несчастью
полезли следом, один из них больно наступил сапогом ему на ногу. Поноска
вскрикнул, на него шикнули:
  - Тихо ты, убьет!
  В это мгновение послышался глухой стук - это дверь снаружи подперли
бревном - и все стихло. Они просидели в леднике целый час, а может, и
больше. Продрогший до костей Поноска совсем уже было решил, что лучше
подохнуть от пули, чем насмерть замерзнуть здесь, как вдруг снаружи
послышался какой-то шорох, потом скрип и стук. Все трое в страхе замерли,
но тут в приоткрывшуюся дверь просунулась знакомая лисья мордочка Лубенька.
  - Эй, есть кто живой? - спросил он свистящим шепотом.
  Поноска дернулся, засучил ногами и хотел было ответить, но из застуженной
глотки вырвалось лишь сипение. Лубенек отпрянул назад, но, разглядев
Поноску,
осклабился:
  - Здорово, кореш. Вылезай. Поноска вывалился наружу и, справившись с
непослушными губами, прошептал:
  - А ты... как?
  - Тут в каком-то чулане схоронился. - Лубенек за шиворот выволок за дверь
двух других и пояснил: - Я ж тебе говорил, что мокрые дела носом чую, вот
и здесь сразу понял, что дело нечисто. И когда все, как бараны, в подвал
ломанулись, я втихаря и утек. Поноска вскинулся:
  - Так че ж ты...
  - А вы? - резонно ответил вопросом на вопрос Лубенек. - Вас, чай, трое
было.
  Поноска заткнулся. Лубенек ухмыльнулся:
  - То-то. - Он немного помолчал, потом добавил раздумчиво: - Я эту породу
знаю. У нас таких "архангелами" кличут. Горбун, мой первый пахан, говорил:
у них договор с Темным, тот их от любой напасти бережет, а они ему за это
невинные души... - И Лубенек зябко повел плечами.
  Когда пленники ледника немного отогрелись и пришли в себя, Лубенек
поднялся и окинул их насмешливым взглядом:
  - Ну что, божьи твари, какие планы? Они переглянулись, и один из
уцелевших, высокий рыжеватый парень, неуверенно предположил:
  - Надо, того, доложить в Губкомод. Лубенек захихикал:
  - Давай-давай, беги. Им хоть будет кого к стенке поставить за то, что
суверена с семейством упустили, - и, почувствовав, что его слова придали
мыслям "соратников" совершенно другое направление, с жаром заговорил: -
Нам сейчас, ребятки, никуда дороги нет, окромя как в банду. Одни нас к
стенке захотят за то, что их любимого государя чуть жизни не решили, а
другие за то, что тот все ж таки сбег.
  Мысли у Поноски путались, но в словах Лубенька был резон. И остальные,
по-видимому, посчитали так же. Так что не прошло и часа, как четыре
фигуры, нагруженные плотно увязанными узлами с тем, что Лубенек посчитал
необходимым для начала их новой жизни, осторожно подошли к полуприкрытой
калитке. Поноска на мгновение остановился и бросил взгляд на темную
громаду покинутого особняка. А Лубенек вдруг ступил в сторону и склонился
над чем-то темным.
  - Трупак, - констатировал он, разогнувшись, - я ему всегда говорил, что он
слабак. - Лубенек покачал головой. - Ну да хрен с ним. Тем более мне
всегда нравились его часики. - И он с кривой улыбкой щелкнул перед носом
Поноски знакомой крышечкой с портретом кудрявой барышни на внутренней
стороне.


