клятье. К началу войны не поспели. Первый подрядчик, возведший стены из
рыжего речного кирпича, не успел закончить работы и помер, отравившись, по
слухам, солеными грибочками. Второй только-только успел покрыть крышу и
настелить полы, как в старой столице разразился ветряной мор. Больные
вскорости заполнили не только все болезные дома, но и все приюты,
богадельни и инвалидные дома. А потому тогдашний градоначальник, ничтоже
сумняшеся, повелел свозить больных в новехонькие Тащевские склады. Мор
свирепствовал в столице два месяца и поутих только к Вознесению, но с
первыми оттепелями разошелся вновь. Спустя год новый градоначальник,
назначенный взамен старого, умершего во время мора, наотрез отказался
платить едва выжившему подрядчику за произведенные работы, мотивируя это
тем, что построенные помещения после пребывания здесь больных никак нельзя
использовать под продуктовые склады. А после вообще повелел все пожечь,
дабы пресечь распространение заразы. Что и было незамедлительно выполнено.
Невзирая на вопли подрядчика, лабазы полили керосином и подожгли. После
чего второй подрядчик пошел по миру и, по слухам спился и тихо помер в
одном из босяцких кабаков. Лет десять склады стояли разоренные,
мало-помалу становясь прибежищем босяков и бродячих ромэлских таборов.
Позже градоначальник, уже другой, порешил снести сгоревшие строения и на
этом месте разбить городской парк. Подобные начинания повсеместно входили
в моду и были высочайше одобряемы. Однако один за другим умерли два
подрядчика, которым поручили было это дело. Поговаривали, что к этому
приложили руку ромэлы, которым не понравилось покушение на такое удобное
место, прямо у Западного тракта, ну да в чем только не винят понапрасну
этот кочевой народ. Затем сменился и градоначальник, а новый нашел другое
место под парк. Спустя еще двадцать лет вновь срочно потребовались склады.
На этот раз порохом потянуло с запада, и очередной градоначальник недолго
думая решил, дабы не тратить лишних денег, восстановить старые Тащевские
склады, чьи стены, выложенные из добротного речного кирпича, выглядели еще
вполне прилично. Тем более что и местоположение его теперь, спустя столько
времени, стало еще привлекательнее. Рядом прошла железная дорога. Однако
опять что-то не заладилось, и к началу войны не успели. Затем через город
валом повалили войска с востока страны, и Тащевские склады отдали под
войсковой маршевый лагерь, а через некоторое время часть лабазов
оборудовали под перевалочный госпиталь. В каковом виде они и пребывали до
того дня, когда власть в городе перешла к Комитету действия.
  В этот утренний час улицы были пустынны. Автомобиль, на подножке которого
болтался караульный в длиннополой шинели, со штуцером за спиной, резво
проскочил по Мясницкой, свернул на Сыромятную и, рыкнув разболтанным
мотором, резво подкатил к воротам Тащевских бараков. Часовой, топтавшийся
у ворот, встрепенулся, но штуцера с плеча не скинул. Ну кто, кроме своих,
мог разъезжать по городу на авто? Машина скрипнула тормозами и
остановилась. Конвойный спрыгнул с подножки и отворил переднюю дверцу.
Часовой слегка охнул. На переднем сиденье сидел прямо-таки огромный
мужчина, одетый в новую генеральскую шинель без погон. Он выбрался из
машины, которая тут же заметно поднялась над дорогой, и в два шага
оказался рядом с немного струхнувшим часовым. "Такой двинет и, не ровен
час, пришибет будто муху". Но пока что страшноватый пришелец не проявлял
агрессивных намерений:
  - Эй, соратник, где старший караула? Часовой испуганно закрутил головой:
  - А эвон, в том домике. Гигант кивнул и, коротко бросив своему караульному:
  "За мной", направился к домику. Тут часовой вспомнил, что не спросил
мандата, но было уже поздно, да и вновь прибывшие вели себя уж больно
уверенно, так что часовой просто махнул рукой.
  Майор пинком распахнул дверь домика и вошел. Человек, сидевший на табурете
у стола, сколоченного из струганых досок, и сладко спавший, положив голову
на руки, ошалело вскочил и уставился на вошедших. Майор шагнул вперед,
пнул ногой табурет с валявшимся на нем штуцером и раздраженно бухнул басом:
  - Черт знает что...
