пасть на сцену. Вечером Готье сказал  Ноэлли,  какого  числа  он  сможет
пообедать с ней, и она ушла.
     Когда Ноэлли вернулась в квартиру, в которой жила вместе  с  Филиппом
Сорелем, он ждал ее там. Сорель был сильно пьян.
     - Сука! - заорал он на нее. - Где ты провела ночь?
     Ему было все равно, что она ему ответит. Сорель знал,  что  выслушает
ее оправдания, побьет ее, уложит в постель и простит.
     Однако вместо оправданий Ноэлли прямо заявила ему:
     - С другим мужчиной, Филипп. Я пришла забрать свои вещи.
     Пораженный Сорель с недоверием посмотрел на Ноэлли, а она отправилась
в спальню упаковывать чемодан.
     - Ради бога, Ноэлли, не делай этого! - умолял он ее.  -  Ведь  мы  же
любим друг друга. Мы поженимся.
     Он уговаривал ее еще полчаса, приводя всевозможные  доводы,  угрожая,
льстя и умасливая. За это время Ноэлли собрала вещи и ушла, а Сорель так и
не понял, почему лишился ее. Он попросту не знал, что никогда и не  владел
ею.


     Арман Готье лихорадочно  готовил  постановку  новой  пьесы,  премьера
которой должна была состояться через две недели. Весь  день  он  провел  в
театре на репетиции. Когда Готье работал над пьесой, он не мог думать ни о
чем  другом.  Его  гений  до  некоторой  степени  объяснялся  его  умением
сосредоточиться на том, что он собирался ставить. В этот период  для  него
существовали только помещение театра и репетировавшие в нем актеры. Однако
сегодняшний день отличался от всех остальных. Готье никак не мог выбросить
из головы Ноэлли и проведенную с ней  прекрасную  ночь.  Актеры  исполняли
какую-нибудь сцену, а потом  ждали  от  него  замечаний,  но  Готье  вдруг
обнаружил, что не обращает на  них  внимания.  Разозлившись  на  себя,  он
старался сконцентрироваться на работе, но воспоминания о нагом теле Ноэлли
и тех поразительных  вещах,  которые  она  проделывала  с  ним,  постоянно
приходили ему на память. В середине какой-то драматической сцены он  вдруг
с ужасом заметил, что с эрекцией разгуливает вдоль рампы.
     Своим аналитическим умом Готье пытался постичь, что же в этой девушке
произвело на него такое огромное впечатление. Ноэлли красива. Но ведь  ему
приходилось спать с некоторыми из  самых  красивых  женщин  мира.  Она  на
редкость искусна в постели, но он знал и других женщин,  которые  обладали
этим качеством. Она умна, но не гениальна. С ней приятно иметь дело, но ее
духовный мир не так уж богат. Нет, тут было нечто другое, чего он никак не
мог определить. Он вспомнил ее мягкое "нет" и понял, что нашел разгадку. В
ней чувствовалась какая-то непонятная сила, перед которой нельзя  устоять.
Именно благодаря этой силе она способна добиться всего, чего  пожелает.  В
ней было что-то такое, к чему нельзя прикасаться. Подобно другим мужчинам,
Арман Готье понимал, что Ноэлли задела его гораздо сильнее, чем он  думал.
Раньше у него не хватало духу  признаться  себе  в  этом.  Он  остался  ей
совершенно безразличен, и его мужское самолюбие было уязвлено.
     Весь день Готье провел в смятении. Со страшным  нетерпением  ждал  он
вечера, но отнюдь не из желания переспать с  ней.  Просто  Готье  хотелось
доказать себе, что он делает из мухи слона.  Он  жаждал  разочароваться  в
Ноэлли и выбросить ее из своей жизни.
     Когда в тот вечер  они  занимались  любовью,  Арман  Готье  намеренно
обращал внимание на все уловки, трюки и приемы Ноэлли, чтобы убедить себя,
что ее влияние на  него  ограничивается  механическим  воздействием  и  не
затрагивает ее чувств. Но он ошибся. Она отдавалась ему вся  без  остатка,
заботясь только о том, чтобы ему было хорошо, и  никогда  в  жизни  он  не
получал такого удовольствия. Он испытал высшую  радость.  Когда  наступило
утро, Готье был еще больше околдован ею.
     Ноэлли опять приготовила ему завтрак. На  этот  раз  она  подала  ему
нежнейшие блины с беконом  и  джемом  и  горячий  кофе.  Завтрак  оказался
замечательным.
     Ну хорошо, убеждал  себя  Готье,  ты  нашел  себе  красивую  девушку,
которая радует глаз, прекрасно готовит и изобретательна в постели.  Браво!