  Часть III. ПЕРЕМЕНЧИВОЕ ЛЕТО


  Генерал Тропин стоял у окна и смотрел на плац, где роты отрабатывали
приемы штыкового боя. Дюжие бородатые мужики слегка вразвалку, с этакой
спокойной уверенностью, пробегали два десятка шагов, потом резко
ускорялись и с надсадным хыканьем ловко всаживали плоский штык в мешок из
брезента, туго набитый соломой. За последние месяцы личный состав дивизии
значительно обновился. Причем новички в основном были лучше обучены, чем
старый состав. В этом не было ничего удивительного, потому что большинство
среди так называемых новобранцев составляли демобилизованные
солдаты-ветераны. Генерал вздохнул и отошел от окна. Недаром в народе
говорят: ждать да догонять - хуже некуда. Прошло уже больше двух месяцев с
того дня, как группа офицеров во главе с князем Росеном отправилась в свой
отчаянный поход. И с каждой неделей надежды на успех у генерала оставалось
все меньше и меньше. И все больше и больше разгоралось желание послать к
черту все планы, еще так недавно казавшиеся ему вполне разумными. Конечно,
нельзя отрицать, что скоординированные военные выступления были бы намного
эффективнее, чем разрозненные, что суверен, став во главе их священной
борьбы, смог бы послужить мощным мобилизующим началом, что, как говорил
Великий Буонерон, "для войны совершенно необходимы три вещи - деньги,
деньги и деньги", да только ожидание становилось день ото дня все
невыносимее. Тем более что вокруг творится ТАКОЕ, а в твоем распоряжении
имеется хорошо обученная и отмобилизованная дивизия полного состава.
Генерал прошелся по кабинету, приблизился к столу, снял с крючка слуховой
рожок телефона и крутанул рукоятку. Сквозь шум и треск прорвался голос
дежурного телефониста:
  - Дежурный слухает, вашбродь!
  - Соедините меня с телеграфом.
  - Сей секунд... Соединяю.
  Треск в слуховом рожке усилился, голос стал уже совсем почти неразличим.
  - Старший телеграфист ...кой, слуш... - Пауза, и снова: - Слушаю?
  Генерал заговорил, напрягая голосовые связки;
- Это Тропин. Есть ли что-нибудь для меня? Слуховой рожок мгновение
помолчал, потом неуверенно переспросил:
  - ...ал Тропин?
  - Да, черт возьми!
  Рожок обрадованно затрещал:
  - Получена телеграмма на ...аше имя. ...правитель генерал Штауфферг. Как
вы распор... ...ослал к вам с нароч...
  Это была не совсем та новость, которую Тропин ждал с таким нетерпением, но
все же это было лучше, чем ничего. Генерал кивнул, будто его собеседник на
том конце медного провода мог его увидеть, и повесил рожок на крюк,
напоследок одарив телефон сердитым взглядом. Еще одно свидетельство
падения государства. Аппараты работают все хуже и хуже, а заменить их
нечем. Нет даже запасных частей для ремонта. А еще генерала Тропина
немного расстроило сообщение о том, что Штауфферг стал каким-то
правителем. Это его не удивило вовсе нет. Штауфферг уже в кадетском
корпусе проявлял недюжинную предприимчивость во всем, что касалось
карьерного роста. Помнится, чин поручика он получил за блестящую
подготовку ипподрома к Первым весенним скачкам на приз
генерал-губернатора. Несмотря на столь скромный статус, эти скачки были
первым после долгой зимы официальным выходом высшего света на воздух, и
потому многие представители света считали своим долгом почтить их своим
присутствием. Так что рвение молодого подпоручика просто не могло остаться
незамеченным. А уж теперь, когда правители, будто тараканы, полезли изо
всех щелей, Штауфферг вряд ли упустил бы свой шанс. В последнее время
правителями разного ранга объявила себя добрая дюжина генералов, казачьих
атаманов, главарей банд, а также председатели местных Комитетов действия,
да и просто авантюристы из бывших купцов, крестьян и мастеровых. Все, кто
имел много наглости и немного удачи. А вот сам Тропин...
  В дверь постучали. Генерал раздраженно буркнул:
  - Да!
  Дверь открылась, на пороге вырос дежурный офицер.
  Он четко отдал честь, щегольски брякнув каблуками об пол, и выбросил
вперед руку с конвертом из синей оберточной бумаги:
  - Господин генерал, вам телеграмма. Только что доставили с нарочным.
