н Демирис  в
безукоризненно сшитом синем костюме из чистого шелка,  голубой  сорочке  и
фуляровом галстуке. Жизнь играла в его ясных, оливково-черных  глазах.  Он
ничем не  походил  на  того  сломленного  и  разбитого  человека,  который
навестил Ноэлли в тюрьме. Дело в том, что _т_а_к_о_г_о_  Демириса  никогда
не существовало в природе.
     Константин Демирис пришел посмотреть на Ноэлли в момент ее поражения,
чтобы насладиться ее страхом. Его черные глаза встретились с ее  взглядом,
и  в  какое-то  мгновение  она  прочла  в   них   глубокое   и   злорадное
удовлетворение. И еще кое-что. Пожалуй, это можно назвать  сожалением.  Но
стоило Ноэлли слегка уловить его, как оно тут же улетучилось.  Все  равно,
теперь уже слишком поздно.
     Шахматная партия закончилась.


     Услышав последние слова председательствующего, Ларри не поверил своим
ушам. Когда к нему подошел судебный пристав и  взял  его  за  руку,  Ларри
толкнул его и бросился к судейскому столу.
     - Подождите! - закричал он. - Я не убивал ее. Меня обвинили ложно!
     Другой судебный пристав  поспешил  на  помощь.  Вдвоем  они  схватили
Ларри, и один из них надел ему наручники.
     - Пустите! - вопил Ларри. - Послушайте меня! Я не убивал ее!
     Он попытался вырваться, но наручники не позволяли ему этого  сделать,
и его увели.
     Ноэлли  почувствовала,  что  кто-то   крепко   взял   ее   за   руку.
Надзирательница собралась увести ее из зала суда.
     - Вас ждут, мисс Пейдж.
     Раньше, когда зрители в театре вызывали ее аплодисментами  на  сцену,
ей тоже говорили эту фразу. "Вас ждут, мисс Пейдж".  Только  на  этот  раз
занавес опустился навсегда. Ноэлли вдруг осознала, что  это  ее  последнее
появление на людях. Она больше никогда  их  не  увидит.  Разве  что  из-за
тюремной  решетки.  У  нее  прощальный  выход.  Здесь,  в  этом   грязном,
обшарпанном зале греческого суда, она  учавствует  в  заключительном  акте
драмы своей жизни. "Ну что же", пришла ей  в  голову  дерзкая  мысль,  "по
крайней мере, сегодня у меня хороший  зритель".  В  последний  раз  Ноэлли
оглядела переполненный зал. Там она увидела Армана Готье. Он был  потрясен
приговором и, впервые сбросив привычную маску цинизма, в глубоком молчании
растерянно смотрел на нее.
     В зале находился и Филипп Сорель. Он изо всех сил старался изобразить
на своем грубом  лице  ободряющую  улыбку,  но  у  него  это  не  очень-то
получалось.
     На  противоположной  стороне  зала   она   заметила   Исраэля   Каца.
Наклонившись и закрыв глаза,  он  шевелил  губами,  словно  тихо  молился.
Ноэлли   вспомнила   ту   ночь,   когда   под   носом   у    гестаповского
офицера-альбиноса она тайно вывезла Каца в багажнике генеральской  машины.
Тогда она умирала от страха. А  теперь  этот  страх  казался  пустяком  по
сравнению с охватившим ее сейчас ужасом.
     Обойдя глазами зал,  Ноэлли  вдруг  узнала  владельца  ателье  Огюста
Ланшона. Она не  могла  вспомнить  его  имени  и  фамилии,  но  не  забыла
свиноподобного лица, толстого  тела  и  мрачного  гостиничного  номера  во
Вьене. Когда он увидел, что она смотрит на него, то, не желая иметь с  ней
ничего общего, опустил глаза.
     В зале также  стоял  высокий,  красивый  седой  человек,  похожий  на
американца. Он пристально  вглядывался  в  нее,  словно  хотел  ей  что-то
сказать. Ноэлли не имела о нем ни малейшего представления.