Но достаточно ли этого для умного мужчины? Когда ты переспал с ней и поел,
надо же и поговорить. Ну что она может мне сказать? И  сам  себе  ответил,
что, в сущности, это не имеет значения.
     О пьесе больше не упоминалось, и  Готье  надеялся,  что  Ноэлли  либо
забыла о ней, либо не сумела выучить текст.  Когда  наутро  она  ушла,  то
пообещала вечером пообедать с ним.
     - Ты можешь бросить Филиппа? - спросил Готье.
     - Я уже ушла от него, - просто ответила Ноэлли.
     Секунду он пристально смотрел на нее, а затем сказал:
     - Понял.
     Но он не понял. Ничего не понял.


     Ночь они тоже провели вместе. В основном они занимались любовью, а  в
промежутках беседовали. Ноэлли проявляла к  нему  такой  интерес,  что  он
вдруг заговорил о том, чего не касался долгие годы. Он рассказал Ноэлли  о
многих сугубо личных подробностях своей жизни. Этим он не делился еще ни с
кем. О пьесе, которую он дал ей прочесть, по-прежнему не заходила речь,  и
Готье поздравил себя с тем, что так ловко решил проблему.
     Вечером следующего дня, когда они поужинали, Готье пошел в спальню.
     - Подожди, - остановила его Ноэлли.
     Он повернулся и удивленно посмотрел на нее.
     - Ты обещал, что послушаешь пьесу в моем исполнении.
     - Да, к-конечно, - заикаясь, согласился Готье. - В любое время, когда
ты будешь готова.
     - Я готова.
     Он отрицательно покачал головой.
     - Я не хочу, чтобы  ты  ее  читала,  дорогая,  -  возразил  он.  -  Я
собираюсь послушать тебя, когда ты выучишь  ее  наизусть.  Тогда  я  смогу
посмотреть, какая ты актриса.
     - Я выучила ее наизусть, - ошарашила его Ноэлли.
     Он взглянул на нее с недоверием. Не может быть, чтобы она выучила всю
роль за три дня.
     - Ты готов меня слушать? - спросила она.
     У Армана не оставалось выбора.
     - Конечно, - ответил он. Жестом Готье показал на середину комнаты.  -
Здесь будет твоя сцена. А зрительным залом стану я.
     Он уселся на большое и удобное кресло.
     Ноэлли начала исполнять пьесу. У Готье тело покрылось гусиной  кожей.
Верный признак  того,  что  исполнение  было  на  уровне.  Он  всегда  так
реагировал на истинный талант. Не то чтобы Ноэлли сразу проявила  качества
зрелой актрисы. Совсем наоборот. В каждом  ее  движении,  в  каждом  жесте
сквозила неопытность. Но в ней было  нечто  большее,  чем  просто  умение.
Ноэлли  подкупала  редкой  искренностью  исполнения,  природным  талантом,
которые придавали каждой реплике новое звучание и окраску.
     Когда Ноэлли закончила монолог, Готье сказал ей от всего сердца:
     - Думаю, что когда-нибудь ты станешь знаменитой актрисой,  Ноэлли.  Я
говорю серьезно. Я собираюсь отправить тебя к  Жоржу  Фаберу.  Это  лучший
педагог по части драматического искусства во  всей  Франции.  Занимаясь  с
ним, ты сумеешь...
     - Нет.
     Он удивился. Опять это мягкое "нет". Твердое и окончательное.
     - Что нет? - спросил Готье в некотором  замешательстве.  -  Фабер  не
берет всех подряд. Он занимается только с ведущими  актерами.  Он  возьмет
тебя лишь потому, что я попрошу его об этом.
     - Я собираюсь заниматься с тобой, - заявила Ноэлли.
     Готье почувствовал, что в душе у него закипает злоба.
     - Я не занимаюсь  подготовкой  актеров,  -  огрызнулся  он.  -  Я  не
педагог. Я работаю с профессионалами. Когда  ты  станешь  профессиональной
актрисой, тогда я стану работать с тобой. Тебе понятно?
     Ноэлли утвердительно кивнула.
     - Да, Арман, я понимаю.
     - Вот и хорошо.
     Он смягчился и обнял Ноэлли.  В  ответ  она  горячо  поцеловала  его.
Теперь Готье знал, что волновался напрасно. Ноэлли ничем не отличается  от
остальных женщин. Она любит, чтобы ею командовали. Больше у него не  будет
с ней проблем.
     Ночью они занимались любовью, и Ноэлли превзошла себя. Готье полагал,
что, возможно, на нее возбуждающе подействовала та легкая  ссора,  которая
произошла у них днем.