  Генерал торопливо взял конверт и, кивком поблагодарив дежурного офицера,
достал из него сложенную в несколько раз телеграфную ленту. Быстро
пробежав глазами послание, он раздраженно нахмурился. Во-первых, его
старый знакомый Штауфферг, как оказалось, был вовсе не правителем, а
ОТПРАВИТЕЛЕМ телеграммы, что, в общем-то, принесло некоторое облегчение, а
во-вторых, что было более неприятным, телеграмма была послана Сходом
наказных атаманов Южного казачьего войска. И в ней сообщалось, что Сход
получил и обсудил "Манифест о возвращении". О чем вежливо уведомляет
генерала. Сход полностью поддерживает идею призвания на престол бывшего
суверена и заявляет, что в случае, если суверен обратится к патриотам
своей земли с просьбой о помощи, казаки Южного войска готовы все как один
выступить на защиту Святого Круга, Родины и суверена. Однако Сход, хотя и
в довольно обтекаемых выражениях, выразил сомнение в том, что некое лицо,
пусть и несомненно достойное, но занимающее всего лишь должность
начальника заштатной учебной дивизии, может выступать в качестве лидера
сопротивления господам соратникам и уж тем более представлять пред очами
суверена страждущий народ. В конце послания генералу уже открыто
предлагалось прибыть лично или прислать своих представителей для
обеспечения координации действий сил, находящихся под командованием
генерала, и вооруженных сил юга страны под эгидой сформированного на Сходе
Комитета национального спасения.
  Генерал еще раз поднес к глазам конец бумажной полосы и перечитал список
членов Комитета национального спасения. Губы его изогнулись в
саркастической улыбке. Эти люди попали в ту ловушку, которой сторонники
князя Росена благодаря его в высшей степени убедительным аргументам пока
что сумели избежать. Среди трех десятков фамилий он встретил лишь шесть
или семь, о которых слышал хоть что-то, остальные, как видно, были
местными. У подобного Комитета, несмотря на высокомерный тон послания,
перспектив на лидерство было вроде бы и не меньше, чем у него, хотя...
Южное казачье войско - это двадцать пять тысяч сабель как минимум. А по
мобилизации можно набрать и все пятьдесят. Сила немалая, но и у него...
Генерал повернул голову к окну. Нет, все-таки князь Росен - человек
большого ума. Генерал до сих пор удивлялся, как это ему, несмотря на
отсутствие государственных структур комплектования и
материально-технического снабжения, с учетом потерь от самовольного
оставления части и пропаганды мятежников, к настоящему моменту удалось
довести численность личного состава до девяти тысяч штыков и полутора
тысяч сабель. Как же претили его офицерам эти странные переговоры с
крестьянскими старостами и заводскими мастерами! Штаб-майора Ненгольца
пришлось даже посадить под домашний арест, поскольку обращение "Уважаемый
господин староста" уж слишком резало его гордые уши потомственного
дворянина в шестом поколении. Да и самому генералу, когда он принимал
депутации от местного крестьянства или делегации работников, приходилось
делать над собой немалое усилие, чтобы держать себя с посетителями как с
равными. Однако результат налицо. Дивизия доведена почти до полного
состава. Склады хоть и не ломятся, но смогут обеспечить обмундировку и
вооружение еще пятнадцати - двадцати тысяч человек, хотя, конечно, в
основном за счет старых запасов. А вот продуктами они запаслись
основательно, и по большей части только за прошедший месяц. Да и кто бы
мог подумать, что простое опубликование манифеста подвигнет местных
крестьян и работников на то, чтобы вновь начать принимать к оплате старые
ассигнации. Ему удалось даже отремонтировать двигатели у шести броневиков,
которые ржавели в углу плаца, дай бог памяти, уже третий год. Удивительно,
но такие, в общем-то, не очень обременительные вещи, как патрулирование
местности, помощь в возобновлении работы старых и организация нескольких
новых сельских школ, а также разрешение местным рекрутам на выходные
уезжать в свои деревни, принесли столь разительные результаты. Впрочем, не
стоит забывать и о работе Гражданского комитета графа Бронкова. Хотя
генерал был не слишком осведомлен о том, чем занимается этот комитет и,
как всякий военный, был о гражданских не очень-то высокого мнения, однако,
по слухам, которые доходили до него еще в прежней, более или менее
упорядоченной жизни, граф Бронков слыл человеком немалых способностей, да
и князь отзывался о нем очень высоко. А значит, можно было предположить,
что они там в этом Комитете занимаются не просто сотрясением воздуха.
  Стук в дверь оторвал генерала от размышлений. Он нервно дернул головой и
раздраженно произнес:
  - Да?!
  Дверь открылась, и на пороге появился граф Бронков собственной персоной.
