вшуюся  из  пепла  чувств,
которые убил в ней Ларри Дуглас. Теперь она не успокоится до тех пор, пока
не уничтожит его. Ноэлли еще не знала, когда и как  она  сделает  это,  но
ничуть не сомневалась, что в один прекрасный день добьется своего.
     Сейчас ей нужны работа и крыша над головой. Ноэлли открыла сумочку  и
достала оттуда листок бумаги, который дал ей молодой врач. Она  прочитала,
что там написано,  и  приняла  решение.  Во  второй  половине  дня  Ноэлли
отправилась к тетушке  Исраэля  Каца  и  получила  работу  манекенщицы  во
второразрядном доме моды на улице Бурсо.
     Тетушка Каца оказалась седоватой женщиной средних лет с лицом  гарпии
и душой ангела. Для всех работающих у нее девушек она была матерью, и  они
обожали ее. Тетушку звали мадам  Роз.  Она  выдала  Ноэлли  аванс  в  счет
будущей зарплаты и подыскала ей крохотную квартирку  недалеко  от  ателье.
Начав распаковывать  вещи,  Ноэлли  прежде  всего  повесила  в  шкаф  свое
подвенечное платье. Она поместила его на  видном  месте,  чтобы  оно  было
первым, что она видит, просыпаясь утром, и последним,  раздеваясь  вечером
перед сном.


     Ноэлли знала о своей беременности  еще  до  того,  как  появились  ее
первые признаки, до того, как она сделала соответствующие  анализы,  и  до
того,  как  у  нее  прекратились  регулы.  Она  чувствовала,  что  в   ней
зарождается новая жизнь. По ночам, лежа в  постели  и  смотря  в  потолок,
Ноэлли постоянно  думала  об  этом,  и  глаза  ее  светились  первобытной,
животной радостью.
     Как только у нее выдался свободный  день,  Ноэлли  позвонила  Исраэлю
Кацу, и они договорились позавтракать вместе.
     - Я беременна, - призналась она ему.
     - Откуда вы знаете? Вы уже сделали анализы?
     - Мне не нужны анализы.
     Он укоризненно покачал головой:
     - Ноэлли, многие женщины думают, что у них будет ребенок,  когда  для
этого нет никаких оснований. Давно у вас прекратились регулы?
     Ноэлли нетерпеливо отмахнулась от его вопроса.
     - Мне нужна ваша помощь.
     Он с недоумением посмотрел на нее.
     - Вы хотите избавиться от ребенка? А с его отцом вы советовались?
     - Его здесь нет.
     - Вы  знаете,  что  аборты  запрещены?  У  меня  могут  быть  крупные
неприятности.
     С минуту Ноэлли изучала его.
     - Какова ваша цена?
     Его лицо исказилось злобой.
     - Ноэлли, вы полагаете, что все продается и покупается?
     - Конечно, - простодушно ответила она. - Все продается и покупается.
     - И к вам это тоже относится?
     - Да, но я стою очень дорого. Так вы мне поможете?
     Он долго колебался.
     - Хорошо. Но сначала нужно сделать кое-какие анализы.
     - Договорились.
     На  следующей  неделе  Исраэль  Кац  пригласил  Ноэлли  в  больничную
лабораторию.  Когда  через  два  дня  поступили  результаты  анализов,  он
позвонил ей на работу.
     - Вы были правы, - сообщил он Ноэлли. - Вы беременны.
     - Я знаю.
     - Я договорился в нашей больнице,  и  вам  сделают  выскабливание.  Я
заявил им, что ваш муж погиб в результате несчастного случая и поэтому  вы
не можете позволить себе иметь ребенка. Операция в субботу.
     - Нет, - ответила она.
     - Суббота для вас неудобный день?
     - Я пока не готова к аборту, Исраэль. Я просто хотела убедиться,  что
могу рассчитывать на вашу помощь.