     Надзирательница тащила ее за руку, приговаривая:
     - Идемте, идемте, мисс Пейдж...


     Фредерик Ставрос  был  в  шоке.  Он  не  только  оказался  свидетелем
жестокого судебного фарса, но и сам принял в нем участие.  Можно  пойти  к
председателю суда и рассказать ему об обещании Чотаса  и  о  том,  что  из
этого вышло.  Поверят  ли  ему?  Примут  ли  его  всерьез?  Мнение  Чотаса
наверняка перевесит  его  собственное.  Теперь  это  уже  неважно,  горько
подумал Ставрос, наверное, придется расстаться с адвокатской  практикой  -
никто больше не станет пользоваться моими услугами. Кто-то позвал  его  по
имени. Он обернулся и увидел перед собой Чотаса, который говорил ему:
     - Если вы завтра свободны, Фредерик, может быть,  мы  с  вами  вместе
пообедаем? Мне бы хотелось познакомить вас с  моими  компаньонами.  Думаю,
вас ожидает прекрасное будущее.
     Через плечо Чотаса Фредерик Ставрос увидел, что  из  своего  кабинета
выходит председатель суда. Теперь самое время поговорить с ним и объяснить
все, что произошло. Ставрос вновь повернулся к Наполеону Чотасу, с  ужасом
думая о том,  что  проделал  на  суде  старый  адвокат.  Вдруг  совершенно
неожиданно для себя Ставрос услышал собственный голос:
     - Это очень любезно, мэтр. В какое время вам будет удобно?..


     По  греческому  законодательству  преступников  казнят  на  маленьком
острове  Агеана.  Из  Пирейского  порта  туда  можно  добраться  за   час.
Обреченных узников доставляют на  остров  на  специальном  государственном
судне. Минуя ряд небольших скал, попадаешь в бухту. На высоком голом утесе
построен маяк. Агеанская тюрьма расположена в северной части острова, и ее
не видно из крохотной бухты, в  которую  постоянно  заходят  экскурсионные
катера. Возбужденные туристы проводят на Агеане час или два,  знакомясь  с
достопримечательностями и бегая по магазинам. В тюрьму их не пускают. Туда
заходят только по делу.


     Четыре часа утра. Суббота. В шесть Ноэлли должны расстрелять.
     Ей принесли ее любимое бордовое платье из чесаной шерсти, купленное у
Диора, и подходящие к платью красные замшевые туфли. Она  надела  шелковое
белье ручной работы и украсила шею белым жабо  из  венецианского  кружева.
Константин  Демирис  прислал  Ноэлли  ее  личную  парикмахершу,  чтобы  на
прощание сделать ей прическу. Ноэлли словно собиралась в гости.
     Умом она понимала, что нечего ждать помилования в  последнюю  минуту.
Очень скоро в ее тело всадят пулю, и на землю прольется  кровь.  Однако  в
душе Ноэлли все-таки надеялась, что Константин  Демирис  сотворит  чудо  и
спасет ей жизнь. Собственно, никакого чуда и не требуется. Достаточно лишь
телефонного звонка, слова или взмаха его золотой руки. Если он пощадит ее,
она сделается его рабой  и  будет  готова  для  него  на  все.  Только  бы
встретиться с ним! Тогда можно убедить его,  что  она  никогда  больше  не
взглянет на других мужчин и станет заботиться о том, чтобы он был счастлив
до конца своих дней. Но она знала, что  просить  бесполезно.  Или  он  сам
придет к ней, или ничего не поделаешь.
     До расстрела оставалось еще два часа.


     Ларри Дуглас находился в другом корпусе тюрьмы. С  тех  пор  как  его
приговорили к смертной казни, поток писем к нему увеличился в десять  раз.
