайте приказ на отступление.
  - А я утверждаю, что этот господин есть не кто иной, как тайный
прихвостень "соратничков"! - Толстяк в слегка потертом чесучовом пиджаке,
еще сохранившем, однако, следы работы дорогого столичного портного,
воинственно взмахнул рукой. Пенсне не удержалось на его широкой переносице
и упало, повиснув на цепочке.
  Зал ответил неопределенным гулом, в котором можно было различить как
одобрительные, так и возмущенные возгласы. Айвен прикрыл глаза и откинулся
на спинку кресла. Стены здания Коевского дворянского собрания сотрясались
от рева морских орудий, ведущих огонь с железнодорожных путей, проходивших
всего в версте от центра города. Первое заседание нового Государственного
совета начиналось в момент весьма знаменательный - под гул канонады и
топот сапог наступающей армии, которая направлялась особождать древнюю
столицу. А в зале между тем бушевала яростная схватка между сторонниками
прежней "единой и неделимой, богоносной и благолепной", каковая, правда,
существовала больше в представлениях, чем в действительности, и теми, кто
считал, что из всего произошедшего необходимо извлечь уроки на будущее.
  Толстяк подошел к концу своего грозного выступления:
  - ...и мы должны дать решительный отпор любым попыткам осквернить древнее
благолепие и навязать нам эти богохульные западные штучки. - Он
величественно вскинул руку, затем повернулся туда, где сидел суверен, и
картинно поклонился ему в пояс.
  С разных сторон раздались громкие аплодисменты, громкость которых, однако,
объяснялась скорее стремлением аплодировавших компенсировать таким образом
свою малочисленность. То, что их было не много, говорило в пользу
суверена, сумевшего сформировать Государственный совет из достаточно умных
людей. Впрочем, среди сторонников прежнего благолепия тоже сложно было
найти глупцов, скорее это были люди, которые в случае реализации
предложений, озвученных майором полчаса назад, теряли слишком много.
  - Нет, это мракобесие какое-то, он бы еще потребовал ввести "Домострой" в
качестве основной части Государственного уложения, - жарко зашептал на ухо
Круиффу сидевший рядом профессор Пантюше, - и он еще смеет говорить о...
  - Не принимайте все это так близко к сердцу, - добродушно усмехнулся Айвен.
  - Нет, но вы слышали, что он говорит о западных демократиях? Это же просто
возмутительно!
  - Ну почему же? Мне кажется, он абсолютно прав. Пантюше осекся, в
изумлении уставившись на Круиффа:
  - Как? Вы ТОЖЕ?! Айвен качнул головой:
  - Я всего лишь реалист. Империя была слишком сильным конкурентом, и ее
разрушение объективно способствовало тому, что на тарелке появился лишний
кусок пирога, причем довольно большой и вкусный. С нефтью, углем, железной
рудой, дешевой рабочей силой и, что особенно приятно, уже кое-какой
созданной инфраструктурой. Надо быть полным идиотом, чтобы не
воспользоваться возможностью прибрать все это к рукам. А одно из явных
преимуществ стабильной демократии как раз в том и состоит, что при ней
идиоты очень редко становятся государственными деятелями, - он мгновение
помедлил, - как, впрочем, и гении, и это ее самый большой недостаток.
Демократия - вотчина более или менее одаренных середняков.
  Пантюше некоторое время помолчал, размышляя, потом неуверенно заговорил:
  - Но разве они не понимают, что творится? Круифф пожал плечами:
  - Конечно нет. Для них это всего лишь очередная революция, подобная тем,
через которые прошли сами эти страны.
  - Но реки крови... Айвен с деланным удивлением широко открыл глаза:
  - О чем вы говорите? Где вы видели революции БЕЗ этой обильной смазки?
Насколько мне помнится, и бриттцы, и гальцы начали с того, что извели под
корень сначала собственные королевские семьи, затем всех, на ком были
штаны с кружевами. Ну а после этого с большим воодушевлением принялись за
другие сословия и социальные группы. И остановились, лишь когда обнаружили
у собственного окошка иноземного солдата с ружьем. Или, может, я неверно
излагаю исторические факты?
  Пантюше, поежившись, ворчливо проговорил:
  - Нет, отчего же, только уж больно однобоко. Ибо без этих революций
цивилизованные страны никогда не достигли бы того, без всякого сомнения,
высочайшего в мире уровня, который они имеют сейчас.
  - Да кто же с этим спорит? - весело подхватил Круифф. - Однако, смею
заметить, этого уровня они достигли намного ПОЗЖЕ. Когда большинство
населения уже могло спокойно спать по ночам, не мучаясь кошмарами о
налетах революционных отрядов, а проще - банд "оловянноголовых" или
"простых башмачников", ну а мы пока что находимся в самом разгаре этого
процесса. Так что, уважаемый профессор, эти столь ценимые вами западные
демократии пока не видят тут у нас никаких отличий от их собственной
истории и, так как в большой политике до си