  Проснувшийся втянул слюни, судорожно сглотнул и оторопело заморгал. Двое
других, дрыхнувшие в углу на шинелях в обнимку со штуцерами и подскочившие
от грохота, замерли, испуганно глядя то на вошедших, то на своего
начальника. Иван грозно посмотрел на них и, протянув руку к штуцеру одного
из них, свирепо рыкнул:
  - А ну дай сюда.
  Тот было дернулся, но, бросив на своего начальника быстрый взгляд, отдал
штуцер.
  Майор ловким движением выбил затвор, поднес его к носу, скривился и снова
рявкнул:
  - Нет, ну черт знает что! Ты старший этого свинарника?
  Сидевший у стола испуганно кивнул головой и плаксиво затараторил:
  - Дак ведь караул уже две недели не меняли. Обещалися на неделю, а вот уже
как две недели... Майор взревел:
  - Чего ты тут лопочешь?!
  Тот мгновенно умолк. Какое-то время в домике было тихо. Майор вздохнул:
  - Ладно, со сменой я разберусь... - Быстро вытащив из внутреннего кармана
лист бумаги, он развернул его и ткнул под нос начальнику караула,
продолжая сверлить его недовольным взглядом: - Этот у тебя сидит? Барон
Конгельм? Давай его сюда, и быстро.
  Не успел начальник, скосив глаза, заметить наличие штампа и печати на
каком-то тексте, как здоровенная, будто лопата, ладонь исчезла из-под его
носа, а ее обладатель снова поморщился и угрожающе произнес:
  - Будь у меня время дождаться соратника коменданта...
  Начальник караула быстро смекнул, что ему совсем не резон задерживать
строгого гостя до приезда коменданта, и тут же развил бурную деятельность.
Двое сменных, неподвижно сидевшие в углу, были мгновенно отмобилизованы на
поиски требуемого лица, а сам начальник, под предлогом срочного дела, тихо
выскользнул и рысцой подлетел к постовому:
  - Это кто такие?
  Тот, мгновенно оценив взъерошенный вид своего начальника и то, с какой
скоростью сменные понеслись выполнять поручение, цокнул языком, заведя
глаза вверх:
  - Те самые.
  Начальник охнул: - Особый комитет. Ну дела... - Он со всхлипом вздохнул. -
И надо ж случиться такому, один разок придремал - и на тебе.
  Часовой, который каждую ночь в свою смену дрых вместе с начальником,
сочувственно покачал головой:
  - Можа, обойдется?
  - Иде там, - уныло махнул рукой начальник и, заметив, что сменные уже
возвращаются от бараков, волоча за собой какого-то помятого типа, для
резвости подгоняя его прикладами, рысцой порскнул в сторону домика.
  Спустя десять минут, когда барон Конгельм, ошалевший от скорости, с
которой все произошло, и не меньше от чистого утреннего воздуха, уже
трясся на заднем сиденье фыркающего "ролкса", боясь рассердить своих
грозных конвоиров даже неосторожно брошенным взглядом и гадая, чем грозит
ему этот неожиданный поворот судьбы, майор повернулся к нему и с усмешкой
спросил:
  - Неужели не узнаете, барон? Я ведь не так давно гостил в вашем доме.
Правда, в то время я мог передвигаться исключительно в горизонтальном
положении.
  Барон, икнув от неожиданности, прохрипел:
  - О мой бог, князь, - и осел на подушки сиденья. Однако, как оказалось, на
этом радостные сюрпризы не кончились. Когда через полчаса барона, у
которого от переживаний отнялись ноги, втащили через черный ход в
небольшой особнячок, расположенный на зажиточной купеческой окраине,
навстречу ему, взволнованно раскинув руки и трясясь слегка уменьшившимся,
но еще достаточно заметным брюшком, метнулся профессор Пантюше:
  - Бог мой, барон, что они с вами сделали?!
  В полдень, чисто вымытый, побритый и плотно отобедавший барон сидел,
покойно развалившись, на диване в гостиной купца первой гильдии Плашни.