Ему писали женщины со всех  концов  света,  и  некоторые  из  их  посланий
шокировали надзирателя, а он считал себя бывалым человеком. Возможно,  эти
письма понравилсь бы Ларри, но он попросту  не  знал  о  них.  Напичканный
лекарствами, он пребывал в сумеречном состоянии и ни на что не реагировал.
В первые дни своего пребывания на острове Ларри вел  себя  буйно,  день  и
ночь кричал, что невиновен, и требовал пересмотра  дела.  В  конце  концов
тюремный врач приказал вводить ему успокаивающие средства.
     Без  десяти  пять  утра,  когда  тюремный  надзиратель   с   четырьмя
охранниками зашел к Ларри в камеру, тот в полузабытьи  спокойно  сидел  на
койке. Надзирателю пришлось дважды выкрикивать его  имя,  прежде  чем  тот
понял, что охранники пришли за ним.  Ларри  поднялся  на  ноги.  Он  плохо
соображал и двигался как во сне.
     Надзиратель вывел его в коридор. Все шестеро медленно  направились  к
охраняемой  двери,  расположенной  в  другом  конце  коридора.  Когда  они
приблизились к ней, стоявший на посту охранник открыл ее, и они  попали  в
огороженный стенами двор. Предрассветный воздух пронизывал  до  костей,  и
Ларри охватила дрожь. На небе светила полная луна и сверкали звезды. Ларри
вспомнилось, как он встречал утро на островах южной части  Тихого  океана.
Вместе с другими летчиками он вылезал из теплой койки и выбегал на  свежий
воздух, где при холодном блеске звезд проходил инструктаж перед вылетом на
задание. Издалека до него доносился шум моря, и он старался вспомнить,  на
каком острове он находится и в чем состоит его  боевое  задание.  Какие-то
люди подвели его к стоящему у стены столбу и связали ему за спиной руки.
     Ларри больше не испытывал злобы.  Его  только  слегка  удивляло,  что
инструктаж проводится  таким  странным  образом.  Он  чувствовал  страшную
усталость, но знал, что ему ни в коем  случае  нельзя  засыпать.  Ведь  он
должен вести эскадрилью. Ларри поднял  голову  и  увидел,  что  перед  ним
выстроились мужчины в военной форме. Они целились в него  из  винтовок.  У
Ларри сработала привычка. Помогли давно приобретенные навыки.  Сейчас  они
будут атаковать его  с  разных  направлений  и  постараются  отрезать  его
самолет от эскадрильи, потому что  боятся  его.  На  воображаемом  часовом
циферблате он увидел движение в районе цифры  "три"  и  понял,  что  атака
началась. Они думают, что он сделает вираж и уйдет в  сторону,  но  вместо
этого он толкнул ручку управления от себя  до  отказа  и  сделал  обратную
петлю. У его самолета чуть не оторвало крылья.  Ларри  вышел  из  петли  и
выполнил штопорную бочку влево. Их не было видно. Он перехитрил их.  Ларри
начал подъем и увидел под собой "зеро". Он громко рассмеялся  и  выруливал
вправо до тех пор, пока не поймал его в прицел. Затем, как  ангел  смерти,
устремился вниз с головокружительной скоростью пошел на  сближение.  Ларри
стал нажимать на гашетку, но вдруг почувствовал невыносимую боль  во  всем
теле и подумал: "О боже! Нашелся летчик-истребитель лучше  меня...  Откуда
же он взялся?.. Кто он?.."


     Но тут его бросило в штопор и понесло в бездонную пропасть. Потом все
померкло, и воцарилась тишина.
     Когда Ноэлли делали прическу, неожиданно послышались раскаты грома.
     - Что, будет гроза? - спросила она.
     Парикмахерша как-то странно посмотрела на нее, а  потом  поняла,  что
Ноэлли действительно не знает, что это за звук.
     - Нет, - спокойно ответила она. - Будет прекрасный день.
     Тогда Ноэлли поняла, в чем дело.
     Наступила ее очередь.
