ит, Тэсс считали здесь замужней женщиной, и он  обрадовался  этому,
хотя она и не носила его фамилии.
   - Будьте добры, скажите ей, что ее хочет видеть родственник.
   - Рановато еще. А как доложить о вас, сэр?
   - Скажите, что пришел Энджел.
   - Мистер Энджел?
   - Нет, Энджел. Это имя, а не фамилия. Она знает.
   - Пойду посмотрю, проснулась ли она.
   Его ввели в комнату. Это была столовая; сквозь прозрачные занавески  он
видел маленькую лужайку, рододендроны и кусты. Очевидно,  Тэсс  жилось  не
так плохо, как он опасался; у него мелькнула догадка, что  она  как-нибудь
вытребовала и  продала  бриллианты.  За  это  он  ее  не  осуждал.  Вскоре
настороженный его слух уловил шаги - кто-то спускался по лестнице.  Сердце
его мучительно забилось, он едва удержался на ногах. "Боже  мой,  что  она
обо мне подумает? Я так изменился!" - прошептал он - и дверь распахнулась.
   На пороге стояла Тэсс - совсем не такая, какою  думал  он  ее  увидеть,
совсем и непонятно другая. Ее поразительная красота не то что  выигрывала,
но во всяком случае  казалась  заметнее  благодаря  костюму.  Ее  окутывал
широкий  серовато-белый  кашемировый  капот  с  вышивкой,  выдержанной   в
полутраурных тонах; того же цвета были утренние туфли. У ворота капот  был
обшит пухом. Густую темно-каштановую косу, которую он так  хорошо  помнил,
она закрутила на затылке,  но  отдельные  пряди  падали  ей  на  плечо,  -
очевидно, она спешила.
   Он протянул к ней руки, но она Осталась стоять в  дверях,  и  руки  его
опустились.  Он,  похожий  теперь  на  скелет,  обтянутый  желтой   кожей,
почувствовал контраст между собой и ею и решил, что внушает ей отвращение.
   - Тэсс, - сказал он хрипло, - простишь ли ты меня за то, что  я  уехал?
Неужели ты не подойдешь ко мне? Почему ты так... изменилась?
   - Слишком поздно! - проговорила  она;  ее  голос  звучал  резко,  глаза
неестественно блестели.
   - Я был несправедлив к тебе, я видел тебя не такой, какою  ты  была!  -
умолял он. - Теперь я тебя знаю, Тэсси, любимая!
   - Слишком поздно! - повторила она, судорожно отмахиваясь рукой,  словно
ее пытали, и каждая минута казалась ей часом. - Не подходи ко мне, Энджел!
Нет, нельзя. Не подходи!
   - Неужели ты можешь меня разлюбить, моя любимая, моя жена, потому что я
так изменился после болезни? Нет, ты не была непостоянной... я приехал  за
тобой, теперь мои родители примут тебя с любовью!
   - Да, да! Но говорю тебе - слишком поздно!
   Казалось, она испытывала то страшное  ощущение,  когда  во  сне  хочешь
бежать и не можешь.
   - Или ты ничего не знаешь? Но как же ты мог прийти  сюда,  если  ты  не
знал?
   - Я навел справки и отыскал тебя.
   - Я тебя ждала! Так ждала! - говорила она,  и  голос  ее  снова  звучал
мелодично и скорбно, как в былые времена. - Но ты не возвращался.  Я  тебе
написала, а ты не приехал! Он мне твердил, что ты никогда не  вернешься  и
что я глупа. Когда умер отец, он был очень добр ко мне, и к матери,  и  ко
всем нам. Он...
   - Я не понимаю.
   - Он уговорил меня вернуться к нему.
   Клэр пристально посмотрел на нее, потом, поняв смысл  ее  слов,  поник,
как пораженный громом, и опустил глаза; взгляд его упал на  ее  руки:  эти
руки, когда-то розовые, были теперь белые и очень нежные.
   Она продолжала:
   - Он там, наверху. Теперь я его ненавижу, потому  что  он  мне  солгал:
сказал, что ты не вернешься, а ты вернулся! Вот как он меня нарядил... мне
было все равно, что бы он со мной ни делал! Но, прошу тебя, Энджел, уйди и
никогда больше не приходи.
   Они стояли неподвижно, в каком-то смятении,  с  тоской  глядя  друг  на
друга. Казалось, оба умоляли кого-то защитить их от действительности.
   - Это я виноват, только я, - сказал Клэр.
   Продолжать он не мог. Слова были так же бессильны, как и  молчание.  Но
он смутно почувствовал то, что только впоследствии понял  ясно:  его  Тэсс
как бы отреклась от тела, которое он видел перед собой, и  позволила  ему,
словно это был труп, плыть по течению, независимо от ее воли.
