льку ей  самой  хотелось  быть  на  месте
матери.
     С Ноэлли же отец всегда был мягок и нежен. Он с  удовольствием  водил
ее на пристань и  показывал  грубым,  неотесанным  людям,  с  которым  ему
приходилось работать. Все знали ее там как принцессу, и она гордилась этим
сама и испытывала чувство гордости за отца.
     Ноэлли старалась сделать отцу приятное. Зная, что  он  любит  поесть,
она научилась стряпать, готовя его любимые блюда, и постепенно заменила на
кухне мать.
     В семнадцать  лет  красота  Ноэлли  расцвела  пышным  цветом,  и  она
превратилась в изысканную женщину. У нее  были  прекрасные,  тонкие  черты
лица, живые фиалковые глаза и пепельные волосы.  Ее  кожа  сохранила  свою
свежесть и золотистый оттенок, и казалось, что она  покрыта  тонким  слоем
меда. У Ноэлли была потрясающая фигура с полной, твердой, молодой  грудью,
стройными ногами и изящными лодыжками. Она обладала своеобразным, мягким и
мелодичным голосом. Во всем ее облике  бросалась  в  глаза  необыкновенная
чувственность, которая пока только тлела в ее душе. Но не она  очаровывала
окружающих. Волшебство  Ноэлли  заключалось  в  том,  что  в  этом  океане
чувственности всем виделся необитаемый остров  совершенной  невинности,  и
такое  сочетание  чувственности   и   детского   простодушия   делало   ее
неотразимой. Она не могла спокойно пройти по улице. Прохожие  заговаривали
с ней и предлагали встретиться в  интимной  обстановке.  Но  это  были  не
обычные предложения, с  которыми  обращаются  к  марсельским  проституткам
местные мужчины. Даже самые тупые из них замечали в Ноэлли  нечто  особое,
что-то такое, чего они никогда раньше не видели  и,  возможно,  не  увидят
никогда, и каждый из них с готовностью заплатил бы сколько мог, чтобы хоть
на время приобщиться к этому нечто.
     Отец Ноэлли тоже сознавал, насколько она красива. По  правде  говоря,
Жак Пейдж только об этом  и  думал.  Он  прекрасно  знал,  какой  огромный
интерес у мужчин вызывает Ноэлли. Несмотря на то что ни он,  ни  его  жена
никогда не говорили с дочерью о сексе,  он  не  сомневался,  что  она  еще
девственница,   что   придает   женщине   определенную    ценность.    Его
проницательный крестьянский ум долго и упорно  работал  над  тем,  как  бы
повыгоднее использовать  то  неожиданное  счастье,  которое  подарила  ему
природа. Задача Жака Пейджа состояла в том, чтобы красота Ноэлли  принесла
как можно больше выгоды ей и ему самому. В конце концов, он  участвовал  в
ее появлении на свет, кормил, одевал и  воспитывал  ее.  Она  обязана  ему
всем. И теперь пришла пора возместить расходы. Хорошо  бы  сделать  Ноэлли
любовницей богача. Тогда он, ее отец,  получил  бы  возможность  жить,  не
особенно утруждая себя, на что вполне имел право. С каждым  днем  честному
человеку становилось  все  труднее  зарабатывать  на  жизнь.  Над  Европой
нависла зловещая тень войны. С помощью молниеносного удара нацисты вошли в
Австрию и этим шагом ошеломили  Европу.  Вскоре  они  захватили  Судетскую
область и вторглись в Словакию. Несмотря на заверения Гитлера о  том,  что
он не заинтересован  в  дальнейших  завоеваниях,  все  ожидали  расширения
конфликта.
     Развитие событий особенно сильно отразилось на Франции. По мере  того
как правительство тратило все больше средств на оборону, в магазинах и  на
рынках стала ощущаться нехватка  товаров.  Жак  Пейдж  боялся,  что  скоро
придет конец рыболовству и  он  останется  без  средств  к  существованию.
Спасти положение можно было только с помощью  дочери,  если  подыскать  ей
богатого любовника. Загвоздка состояла в том, что он не  знал,  где  найти
богача. Все его друзья были так же бедны, как и он сам, а он не  собирался
допускать к ней мужчин, которые не могут дать за нее достойную цену.
     Разрешить проблему случайно помогла сама Ноэлли. В  последние  месяцы
она становилась все  беспокойнее.  Ноэлли  хорошо  училась,  но  школа  ей
надоела. Она заявила отцу, что хотела бы поступить на работу. Не говоря ни
слова, он посмотрел на дочь изучающим взглядом.
     - Какую работу? - спросил он.
