я за него головой бы поручился, что парень свой в
доску, а оказалось... А может, он и вправду свой, просто какая-нибудь
гнида настучала, а те в Особом церемониться не любят. Враг, не враг - в
морге разберутся. Он зажмурился, представив себе все это, и еле слышно
спросил:
  - Что вам от меня надо?
  - Тронулись. Ну, с богом.
  Майор оглянулся. Толстая бабища, несмотря на довольно теплый день одетая в
потертую душегрейку мехом наружу и перевязанная крест-накрест по
необъятной груди шалью, сказав это, размашисто осенила себя святым кругом
и, стянув с головы платок, вытерла взмокшее лицо. Ротмистр, которого
трудно было узнать в добротных коричневых бриджах, кургузом пиждачке и
щегольском картузе с лаковым козырьком, развязным движением перегнулся к
ней и ущипнул за широкий зад:
  - А то как же, тетка-молодка. Баба взвизгнула, но вовсе не сердито, а
игриво, и рассыпалась мелким смехом:
  - Канешно, соколик.
  Майор состроил мрачную мину и сипло буркнул:
  - Осади, Фрак.
  Ротмистр отпрянул и демонстративно, с деланным испугом спрятал руки за
спину, не отводя от бабы нахальных глаз. Иван картинно сплюнул и посмотрел
в дальний конец вагона, где в двух соседних отсеках сидели остальные члены
их команды. Затем, натянув на лицо угрожающе-угрюмое выражение, двинулся
вразвалочку по проходу. Только что изображенная сценка венчала целую серию
подобных представлений, разыгранных членами команды во время посадки в
вагон, и имела только одно назначение - пассажиры должны были четко
уяснить, что в том конце вагона едут крутые "деловые". Конечно, если бы в
вагоне ехали настоящие "деловые", они раскусили бы их быстро. Но таковых
не было, и потому "представление" принесло желанный результат. В чем он
немедленно и убедился. Добравшись до своего отсека, Иван остановился и,
резко обернувшись, с лениво-равнодушным видом посмотрел назад. Почти все
пассажиры в тот же миг опустили глаза долу, что и требовалось доказать.
Иван сел на заскрипевшую скамью рядом с профессором Пантюше, который,
прижав к груди саквояж, туго набитый всяким медицинским скарбом, задумчиво
смотрел на мелькавшие за окном дома пригородов. От скрипа профессор
вздрогнул и испуганны повернулся. Увидев, что это князь, он облегченно
вздохнул. Было видно по всему, что профессор чувствует себя не в своей
тарелке. Несколько минут они сидели молча. В соседнем купе пятеро офицеров
во главе с Юрием лихо резались в "бухлу", блатную разновидность вполне
респектабельной карточной игры "дриддж", которой владел в совершенстве
всякий офицер, имевший опыт довоенной гарнизонной жизни. Кроме самих
офицеров, только Иван знал, что за карточным столом идет комплексный урок
по психологии, методике просчета моторно-двигательных реакций,
ситуационному анализу и даже практическому применению некоторых частных
аспектов теории игр.
  Профессор вздохнул и повернулся к майору:
  - Ну, слава богу, тронулись.
  Иван молча кивнул. Профессор еще немного помолчал, прислушиваясь к гоготу
за дощатой перегородкой, недоуменно покачал головой и, понизив голос,
сказал:
  - Знаете, князь, я не совсем понимаю... Мне казалось, секретный характер
нашей миссии предполагает максимальную скрытность, но то, как ведут себя
ваши люди...
  Майор хмыкнул:
  - А что вы понимаете под скрытностью? Профессор нерешительно пожал плечами:
  - Ну, не знаю, мне кажется, что нам не следовало бы привлекать к себе так
много внимания... Иван коротко усмехнулся:
  - А вы только представьте, профессор, в поезд садятся несколько крепких
мужчин и все то время, что занимает дорога, а это не менее двух-трех
недель, стараются НЕ ПРИВЛЕКАТЬ к себе внимания. И это в нынешних-то
условиях.
