дность  не   только   в   этом:   она   обусловлена
соображениями, касающимися будущности других людей - не нас. Пройдут годы,
у нас будут дети, а эта прошлая история обнаружится, - рано или  поздно  о
ней узнают, нет такого уголка на земле, куда никто не заглядывает и откуда
никто не уезжает. Подумай о несчастных детях, нашей плоти и крови, несущих
на себе это пятно и с каждым годом все острее ощущающих свой позор. Каково
будет для них пробуждение? Какая будущность? Можешь ли ты сказать  мне  по
чести: "Останься", если представишь себе такую возможность?  Не  лучше  ли
претерпеть наше несчастье, чем стремиться к новым бедам?
   Веки ее, отяжелевшие от скорби, были по-прежнему опущены.
   - Я не могу сказать: "Останься", - ответила она. - Не могу. Так  далеко
вперед я не заглядывала.
   Нужно признать, что Тэсс, несмотря ни на что, чисто по-женски надеялась
в глубине души, что семейная жизнь под одним кровом в конце концов  сломит
его холодность, даже вопреки его решению. Наивная в обычном  смысле  этого
слова, она тем не менее была настоящей женщиной и была бы лишена  женского
инстинкта, если бы  чутьем  не  знала,  какая  сила  заключается  в  такой
совместной жизни. Она понимала, что ничто ей не поможет, если она  в  этом
потерпит неудачу. Она твердила себе, что дурно так надеяться  -  это  было
уже похоже на план, на  хитрость,  но  она  не  могла  расстаться  с  этой
последней надеждой. Теперь он объяснил ей создавшееся  положение  с  новой
для нее точки  зрения.  Действительно,  она  никогда  не  заглядывала  так
далеко, и отчетливо нарисованная им картина  того,  как  собственные  дети
будут ее презирать, явилась неотразимым доводом, убившим последнюю надежду
в ее глубоко честном сердце. По собственному  опыту  она  уже  знала,  что
бывают такие обстоятельства, когда благополучной жизни  лучше  предпочесть
отказ от какой бы то ни было  жизни  вообще.  Подобно  всем  просветленным
страданиями, она могла  в  словах  Сюлли-Прюдома:  "Ты  будешь  рожден"  -
услышать приговор своим потомкам.
   Но такова лисья хитрость госпожи Природы: до этих пор Тэсс, ослепленная
своей любовью к Клэру, не думала о возможных последствиях этой  любви,  не
думала, как отразится на других то, в чем видела она свое - и только  свое
- несчастье.
   Поэтому такой довод показался ей  неопровержимым.  Но  человек  слишком
нервный склонен оспаривать свои же собственные мнения, и у Клэра  возникло
возражение,  которого  он  сам  почти  испугался.  Основано  оно  было  на
некоторых особенностях натуры Тэсс; и она могла бы  этим  воспользоваться.
Кроме того, она  могла  добавить:  "На  австралийском  плоскогорье  или  в
техасской прерии кому какое дело до моей беды? Кто будет упрекать меня или
тебя?" Однако, подобно большинству женщин, она приняла  рожденное  минутой
опасение как нечто неизбежное. И, быть может, была права.  Чуткому  сердцу
женщины ведома не только ее боль, но и боль  мужа;  и  если  бы  никто  не
обратился к нему или к его семейным с упреками, эти упреки  тем  не  менее
коснулись бы его слуха, порожденные его собственной фантазией.
   Шел третий день их отчуждения. Пожалуй, кому-нибудь  мог  бы  прийти  в
голову парадокс: если бы у Клэра животное начало было сильнее, он  вел  бы
себя  благороднее.  Но  мы  так  не  говорим.  И  все  же   любовь   Клэра
действительно  была  слишком  духовной,  для  повседневной  жизни  слишком
неземной; таким натурам присутствие любимого существа нужно  не  так,  как
его отсутствие, ибо в разлуке создается идеальный образ, лишенный реальных
недостатков. Тэсс убедилась, что  ее  присутствие  не  оказывает  на  него
такого влияния, на какое она надеялась. Его метафора оправдалась: она была
другой женщиной - не той, которую он желал.
   - Я обдумала то, что ты сказал,  -  заметила  она,  чертя  указательным
пальцем по скатерти и  поддерживая  голову  другой  рукой,  с  обручальным
кольцом, которое словно издевалось над ними. - Ты совершенно прав, прав во
всем. Ты должен от меня уехать.
   - Но что же ты будешь делать?
   - Я могу вернуться домой.
   Клэр об этом не подумал.
   - В самом деле? - спросил он.
   - Да. Мы должны расстаться; и уж лучше поскорее с  этим  покончить.  Ты
как-то мне сказал, что я притягиваю к себе мужчин вопреки их  рассудку,  и
если я постоянно буду у тебя перед глазами,  ты,  пожалуй,  изменить  свое
решение наперекор желанию  и  здравому  смыслу.  А  потом  твое  раскаяние
причинит мне страшную боль.