     - Не знаю, - ответила Ноэлли. - Я  бы  могла  работать  манекенщицей,
папа.
     Так все и решилось.
     В течение следующей недели ежедневно во второй половине дня Жак Пейдж
приходил домой с работы, тщательнейшим образом мылся, чтобы избавиться  от
запаха рыбы на руках и в волосах, надевал свой лучший костюм  и  спускался
на главную улицу города, Канебьер, ведущую  из  старой  гавани  в  богатые
кварталы. Прогуливаясь по ней туда и обратно, он  изучал  там  все  ателье
мод, не замечая, насколько нелепо он,  неуклюжий  крестьянин,  выглядит  в
мире шелка и кружев, но ему это ничуть не мешало. Пейдж просто  искал  то,
что ему нужно, и наконец нашел, дойдя до "Бон Марше", самого  шикарного  в
Марселе ателье женской одежды. Однако он выбрал это заведение отнюдь не за
его изысканность. Жак остановил на нем свой выбор, потому  что  им  владел
Огюст  Ланшон,  безобразный  лысый  человек  старше  пятидесяти   лет,   с
маленькими толстыми ножками и дрожащим ртом скупердяя. Его жена, крохотная
женщина с продолговатым лицом, выступающими  скулами  и  резко  очерченным
носом, хозяйничала в  примерочной,  следя  за  работой  портных  и  сурово
покрикивая на них. Стоило Жаку Пейджу взглянуть на господина Ланшона и его
жену, как он тут же понял, что нашел решение своей проблемы.
     Ланшон с отвращением посмотрел на плохо одетого незнакомца, входящего
к нему в ателье.
     - Слушаю вас. Что я могу для вас сделать? - грубо спросил Ланшон.
     Не обращая внимания на грубый тон Ланшона, Жак Пейдж ткнул его  своим
толстым пальцем в грудь и, самодовольно улыбаясь, сказал:
     - Это я могу кое-что сделать для вас, месье.  Я  собираюсь  разрешить
своей дочери работать на вас.
     С выражением крайнего недоверия на лице  Огюст  Ланшон  уставился  на
неотесанного незнакомца.
     - Вы собираетесь _р_а_з_р_е_ш_и_т_ь_...
     - Завтра в девять утра она будет здесь.
     - Я не...
     Жак уже исчез. Через несколько минут Ланшон окончательно забыл об это
происшествии. На следующее утро в девять часов, взглянув на вход в ателье,
он  увидел  в  дверях  Жака  Пейджа.  Ланшон  хотел  было  сказать  своему
управляющему, чтобы тот вышвырнул Пейджа вон, но вдруг заметил у  него  за
спиной Ноэлли. Отец и его невероятно красивая дочь шли  прямо  к  Ланшону.
Папаша широко улыбнулся и представил ему Ноэлли.
     - Вот она, готова приступить к работе.
     Огюст Ланшон не отрываясь смотрел на девушку и облизывал губы.
     - Доброе утро, месье, - с улыбкой поздоровалась Ноэлли. - Отец сказал
мне, что у вас для меня есть работа.
     Потерявший дар речь Ланшон утвердительно кивнул головой.
     - Да, я... я полагаю, мы сможем что-нибудь подыскать вам,  -  удалось
ему, заикаясь, выдавить из себя фразу. Ланшон изучал ее лицо и фигуру и не
верил своим глазам. Он тут же представил себе,  какое  это  наслаждение  -
лежать на ее нагом теле.
     Жак Пейдж стал прощаться:
     -  Ну  что  ж,  оставляю  вас  вдвоем,   чтобы   вы   могли   получше
познакомиться.
     Он сильно хлопнул Ланшона по плечу и хитро подмигнул ему.  Этот  жест
можно было истолковать десятью разными способами, но ни  один  из  них  не
оставил у Ланшона ни малейшего сомнения относительно намерений Пейджа.
     Первые несколько недель Ноэлли казалось, что она перенеслась в другой
мир. Женщины, посещавшие  ателье,  носили  красивую  одежду  и  отличались
изысканными манерами, а сопровождавшие их мужчины не имели ничего общего с
теми грубыми и шумными рыбаками,  среди  которых  она  выросла.  У  Ноэлли
создалось впечатление, что впервые  в  жизни  ее  ноздри  освободились  от
рыбного зловония. Раньше она никогда не обращала на это  внимания,  потому
что запах рыбы представлялся ей частью ее  существования.  Теперь  же  все
вдруг изменилось, и только благодаря отцу. Девушка гордилась тем, как отец
сговорился  с  господином  Ланшоном.  Два  или  три  раза  в  неделю   они
отправлялись вместе пропустить рюмочку коньяка или выпить  пива,  а  когда
возвращались, между ними устанавливался некий дух  товарищества.  Поначалу
Ноэлли невзлюбила Ланшона, но он вел себя с ней  осторожно.  От  одной  из
девушек Ноэлли узнала, что жена Ланшона как-то застала его  в  кладовой  с
манекенщицей, схватила ножницы и чуть его не кастрировала. Ноэлли  видела,
что Ланшон не спускает с  нее  глаз,  но  он  всегда  оставался  предельно
вежливым. По-видимому, рассуждала она, он боится  моего  отца,  и  это  ее
вполне устраивало.