Генерал удивленно встал:
  - Убей бог, ваша светлость, вот только что вас вспоминал, - он хмыкнул, -
жить вам долго, по народному поверью, - и осекся, увидев, что граф не один.
  Его спутник сильно похудел с того времени, как генерал имел честь видеть
его в последний раз, на лице явно прибавилось морщин. Но не узнать его
было невозможно. Генерал, пораженный, всплеснул руками:
  - Бог мой, барон Конгельм!
  Тот остановился перед генералом, резко опустил голову в своем знаменитом
элегантном то ли кивке, то ли поклоне и произнес голосом, к которому
примешивалась горечь, может быть, даже неосознанная:
  - Вы правы, генерал, это действительно я, собственной персоной.
  Генерал покачал головой:
  - Но нам сообщили, что вы арестованы... То есть, прошу прощения, -
спохватившись, замахал руками генерал, - прошу садиться. - Он повернулся к
двери и крикнул: - Эй, там, чаю или... - Он обернулся к гостям: - Может
быть, чего-нибудь посущественней?
  Граф Бронков энергично кивнул:
  - Да, генерал, барон сошел с поезда всего час назад и мы успели
переброситься лишь двумя словами. Так что, думаю, нам нужно позаботиться
об обеде. Мы наслышаны, как плохо сейчас с продуктами в старой столице, -
обратился он к барону. Барон усмехнулся:
  - Не стоит беспокоиться, господа. Я уже привык обходиться малым. Тащевские
бараки - неплохое место для подобного обучения.
  - И все же, все же, - настаивал генерал, - окажите честь.
  Барон кивнул:
  - Хорошо, но только если во время обеда мы сможем поговорить без помех.
  - Ну, это несложно, - заметил Тропин, - нам накроют в соседней комнате.
Однако первая половина обеда прошла почти без разговоров. Несмотря на всю
деликатность барона, было видно, что он изрядно оголодал. И генерал
сдержал свое нетерпение. Что оказалось совсем нетрудно, стоило ему
исподволь взглянуть на барона, с жадностью поглощавшего обыкновенное сало
и картошку. Наконец барон насытился и, смущенно улыбнувшись, повернулся к
генералу:
  - Прошу простить, господа.
  Граф Бронков мелко замотал головой:
  - Ну что вы, что вы, мы понимаем. Барон вытер салфеткой рот и отодвинул от
себя пустую тарелку. Несколько мгновений все молчали, наконец генерал
решительным тоном проговорил:
  - Итак, барон, мы с нетерпением ждем вашего рассказа.
  Барон Конгельм согласно кивнул:
  - Ну, во-первых, должен вам сообщить, господа, что князю удалось
установить точное местонахождение его величества, - Он сделал
многозначительную паузу и закончил: - Семейство суверена в настоящее время
находится под охраной в Катендорфе. Генерал взволнованно вскинулся:
  - Бог ты мой! Никогда бы не подумал. Но ведь это почти тысяча верст от...
  - ...от Вивадии. Гораздо дальше, - задумчиво произнес граф и повернулся к
барону: - Я, конечно, понимаю, что вопрос не совсем уместен, но поймите и
наше беспокойство... Насколько этим сведениям можно доверять?
  Барон пожал плечами:
  - Сейчас сложно доверять кому бы то ни было. Но князь посчитал эту
информацию заслуживающей доверия. И, как мне представляется, в настоящий
момент у него есть гораздо больше возможностей, чем у нас, чтобы убедиться
в ее достоверности.
  Генерал подался вперед:
  - Князь уехал?
  Барон Конгельм кивнул:
  - Около трех недель назад. - Он умолк и, помявшись, стыдливо спросил: - Не
найдется ли папироски, господа? Последняя неделя была для меня не очень
удачной. - Он улыбнулся с горькой иронией. - Никогда бы не подумал, что
дорога до Коева будет такой долгой и утомительной.
  Генерал протянул свой портсигар. Барон затянулся и откинулся на спинку
стула:
  - Знаете, господа, в последнюю неделю у меня было много свободного или,
вернее, бесполезного времени. И потому в голову все время лезли разные
мысли обо всем, что происходит со страной и со всеми нами... - Он
помолчал, выпуская дым. - По-моему, если посмотреть на это с точки зрения
здравого смысла, то все происходящее настолько невероятно, что
напрашивается мысль о вмешательстве каких-то потусторонних сил. Ну
посудите сами. Разве может огромное, формировавшееся в течение тысячелетия
государство в одночасье рухнуть? А это безумие, охватившее нас, да и весь
цивилизованный мир четыре года назад? А то, что творится сейчас? О чем
говорят эти так называемые соратники? Они, видите ли решили перерестроить
мир так, чтобы раздать всем сестрам по серьгам! Ведь именно этого требует
теория господина...