  Профессор посидел неподвижно, глядя перед собой, потом согласно кивнул
головой:
  - Да, пожалуй, вы правы. Майор между тем продолжал:
  - Любой человек судит об окружающих его людях, руководствуясь сложившимся
у него стереотипом. Если кого-то можно легко и просто включить в привычную
категорию, мы о нем просто забываем. Он понятен, а потому неинтересен. Вон
тот - крестьянин, этот - "деловой", тот - мешочник, а вот эти - явно
подозрительные типы, поскольку не укладываются ни в один привычный
стереотип. - Майор усмехнулся. - Так что мы сейчас уже не представляем ни
для кого интереса. В том числе и для возможных "соратников" или тех, кто,
по гнусности своего характера, склонен доносить о подозрительных личностях
"народным патрулям", которые, несомненно, еще встретятся нам, и не раз.
Вот это и есть скрытность.
  Два дня прошли без особых происшествий. Первые сутки поезд останавливался
почти на каждом полустанке, где на штурм переполненных вагонов бросались
толпы народа. На крупных станциях по вагонам, бдительно косясь по
сторонам, шастали "народные патрули". Потом остановки стали реже, а состав
пассажиров заметно изменился. Крестьян почти не осталось, а мешочников
заметно прибавилось. Сильно поубавилось рабочих да мастеровых, которые по
двое, по трое потянулись из вагонов начиная уже с третьего полустанка. В
городе начинался голод, за топор или пару ношеных, но еще вполне крепких
сапог давали не больше чем полфунта зерна, поэтому мастеровые и рабочие
простаивавших заводов толпами устремлялись в деревни, надеясь, что в
глубинке им удастся выменять свои вещички повыгоднее.
  Юрий энергично продолжал обучение офицеров: то требовал сообщить, сколько
окон было на фасаде здания вокзала, который они проехали нынешним утром,
то, дав не более двух секунд, просил определить примерное соотношение
числа мужчин и женщин в вагоне, то придумывал еще какие-нибудь заморочки,
к которым, однако, все офицеры относились с максимальной серьезностью. И
конечно, вовсю шла игра в карты. Во-первых, потому, что это было абсолютно
естественное занятие для блатных, а во-вторых, хотя "бухла", в которую они
играли, и походила внешне на обычную игру, да и термины были почти те же,
на самом деле сходство на этом и кончалось, занятие это было на порядок
сложшее.
  Профессор по большей части молча сидел b углу и смотрел в окно. Или спал
на полке третьего яруса. Он все еще никак не мог отойти от той
стремительности, с которой был вовлечен в это опасное предприятию.
  Однажды вечером, когда профессор в очередной раз явился в особняк купца,
чтобы навестить своего друга и пациента и, чего греха таить, постоловаться
у тароватого купца, имевшего некоторый запасец сытных разносолов, закончив
осмотр барона, получил приглашение от князя пройти в отведенный ему
кабинет.
  - Прошу прощения, дорогой профессор, но мне необходимо узнать ваше мнение.
Как вы оцениваете состояние барона?
  Профессор растянул губы в профессиональной улыбке:
  - Гораздо лучше прежнего, ваше сиятельство, гораздо лучше. Конечно, после
перенесенного столь серьезного стресса было бы неплохо показать его
специалистам, но... - Он развел руками, показывая, что понимает текущую
ситуацию.
  Князь был согласен с этим, что и подтвердил кивком головы:
  - А скажите, он сможет перенести небольшое путешествие?
  Профессор удивленно вскинул брови:
  - Путешествие? Барон мне ничего не говорил о том, что собирается куда-то
отправиться.
  Князь усмехнулся и произнес полушутливым тоном.
  - Прошу прощения, профессор, но в настоящее время Я определяю, кто и куда
отправится. Профессор понимающе хмыкнул:
  - Что ж, в таком случае могу сказать, что, если уж положение НАСТОЛЬКО
безвыходное, думаю, небольшое путешествие барон вполне выдержит. Но не
очень долгое. День, два, не более. Он все еще довольно слаб.
  Князь снова кивнул, как будто ожидал именно такого ответа, и после
небольшой паузы неожиданно спросил: - А вы, профессор? Тот удивленно
вскинул брови: - То есть? У вас есть где-то больной?
  Князь пожал плечами:
  - Вероятно, есть, хотя ваша миссия будет заключаться не только в возможном
оказании медицинской помощи. Вы мне нужны и по другим соображениям.-
Он умолк.