     Той же ночью он сказал ей:
     - Ноэлли, ты можешь стать замечательной  актрисой.  И  тогда  я  буду
очень гордиться тобой.
     - Спасибо, Арман, - прошептала она.
     Утром Ноэлли приготовила завтрак, и Готье отправился в  театр.  Когда
днем он позвонил ей, никто не ответил. Вернувшись  вечером  домой,  он  не
застал ее. Готье долго ждал ее возвращения  и,  поскольку  она  так  и  не
пришла, всю ночь не сомкнул глаз, думая, что с ней случилось несчастье. Он
пробовал звонить ей на квартиру, но и  там  не  взяли  трубку.  Он  послал
телеграмму, но она вернулась назад, и, когда после репетиции  он  пошел  к
Ноэлли домой, никто не открыл ему дверь.
     Всю следующую неделю Готье прожил как в лихорадке.  На  репетициях  у
него ничего не получалось. Он кричал на актеров и окончательно вывел их из
равновесия. Тогда второй режиссер предложил прерваться на денек и  немного
успокоиться. Готье согласился. После того как актеры  ушли,  он,  сидя  на
сцене в одиночестве, пытался разобраться, что же с ним произошло, и пришел
к выводу, что Ноэлли просто обычная баба, дешевая, честолюбивая  блондинка
с душой продавщицы, задумавшая  стать  звездой.  Про  себя  Готье  пытался
очернить ее, но вскоре убедился, что это бессмысленно. Он  должен  вернуть
ее. Всю ночь режиссер бродил по  парижским  улицам,  заходил  в  небольшие
бары, где его никто не знал, а напивался. Он ломал себе голову, как  найти
Ноэлли, но ничего не придумал. Он даже  не  знал  ни  одного  человека,  с
которым можно было бы поговорить о ней. Разве что с Филиппом Сорелем. Нет,
об этом не могло быть и речи.
     Через неделю после исчезновения Ноэлли Арман Готье вернулся  домой  в
четыре часа утра. Он был пьян. Открыв дверь  и  войдя  в  гостиную,  Готье
увидел, что там горит свет. В одном из мягких кресел в его халате с книгой
в руке, свернувшись калачиком, расположилась Ноэлли. Она взглянула на него
и улыбнулась.
     - Привет, Арман.
     Готье уставился на нее. От радости у него сильно забилось сердце.  Он
почувствовал огромное облегчение и был бесконечно счастлив.
     - Завтра начинаем занятия, - сказал он.



                      5. КЭТРИН. ВАШИНГТОН, 1940 ГОД

     Вашингтон,  округ  Колумбия,  показался   Кэтрин   Александер   самым
волнующим городом из всех,  которые  она  когда-либо  видела.  Она  всегда
считала  Чикаго  сердцем  страны.  Однако   Вашингтон   явился   для   нее
откровением. Вот  где  сердцевина  Америки,  в  этом  пульсирующем  центре
власти! Поначалу Кэтрин была озадачена тем, что в городе так много людей в
самой разной военной форме - армейской, авиации, флота, морской  пехоты...
Впервые Кэтрин почувствовала, что зловещая  угроза  войны  превращается  в
суровую реальность.
     В Вашингтоне все напоминало о войне. Если США вступят в нее,  то  она
начнется в этом городе. Здесь ее объявят, издадут приказ о  мобилизации  и
станут руководить военными действиями.  Судьба  всего  мира  находилась  в
руках Вашингтона. И она, Кэтрин Александер,  не  собиралась  оставаться  в
стороне.
     Она поселилась у Суси Робертс, которая жила на пятом этаже  дома  без
лифта, в светлой и симпатичной квартире с  довольно  просторной  гостиной,
двумя прилегающими к ней небольшими спальнями, крохотной ванной комнатой и
микроскопической кухней. Суси, по-видимому, обрадовалась  ей  и  сразу  же
сказала:
     - Быстро открывай  чемодан,  раскладывай  вещи,  возьми  свое  лучшее
платье и погладь его. У тебя сегодня свидание. Мы идем на обед.
     Кэтрин прищурилась.
     - Что это ты так долго ждала?
     - Кэти, в Вашингтоне  девочки  носят  записные  книжки  с  именами  и
телефонами мужчин. Здесь так много одиноких мужчин, что их просто жалко.


     В этот первый вечер они обедали в отеле "Уиллард". Кавалером Суси был
конгрессмен из Индианы, а Кэтрин достался лоббист из Орегона, оба приехали
в столицу без жен. После обеда отправились на танцы  в  "Вашингтон  кантри
клаб". Кэтрин надеялась, что лоббист  даст  ей  работу.  Вместо  этого  он
предложил ей машину и отдельную квартиру. Кэти вежливо отказалась.