     В пять тридцать утра, за полчаса до расстрела, Ноэлли услышала чьи-то
шаги. Кто-то шел к ее камере. У нее невольно  забилось  сердце.  Она  была
уверена, что Константин Демирис  захочет  ее  видеть.  Ноэлли  знала,  что
никогда еще не выглядела такой красивой, и, может быть,  когда  он  увидит
ее... может быть...  Появился  надзиратель  в  сопровождении  охранника  и
медсестры, которая  держала  в  руках  черную  медицинскую  сумку.  Ноэлли
смотрела им за спину, ища глазами Демириса, но коридор был пуст.  Охранник
открыл дверь, и надзиратель с медсестрой вошли в камеру. Ноэлли  казалось,
что сердце у нее сейчас выскочит из груди. Волна страха  вновь  накатилась
на нее и грозила захлестнуть еще остававшуюся слабую надежду.
     - Ведь еще не пора, правда? - спросила Ноэлли.
     Надзиратель испытывал неловкость.
     - Нет, мисс Пейдж. Медсестра пришла, чтобы поставить вам клизму.
     Ноэлли с недоумением посмотрела на него.
     - Мне не нужна клизма.
     Надзиратель смутился еще больше.
     - Я не хочу, чтобы вы попали... в неприятное положение.
     Ноэлли наконец догадалась, что он имел в виду, и ощутила новый прилив
страха,  повергший  ее  в  страшные  муки.  У  нее  схватило  живот.   Она
утвердительно кивнула головой. Надзиратель повернулся и вышел  из  камеры.
Охранник запер дверь и деликатно удалился в конец коридора.
     - Жалко портить это красивое платье, - сказала  медсестра  вкрадчивым
голосом. - Почему бы  вам  не  снять  его  и  не  лечь  прямо  здесь?  Мне
понадобится не больше минуты.
     Медсестра принялась ставить клизму, но Ноэлли ничего не чувствовала.
     Ей мерещился ее отец, который говорил: "Смотрите! Да  у  нее  на  лбу
написано,  что  она  королевской  крови!",  и,  отталкивая   друг   друга,
собравшиеся старались взять ее на руки и подержать. Появился  священник  и
спросил:  "Ты  будешь  исповедываться,  дитя  мое?",  но  она  нетерпеливо
замотала головой, потому что ее отец продолжал говорить, и она хотела  его
слушать. "Ты  родилась  принцессой,  и  это  твое  королевство.  Когда  ты
вырастешь, то  выйдешь  замуж  за  прекрасного  принца  и  будешь  жить  в
великолепном дворце".
     Ноэлли шла по длинному коридору в сопровождении  каких-то  мужчин,  а
потом попала в холодный двор. Отец поднял  ее  своими  сильными  руками  и
поднес к окну, а она смотрела на высокие мачты кораблей, стоящих на  рейде
и слегка покачивающихся на волнах.
     Мужчины повели Ноэлли к стоящему столбу, связали ей за  спиной  руки,
прикрепили к нему веревкой, и отец сказал: "Видишь те большие  корабли?  В
один прекрасный день они станут твоими, и ты поплывешь на них  в  чудесные
страны". Потом он крепко прижал ее к себе, и ей стало спокойно. Ноэлли  не
могла вспомнить, за что, но отец однажды разозлился на нее, но теперь  все
уладилось, и он опять полюбил ее. Она повернулась  к  нему,  но  его  лицо
расплылось, стало неясным, и  Ноэлли  уже  не  могла  вспомнить,  как  оно
выглядит. Лицо отца окончательно стерлось из ее памяти.
     Сердце у Ноэлли наполнилось глубокой  печалью,  словно  она  потеряла
что-то очень дорогое. Она знала, что ей нужно запомнить отца,  потому  что
иначе она умрет. Ноэлли изо всех сил старалась сосредоточиться, но, так  и
не успев представить себе его лицо, вдруг услышала страшный рев,  и  в  ее
тело вонзилась тысяча ножей, причинявших ей невыносимые страдания.  Где-то
в глубине ее сознания раздался душераздирающий крик: "Не надо!  Подождите!