   Прошло несколько секунд, и он заметил, что Тэсс ушла.  Кровь  отхлынула
от  его  лица;  казалось,  оно  еще  больше  осунулось,  пока  он   стоял,
сосредоточенно размышляя. Минуты через две он уже шел  по  улице,  сам  не
зная куда идет.



56

   Миссис Брукс, хозяйка "Цапли" и владелица всей этой прекрасной  мебели,
отнюдь  не   страдала   чрезмерным   любопытством.   Вынужденная   служить
расчетливому демону барышей и убытков, она, бедняжка, слишком  погрязла  в
материальных делах и могла интересоваться только карманами своих  жильцов;
бескорыстное любопытство было ей чуждо. Однако визит Энджела  Клэра  к  ее
состоятельным жильцам, супругам д'Эрбервиллям, каковыми  она  их  считала,
был настолько необычен, если принять  во  внимание  ранний  час  и  другие
обстоятельства, что воскресил в ней  женское  любопытство,  которое  давно
было задушено, поскольку оно не могло служить интересам дела.
   Тэсс разговаривала с мужем, оставаясь в дверях и не входя в столовую, и
миссис Брукс, стоявшая  за  приоткрытой  дверью  своей  гостиной  в  конце
коридора, слышала отрывки разговора, - если можно  назвать  разговором  те
слова, какими обменялись двое несчастных.  Слышала  она  также,  как  Тэсс
поднялась по лестнице, а Клэр ушел и  как  за  ним  захлопнулась  парадная
дверь. Потом стукнула дверь наверху,  и  миссис  Брукс  поняла,  что  Тэсс
вернулась к себе. Так как молодая женщина  была  в  капоте,  миссис  Брукс
предполагала, что она выйдет еще не скоро.
   Тихонько поднялась она по лестнице и  остановилась  у  двери  гостиной,
которая соединялась двустворчатой дверью со смежной комнатой  -  спальней.
Весь  бельэтаж,  где  находились  лучшие  комнаты  миссис  Брукс,  снимали
д'Эрбервилли, внося плату еженедельно. В спальне было тихо, но из гостиной
доносились какие-то звуки.
   Сначала она расслышала только протяжный стон, словно кого-то пытали  на
колесе Иксиона.
   - О-о-о...
   Молчание, тяжелый вздох и снова:
   - О-о-о...
   Хозяйка посмотрела в замочную скважину. Ей видна была только  небольшая
часть комнаты, угол стола, на котором уже приготовлен был завтрак, а рядом
стул. Над сиденьем стула виднелась склоненная  голова  Тэсс,  стоявшей  на
коленях; руки она заломила над головой, подол ее капота и  вышитой  ночной
рубашки расстилался по полу; на ковре видны были ее босые ноги, с  которых
упали туфли. И с ее уст срывался шепот, выражавший бесконечное отчаяние.
   Из смежной спальни донесся мужской голос:
   - Что случилось?
   Она не ответила, не прервала своего  заунывного  монолога,  звучавшего,
как похоронное пение. Миссис Брукс могла расслышать лишь некоторые фразы:
   - А потом мой милый муж вернулся ко мне... а я этого не знала...  А  ты
был так жесток и все мне внушал... да, ты не переставал мне  внушать.  Мои
сестры, братья, нищета матери - вот чем удалось тебе меня  сломить,  и  ты
говорил, что  мой  муж  никогда  не  вернется,  никогда...  Ты  надо  мной
издевался, говорил, что я глупа, если все еще его жду... И наконец я  тебе
поверила и уступила... А он вернулся! Теперь он  ушел.  Снова  ушел,  и  я
потеряла его навеки...  и  теперь  он  не  будет  меня  любить,  он  будет
ненавидеть... Да, теперь я его потеряла, и опять из-за тебя!
   Корчась на полу, она повернула лицо к двери, и  миссис  Брукс  увидела,
что оно искажено от боли; губы до крови закушены, глаза закрыты, и длинные
ресницы, смоченные слезами, прилипли к щекам. Она продолжала:
   - А он умирает... он похож на умирающего!.. И мой грех убьет его, а  не
меня! Да, ты разбил мою жизнь... сделал то, что я молила тебя не делать  -
сделал меня своей. А мой муж  никогда,  никогда...  Господи,  я  этого  не
вынесу! Не вынесу!
   Мужчина что-то резко сказал, послышался  шорох;  она  вскочила.  Миссис
Брукс, думая, что она выбежит из комнаты, поспешила спуститься вниз.