Профессор осмотрев барона, дав ему успокоительное и пообещав пренепременно
навестить его вечером, уехал по своим медицинским делам. А рядом с бароном
примостился у камина купец, занимавшийся тем, что радостно вываливал на
голову барона последние новости. Он не уставал благодарить бога с того
самого часа, как выяснилось, что десять вооруженных людей, появившиеся
однажды вечером на пороге его добротного двухэтажного дома, оказались не
бандой мародеров - из тех, что шныряют по улицам, шаря вокруг недобрым
взглядом, а потом заявляются в частные дома с командой вооруженных
"народных патрульных" и конфискуют дома и все добро, нажитое несколькими
поколениями, выгоняя хозяев на улицу, а добрыми знакомыми и даже
товарищами господина Кройфа. А уж когда заявился и сам господин барон, в
свое время познакомивший его с этим самым господином Кройфом, восторгам
купца не было предела. Слава богу, у него еще с прежних времен было
припасено кое-что в погребе, так что дорогих гостей можно было встретить
по-старинному, как принято. А уж после этого можно и у камина посидеть,
поболтать о прежних добрых временах.
  Спустя полчаса, когда барон уже несколько притомился, слушая болтовню
господина Плашни, в гостиную вошел князь:
  - Ну-с, господа, прошу простить, что прерываю вашу славную беседу, однако,
как мне кажется, вы, барон, уже успели догадаться, по какой причине мы
извлекли вас из Тащевских бараков.
  Барон Конгельм согласно наклонил голову:
  - Да-с, ваше сиятельство. Не сомневаюсь, вас волнует судьба нашего бывшего
суверена. При последней встрече с вашим сотоварищем, уважаемым господином
Кройфом, мы приняли на себя некие обязательства, но, увы к сожалению,
обстоятельства оказались сильнее нас. Мне нечем вас порадовать. Мы так и
не установили, где находится поезд государя. Да и, честно говоря, я сильно
сомневаюсь, что нам как-то удастся это разузнать в настоящее время. Князь
кивнул:
  - И все же, расскажите, что вам известно.
  - Мы установили, что к исходу зимы суверен успел добраться до Терпонеса, а
там был задержан по решению местного Комитета действия. Далее его следы
теряются. Нам удалось найти намеки как на то, что его отправили куда-то на
юг, так и на то, что его поезд проследовал куда-то в сторону Рудного
хребта, а далее... неизвестность.
  Князь хмуро кивнул головой:
  - Ну что ж, негусто, и все же я должен поблагодарить вас. Об остальном мы
позаботимся сами. - Он на несколько мгновений задумался, потом повернулся
к купцу: - Господин Плашня, вы не могли бы мне помочь вот с каким делом...
  Купец с готовностью подался вперед:
  - Всенепременнейше, ваше сиятельство.
  - Во-первых, мне срочно нужен вывесочник, а во-вторых, прошу разрешения
немного переоборудовать пару комнат в вашем доме, и вот для чего...
  Закончив объяснение и получив жаркое согласие купца, князь попрощался и,
поднявшись, направился к двери. В этот момент барон, будто очнувшись,
вскочил на ноги и взволнованно заговорил:
  - Ваше сиятельство, как я понял, у вас каким-то образом появились связи в
этих комитетах. Иначе я не могу себе представить, как вы смогли получить
мандат на мое освобождение. - Он запнулся, в голосе зазвучали просительные
нотки: - Вы не могли бы посодействовать в вызволении из Тащевских бараков
моего родственника? Господа Кройф и Юри с ним тоже хорошо знакомы. И он
принял большое участие в вашей судьбе. Это полковник Эксгольм.
  Князь, уже достигнувший двери, задержался на пороге и повернулся.
Несколько мгновений он молча смотрел на барона, потом покачал головой:
  - К моему великому сожалению, господин барон, буду вынужден отказать вам в
этой просьбе. У меня нет никаких особых связей в комитетах, а что касается
мандата... - Он сунул руку в карман и, вытащив оттуда сложенный лист,
протянул его барону. - Вас выдали мне по этому документу.
  Барон недоуменно уставился на бумагу, гласившую, что "...податель сего
мандата имеет право на получение дополнительного продовольственного
пайка", потом поднял на князя изумленный взгляд. Тот спокойно спрятал
бумагу:
  - Но главное не в этом. Просто сейчас я ни на что не могу отвлекаться. Во
всяком случае, до тех пор, пока не сделаю главного. - Он мгновение
помолчал и добавил:
  - Дело в том, что сейчас наличествуют все признаки того, что я могу
опоздать.