Дайте мне увидеть лицо моего отца!"
     Но оно уже навсегда исчезло во мраке.



                                  ЭПИЛОГ

     В мерцающем полуденном зное по кипарисовой  аллее  кладбища  медленно
шли мужчина и женщина. Густые тени от высоких и красивых деревьев ложились
на их лица.
     Сестра Тереза говорила:
     - Хочу еще раз поблагодарить вас за вашу щедрость. Уж и не знаю,  что
бы мы без вас делали.
     Константин Демирис энергично махнул рукой.
     - Это пустяки, сестра, - возразил он.
     Однако сестра Тереза знала, что, не будь у  них  такого  благодетеля,
женский  монастырь  давно  пришлось  бы  закрыть.  Несомненно,  это  Божье
знамение, что теперь она  хоть  чем-то  может  отблагодарить  его.  Это  -
thriamvos, триумф победы. Сестра вновь воздала хвалу святому  Дионисию  за
то, что монахиням было позволено спасти американскую подругу  Демириса  от
гибели в бурных водах озера в ту ужасную ночь,  когда  разразилась  гроза.
Правда, у этой женщины  слегка  помутился  разум  и  она  ведет  снбя  как
ребенок, но о ней позаботятся. Господин  Демирис  попросил  сестру  Терезу
оставить эту женщину здесь, в монастыре, чтобы его стены до  самой  смерти
укрывали и защищали ее  от  внешнего  мира.  Какой  он  хороший  и  добрый
человек!
     Они прошли уже через все  кладбище.  Аллея  заканчивалась  у  выступа
скалы, на котором стояла женщина и пристально смотрела вниз, на  спокойное
изумрудное озеро.
     - Вот она, - сказала сестра Тереза. - Теперь я вас покину.
     Демирис проводил взглядом сестру Терезу, которая отправилась  обратно
в монастырь, затем зашагал по тропинке к тому месту, где стояла женщина.
     - Доброе утро, - любезно поздоровался он.
     Она медленно повернулась и посмотрела на  него.  Лицо  ее  ничего  не
выражало. Казалось, что ей все безразлично. Похоже, она его не узнала.
     - Я тебе кое-что принес, - обратился к ней Демирис.
     Он  достал  из  кармана  небольшую  коробочку  для  драгоценностей  и
протянул ей. Она уставилась на нее, как малый ребенок.
     - Ну бери же.
     Женщина нерешительно потянулась  за  коробочкой  и  взяла  ее.  Потом
открыла  крышку.  Внутри,  упакованная   в   вату,   лежала   миниатюрная,
замечательно  изготовленная  золотая  птица  с  рубиновыми  глазами.   Она
распростерла крылья, словно собралась лететь. Демирис  наблюдал,  как  эта
женщина-ребенок вынула птицу из коробочки и держала ее в  руках.  В  ярких
солнечных лучах золотая фигурка заблестела, а рубиновые глаза засверкали и
вокруг них образовалась крохотная радуга. Женщина поворачивала птицу то  в
одну, то в другую сторону, с интересом следя за игрой света.
     - Я больше не приду  к  тебе,  -  сказал  ей  Демирис.  -  Но  ты  не
беспокойся. Теперь тебя никто не обидит. Злые люди умерли.
     Пока он  говорил,  она  повернулась  к  нему  лицом,  и  на  какое-то
мгновение ему показалось, что в ее глазах появилось разумное  выражение  и
они засветились радостью. Но  уже  через  секунду  взгляд  стал  пустым  и
бессмысленным. Может быть, ему это только привиделось, оттого что в глазах
у нее отразился золотой отблеск озаренной солнечным светом птицы.
     Демирис думал об этом, не спеша поднимаясь в гору к каменным  воротам
монастыря, где его ждал лимузин, который отвезет его назад в Афины.