     Мадам Роз заметила, что Ноэлли переменилась, и не  только  физически,
но и духовно. Где-то глубоко в душе у нее  появился  какой-то  свет,  даже
сияние, и это отражалось на всем ее существе. У Ноэлли с лица  не  сходила
загадочная улыбка, которая как бы говорила окружающим: смотрите, я ношу  в
себе замечательную тайну.
     - Вы завели любовника, - сказала ей как-то мадам  Роз.  -  По  глазам
вижу.
     Ноэлли утвердительно кивнула головой:
     - Да, мадам.
     - Это на вас благотворно действует. Держитесь за него.
     - Я постараюсь, - пообещала Ноэлли. - Буду держаться  за  него,  пока
смогу.
     Через три недели ей позвонил Исраэль Кац.
     - Вы не даете о себе знать, - упрекнул он ее. - Я уж подумал, что  вы
забыли об этом.
     - Нет, - возразила Ноэлли. - Я только об этом и думаю.
     - Как вы себя чувствуете?
     - Прекрасно.
     - Я тут все смотрю на календарь. Думаю, что пора браться за дело.
     - Я еще не готова, - настаивала Ноэлли.
     Прошло три недели, и Исраэль Кац снова позвонил ей.
     - Как вы относитесь к тому, чтобы пообедать со мной? - спросил он.
     - Я согласна.
     Они договорились встретиться в дешевом кафе  на  рю  де  Ша  Ки  Пеш.
Ноэлли стала предлагать пойти в более приличный  ресторан,  но  вспомнила,
как Исраэль говорил, что врачи-практиканты мало получают.
     Когда она пришла, он уже ждал ее. Во время обеда они вели отвлеченную
беседу, и только после того, как подали кофе, Исраэль заговорил о том, что
было у него на уме.
     - Вы по-прежнему намерены сделать аборт? - спросил он.
     Ноэлли удивленно посмотрела на него.
     - Конечно.
     -  Тогда  его  нужно  делать  немедленно.  Беременность  у  вас   уже
перевалила за два месяца.
     Ноэлли отрицательно покачала головой.
     - Нет, Исраэль, пока еще рано.
     - Это ваша первая беременность?
     - Да.
     - Тогда позвольте мне вам кое-что сказать, Ноэлли. Если  беременность
длится менее трех месяцев, аборт обычно  сделать  легко.  Зародыш  еще  не
полностью сформировался, и достаточно простого выскабливания. Однако после
трех месяцев беременности, - он сделал паузу, - нужна уже другая операция,
и аборт становится опасным. Чем дольше  вы  ждете,  тем  опаснее  вся  эта
процедура. Поэтому я хочу, чтобы вы сделали операцию сейчас.
     Ноэлли наклонилась к нему.
     - Как выглядит ребенок?
     - Сейчас? - он пожал плечами. - Просто скопище клеток. Разумеется,  в
них уже присутствуют ядра,  необходимые  для  окончательного  формирования
человеческого существа.
     - А после трех месяцев?
     - Зародыш начинает превращаться в человека.
     - Он что-нибудь чувствует?
     - Он реагирует на удары и сильные шумы.
     Она осталась в той же позе и смотрела ему прямо в глаза.
     - А боль он чувствует?
     - Полагаю, что да. Однако он защищен сумкой  из  водной  оболочки.  -
Исраэль Кац испытывал неприятное возбуждение. - Довольно трудно чем-нибудь
причинить ему боль.
     Ноэлли опустила глаза и сидела, глядя прямо перед собой,  на  столик.
Она молчала, и вид у нее был задумчивый.
     Исраэль Кац с минуту изучал ее, а затем застенчиво сказал:
     - Ноэлли, если вы хотите  оставить  ребенка  и  боитесь  сделать  это
только потому, что у ребенка не будет отца... я готов жениться  на  вас  и
дать ему свое имя.
     Она удивленно подняла голову.