     Дома у них стало намного  спокойнее.  Отец  больше  не  бил  мать,  и
постоянная грызня  между  ними  прекратилась.  На  стол  стали  подаваться
бифштекс и жаркое, а после обеда отец доставал новую трубку и  набивал  ее
дорогим табаком  из  кожаного  кисета.  Он  купил  себе  выходной  костюм.
Международное положение продолжало ухудшаться, и Ноэлли часто слышала, как
отец говорил с друзьями о политике. Все они были встревожены надвигавшейся
угрозой и страшно боялись потерять средства к существованию, и только  Жак
Пейдж, казалось, не беспокоился о своем будущем.
     1 сентября 1939 года гитлеровские войска вошли в Польшу, а через  два
дня Англия и Франция объявили войну Германии.
     Во Франции была объявлена мобилизация, и на  улицах  появились  сотни
людей в военной форме. Повсюду чувствовалась какая-то  покорность  судьбе,
некое повторение прошлого, словно смотришь  старый  фильм,  который  видел
много лет назад. Однако в душе еще не поселился  всепоглощающий  страх,  и
думалось, что все обойдется. Пусть  другие  страны  трепещут  перед  мощью
германских армий, а Франция  так  и  останется  непобедимой.  У  нее  есть
неприступная "Линия Мажино",  она  на  тысячу  лет  защитит  французов  от
вторжения. Ввели комендантский час и нормирование  продуктов,  но  это  не
волновало Жака Пейджа. Судя по всему, он обрел спокойствие. Лишь один  раз
Ноэлли видела, как он пришел в ярость из-за того, что однажды ночью застал
ее с юношей, с которым  она  иногда  встречалась.  Они  целовались,  когда
неожиданно зажегся свет и в дверях появился дрожащий от гнева отец.
     - Вон отсюда!  -  заорал  он  на  испуганного  юношу.  -  И  не  смей
прикасаться к моей дочери, поганая свинья!
     Напуганный до смерти юноша сбежал. Ноэлли попыталась объяснить  отцу,
что они не делали ничего плохого, но тот так разозлился, что не пожелал ее
слушать.
     - Я не позволю тебе размениваться на всякую шпану, - закричал  он.  -
Это же ничтожество. Он недостоин моей принцессы.
     Ночью Ноэлли не могла заснуть, восхищаясь безмерной любовью отца. Она
дала себе клятву, что больше ничем не будет расстраивать его.
     Однажды вечером перед самым закрытием в  ателье  появился  клиент,  и
Ланшон попросил Ноэлли примерить несколько  платьев.  После  примерки  все
отправились домой, и в ателье остались только Ланшон и его  жена,  которая
делала какие-то записи в конторских книгах.  Ноэлли  зашла  переодеться  в
пустую примерочную. Она была в лифчике и  трусиках,  когда  туда  заглянул
Ланшон. Он уставился на Ноэлли, и у него задрожали губы. Ноэлли потянулась
за платьем, но, прежде чем она успела надеть его, Ланшон бросился к ней  и
запустил руку ей между ног. Ноэлли  охватило  отвращение,  она  попыталась
вырваться, но Ланшон крепко держал ее, и ей стало больно.
     - Ты прекрасна, - шептал он ей, - прекрасна, и  я  постараюсь,  чтобы
тебе было хорошо.
     Но тут Ланшона позвала жена. Он неохотно отпустил девушку  и  выбежал
из примерочной.
     По дороге домой Ноэлли думала, стоит ли говорить об этом случае отцу.
Он, пожалуй, убьет Ланшона. Она презирала  хозяина  ателье,  и  находиться
рядом с ним было для нее невыносимо, но она хотела остаться на работе.  Да
и отец мог расстроиться, если  она  вдруг  уволится.  Ноэлли  решила  пока
ничего не рассказывать отцу, а попробовать самой справиться с Ланшоном.