   Однако ей незачем было спешить:  дверь  гостиной  не  распахнулась.  Но
миссис Брукс,  считая  небезопасным  подслушивать  на  площадке  лестницы,
вернулась в свою комнату.
   Сверху не доносилось ни звука, хотя она  напряженно  прислушивалась,  и
поэтому она пошла в кухню кончать прерванный завтрак. Вернувшись  затем  в
гостиную первого этажа, она принялась за шитье, поджидая,  когда  позвонят
жильцы; она хотела пойти сама на звонок и убрать со стола, надеясь, что ей
удастся разузнать, в чем дело.  Наверху  поскрипывали  половицы  -  кто-то
ходил по комнате; потом, задевая за  перила  лестницы,  зашуршало  платье,
открылась и захлопнулась парадная дверь, и показалась Тэсс, выходившая  на
улицу. Она была одета в дорогой костюм для прогулки,  в  котором  приехала
сюда, но шляпу с черными перьями закрыла вуалью.
   Миссис  Брукс  не  расслышала,  обменялись  ли  жильцы  бельэтажа   еще
какими-нибудь фразами. Быть может, они поссорились, а может  быть,  мистер
д'Эрбервилль еще спал - он не имел обыкновения вставать рано.
   Она удалилась в заднюю комнату, где обыкновенно работала, и  продолжала
шить.  Дама  не  возвращалась,  а  джентльмен  не  звонил.  Миссис   Брукс
размышляла, чем может быть вызвано такое  промедление  и  какое  отношение
имеет ранний посетитель к  паре,  занимавшей  бельэтаж.  Задумавшись,  она
откинулась на спинку стула.
   Случайно подняв глаза, она увидела на  белом  потолке  пятно,  которого
раньше никогда не замечала. Когда она обратила на него внимание, оно  было
не больше облатки, но, быстро разрастаясь, стало  величиной  с  ладонь,  и
тогда она разглядела, что пятно это красное. Комната была длинная, и белый
потолок с алым пятном посредине напоминал гигантского туза червей.
   У миссис Брукс зародились страшные  опасения.  Она  влезла  на  стол  и
коснулась пальцами пятна на потолке. Оно было влажное; ей показалось,  что
это кровь.
   Спрыгнув со стола, она поднялась на второй этаж,  намереваясь  войти  в
комнату наверху - это была спальня, смежная с гостиной. Но, хотя  нервы  у
нее были крепкие, она не могла заставить себя нажать  дверную  ручку.  Она
прислушалась. Мертвую тишину нарушало только  мерное  капанье:  кап,  кап,
кап.
   Миссис  Брукс  поспешно  спустилась  вниз,  открыла  парадную  дверь  и
выбежала на улицу. Мимо проходил человек, которого она знала,  -  рабочий,
служивший в соседней вилле. Она  попросила  его  вместе  с  ней  подняться
наверх: она боится, не случилось ли беды с одним из  ее  жильцов.  Рабочий
согласился и последовал за ней.
   Она открыла дверь гостиной и, пропустив его вперед, вошла вслед за ним.
В комнате никого не было; завтрак - кофе, яйца, холодная ветчина - остался
нетронутым; стол был накрыт так, как она  сама  его  накрыла,  не  хватало
только большого ножа. Она попросила рабочего пройти в соседнюю комнату.
   Он  открыл  дверь,  сделал  два-три  шага  и  тотчас  же   вернулся   с
помертвевшим лицом.
   - О господи, джентльмен лежит в постели мертвый! Кажется,  его  ударили
ножом... на полу лужа крови!
   Подняли тревогу, и дом, еще недавно такой  тихий,  огласился  шарканьем
многочисленных ног; явился и врач. Рана была  маленькая,  но  острие  ножа
Задело сердце жертвы; убитый лежал на спине, бледный, окоченевший, -  вряд
ли он хоть раз  пошевельнулся,  после  того  как  ему  нанесен  был  удар.
Четверть часа спустя весть о том, что приезжего джентльмена убили ножом  в
постели, распространилась по всем улицам и виллам модного курорта.



57

   Энджел Клэр шел, как автомат, обратно по тем же улицам и, вернувшись  в
гостиницу, сел завтракать, рассеянно глядя в пространство. Ел он и пил, не
сознавая, что делает, затем вдруг потребовал счет и,  расплатившись,  взял
свой саквояж - больше никаких вещей у него не было - и вышел.
   В эту минуту ему подали телеграмму - несколько слов от матери: они были
рады получить его адрес и  сообщают  ему,  что  его  брат  Катберт  сделал
предложение мисс Мерси Чант, которое и было принято.