  В этот вечер телеграфист внутреннего узла связи городского Комитета
действия, молодой парень по имени Козя, не остался в комитетских казармах,
где телеграфистам были выделены койки. С утра выдали месячный усиленный
паек - фунт сахару, полтора фунта гречи, кусок настоящего сливочного
масла, колбасу и кусок баранины фунта на два. В городе с продуктами уже
было туговато, но особо ценные работники, такие, как телеграфисты, пока
еще обеспечивались неплохо. И поэтому он, впервые за две недели, решил
воспользоваться несколькими часами перерыва между сменами и сбегать домой,
чтобы отнести продуктов приболевшей матери и младшим сестренкам. Их
недавно переселили из подвала в комнату одного господского дома. Правда,
там оказалось еще с десяток соседей, со многими из которых Козя при других
обстоятельствах не поселился бы под одной крышей ни за какие коврижки, но
деваться было некуда. Мандат на переселение выдавали всем вместе, а в
подвале зимой было уж очень холодно. Даже вода, частенько капавшая с
потолка, к утру застывала причудливым ледяным столбиком.
  Козя вздохнул, припомнив прошлую зиму, поудобнее перехватил мешок с
продуктами, подумал, что у матери скоро день ангела и она очень обрадуется
гостинцам, и, настороженно оглядываясь по сторонам, припустил домой.
  К его удивлению, в комнате матери было жарко натоплено. Веселые сестры,
одетые в одинаковые новые теплые шерстяные платья, оживленно сновали
вокруг почти накрытого стола, на котором горделиво возвышалась здоровенная
кастрюля, источавшая запах мясного борща, и пускала душистый пар к потолку
горка столь любимого Козей печеного картофеля, обложенная солидной толщины
отбивными. Рядышком стояло еще несколько плошек с соленьями, а в центре
торчала запотевшая четвертьведерная бутылка "Смирнянской".
  Увидев Козю, который застыл в дверях, остолбенев от невиданного изобилия,
сестренки восторженно завопили и бросились к нему на шею:
  - Козенька, милый, как хорошо, что ты пришел! Козя, у которого от
искренней радости сестренок стало тепло на сердце, весело отмахнулся:
  - Да ладно вам, стрекозы, - и, подойдя к столу, Удивленно спросил: - А это
откуда? Сестры застрекотали наперебой:
  - А это мама...
  - На работу устроилась...
  - У нее такой начальник...
  - Он нас на авто катает...
  Хлопнула дверь, и на пороге появилась раскрасневшаяся мать с плетенкой
нарезанного хлеба в руках. Увидев сына, она охнула и всплеснула руками:
  - Господи, Козенька, радость-то какая! А у нас гости сегодня. Сам Карай
Тергеич пожаловал. Со товарищи.
  В коридоре послышались тяжелые шаги и приглушенные голоса, потом осторожно
постучали в дверь. Мать ахнула, заполошно взмахнула руками и подскочила к
двери.
  Гостей было пятеро. Спокойные, улыбчивые мужчины, от которых веяло
какой-то непоколебимой уверенностью людей, способных справиться с любой
ситуацией. Ничего подобного Козя до сих пор в людях не замечал. Даже сам
соратник Марак, которого Козя иногда мельком видел в длинных коридорах
Комитета, а однажды даже лицезрел на расстоянии вытянутой руки, когда тот
зашел в телеграфную комнату по какому-то неотложному делу, и то в
сравнении с этими людьми выглядел не очень-то внушительно. Мать радостно
засуетилась, раскланиваясь с гостями, помогая раздеться и складывая шинели
на накрытую стареньким покрывалом большую кровать, потом принялась
поливать из кувшина на руки гостям. Глядя на эту веселую суматоху, Козя
почувствовал, как его губы тоже расплываются в глупой улыбке. Да, давно
уже в их доме, впавшем в нужду после смерти отца, не было гостей.
  Ужин прошел весело, даже в каком-то восторге. Начальник матери оказался
блестящим собеседником, и его вопросы порой ставили Козю в тупик. А ведь
среди соратников по ячейке Козя считался самым подкованным. Когда пришла
очередь десерта, Карай Тергеич открыл свой объемистый портфель и под
восторженные восклицания сестренок водрузил на стол холодный чугунок,
сильно смахивающий на те, в каких на Пресном рынке продавали сладкое
мороженое.