     - Я ведь уже сказала вам, что не хочу этого ребенка. Мне нужен аборт.
     - Тогда, ради Бога, сделайте его! - закричал Исраэль.
     Он понизил голос, заметив, что другие  посетители  кафе  обращают  на
него внимание.
     - Если вы и дальше собираетесь тянуть с  абортом,  ни  один  врач  во
Франции не станет возиться с вами. Неужели вы  этого  не  понимаете?  Если
пропустите срок, можете умереть!
     - Я понимаю, - тихо ответила Ноэлли. - Положим,  я  решила  сохранить
ребенка. Какую диету вы мне пропишете?
     Совершенно сбитый с толку, он в волнении провел рукой по волосам.
     - Побольше молока и фруктов и постное мясо.
     В тот же вечер по дороге домой на ближайшем рынке Ноэлли  купила  два
литра молока и большую коробку фруктов.
     Через десять дней Ноэлли зашла в кабинет к мадам Роз, заявила ей, что
беременна, и попросила отпуск.
     - На сколько? - спросила мадам Роз, разглядывая фигуру Ноэлли.
     - На шесть-семь недель.
     Мадам Роз вздохнула.
     - Ты уверена, что поступаешь правильно?
     - Уверена, - ответила Ноэлли.
     - Чем тебе помочь?
     - Ничем.
     - Ну что ж. Возвращайся, как только сможешь. Я попрошу кассира выдать
тебе аванс в счет будущей зарплаты.
     - Спасибо, мадам.


     В течение следующего месяца Ноэлли практически не выходила  из  дому.
Разве что в бакалейную лавку за продуктами. Голода она  не  чувствовала  и
ела в общем-то мало, однако в огромных количествах пила молоко и  набивала
желудок фруктами - для ребенка. Ноэлли не чувствовала себя одинокой. В ней
было дитя, и она постоянно разговаривала с ним. Она интуитивно определила,
что это мальчик, точно так же, как сразу догадалась, что беременна. Ноэлли
назвала его Ларри.
     - Я хочу, чтобы ты вырос большим и сильным, - говорила она,  поглощая
очередную порцию молока. - Я хочу, чтобы ты  был  здоровым...  здоровым  и
сильным, когда тебе придется умирать.
     Каждый день она часами лежала на кровати,  обдумывая,  как  же  лучше
отомстить Ларри и его сыну. Она не признавала своим то, что росло у нее  в
животе. Это принадлежало ему, и она собиралась убить ненавистное существо.
Оно было единственным, что он оставил ей, и она уничтожит его так же,  как
Ларри уничтожил ее.
     Исраэль  Кац  ничего  не  понял  в  ней!  Ее  вовсе  не   интересовал
бесформенный зародыш, лишенный ощущений. Она хотела, чтобы ларрино отродье
почувствовало, что его ждет, чтобы оно страдало не меньше, чем  она  сама.
Теперь подвенечное платье висело рядом с ее кроватью,  всегда  на  виду  -
своеобразное олицетворение зла, вечное напоминание о его предательстве.
     _С_н_а_ч_а_л_а _с_ы_н _Л_а_р_р_и_, _а _п_о_т_о_м _и _о_н _с_а_м_.
     То и дело звонил телефон, но Ноэлли  не  вставала  с  кровати  и  как
одержимая думала о своем. В конце концов  звонки  прекратились.  Она  была
уверена, что звонил Исраэль Кац.
     Однажды вечером кто-то начал  колотить  в  дверь.  Ноэлли  продолжала
лежать. Однако дубасивший не унимался. Пришлось подняться и открыть.
     На  пороге  стоял  Исраэль  Кац,  и  лицо   его   выражало   глубокое
беспокойство.
     - Боже мой, Ноэлли, я вам звонил несколько дней подряд.
     Он посмотрел на ее разбухший живот.
     - Я подумал, что вы сделали это где-нибудь в другом месте.