  Профессор, с холодно вежливым выражением лица, означавшим скорее
возражение, нежели согласие, молча ждал продолжения. Князь заговорил
снова: - Вы мне нужны как человек, который мог бы послужить для суверена
гарантом того, что мне можно доверять, - и, будто не замечая округлившихся
глаз Пантюше, спокойно добавил: - У вас есть двадцать минут до прихода
авто, чтобы поужинать и напиться чаю. Профессор оторопело уставился на
него:
  - Но... я не готов... У меня завтра лекция... Мне надо сделать
распоряжения... собрать вещи наконец, - и замолчал, внезапно поняв, что
все уже бесполезно и недавнее заявление князя в полной мере относится и к
нему тоже.
  Через полчаса он уже трясся на заднем сиденье авто, мчавшегося сквозь
сумрак в направлении Восточного вокзала.
  Они неторопливо и монотонно катили на восток, уже начав слегка тяготиться
скукой. Пока однажды ночью когда все пассажиры, как обычно, дрыхли без
задних ног поезд не остановился на какой-то крупной станции. Как правило,
станции и полустанки встречали состав неумолчным гулом, который все больше
нарастал по мере приближения поезда, поскольку толпы истомившихся
пассажиров бросались на штурм вагонов, не дожидаясь, пока он окончательно
остановится. Однако на этот раз вокзал встретил их непривычной тишиной.
Капитан, в этот полночный час выполнявший обязанности караульного и потому
лишь притворявшийся спящим, высунул голову из-под пальто и настороженно
прислушался. Как только поезд, лязгая буферами, остановился, в тот же миг
снаружи послышался приглушенный топот и звяканье. Капитан откинул пальто,
приподнялся и осторожно выглянул в окно. Из здания вокзала, колонной по
двое, торопливо выбегали вооруженные штуцерами люди и быстро растягивались
цепью вдоль вагонов. Капитан бесшумно вскочил на ноги и тронул за плечо
господина Юри. Тот мгновенно проснулся. Капитан молча показал на окно.
Юри, бросив взгляд на перрон, сделал знак капитану поднимать остальных и
проскользнул в соседний отсек будить князя.
  Вскоре все они уже были готовы к тому, чтобы покинуть вагон, однако поезд
к этому времени был уже оцеплен. Профессор, который, в отличие от
остальных, еще не совсем отошел от столь бесцеремонно прерванного сна,
осоловелыми глазами посмотрел в окно и повернулся к майору:
  - Что случилось, князь? Тот пожал плечами:
  - Не знаю. Возможно... В день нашего отъезда пришло сообщение от нашего
информатора, что в Закаменье генерал Исток и атаман Друзь подняли
восстание и даже захватили пару городов. Вполне правомерно предположить,
что за то время, которое мы провели в пути они продвинулись еще немного на
запад.
  На лице профессора при этом сообщении появилось радостное выражение.
  - Ну, слава богу, нашлись-таки люди, просыпается народ-богоносец... Князь
вздохнул:
  - Возможно, вы правы, но лично для нас никакой радости в этом нет.
  - Почему? Князь усмехнулся:
  - Во-первых, потому, что мы уже остановились, и, возможно, надолго. По
всей видимости, на этой станции выгружаются войска, перебрасываемые
центром на подавление мятежа. Однако, если б дело заключалось только в
этом, вряд ли стали бы оцеплять поезд. Это значит, что события могут
принять еще более неприятный для нас оборот. Я имею в виду, и это
представляется мне наиболее вероятным, насильственную мобилизацию
пассажиров этого поезда. В лучшем случае куда-то на строительство
оборонительных сооружений или прокладку железнодорожной ветки, а в худшем
- прямо под ружье. Из этого вытекает, что у нас совершенно нет времени.
Поскольку из-за близости фронта цель нашего путешествия могут в любой
момент куда-то перевезти или... - Он мгновение помедлил. - Если этого уже
не случилось. Профессор, бледнея, испуганно пробормотал:
  - Вы считаете, что они посмеют... Их разговор был прерван дружным залпом
из штуцеров, судя по гулкому звуку, направленных в воздух, и в следующее
мгновение в вагон ворвались вооруженные люди, которые, крича и ругаясь,
принялись выпихивать наружу полусонных пассажиров.
  Через полчаса солдаты, отогнав толпу пассажиров, дрожавших от страха и
холода, от опустевших вагонов, начали теснить ее к привокзальной площади.
