оря ни слова. Генерал продолжал:
     - Я решил, что вам будет крайне неприятно, если я отвечу "нет", и что
мне доставит большое удовольствие сказать "да".
     Он улыбнулся:
     - Вот мы и встретились.
     - Все это выеденного яйца не стоит, - запротестовала Ноэлли. - Помочь
человеку, который украл продукты...
     - Бросьте! - резко оборвал ее генерал.
     Ноэлли удивленно посмотрела на него.
     - Не считайте всех немцев дураками. Не делайте подобной ошибки. И  не
относитесь к гестапо легкомысленно.
     - У меня нет с ними ничего общего, генерал, - пояснила Ноэлли.
     Он поигрывал ножкой своей рюмки.
     - Полковник  Мюллер  подозревает  вас  в  оказании  помощи  человеку,
который ему до зарезу нужен. Если  это  действительно  так,  то  вас  ждут
большие неприятности.  Полковник  Мюллер  никогда  ничего  не  забывает  и
никогда ничего не прощает. С другой стороны, -  закончил  он  свою  мысль,
тщательно подбирая слова, - если вы больше не увидитесь со  своим  другом,
все это просто забудется. Хотите коньяку?
     - Да, - ответила Ноэлли.
     Он заказал два "Наполеона".
     - Вы давно живете с Арманом Готье?
     - Уверена, что вы знаете ответ на свой вопрос, - заметила Ноэлли.
     Генерал Шайдер улыбнулся.
     - Да, я действительно знаю ответ. На самом деле я хотел спросить вас,
почему вы отказывались пообедать со мной раньше. Из-за Готье?
     Ноэлли отрицательно покачала головой.
     - Понятно, - холодно заметил он.
     В его голосе было что-то очень грустное, и это удивило Ноэлли.
     - В Париже полно женщин, - попыталась она успокоить его. -  Вам  есть
из кого выбрать.
     - Вы не знаете меня, - тихо возразил генерал. - Иначе вы не стали  бы
так говорить.
     Он несколько смутился.
     - В Берлине у меня остались жена и ребенок. Я их очень люблю, но  вот
уже  больше  года  живу  в  разлуке  с  ними  и  не  имею   ни   малейшего
представления, когда увижу их снова.
     - Кто заставлял вас ехать в Париж? - безжалостно спросила Ноэлли.
     - Я вовсе не ищу у вас сочувствия, а только  пытаюсь  объяснить  вам,
что я за человек. Я не бегаю за каждой юбкой. Просто когда я увидел вас на
сцене, со мной что-то произошло, - продолжал  он,  -  и  у  меня  возникло
огромное желание познакомиться с вами. Мне  хотелось  бы,  чтобы  мы  были
добрыми друзьями.
     Он говорил спокойно и с большим достоинством.
     - Ничего не могу обещать вам, - ответила ему Ноэлли.
     Он кивнул головой.
     - Я понимаю.
     Однако он, конечно, не понимал. Ноэлли уже решила больше не  видеться
с ним. Генерал Шайдер тактично перевел разговор  на  другую  тему,  и  они
побеседовали о театре и актерской профессии. Он удивил ее широтой познаний
в этой области.  У  генерала  был  восприимчивый  и  глубокий  ум.  Шайдер
рассуждал то об одном,  то  о  другом,  во  всем  находя  с  Ноэлли  общие
интересы. Он излагал свои мысли весьма искусно, и она не скучала.  Генерал
изо всех сил старался выведать у Ноэлли ее биографию. Сильный, уверенный в
себе,  в  военной  форме  оливкового  цвета,  Шайдер  имел  вид  типичного
немецкого  генерала.  Однако  в  нем  чувствовалась   какая-то   мягкость,
выдававшая  совершенно  иные  черты   характера.   Он   скорее   напоминал
интеллигента-ученого,  а  не  полководца.  И  все-такие  на  лице  у  него
красовался огромный шрам.
     - Откуда у вас такой шрам? - спросила Ноэлли.
     Шайдер провел пальцем по рассеченной части лица.
     - Много лет назад я участвовал в дуэли. По-немецки  мы  называем  это
wildfleisch, что означает "гордая кожа".
     Они заговорили о нацистском мировоззрении.
     - Мы вовсе не чудовища, - заявил генерал Шайдер. - У нас нет  желания
править миром. Однако мы не собираемся мириться с тем наказанием,  которое
понесли за поражение в войне более  двадцати  лет  назад.  Немецкий  народ
наконец-то сбросил с себя ярмо Версальского договора.
     В своей беседе они коснулись и оккупации Парижа немецкими войсками.