     Она отрицательно покачала головой.
     - Нет, вы сделаете это.
     Исраэль уставился на нее.
     - Неужели вы ничего не поняли из того, что я вам говорил? Теперь  уже
поздно! Никто не станет делать этого.
     Он бросил взгляд на пустые бутылки из-под молока и свежие  фрукты  на
столе, а затем вновь повернулся к Ноэлли.
     - Ведь вы же хотите оставить ребенка, - продолжал  он.  -  Почему  вы
тогда не признаетесь в этом?
     - Скажите мне, Исраэль, какой он сейчас?
     - Кто?
     - Ребенок. Есть у  него  глаза  и  уши?  Пальцы  на  руках  и  ногах?
Чувствует ли он боль?
     - Ради бога, Ноэлли, прекратите. Вы говорите, словно... словно...
     Он в отчаянии стал крутить головой.
     - Я вас не понимаю.
     Она мягко улыбнулась.
     - Да, вы меня не понимаете.
     С минуту он молчал, над чем-то раздумывая.
     - Ладно, ради вас  я  решусь  сунуть  голову  в  петлю,  но  если  вы
действительно намерены делать аборт,  давайте  займемся  этим  немедленно.
Среди моих друзей есть врач, который мне кое-чем обязан. Он...
     - Нет.
     Он уставился на нее.
     - Ларри еще не готов, - сказала Ноэлли.


     Через  три  недели  в  четыре  часа  утра   Исраэля   Каца   разбудил
разгневанный консьерж. Он барабанил в дверь его комнаты и кричал:
     - Вас к телефону, месье Полуночник! И скажите тому, кто  вам  звонит,
что сейчас глубокая ночь; в это время все порядочные люди спят!
     Исраэль с трудом поднялся с кровати  и  сонный  поплелся  в  холл,  к
телефону, теряясь в догадках, что же могло случиться.
     - Исраэль?
     Голос на другом конце провода показался ему незнакомым.
     - Да, я слушаю.
     - Скорее... - говорили каким-то бесплотным шепотом,  который  звучал,
как из преисподней.
     - Кто это?
     - Скорее. Приезжайте скорее, Исраэль...
     Было что-то жуткое в этом голосе, что-то  сверхъестественное,  такое,
что мороз драл по коже.
     - Ноэлли?
     - Скорее...
     - Ради бога! - взорвался он. - Я не стану этого делать.  Уже  слишком
поздно. Вы умрете, а я не  хочу  нести  ответственность  за  вашу  смерть.
Приезжайте в больницу.
     В ухе у Исраэля раздался щелчок, и он остался с трубкой  в  руке.  Он
бросил трубку и вернулся в комнату. У него помутилось в голове.  Он  знал,
что ничем не может ей помочь. Теперь, при  сроке  беременности  в  пять  с
половиной  месяцев,  ничего   нельзя   сделать.   Ведь   он   неоднократно
предупреждал ее, но она его не послушала. Что ж, пусть пеняет на себя.  Он
умывает руки.
     Холодея от ужаса, он стал лихорадочно одеваться.


     Когда Кац вошел в квартиру Ноэлли, она лежала на полу в  луже  крови.
От обильного кровотечения у нее мертвецки побледнело лицо, но  на  нем  не
отразились  те  нечеловеческие  муки,  которые,   по   всей   вероятности,
испытывало ее тело. На Ноэлли было что-то похожее на  подвенечное  платье.
Исраэль опустился на колени рядом с ней и спросил:
     - Что случилось? Как...
     Он тут же замолк, потому что в  глаза  ему  бросилась  окровавленная,
искривленная одежная вешалка, валявшаяся у ее ног.
     - Боже мой! - его вдруг  охватил  гнев.  В  то  же  время  он  ужасно
растерялся,  потому  что  не  мог  справиться   с   чувством   собственной
беспомощности. Кровотечение усилилось, и нельзя было терять ни секунды.