Профессор, ежась и вздрагивая, медленно двигался вдоль стены вокзального
здания, стиснутый со всех сторон дюжими телами офицеров. Шедший впереди
князь вдруг остановился и, с силой пробивая путь, двинулся куда-то в
другом направлении. Профессор лихорадочно вцепился ему в рукав:
  - Что случилось?
  Князь повернул к нему спокойное лицо:
  - Ничего особенного. Принимаю меры на случай, если станет жарко. - Он
кивнул в сторону площади.
  Профессор вытянул шею. Вдоль домов, жирно блестя штыками, стояли в два
ряда плотные шеренги солдат. Все выходы с площади были перекрыты
броневиками, а поодаль цокал подковами полуэскадрон. Господин Пантюше
судорожно сглотнул, осенил себя святым кругом и бросился вослед князю.
  Минут двадцать ничего особенного не происходило. Над толпой стоял сплошной
гул, люди встревоженно переговаривались, визгливо ругались и причитали,
но, когда со стороны путей донесся гудок и паровоз, окутавшись клубами
пара, медленно потянул ставшие уже родными вагоны куда-то вдаль, все звуки
слились в один протяжный тоскливый вой.
  - Молчать!
  Вой оборвался так же резко, как и начался. В сухом, надтреснутом голосе
была такая внутренняя сила, что одного слова хватило, чтобы заставить
несколько сотен человек мгновенно умолкнуть. И вдруг послышались
непонятные бренчащие звуки. Будто кто-то мерно бил молотком по железу.
Люди в испуге завертели головами, но звуки отражались от стен домов,
окружающих площадь, и, казалось, шли отовсюду. Ночь, молчаливая, скованная
страхом толпа, шеренги солдат со штуцерами на изготовку вокруг нее,
броневики, настороженно поводящие туда-сюда стволами пулеметов, и
апокалиптический грохот шагов... Во всем этом было что-то мистическое.
Профессор, вздрагивая всем телом и то и дело облизывая пересохшие губы,
инстинктивно придвинулся поближе к могучей фигуре князя, словно пытаясь
заслониться его мощью от неумолимо приближавшегося Великого Темного.
Внезапно шаги смолкли, и в то же мгновение вспыхнули фары броневиков.
Люди, застигнутые врасплох, с криками попятились назад - и снова раздался
тот же голос:
  - Я сказал - молчать!
  На башне броневика стоял высокий худой мужчина в длиннополом кожаном
пальто, с остроконечной бородкой и поблескивавшим в свете фар стальным
пенсне на носу. Он сделал шаг вперед, ища, как видно, устойчивое
положение, медленно обвел взглядом притихшую площадь и, кривя губы в
некоем подобии улыбки, надрывным тоном заговорил:
  - Сограждане, революция в опасности! Недобитые силы реакции подняли
кровавый мятеж. Доблестные революционные солдаты, истекая кровью,
сдерживают наступление злобных прихвостней бесноватого генерала. Я
обращаюсь ко всем - к тем, кто может носить оружие, и к тем, кто по
каким-то причинам уже этого не может, - нам нужны добровольцы. Комитет
действия проводит мобилизацию на фронт и на строительство оборонительных
сооружений. Если вам дорого дело революции - вступайте в ряды Гвардии
вооруженной защиты свободы!
  Он замолчал. Башня броневика под его ногами медленно качнула пулеметным
стволом, как бы намекая, что будет с теми, кому дело революции окажется
недостаточно дорого.
  Несколько мгновений над площадью висела мертвая тишина, потом где-то в
середине наметилось шевеление. Какие-то люди проталкивались к броневику.
Профессор прошептал на ухо майору:
  - Неужели найдутся такие сумасшедшие? Тот ответил шепотом:
  - И немало. Ведь лучше быть пока еще живым добровольцем, чем мертвым
"предателем дела революции".
  Откуда-то сбоку, возбужденно блестя глазами, вывернулся ротмистр:
  - Будем прорываться, ваша светлость? Профессор оторопел. О чем говорит
этот сумасшедший? Прорываться сквозь ряды солдат? На пулеметы броневиков?
И вдруг ему бросилось в глаза, что и все остальные члены команды князя
смотрят на своего командира такими же глазами. Вернее, почти все.