     - Ваши французские солдаты не виноваты в том, что мы вошли в  столицу
так легко, - сказал генерал Шайдер.  -  Основную  ответственность  за  это
несет Наполеон III.
     - Вы, конечно, шутите, - заметила Ноэлли.
     - Нет, я говорю совершенно  серьезно,  -  заверил  ее  Шайдер.  -  Во
времена Наполеона толпа всегда удачно  пользовалась  путаницей  извилистых
парижских улиц во время  столкновений  с  солдатами  императора.  Парижане
возводили баррикады и  устраивали  засады.  Решив  положить  этому  конец,
Наполеон поручил префекту барону Жоржу  Эжену  Осману  выпрямить  улицы  и
украсить Париж широкими бульварами. Вот по этим-то  бульварам  и  вошли  в
город наши войска. Боюсь, что история неблагосклонно  отнесется  к  барону
Осману.
     После ужина, когда они уже возвращались в Париж, Шайдер спросил:
     - Вы любите Армана Готье?
     Генерал  задал  этот  вопрос  как  бы   между   прочим,   но   Ноэлли
почувствовала, что ответ для него будет многое значить.
     - Нет, - медленно ответила она.
     Он с удовлетворением кивнул головой.
     - Я так и думал. Я уверен, что мог бы принести вам счастье.
     - Такое же, как вашей жене?
     Генерал  Шайдер  на  минуту  замер,  словно  его  ударили,  а   затем
выразительно посмотрел на Ноэлли.
     - Я  умею  быть  настоящим  другом,  -  тихо  произнес  он.  -  Будем
надеяться, что мы с вами никогда не станем врагами.
     Ноэлли вернулась домой почти в три часа утра. Арман Готье ждал  ее  и
очень волновался.
     - Где ты, черт возьми, пропадала? - спросил он, завидев ее на пороге.
     - Ходила на свидание.
     Ноэлли перевела взгляд с него на комнату. Там царил полнейший развал.
Создавалось впечатление, что по квартире  пронесся  ураган.  Все  ящики  в
столах были выдвинуты, их содержимое  выброшено  на  пол.  Кто-то  перерыл
шкафы, перевернул лампу и свалил небольшой столик. Она заметила, что  одна
из его ножек сломана.
     - Что случилось? - спросила Ноэлли.
     - Здесь побывало гестапо. Боже мой, Ноэлли, что ты там натворила?
     - Ничего.
     - Тогда почему они это сделали?
     Ноэлли принялась ходить по комнате, ставя на место мебель и о  чем-то
напряженно думая. Готье схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.
     - Я хочу знать, в чем дело!
     Ноэлли глубоко вздохнула.
     - Хорошо.
     Она рассказала ему о встрече с Исраэлем Кацем, скрыв лишь его  имя  и
умолчав о последующем разговоре с полковником Мюллером.
     - Я не знаю, правда ли, что мой друг и человек по кличке Таракан одно
и то же лицо, но это не исключено.
     Пораженный Готье опустился на стул.
     - Боже мой! - воскликнул он. - Мне плевать, кто он!  Но  я  не  хочу,
чтобы ты якшалась с ним. Ведь из-за него мы с  тобой  можем  погибнуть!  Я
ненавижу немцев не меньше тебя...
     Готье вдруг осекся, не будучи уверенным,  что  Ноэлли  ненавидит  их.
Затем продолжил свою мысль:
     - Дорогая, до тех пор  пока  здесь  распоряжаются  немцы,  мы  должны
подчиняться им. Ни ты ни я не можем себе позволить угодить в гестапо. Как,
ты говоришь, имя и фамилия этого еврея?
     - Я их тебе не называла.
     Готье взглянул на нее.
     - Он был твоим любовником?
     - Нет, Арман.
     - Он для тебя что-нибудь значит?
     - Нет.
     - Ну и ладно.
     У Готье отлегло от сердца.
     - Думаю, нам не о чем волноваться.  Они  не  могут  обвинять  тебя  в
чем-то  серьезном  за  одну-единственную  и  случайную  встречу   с   этим
человеком. Если ты больше не будешь видеться с ним, они обо всем забудут.
     - Конечно, забудут, - согласилась Ноэлли.
     Отправляясь на следующий вечер в театр, Ноэлли обнаружила, что за ней
по пятам идут два гестаповца.