     - Я вызову "скорую помощь", - сказал он, поднимаясь на ноги.
     Ноэлли потянулась, схватила его за руку и с невиданной силой потащила
к себе.
     - Ребенок  Ларри  мертв,  -  прошептала  она,  и  лицо  ее  озарилось
прекрасной улыбкой.
     В течение пяти часов группа из шести врачей боролась за жизнь Ноэлли.
В диагнозе ее  болезни  значились  септическое  отравление,  множественные
разрывы матки, заражение крови и шоковое состояние. Все врачи сходились на
том, что Ноэлли едва ли будет жить. К шести часам вечера кризис миновал, а
через два дня Ноэлли уже сидела  на  кровати  и  могла  говорить.  Исраэль
пришел ее проведать.
     - Все врачи считают, что вы чудом выжили, Ноэлли.
     Она отрицательно покачала головой. Ей еще рано умирать.  Она  нанесла
Ларри свой первый удар, но отмщение только начинается.  Впереди  его  ждет
месть пострашнее. Гораздо страшнее. Но сначала  надо  найти  его.  На  это
потребуется время, но она отыщет Ларри.



                     3. КЭТРИН. ЧИКАГО, 1939-1940 ГОДЫ

     По Европе гуляли ветры войны. Они дули все сильнее и уже долетали  до
Соединенных Штатов Америки. Правда, по  дороге  они  слабели  и  достигали
американских берегов лишь в виде легких зефиров, но это был верный признак
надвигавшейся опасности.
     В Северозападном университете все больше молодых людей  поступало  на
службу  подготовки  офицеров  резерва,  студенты  проводили  собрания,  на
которых требовали, чтобы президент  Рузвельт  объявил  войну  Германии,  и
кое-кто из старшекурсников уходил в армию. Однако большинство  по-прежнему
безмятежно  купались  в  море   самодовольства,   и   подводные   течения,
захлестнувшие всю страну, были пока едва заметны.
     В один из октябрьских дней после занятий Кэтрин Александер спешила  в
"Насест", где продолжала работать кассиршей. По дороге она  задавала  себе
вопрос: изменится ли ее жизнь, если США вступят в войну? Кэтрин  понимала,
что кое-что она должна изменить сама, и как можно скорее. Она  была  полна
решимости сделать это. Ей отчаянно хотелось  испытать  то  чувство,  когда
мужчина держит женщину в объятиях  и  занимается  с  ней  любовью.  Кэтрин
жаждала этого не только в силу  физической  потребности.  Она  знала,  что
упускает нечто важное и замечательное. Боже мой, думала  она,  а  вдруг  я
попаду под машину, меня увезут в морг и  обнаружат,  что  я  девственница.
Какой ужас! Нет, надо что-то предпринять, и немедленно.
     Кэтрин внимательно обвела глазами весь "Насест", но  не  нашла  того,
кого искала. Через полчаса в закусочной появился  Рон  Питерсон  вместе  с
Джин-Энн. У Кэтрин сильно забилось сердце  и  по  телу  побежали  мурашки.
Когда оба проходили мимо нее, она отвернулась, но  краем  глаза  заметила,
что они отправились в кабинку  Рона  и  расположились  там.  В  зале  были
протянуты большие полотнища:

               "ПОПРОБУЙТЕ НАШ ОСОБЫЙ ДВОЙНОЙ ГАМБУРГЕР!"...
                    "ВКУСИТЕ НАШ ВОСТОРГ ЛЮБОВНИКА"...
              "ОТВЕДАЙТЕ НАШЕГО ТРОЙНОГО СОЛОДОВОГО НАПИТКА!".

     Кэтрин сделала глубокий вдох и направилась к  кабинке.  Рон  Питерсон
изучал меню и раздумывал, что бы ему заказать.
     - Сам не знаю, чего хочу! - воскликнул он.