Исключение составлял молодой человек, которого профессор помнил как
спутника князя еще по поместью господина Максина. Хотя и в его повадке
чувствовалось напряжение. Создавалось впечатление, что эти люди знали о
князе что-то такое, что позволяло им рассчитывать на побег. Князь медленно
покачал головой:
  - Нет.
  В это мгновение шевеление наконец достигло края толпы, та расступилась и
извергла из своих недр четырех человек в одежде мастеровых.
  - Эй, соратник, записывай нас в гвардейцы. Не прошло и нескольких минут,
как к одному из броневиков, на подножке которого присел какой-то толстый
тип в короткой кожаной тужурке, уполномоченный записывать добровольцев,
уже выстроилась длинная очередь. Площадь тихо гудела. Князь, все это время
молча стоявший на месте и напряженно о чем-то размышлявший, вдруг вскинул
голову, многозначительно переглянулся с господином Юри и бросил через
плечо:
  - Пошли.
  По-видимому, офицеры уже привыкли к подобным командам и молча двинулись
вслед за князем, но профессор не удержался:
  - Куда?
  Однако его неуместный вопрос остался без ответа. Они прошли прямо к голове
очереди, и никто не посмел им перечить. Когда единственный стоявший перед
ними "доброволец", превратившись в "гвардейца", с кислой гримасой отошел в
сторону и князь, сделав шаг вперед, возвысился перед уполномоченным во
весь свой могучий рост, очередь вдруг испуганно шевельнулась, а за спиной
уполномоченного послышался знакомый голос:
  - Погоди.
  Уполномоченный вздрогнул и, торопливо вскочив на ноги, вытянулся перед
подошедшим:
  - Слушаюсь, соратник Птоцкий.
  Тот выступил вперед, и профессор получил наконец возможность рассмотреть
его получше. Вблизи его худоба выглядела устрашающей. "Соратник" казался
совершенно лишенным плоти скелетом, обтянутым рыхлой, землистой, синюшного
цвета кожей. Тонкие губы, несмотря на все усилия, не могли закрыть
крупные, выпирающие вперед зубы. Но первое, что сразу же притягивало
взгляд любого, были глаза. Крупные, навыкате, они горели таким яростным
огнем, что всякий, на ком они останавливались хотя бы на миг, тут же
покрывался холодным потом, лихорадочно пытаясь вспомнить, где и в чем он
мог провиниться. Взгляд "соратника" мимоходом задержался на профессоре,
тот обмер и торопливо опустил глаза, чувствуя, что вот-вот потеряет
сознание.
  Однако "соратник", медленно переводя взгляд с одного на другого, остановил
наконец немигающий взор на князе:
  - Кто вы такой?
  Князь несколько мгновений молча выдерживал его взгляд, потом неторопливо
отвел глаза - так, чтобы всем было понятно, что делает он это не потому,
что его вынудили, а просто не считает нужным продолжать эту игру в
гляделки.
  - Прапорщик Косик... бывший, конечно. "Соратник" оскалился, профессор не
сразу понял, что это, очевидно, означает улыбку или что-то вроде.
  - Странно... - "Соратник" помолчал, как будто ожидая реакции собеседника,
однако на лице князя не двинулся ни один мускул. - Странно, что вы так
спокойно признаетесь в своем офицерском прошлом. Князь беспечно дернул
плечами.
  - А чего мне бояться? Я погоны своим горбом заработал. От рядовых.
  "Соратник" понимающе кивнул:
  - Где служили?
  - Второй восточный бронедивизион.
  Вокруг послышался удивленный гул. Это было одно из двух подразделений,
которые, незадолго до того, как фронт окончательно рухнул, получили на
вооружение диковинные заморские сухопутные линкоры - чудовища размером с
дом, на гусеничном ходу, вооруженные несколькими орудиями и множеством
пулеметов.
  - Должность?
  - Старший помощник капитана. Шум усилился. "Соратник" повернулся к
уполномоченному:
  - Прапорщика - ко мне. Князь наклонился вперед:
  - У меня тут команда.
  "Соратник" резко развернулся, скользнул взглядом по "команде" и снова
уставился на князя:
  - Сколько человек?
  - Со мной одиннадцать.
  - Кто такие?
  Князь спокойно выдержал взгляд и отвел глаза в сторону, лишь когда
профессор уже решил было, что первым не выдержит "соратник".
  - Мои люди, кое-кто из экипажа, доктор один и так... со мной.
  - Хорошо, - "соратник" опя