     Начиная с того дня, куда бы Ноэлли ни отправлялась, за ней  неизменно
был хвост. Сперва это ей только казалось. Просто  возникало  предчувствие,
что за ней кто-то наблюдает. Тогда Ноэлли оборачивалась и замечала в толпе
неприятного типа с немецкой внешностью в штатском, который как будто бы не
обращал на нее внимания. Через некоторое время у нее  вновь  закрадывалось
подозрение, что за  ней  следят.  Теперь  уже  появлялся  другой  субъект,
похожий на немца, но гораздо  моложе  первого.  Каждый  раз  рядом  с  ней
оказывался новый шпик. Несмотря на то что все они носили штатскую  одежду,
отличить их не представляло большого труда. На лице у  них  было  написано
безграничное презрение к французам, чувство собственного  превосходства  и
крайняя жестокость - безошибочные признаки принадлежности к гестапо.
     Ноэлли не стала рассказывать об этом Готье, поскольку считала, что не
стоит еще больше беспокоить его. Обыск, произведенный гестаповцами  в  его
квартире, сильно подействовал ему на нервы. Готье постоянно  твердил,  что
при желании немцы могут поставить крест на их карьере, и Ноэлли признавала
его правоту. Достаточно было почитать газеты, чтобы убедиться,  что  немцы
не знают жалости к врагам. Несколько раз звонил генерал  Шайдер  и  просил
передать  об  этом  Ноэлли,  но  она   не   обращала   внимания   на   его
домогательства. Разумеется, актриса не хотела ссориться с  немцами,  но  и
дружить с ними тоже не собиралась. Ноэлли решила вести себя  с  ними,  как
Швейцария, - соблюдать нейтралитет. Пусть исраэли  кацы  всего  мира  сами
заботятся о себе. Правда, Ноэлли все-таки слегка интересовало,  в  чем  же
состояла просьба Каца, но она не имела ни малейшего желания связываться  с
ним.
     Через две недели после того, как Ноэлли виделась  с  Исраэлем  Кацем,
газеты поместили на первой полосе сообщение о  том,  что  гестапо  удалось
поймать группу  саботажников,  действовавших  под  руководством  Таракана.
Ноэлли прочитала в прессе все заметки по этому поводу, но ни  в  одной  из
них не говорилось о поимке самого Таракана. Она вспомнила  выражение  лица
Каца, когда немцы стали окружать его в бистро, и поняла, что живым  он  им
не дастся. "Конечно", подумала Ноэлли, "все это может оказаться лишь  моей
фантазией. Вполне вероятно, что  он  просто  безобидный  плотник,  которым
представился мне". Да, но если это так, почему  им  серьезно  интересуется
гестапо? Действительно ли он Таракан? Поймали его или нет? Ноэлли  подошла
к окну своей квартиры, выходившему на авеню Мартиньи. На улице под фонарем
стояли двое шпиков в плащах и ждали.  Чего?  Ноэлли  вдруг  встревожилась.
Подобно  Готье,  ею  овладело  беспокойство,  однако  тут  же  сменившееся
злостью. Ей пришли на память слова полковника Мюллера: "Вам  надо  бояться
меня". Это был вызов. Ноэлли чувствовала, что Исраэль Кац еще даст о  себе
знать.


     Он дал о себе знать самым неожиданным образом - через  ее  консьержа,
крохотного человечка  старше  семидесяти  лет  со  слезящимися  глазами  и
сморщенным, высохшим лицом. У него выпали все нижние  зубы,  и,  когда  он
говорил, его трудно было понять. Ноэлли вызвала лифт, и консьерж уже  ждал
ее в кабине. Они спускались вниз вместе, и до  остановки  лифта  он  успел
пробормотать ей:
     - Торт, заказанный вами на день рождения, готов, и вы можете получить
его в булочной-кондитерской на рю де Пасси.
     Ноэлли удивленно посмотрела на него, полагая, что неверно истолковала
его слова, а затем сказала:
     - Но я не заказывала никаких тортов.
     - Рю де Пасси, - настойчиво повторил консьерж.
     И тут Ноэлли поняла. Однако, догадавшись, в чем дело, она все  же  не
собиралась идти туда, пока не заметила  двух  гестаповцев,  ждущих  ее  на
другой стороне улицы. За ней следят, как за преступницей! Шпики  о  чем-то
переговаривались  и  не  видели  Ноэлли.  Разъяренная,  она  обратилась  к
консьержу:
     - Где здесь служебный вход?
     - Пожалуйста сюда, мадемуазель.
     Ноэлли последовала за ним, прошла по коридору, спустилась в цокольное
помещение и выбежала на улицу.  Через  три  минуты  она  поймала  такси  и
отправилась на встречу с Исраэлем Кацем.