  - Не произносите при мне этого имени, - раздраженно вмешался генерал. -
Все глубокомысленные рассуждения, изложенные в его толстом труде под
названием "Богатство", совершенно не тянут на полновесную экономическую
теорию. В самом лучшем случае они могут служить лишь почвой для
восторженных рассуждений экзальтированных курсисток или прыщеватых
студентиков, - он саркастически улыбнулся, - ибо уже триста лет назад
лучшие умы человечества пришли к выводу, что нельзя доводить идею
равенства до полного абсурда. Собрать все, что произвел каждый, в одном
месте и поделить поровну на количество ртов - лучше не придумаешь, чтобы
окончательно уничтожить всякое желание совершенствоваться или хотя бы
просто честно трудиться.
  Тут в разговор, с сомнением покачав головой, вступил граф:
  - Вы не совсем правы, генерал. Экономическая теория, которой собираются
руководствоваться "соратники", вовсе не предполагает простого
распределения по числу ртов. Это просто глупости, розовая водица для нищих
и убогих. Да и, по большому счету, большей части тех, кто сейчас взобрался
на вершину, глубоко наплевать на ЛЮБЫЕ экономические теории. Они просто
воспользовались шансом и сейчас всеми силами стараются удержать то, чего
добились. Но они не понимают одного, а именно того, что аристократия
твердо усвоила за долгое время своего правления. - Граф подался вперед и
произнес зловещим тоном: - Власть, захваченная кровавым путем, может
порождать только еще большую кровь. И даже если они сейчас удержатся, то
потом, когда новый клан укрепится, начнется то же, что было у бриттцев во
времена Края или войны Двух династий. - Он фыркнул. - Да что там далеко
ходить, вспомните наши княжеские междоусобицы или что творилось рядом с
престолом еще лет двести назад. Барон со вздохом кивнул:
  - Вы правы. Этих господ ждет кровавое будущее. И единственное, что меня
волнует, так это то, что вместе с этой сворой кровавая волна прокатится и
по всей нашей многострадальной родине. - При этих словах глаза барона
вдруг предательски блеснули, и он резко отвернулся.
  - Ну-ну, батенька, - замахал руками генерал, - что уж вы так сразу-то.
Рано еще нас всех хоронить. Ведь ОНИ еще не победили, а мы не проиграли.
  Барон снова вздохнул и помотал головой:
  - Прошу простить, господа, нервы совсем ни к черту...
  - Полноте, барон, успокойтесь, - заговорил граф, смущенно отводя глаза,
чтобы не видеть слез, - Вот ведь вы сказали, что князь обнаружил место
заключения суверена. Так что все еще может измениться.
  Барон нервно погасил папиросу:
  - Князь... Знаете, господа, я ведь не закончил свою мысль. Так вот, все
происходящее кажется мне каким-то чудовищным заговором неких
могущественных сил, которые играют в какие-то странные, мерзкие игры.
Смешно, но сейчас ферзями на этой гигантской доске вдруг стали типичные
пешки, отличающиеся единственно звериной способностью к выживанию и полной
беспринципностью. А все те, что были ферзями или считались таковыми, - все
они либо исчезли, либо абсолютно беспомощны. Вы не находите это странным?
  Граф и генерал переглянулись. Сказать по правде, до сего момента они
как-то особо не задумывались над этим, но сейчас склонны были признать,
что рассуждения барона не лишены некоторого смысла. Хотя, с другой
стороны, мало ли подобных мыслей рождается сегодня в воспаленном мозгу
людей, вырванных из привычного достойного существования? Чего только не
довелось им слышать в последнее время - от столь популярной в широких
кругах версии о кознях кайзерцев и до жутких слухов о заговоре олимов,
пытающихся возвысить своего бога над остальными. А потому граф лишь
уклончиво сказал:
  - Все может быть.
  Барон в