     - Ты очень хочешь есть? - спросила Джин-Энн.
     - Просто умираю с голоду.
     - Тогда попробуй это.
     Оба с удивлением подняли головы. У входа в кабинку стояла Кэтрин. Она
передала Рону Питерсону сложенную записку, повернулась  и  пошла  назад  к
кассе.
     Рон развернул записку, прочитал ее и расхохотался.  Джин-Энн  бросила
на него довольно холодный взгляд.
     - Это шутка личного характера или с ней могут ознакомиться и другие?
     - Личного, - ответил Рон с улыбкой и положил листок в карман.
     Вскоре Рон и Джин-Энн ушли. Расплачиваясь в кассе, Рон не проронил ни
слова,  но  слегка  задержался,  многозначительно  посмотрел  на   Кэтрин,
улыбнулся и вышел вместе с Джин-Энн,  которая  повисла  у  него  на  руке.
Кэтрин проводила их взглядом, чувствуя себя идиоткой. Она даже  не  сумела
как следует подколоться к парню.
     По окончании смены Кэтрин  надела  пальто,  попрощалась  с  девушкой,
которая села за кассу, и поспешила на улицу. Был теплый осенний  вечер.  С
озера дул прохладный ветерок. Небо напоминало  пурпурный  бархат.  На  нем
мягко светились редкие и далекие звезды. Прекрасный вечер! Как же провести
его? Кэтрин перебрала в уме все варианты.
     "Можно пойти домой и вымыть голову".
     "Отправиться в библиотеку и подготовиться к завтрашнему  экзамену  по
латинскому языку".
     "Сходить в кино".
     "Спрятаться в кустах и изнасиловать первого попавшегося матроса".
     "Изолировать себя от общества".
     Изолировать от общества, решила она.
     Когда Кэтрин шла через студенческий городок в направлении библиотеки,
из-за фонарного столба появился какой-то человек.
     - Привет, Кэти! Куда путь держишь?
     Перед ней стоял Рон  Питерсон.  Он  смотрел  на  нее  сверху  вниз  и
добродушно улыбался. У девушки так забилось  сердце,  что,  казалось,  оно
вот-вот выскочит из груди. Кэтрин уже видела, как оно вырывается наружу  и
летит по воздуху. Тут она заметила, что Рон  пристально  смотрит  на  нее.
Ничего удивительного. Он  ведь  не  встречал  девушек,  у  которых  сердца
вытворяют такие штуки. Ей отчаянно захотелось причесать волосы,  поправить
на лице косметику и проверить швы на чулках, но она постаралась  ничем  не
выдать  своего  нервного   состояния.   Правило   номер   один:   сохраняй
спокойствие.
     Кэтрин пробормотала что-то невнятное.
     - Куда ты направляешься?
     Может быть, перечислить ему все, что она собиралась сделать? Нет,  ни
в  коем  случае.  Он  сочтет  ее  сумасшедшей.  Ей  вдруг  выдалась  такая
прекрасная возможность, и не надо допускать ошибок, которые  могут  свести
ее на нет. Кэтрин посмотрела  на  него  снизу  вверх  ласковым  и  манящим
взглядом, как Кароль Ломбард в фильме "Ничего святого".
     - У меня нет никаких особых планов, - приветливо ответила она.
     Рон все еще не был  уверен  в  ней  и  продолжал  изучать  ее.  Некий
первобытный инстинкт подсказывал ему, что надо действовать осторожно.
     - Тебе не хочется чего-то особенного? - спросил он.
     Наконец-то! Он предлагает ей то, о чем она мечтает. Теперь пути назад
нет.
     - Ты только скажи, и я буду твоей, - ответила она, в душе  умирая  от
страха. Ее слова звучали сентиментально и старомодно. Так  говорят  только
герои романов. Эта ужасная фраза  может  вызвать  у  него  отвращение.  Он
просто повернется и уйдет.
     Однако Рон не ушел. К е