     Булочная-кондитерская представляла собой обычную лавку, расположенную
в захудалом районе, где жили представители среднего класса. Ноэлли открыла
дверь и вошла. С ней поздоровалась низкорослая  женщина  в  безукоризненно
чистом белом переднике.
     - Слушаю вас, мадемуазель.
     Ноэлли колебалась. Еще не поздно уйти, отступиться  и  не  влезать  в
сомнительное и опасное дело, которое, в сущности, ее не касается.
     Женщина ждала.
     - У вас... у вас  должен  быть  для  меня  торт,  испеченный  ко  дню
рождения, - заявила Ноэлли, чувствуя себя не в своей тарелке. Ей  казалось
глупым, что для такого серьезного  случая  используются  какие-то  детские
уловки.
     Женщина понимающе кивнула головой.
     - Торт готов. Вы можете взять его, мадемуазель Пейдж.
     Повесив на дверь табличку с надписью "закрыто" и заперев  замок,  она
обратилась к Ноэлли.
     - Пойдемте со мной.
     Он лежал на койке в маленькой задней комнате булочной. Лицо покрылось
потом от боли и напоминало  посмертную  маску.  Простыня,  в  которую  его
завернули, пропиталась кровью, и на левое колено был наложен толстый жгут.
     - Исраэль!
     Он повернулся лицом к двери, и простыня упала на пол. Ноэлли увидела,
что его  колено  превратилось  в  утопающее  в  крови  месиво  из  мяса  и
раздробленных костей.
     - Что случилось?
     Исраэль Кац попробовал улыбнуться, но из этого ничего  не  вышло.  Он
заговорил  хриплым  голосом,  в  котором  от  боли  чувствовалось  крайнее
напряжение:
     - Они наступили на Таракана, но ведь нас не так-то легко раздавить.
     Выходит, она была права.
     - Я читала об этом, - сказала Ноэлли. - Ты выдержишь?
     Исраэль сделал  глубокий  болезненный  вдох  и  утвердительно  кивнул
головой. Он говорил с трудом, задыхаясь.
     -  Меня  ищет  гестапо.  Они  перевернули  вверх  дном  весь   Париж.
Единственный шанс на спасение - исчезнуть из города...  Если  мне  удастся
добраться до Гавра, друзья морем переправят меня за границу.
     - Сумеет ли кто-нибудь из твоих друзей  вывезти  тебя  из  Парижа  на
машине? - спросила Ноэлли. - Можно спрятаться в кузове грузовика...
     Исраэль слабо покачал головой.
     - Повсюду заставы. И мышь не проскочит.
     И даже Таракан, подумала Ноэлли.
     - Ты можешь ехать с такой ногой? - спросила  Ноэлли,  чтобы  выиграть
время. Она пыталась принять решение.
     Он сжал губы и изобразил подобие улыбки.
     - Я и не собираюсь путешествовать с ней, - ответил Исраэль.
     Ноэлли бросила на него недоуменный  взгляд.  В  это  время  открылась
дверь, и в комнату вошел огромный, широкоплечий бородатый мужчина. В  руке
он держал топор. Подойдя к  кровати,  мужчина  отбросил  простыню.  Ноэлли
почувствовала, как у нее побелело лицо. Она вспомнила генерала  Шайдера  и
лысого альбиноса из гестапо и тут же представила себе, что ее  ждет,  если
она попадет им в лапы.
     - Я помогу тебе, - сказала Ноэлли.



                  7. КЭТРИН. ВАШИНГТОН-ГОЛЛИВУД, 1941 ГОД

     Кэтрин Александер казалось, что наступил новый этап  ее  жизни.  Душа
переполнилась чувствами, каким-то чудесным образом поднимавшимися на такую
головокружительную высоту, что просто дух захватывало. Когда Билл  Фрейзер
был в городе, они каждый вечер обедали вместе, ходили на концерты, в оперу
или в драматический театр.  Билл  нашел  ей  небольшую,  но  очень  уютную
квартиру недалеко от Арлингтона и вызвался оплачивать  ее.  Однако  Кэтрин
настояла  на  том,  чтобы  делать  это  самой.  Он  покупал  ей  одежду  и
драгоценности. Поначалу Кэтрин возражала. Воспитанная в  строгих  правилах
протестантской этики, она считала неприличным принимать  от  него  дорогие
подарки. Когда же  Кэтрин  убедилась,  что  Фрейзеру  доставляет  огромное
удовольствие одевать и украшать ее, то перестала спорить с  ним  по  этому
поводу.