  После мороженого сестренки насели на Карая Тергеича с просьбами покатать
их на машине. Тот нахмурил брови, делая вид, будто сердится. Сестренки
оробело притихли, но он вдруг прыснул со смеху и сделал знак шоферу. Тот
поспешно вскочил, натянул кожаный картуз и с преувеличенной услужливостью
поклонился своим юным пассажиркам:
  - Куда прикажете подать машину, юные госпожи? Все весело рассмеялись.
  После отъезда девочек посидели еще с полчаса, потом мать вскочила, собрала
со стола посуду и со словами:
  "Ну, вы, мужчины, посидите, поговорите, а я пока все помою и приготовлю
чай", - убежала на кухню.
  После нескольких ничего не значащих фраз Карай Тергеич вдруг повернулся к
Козе и, пристально глядя на него неожиданно серьезными глазами, сказал:
  - А знаешь, Козя, ведь главное, ради чего мы приняли приглашение твоей
матери, - это поговорить с тобой.
  - Со мной, почему это? Начальник мягко улыбнулся:
  - Ничего особенного, дорогой Козя, просто мне нужна кое-какая
конфиденциальная информация, и я очень надеюсь, что ты поможешь мне ее
получить.
  Козя, весь похолодев, обвел глазами гостей. Ни один больше не улыбался.
Вот так влип! Да это ж враги. У них же на роже все написано, и как он
сразу не догадался? Телеграфист съежился на стуле:
  - Ничего вам не скажу, офицерье проклятое. Хоть стреляйте, хоть пытайте
меня.
  Трое, что сидели напротив, сердито нахмурились. А здоровяк, что с ним
заговорил, как ни в чем не бывало улыбнулся. От этой ласковой улыбки Козе
стало еще хуже.
  - Мы? Тебя? Да ты что? Козя вскочил:
  - Только мать не трогайте! И сестренок, они при чем!
  Офицеры угрожающе качнулись вперед, но глава остановил их легким движением
руки:
  - Никто здесь не собирается никого ни убивать, ни пытать. Ни тебя, ни твою
мать, ни твоих сестренок. Если ты хочешь, то можешь уйти, прямо сейчас, -
он на мгновение замолчал, - но ты совершишь большую ошибку. Какую - я тебе
объясню.
  Козя покосился на дверь, но остался сидеть.
  - Ну и какую же ошибку?
  Главарь не торопясь поддел вилкой соленый грибочек и с аппетитом прожевал.
  - Что ж, давай поразмышляем. Допустим, ты сейчас уйдешь с гордо поднятой
головой, как это у вас говорится, "не предав дело революции". Что ж, это
твое право, и я на него не покушаюсь. Но из-за этого твоего поступка
пострадают люди, которые очень мне дороги. И дело не в том, что они
действительно в чем-то виноваты, просто так решил кто-то из столь
уважаемых тобой вышестоящих соратников. - Главарь замолчал, не отводя
взгляда от Кози. - А теперь представь себе, что произойдет, если сразу
после тебя мы все встанем и... тоже выйдем. В коридоре, как полагается,
попрощаемся с твоей матерью - почтительно поцелуем ручку, раскланяемся,
как же иначе... - Главарь усмехнулся. - Знаешь, а мне чем-то даже нравятся
твои соседи, так просто просчитать их реакцию... - Он прищурился. - И как
ты считаешь, много ли времени понадобится, чтобы все это дошло до Особого
комитета? Козя обмер. А главарь продолжал ровным тоном:
  - Потом выяснится, что учреждения, в котором якобы работала мать, никогда
не существовало в природе, а такой зарплаты, какую она получала, никто не
платит. Как ты думаешь, чем это кончится? - И он замолчал.
  Над столом повисла мертвая тишина. Тихим, бесстрастным голосом главарь
заговорил снова:
  - При проклятом старом режиме никому и в голову не пришло бы хватать и
расстреливать детей. Да и то, виновен ты или нет, решал суд. Правый он был
или неправый - можно спорить, но у человека всегда был шанс... - Он
повернулся к Козе. - Как видишь, я НИЧЕГО не сделаю твоим близким, но вот
сможешь ли ты защитить их от СВОИХ? Если да, то иди.
  Козя судорожно сглотнул, в голове метались обрывки мыслей. Сообщить
старшему телеграфисту? Доложить начальнику охраны? Самому явиться в Особый
комитет? Так ведь не поверят. Вон на прошлой неделе загребли братка из
курьерской службы. Коз