   Клэр скомкал  телеграмму  и  пошел  на  вокзал;  здесь  он  узнал,  что
следующий поезд отходит только через час. Он сел.  Однако  через  четверть
часа почувствовал, что ждать больше не может. Раздавленному,  оглушенному,
ему незачем было спешить, но он хотел  скорей  выбраться  из  города,  где
пережил такое испытание, и решил идти пешком до следующей станции,  а  там
сесть в поезд.
   Шел он по открытой дороге, которая спускалась в ложбину и была видна из
конца в конец. Он уже почти миновал ее,  когда,  поднимаясь  по  западному
склону, приостановился, чтобы перевести дыхание, и вдруг оглянулся. Почему
он это сделал, он не мог бы объяснить, - словно что-то его подтолкнуло. Он
увидел пройденную им дорогу, ровную и прямую,  как  протянутая  тесьма,  и
вдруг на этом белом пространстве появилось движущееся пятнышко.
   Это был бегущий человек. Клэр ждал,  смутно  предчувствуя,  что  кто-то
старается его догнать.
   Вниз по склону бежала женщина, но он далек был от мысли, что  его  жена
может за ним последовать; даже когда она была уже близко, он не узнал ее в
этом новом костюме, и только когда она подошла к нему совсем вплотную,  он
наконец поверил, что перед ним Тэсс.
   - Я видела, как ты отошел от вокзала... когда я подходила к  нему...  и
всю дорогу я за тобой бежала!
   Бледная, задыхающаяся, она дрожала всем телом, и он,  не  задав  ей  ни
единого вопроса, продел ее руку под свою и повел  дальше.  Желая  избежать
встречи с прохожими, он свернул с дороги на тропинку, убегавшую  в  еловый
лес. Ветви стонали над  ними,  когда  они  углубились  в  чащу;  здесь  он
остановился и вопросительно посмотрел на нее.
   - Энджел, - начала она, словно только и ждала его  взгляда,  -  знаешь,
почему я за тобой побежала? Сказать тебе, что я его убила!
   И на ее лице появилась жалобная улыбка.
   - Что? - воскликнул он, думая, что она бредит.
   - Я это сделала... сама не знаю как, - продолжала она.  -  Наверное,  я
должна была это сделать ради тебя и  ради  самой  себя,  Энджел.  Я  давно
боялась, еще в тот  день,  когда  ударила  его  перчаткой  по  губам,  что
когда-нибудь убью его за то зло, какое он причинил мне  в  ранней  юности,
испортив тем и твою жизнь. Он стоял между нами и погубил нас, но теперь он
бессилен вредить нам. Я никогда не любила его,  Энджел,  так,  как  любила
тебя. Ты это знаешь, да? Ты мне  веришь?  Ты  ко  мне  не  вернулся,  и  я
принуждена была вернуться к нему. Зачем ты уехал, зачем, когда я тебя  так
любила? Я не могу понять, зачем ты это сделал. Я тебя не виню, но  ты  мне
простишь, Энджел, мою вину перед тобой - теперь,  когда  я  его  убила?  Я
бежала за тобой и думала, что теперь ты меня, наверно, простишь, раз я это
сделала. Меня словно осенило, что так я могу тебя  вернуть.  Больше  я  не
могла жить без тебя, ты не знаешь, как невыносимо мне было сознавать,  что
ты меня не любишь. Скажи же мне, мой муж,  мой  любимый  муж,  скажи,  что
любишь меня теперь, когда я его убила!
   - Я люблю тебя,  Тэсс,  люблю,  как  раньше,  -  сказал  он,  судорожно
прижимая ее к себе. - Но как  понять  твои  слова?  Ты  его  действительно
убила?
   - Да, убила... - прошептала она, словно сквозь сон.
   - Он мертв?
   - Да. Он слышал, как я  плакала,  когда  ты  ушел,  и  стал  надо  мной
издеваться, гнусно ругать тебя, - тогда  я  это  сделала.  Сердце  мое  не
вынесло. Он и раньше издевался надо мной, говоря о тебе. А потом я оделась
и пошла искать тебя.
   Наконец Клэр почти поверил, что она, во всяком случае, пыталась сделать
то, о чем говорила. К ужасу перед ее  поступком  примешивалось  изумление:
как сильна была ее любовь к нему и как необычайна, если  она  заглушила  в
ней все нравственные чувства! Не отдавая себе отчета в серьезности  своего
поступка, она, казалось, была счастлива: прислонившись к  его  плечу,  она
плакала от радости, а он смотрел на  нее  и  думал  о  том,  какой  темный
инстинкт, унаследованный от д'Эрбервиллей, вызвал в ней подобную моральную
слепоту - если это можно было назвать слепотой.  Потом  у  него  мелькнула
мысль, что фамильная легенда о карете  и  убийстве  возникла  потому,  что
д'Эрбервилли действительно бывали повинны в  таких  деяниях.  Он  подумал,
насколько  вообще  он  мог,  находясь  в  таком   смятении,   думать,   он
предположил, что в минуту безумного горя, о котором она говорила, рассудок
ее помутился и она ринулась в эту пропасть.