     "Как там ни крути", рассуждала Кэтрин, "но ты стала любовницей".  Она
всегда считала это слово постыдным. Любовница представлялась ей чуть ли не
падшей женщиной, скрывающейся  от  людей  где-нибудь  на  окраине  города,
постоянно меняющей квартиры и живущей на грани  душевного  срыва.  Тем  не
менее сейчас, когда она сама была любовницей, Кэтрин  обнаружила,  что  ее
представления оказались ложными. Просто  она  спит  с  мужчиной,  которого
любит. Здесь нет  ничего  низкого  и  грязного.  Все  делается  совершенно
естественно.  "Интересно",  думала  Кэтрин,  "что  поступки,   совершаемые
другими, часто воспринимаются нами  как  нечто  ужасное,  но  стоит  самой
сделать то же самое, и  ты  уже  чувствуешь  свою  правоту".  Фрейзер  был
заботливым и понимающим спутником, и Кэтрин казалось, что  они  всю  жизнь
прожили вместе. Кэтрин заранее знала, как он отнесется к  тому  или  иному
событию, и научилась улавливать даже  самые  незначительные  перемены  его
настроения.  Вопреки  заверениям  Фрейзера  она   по-прежнему   оставалась
равнодушной к половой  жизни  с  ним.  Кэтрин  убеждала  себя,  что  в  их
отношениях секс играет незначительную  роль.  Она  не  школьница,  которая
гоняется за приятными ощущениями и не  может  жить  без  удовольствий.  "В
жизни надо довольствоваться малым", с горечью думала Кэтрин.
     В отсутствие Фрейзера его рекламным  агентством  управлял  заведующий
отделом выполнения заказов Уоллас  Тернер.  Уильям  Фрейзер  старался  как
можно меньше заниматься делами своего агентства, чтобы  целиком  посвятить
себя  работе  в  государственном  департаменте.  Однако,   когда   в   его
предприятии возникала какая-нибудь крупная проблема, сотрудники  агентства
обращались к нему за  советом.  У  Фрейзера  вошло  в  привычку  обсуждать
подобные вопросы с Кэтрин. Таким образом он проверял на ней свои  решения.
Он находил, что она создана для бизнеса. Нередко Кэтрин подавала ему  идеи
для   проведения   рекламных   кампаний,   которые   оказывались    весьма
эффективными.
     - Если бы я не был таким эгоистом, Кэтрин, -  сказал  ей  однажды  за
ужином Фрейзер, - то послал бы тебя на работу в  агентство  и  поручил  бы
самостоятельное выполнение одного из заказов наших клиентов. Но я  бы  так
скучал по тебе, - добавил он. - Я хочу, чтобы ты была здесь со мной.
     - Я тоже хочу остаться здесь, Билл. Я счастлива, что у  нас  все  так
сложилось.
     И Кэтрин не покривила душой. Единственное, чего она жаждала, так  это
выйти за него замуж, хотя для спешки не было  повода.  Фактически  они  во
всех отношениях уже были мужем и женой.
     Как-то во второй половине дня, когда  Кэтрин  заканчивала  выполнение
очередного задания, в контору вошел Фрейзер.
     - Как ты смотришь на то, чтобы сегодня вечером отправиться за  город?
- спросил он.
     - Это было бы чудесно. Куда именно?
     - В Вирджинию. Мы обедаем с моими родителями.
     Кэтрин удивленно посмотрела на него.
     - Они знают про нас? - спросила она.
     - Не все, - улыбнулся он в ответ. - Только то, что у меня потрясающая
помощница и что я привезу ее обедать.
     Если она и почувствовала разочарование, то не подала виду.
     - Прекрасно, - заявила Кэтрин. - Я забегу домой и переоденусь.
     - Я заеду за тобой в семь часов.
     - Договорились.


     Дом Фрейзеров был расположен в красивой холмистой местности  в  штате
Вирджиния и представлял собой постройку колониального  стиля,  возведенную
на ферме, территория которой занимала двадцать четыре гектара. Часть земли
была покрыта высокой сочной зеленой травой, а остальное составляла пахота.
     - Никогда не видела ничего подобного, - восхищалась Кэтрин.
     - Это одна из лучших коневодческих ферм Америки, - пояснил Фрейзер.
     Машина  проехала  мимо  загона  для  породистых   лошадей,   миновала
ухоженный выгул около конюшен и оставила позади домик конюха.
     - Я словно попала в другой мир, - воскликнула Кэтрин. - Как я завидую
тебе, что ты рос здесь.
     - Ты думаешь, что тебе бы понравилось жить на ферме?
     - Да это, в сущности, и не ферма, - простодушно заметила она. - Когда
живешь здесь, создается впечатление, что владеешь це