     Суси  привела  конгрессмена  домой,  а  Кэтрин  легла  спать.   Через
некоторое время она услыхала, как они прошли в спальню к Суси и заскрипели
пружины. Кэтрин натянула на голову подушку, чтобы заглушить  этот  ужасный
скрип, но он все равно лез ей в уши. Она представила себе, как Суси  и  ее
ухажер бешено и страстно занимаются любовью. Утром, когда Кэтрин появилась
к завтраку, Суси уже давно встала, была свежа, весела и готова  к  работе.
Напрасно Кэтрин отыскивала у  нее  на  лице  морщинки  и  другие  признаки
разрушения организма. Их не было. Наоборот,  Суси  выглядела  блестяще,  и
кожа у нее стала безукоризненной.  "Боже  мой",  думала  Кэтрин,  "это  же
просто Дориан Грей в юбке. В один прекрасный день  она  появится  и  будет
выглядеть великолепно, а я - на сто десять лет".
     Через несколько дней за завтраком Суси сказала:
     - Знаешь, я слышала, что  освобождается  место,  которое  может  тебя
заинтересовать. Вчера на вечеринке одна  девица  говорила,  что  уходит  с
работы и уезжает в Техас. Не могу понять, как можно, приехав из  Техаса  в
Вашингтон, опять вернуться туда. Я помню, что несколько лет назад  была  в
Амарильо и...
     - Где она работает? - перебила ее Кэтрин.
     - Кто?
     - Девица, о которой ты упомянула,  -  набравшись  терпения,  пояснила
Кэтрин.
     - А-а, она работает у Билла Фрейзера. Он заведует отделом по связям с
общественностью в государственном департаменте. В прошлом месяце "Ньюсуик"
поместил о нем статью с его  портретом  на  обложке.  Считается,  что  это
теплое местечко. О том, что оно освобождается, я услышала  вчера  вечером.
Так  что  если  ты  отправишься  туда  сейчас,  то  обойдешь  всех   своих
конкуренток.
     - Спасибо, - искренне поблагодарила ее Кэтрин. -  Уильям  Фрейзер!  Я
иду!
     Через двадцать минут  Кэтрин  уже  была  на  пути  в  государственный
департамент. Когда она пришла туда, охранник объяснил  ей,  как  пройти  в
кабинет Фрейзера. Кэтрин села в лифт и поднялась на нужный этаж. "Связи  с
общественностью. Это как раз то, что она искала".
     Кэтрин остановилась  в  коридоре  у  кабинета,  достала  зеркальце  и
проверила, хорошо ли она накрасилась. Да, она  выглядит  красиво.  Еще  не
было девяти тридцати, и Кэтрин думала,  что  пришла  первой.  Она  открыла
дверь и вошла.
     В приемной столпилось  так  много  девушек,  что  яблоку  негде  было
упасть. Они стояли, сидели, опирались спиной о стену и, казалось, говорили
одновременно. Посетительницы осаждали стол обезумевшей секретарши, которая
безуспешно пыталась утихомирить их и навести хоть какой-то порядок.
     - Господин Фрейзер сейчас занят, - без конца повторяла она.  -  Я  не
знаю, когда он сможет вас принять.
     - А он беседует с секретаршами, задает им вопросы? - спросила одна из
девушек.
     - Да, но... - секретарша в отчаянии взглянула на толпу. -  Боже  мой,
это просто смешно!
     Наружная дверь отворилась, и в нее ворвались еще три девушки,  прижав
Кэтрин к стене.
     - Место пока не занято? - спросила одна из них.
     - Может, ему нужен гарем, - пошутила другая. - Тогда он возьмет  всех
нас.
     Дверь кабинета открылась, и из нее  вышел  мужчина  ростом  выше  180
сантиметров, не атлетического сложения, но явно  старающийся  поддерживать
себя в форме, три раза в неделю посещая по утрам спортивный клуб.  У  него
были светлые вьющиеся волосы с сединой на висках, светло-голубые  глаза  и
выдающийся, довольно неприятный подбородок.
     - Салли, что здесь, черт возьми, происходит? - рявкнул  он  густым  и
властным голосом.
     - Эти девушки узнали, что освободилась должность, господин Фрейзер.
     - Ничего себе! Да я сам услыхал об этом около часа назад.
     Он обвел глазами приемную.
     - Их что, созывали тамтамом?
     Когда его взгляд упал на Кэтрин, она выпрямилась и улыбнулась ему  от
всего сердца. Ее улыбка как бы говорила: "Я буду прекрасной  секретаршей".