     В следующую пятницу мадам Ланшон сообщили по  телефону,  что  в  Виши
заболела ее мать. Ланшон отвез жену на вокзал  и  поспешил  в  ателье.  Он
вызвал к себе в кабинет Ноэлли и сказал ей, что хочет куда-нибудь съездить
с ней на выходные. Ноэлли удивленно  взглянула  на  него,  решив,  что  он
попросту пошутил.
     - Мы  поедем  во  Вьен,  -  продолжал  болтать  Ланшон.  -  Там  есть
прекрасный ресторан "Пирамида". Ресторан дорогой, но это  неважно,  потому
что я могу быть очень щедрым с теми, кто ко мне хорошо относится.  Сколько
времени тебе нужно на сборы?
     Ноэлли пристально посмотрела на него.
     - Никогда, - это было все, что она могла ему ответить. - Никогда!
     Она повернулась и выбежала в приемную ателье. Ланшон минуту  провожал
ее глазами, от ярости налившимися кровью, затем схватил телефонную трубку.
Через час в ателье вошел Жак. Он направился прямо  к  дочери,  и  ее  лицо
просияло. Она вздохнула  с  облегчением.  Отец  почувствовал,  что  что-то
случилось, и приехал, чтобы спасти ее.  В  дверях  своего  кабинета  стоял
Ланшон. Отец взял Ноэлли за руку и быстро повел ее к  Ланшону  в  кабинет.
Там отец повернулся к дочери.
     - Я так рада, что ты пришел, папа, - начала Ноэлли, - я...
     - Господин Ланшон говорит, что сделал тебе прекрасное предложение,  а
ты отказалась.
     Она уставилась на отца в полном недоумении.
     - Предложение? Он попросил меня провести с ним выходные.
     - А ты отказалась?
     Не успела Ноэлли ответить, как отец замахнулся и отвесил  ей  звонкую
пощечину. Ноэлли остолбенела. Она просто не могла поверить этому. В ушах у
нее стоял звон, глаза застилал туман. Ноэлли услыхала голос отца:
     - Дура! Дура! Пора тебе подумать о своих близких, себялюбивая  сучка!
- И он снова ударил ее.
     Через  полчаса  отец  наблюдал  с  улицы,  как  его  дочь  и   Ланшон
отправляются во Вьен.


     В однокомнатном  номере  гостиницы  не  было  ничего,  кроме  большой
двуспальной  кровати,  дешевой  мебели  и  находившихся   в   одном   углу
умывальника  и  таза.  Ланшон  не  привык  бросаться  деньгами.   Он   дал
коридорному мелкие чаевые и, как только тот ушел, накинулся  на  Ноэлли  и
стал срывать с нее одежду. Затем Ланшон взял  ее  груди  своими  толстыми,
потными руками и сильно сжал их.
     - Боже, как ты хороша, - воскликнул он, задыхаясь. Он  стащил  с  нее
юбку и трусы и завалил на кровать. Ноэлли лежала не двигаясь и ни  на  что
не обращая внимания, как будто была в  шоке.  Пока  они  ехали  в  машине,
девушка не вымолвила ни слова. Ланшон надеялся, что она  не  заболела.  Он
никогда бы не смог объяснить это полиции или,  не  дай  бог,  своей  жене.
Ланшон торопливо разделся, бросая одежду на пол, и лег в кровать  рядом  с
Ноэлли. Ее тело оказалось еще прекрасней, чем он ожидал.
     - Твой отец говорил мне, что ты никогда не спала с мужчиной, - сказал
он, ухмыляясь. - Что же, я покажу тебе, как это делается.
     Ланшон навалился на  Ноэлли  толстым  животом  и  стал  тыкать  своим
органом ей между ног, стараясь войти в нее. Его движения  становились  все
резче. Ноэлли ничего не чувствовала. Ей только слышалось, как отец  кричит
на нее:
     - Ты должна быть благодарна за то, что  такой  добрый  господин,  как
Огюст Ланшон, хочет заботиться о тебе. От тебя только требуется быть с ним
поласковей. Ты сделаешь это для меня. И для себя.
     Все,  что  тогда  произошло,  было  для  нее  кошмаром.   Ноэлли   не
сомневалась, что отец ее просто не понял, и пустилась в объяснения, но  он
снова ударил ее и начал пронзительно кричать:
     - Ты сделаешь то, что тебе говорят! Другие  девушки  на  твоем  месте
обрадовались бы такому шансу!