   Если она сказала правду - это было страшно; если бредила - печально. Но
как бы то ни было, она, его  покинутая  жена,  страстно  любящая  женщина,
льнула к нему в неколебимой уверенности, что найдет у него  защиту.  И  он
понял, что не может обмануть ее надежды. Наконец  нежность  одержала  верх
над всеми другими чувствами. Клэр бледными губами без  конца  целовал  ее.
Потом, не выпуская ее руки, сказал:
   - Я не покину тебя! Что бы ты ни  сделала,  любимая,  я  буду  защищать
тебя, пока хватит сил!
   Они пошли дальше под сенью деревьев. Тэсс поминутно повертывала голову,
чтобы взглянуть на него. Хотя он теперь исхудал и подурнел, она, очевидно,
не находила в нем никаких недостатков. Как в старые времена, он  оставался
для нее совершенством. Все еще был он ее  Антиноем,  даже  Аполлоном.  Для
нее, любящей, его изможденное лицо было  прекрасно,  как  утро,  прекрасно
сегодня,  как  и  в  день  первой  их  встречи,  -  ведь  это  было   лицо
единственного человека на земле, который любил ее чистой любовью и верил в
ее чистоту.
   Инстинктивно сознавая всю опасность их  положения,  он  не  пошел,  как
намеревался раньше, на станцию, но углубился в  лес,  который  тянулся  на
много миль. Обнявшись, шли они по сухому ковру из еловых  игл,  опьяненные
сознанием, что наконец-то они вместе  и  никто  не  стоит  между  ними;  о
мертвеце  они  забыли.  Так  прошли  они  несколько  миль.  Наконец  Тэсс,
очнувшись, осмотрелась по сторонам и робко спросила:
   - Мы идем куда-нибудь в определенное место?
   - Не знаю, дорогая. А что?
   - Не знаю.
   - Мы можем пройти еще несколько миль, а когда стемнеет, поищем  комнату
в какой-нибудь уединенной хижине. Ты не устала, Тэсси?
   - О нет! Я могу идти без конца, когда ты обнимаешь меня.
   Уйти как можно дальше - это было, пожалуй, самым разумным. Они ускорили
шаги и, избегая проезжих дорог, шли  лесными  тропинками,  держа  путь  на
север. Но и в течение всего этого дня они действовали необдуманно: ни  он,
ни она не помышляли ни о бегстве, ни  о  переодевании,  ни  о  том,  чтобы
где-нибудь спрятаться. Будущее  их  не  заботило,  и,  как  дети,  они  не
заглядывали дальше этого дня.
   К полудню они увидели придорожную харчевню, и Тэсс  хотела  войти  туда
вместе с ним, чтобы поесть, но он убедил ее подождать его среди деревьев и
кустов - теперь они  шли  по  перелескам,  разбросанным  среди  вересковой
равнины. Тэсс была одета по последней моде, даже изящный зонтик  с  ручкой
из слоновой кости был диковинкой в этом  глухом  уголке,  даже  покрой  ее
платья привлек бы всеобщее внимание. Вскоре он  вернулся  с  провизией  по
крайней мере на шесть человек и двумя бутылками вина: этого должно было им
хватить на день, даже на два, если бы случилось что-нибудь непредвиденное.
   Усевшись на куче хвороста, они принялись за еду.  Когда  они  завернули
остатки провизии и пошли дальше, было уже около половины второго.
   - У меня хватит сил идти очень долго, - сказала она.
   - Мы  пойдем  в  глубь  страны  и  скроемся  там  на  время;  вероятно,
разыскивать нас будут ближе к побережью, - заметил Клэр. - Потом, когда  о
нас забудут, мы попробуем добраться до какого-нибудь порта.
   Она ничего не ответила и только крепко его  обняла.  Так  пошли  они  в
глубь страны. Хотя был май - английский май,  но  погода  стояла  ясная  и
теплая. Они прошли еще несколько миль, и тропинка завела их в чащу  Нового
Леса, а  к  вечеру,  повернув  на  проселочную  дорогу,  они  увидели  над
красивыми воротами большую доску, на которой было написано белой  краской:
"Этот  прекрасный  до