Но Фрейзер лишь мельком посмотрел на Кэтрин и, по-видимому, не обратил  на
нее никакого внимания. Он повернулся к секретарше, ответственной за  прием
посетителей.
     - Мне нужен  номер  журнала  "Лайф",  -  сказал  он  ей,  -  вышедший
три-четыре недели назад. Там на обложке фотография Сталина.
     - Я сейчас закажу его, господин Фрейзер, - ответила секретарша.
     - Он мне нужен немедленно, - Фрейзер направился назад в свой кабинет.
     - Я  позвоню  в  бюро  журналов  "Тайм"  и  "Лайф",  -  отреагировала
секретарша.
     Фрейзер остановился у двери.
     - Салли, я говорю по телефону с сенатором Борахом.  Я  хочу  зачитать
ему абзац из этого номера. Даю вам две минуты, чтобы найти журнал.
     Он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
     Девушки смотрели друг на друга и пожимали плечами.  Кэтрин  стояла  в
приемной и  лихорадочно  думала,  как  достать  журнал.  Вдруг  она  резко
повернулась и выбежала вон.
     - Нам лучше. Одной меньше, - сострила одна из девушек.
     Секретарша сняла трубку и позвонила в справочную.
     -  Дайте,  пожалуйста,  номера  бюро  журналов  "Тайм"  и  "Лайф",  -
попросила она.
     В приемной стало тихо. Все девушки смотрели на секретаршу.
     - Благодарю вас.
     Она положила трубку, затем снова взяла ее и набрала другой номер.
     -  Здравствуйте,  говорят  из  государственного  департамента.  Я   -
секретарша Уильяма Фрейзера. Ему  срочно  нужен  один  из  старых  номеров
журнала "Лайф", тот,  где  на  обложке  Сталин...  Вы  не  храните  старых
номеров? К кому мне обратиться?.. Понятно. Спасибо.
     Она повесила трубку.
     - Да, не везет тебе, детка, - заметила одна из девушек.
     А другая добавила:
     - Они наверняка предлагают работу красавицам, правда? Если он захочет
прийти ко мне сегодня ночью, я ему почитаю.
     Раздался смех.
     Включилась селекторная связь. Секретарша нажала на клавишу.
     - Ваши две минуты истекли, - напомнил ей Фрейзер. - Где журнал?
     Секретарша глубоко вздохнула.
     - Господин Фрейзер, я связалась с бюро журналов "Тайм" и  "Лайф",  но
там сказали, что...
     Дверь распахнулась, и в нее быстро вошла Кэтрин. В руках она  держала
"Лайф" с фотографией Сталина  на  обложке.  Кэтрин  протиснулась  к  столу
секретарши и протянула ей журнал. Та недоверчиво уставилась на нее.
     - Господин Фрейзер, у... у  меня  есть  номер  "Лайфа",  который  вам
нужен. Я сейчас принесу его вам.
     Она поднялась, благодарно улыбнулась Кэтрин  и  поспешила  в  кабинет
начальника. Все девушки обратили внимание на  Кэтрин  и  смотрели  на  нее
крайне враждебно.
     Через пять минут дверь кабинета отворилась, и из него вышли Фрейзер и
секретарша. Секретарша показала ему Кэтрин:
     - Вот эта девушка.
     Уильям Фрейзер повернулся к ней и стал внимательно ее рассматривать.
     - Будьте любезны, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет.
     - Иду, сэр, - Кэтрин  последовала  за  ним,  чувствуя,  как  девушки,
оставшиеся в приемной, сверлят ее глазами. Фрейзер закрыл дверь.
     Его  кабинет  представлял  собой  типичную  вашингтонскую  чиновничью
контору. Но Фрейзер обставил ее по своему вкусу. Здесь  чувствовалось  его
пристрастие к хорошей мебели и предметам искусства.
     - Садитесь, мисс...
     - Александер, Кэтрин Александер.
     - Салли утверждает, что это вы достали журнал.
     - Да, сэр.
     - Полагаю, что этот номер "Лайфа" трехнедельной давности не  лежал  у
вас в сумочке.
     - Нет, сэр.
     - Как же вам удалось так быстро найти его?
     -  Я  спустилась  в  мужскую  парикмахерскую.  В   парикмахерских   и
зубоврачебных кабинетах всегда лежат старые журналы.
     - Понятно, - Фрейзер улыбнулся, и  его  лицо  казалось  теперь  менее
суровым. - Я бы, вероятно, до такого не додумался, - заметил он. - Вы  так
же находчивы и во всем остальном?
     Кэтрин