     Т_а_к_о_м_у  _ш_а_н_с_у_.  Она  посмотрела   на   Ланшона,   на   его
безобразное, коротенькое тельце, на его скотское  лицо  с  тяжело  дышащим
ртом и свинячьими глазками. Так вот  какому  принцу  продал  ее  отец,  ее
любимый отец,  который  безмерно  дорожил  ею  и  не  выносил,  когда  она
разменивалась  на  недостойных.  Тут  она  вспомнила  бифштексы,   которые
внезапно появились у них на столе, новые трубки отца, его выходной костюм,
и ее чуть не стошнило.
     Ей казалось, что в последующие несколько часов она умерла и  родилась
заново. Она умерла принцессой и вновь появилась на  свет,  но  теперь  уже
шлюхой. Постепенно она осознала, в каком  мире  она  живет  и  что  с  ней
происходит. Ее охватила самая жгучая ненависть, которую даже  трудно  себе
представить. Она никогда не простит отцу его  предательства.  Как  это  ни
странно, но ненависти к Ланшону она не испытывала, потому что поняла  его.
Он - мужчина, и ему присущи все слабости  мужского  пола.  Отныне,  решила
Ноэлли, она превратит  эти  слабости  в  собственную  силу.  Она  научится
пользоваться ими. Отец несомненно прав. Она _б_ы_л_а_  принцессой,  и  мир
принадлежал ей. Теперь она знает, как завладеть им. Ведь это  так  просто.
Мужчины правят миром, потому что у них есть сила, деньги и власть. Поэтому
необходимо править мужчинами или по крайней мере одним из них.  Но,  чтобы
добиться власти над мужчинами,  нужно  к  этому  подготовиться.  Предстоит
многому научиться, и первый шаг уже сделан.
     Ноэлли обратила внимание на Ланшона. Она лежала  под  ним,  чувствуя,
испытывая, как мужской половой орган приспосабливается  к  ней  и  что  он
может сделать женщине.
     В   своем   яростном   желании   завладеть   прекрасным    существом,
распластанным под его толстым и грузным телом, Ланшон даже не заметил, что
Ноэлли остается совершенно безучастной к его усилиям. Он не обращал на это
никакого внимания. Ему достаточно было взглянуть на нее, чтобы распалиться
до предела и почувствовать страсть, которой он не  знал  долгие  годы.  Он
привык к дряблому телу своей уже постаревшей жены и  изношенным  прелестям
марсельских проституток, но обладание такой молодой и свежей девушкой было
для него подобно чуду.
     Однако для Ланшона  чудо  только  начиналось.  Он  предпринял  вторую
попытку заняться любовью. После сношения Ноэлли заговорила с ним и  вскоре
сказала:
     - Лежи тихо.
     Она стала экспериментировать на нем руками, губами и  языком,  каждый
раз придумывая что-нибудь новое, отыскивая самые уязвимые и чувствительные
места на его теле и раздражая их до тех пор,  пока  он  не  вскрикивал  от
удовольствия. Это походило на  нажатие  кнопок.  Нажмешь  _о_д_н_у_  -  он
издаст стон, нажмешь _д_р_у_г_у_ю_ - он  извивается  в  экстазе.  Все  так
просто. Такова была школа Ноэлли, ее обучение. В  то  же  время  это  было
началом ее власти.
     Все три дня они провели в гостинице и так и не сходили в  "Пирамиду".
Днем и ночью Ланшон обучал ее тому немногому, что знал о  сексе.  Сама  же
Ноэлли открыла для себя гораздо больше.
     Когда они ехали обратно  в  Марсель,  Ланшон  чувствовал  себя  самым
счастливым человеком во  Франции.  Ему  и  раньше  доводилось  вступать  в
короткую половую связь с работницами своего ателье в "отдельных кабинетах"
ресторана, где помимо обеденного столика стоял еще и диван; он  торговался
с  проститутками,  старался  дарить  своим  любовницам  как  можно  меньше
подарков и был совершенно бессовестным скупердяем по отношению  к  жене  и
детям. Однако теперь он вдруг великодушно заявил:
     - Я собираюсь снять тебе квартиру. Ты умеешь готовить?
     - Да, - ответила Ноэлли.
     - Хорошо. Каждый день я буду приходить к тебе  обедать  и  заниматься
любовью, а два-три раза в неделю я буду у тебя ужинать.
     Он положил руку ей на колено и погладил его.
     - Ну как?
     - Замечательно, - согласилась Ноэлли.
     - Я даже стану давать тебе деньги на карманные расходы, но небольшие,
- поспешил он добавить, - их хватит на то, чтобы время от времени ты могла
купить себе красивые вещи. Единственная просьбе к тебе - не встречаться ни
с кем, кроме меня. Теперь ты принадлежишь мне.
     - Как ты захочешь, Огюст, - сказала Ноэлли.
     Ланшон удовлетворительно вздо