   - А ты бы хотела вернуться домой? - спросил он.
   - Я хочу расстаться с тобой и уехать домой.
   - Значит, пусть будет так.
   Она вздрогнула, не  поднимая  глаз.  Слишком  остро  почувствовала  она
разницу между предложением и договором.
   - Я боялась, что дело этим кончится, - прошептала  она;  лицо  ее  было
покорно и казалось растерянным. - Я не жалуюсь, Энджел...  Я...  я  думаю,
что так будет лучше. Твои слова окончательно меня  убедили.  И  даже  если
никто не стал бы меня упрекать, живи мы вместе, пожалуй, спустя много  лет
ты сам можешь рассердиться на меня из-за какого-нибудь пустяка и,  зная  о
моем прошлом, бросишь мне упрек, который  услышат  мои  дети.  И  то,  что
сейчас причиняет мне только боль, будет для  меня  тогда  пыткой  и  убьет
меня! Я уеду... завтра.
   - И я здесь не останусь. Хотя я и не хотел заговаривать об этом первый,
но считал, что будет разумнее расстаться хотя бы на время, пока я  не  дам
себе отчета в случившемся. А потом я могу тебе написать.
   Тэсс украдкой взглянула на мужа. Он был бледен, даже дрожал, но, как  и
раньше, ее поразила решимость этого кроткого  человека,  за  которого  она
вышла  замуж,  воля  его,  подчиняющая   грубые   эмоции   эмоциям   более
возвышенным,  материю  -  идее,  плоть  -  духу.  Склонность,  стремления,
привычки  были  словно  сухие  листья,  подхваченные  буйным  ветром   его
непреклонной воли.
   Заметив ее взгляд, он пояснил свои слова:
   - Я лучше думаю о людях, когда нахожусь  вдали  от  них,  -  и  добавил
цинично: - Кто знает, быть может, когда-нибудь мы сойдемся от  скуки;  так
бывало со многими!
   В тот же день начал он укладывать свои вещи, и она, поднявшись к  себе,
последовала его примеру. Оба думали об одном и знали это: быть  может,  на
следующее утро они расстанутся навеки, хотя  сейчас  и  прикрывали  отъезд
успокоительными предположениями, так как оба  принадлежали  к  той  породе
людей, для которых мысль о всякой разлуке,  грозящей  стать  вечной,  была
пыткой. И он и она знали, что в первые дни разлуки взаимное их влечение  -
с ее стороны нимало не зависящее от его добродетелей - может быть сильнее,
чем когда бы то ни было, но время заглушит  его;  практические  доводы,  в
силу которых он отказывался принять ее как свою жену, обретут новую силу в
холодном свете грядущих дней. Кроме того, когда двое расстаются, перестают
жить одной жизнью и под одним кровом, тогда  пробиваются  незаметно  новые
ростки, заполняя пустое место; непредвиденные события препятствуют прежним
замыслам, и старые планы предаются забвению.



37

   Настала полночь и миновала  незаметно,  ибо  в  долине  Фрум  ничто  не
возвещало о приближении полуночного часа.
   Во втором часу  ночи  в  темном  фермерском  доме,  бывшей,  резиденции
д'Эрбервиллей, послышался легкий скрип.  Тэсс,  которая  спала  в  комнате
наверху, услышала шум и проснулась. Это  скрипнула  ступенька  у  поворота
лестницы, где доска была плохо  прибита.  Тэсс  видела,  как  распахнулась
дверь ее спальни и в полосе лунного света показался ее  муж,  ступавший  с
какой-то странной осторожностью; он был в одной рубашке и  брюках.  Первая
ее вспышка радости угасла, когда она заметила, что он бессмысленно смотрит
куда-то в пространство.  Выйдя  на  середину  комнаты,  он  остановился  и
прошептал с бесконечной печалью:
   - Умерла! Умерла! Умерла!
   Под действием сильного  волнения  Клэр  иногда  ходил  во  сне  и  даже
проделывал странные вещи: так, например, ночью, по возвращении  с  базара,
куда они ездили перед свадьбой, он воспроизвел в  своей  спальне  драку  с
человеком, который оскорбил Тэсс. Она поняла,  что  долгие  душевные  муки
снова повергли его в это состояние.
   Так глубоко было ее доверие к нему, что бодрствующий или спящий, он  не
внушал ей ни малейшего страха. Если бы он вошел с  пистолетом  в  руке,  и
тогда вряд ли поколебалась бы ее вера в него как своего защитника.
   Клэр подошел ближе и склонился над ней.
   - Умерла, умерла, умерла! - шептал он.
   Пристально, с той же беспредельной скорбью смотрел он на нее в  течение
нескольких секунд, потом нагнулся ниже, обнял ее и  завернул  в  простыню,
словно в саван. Подняв  ее  с  кровати  с  тем  почтением,  какое  принято
оказывать покойникам, он вынес ее из комнаты, бормоча:
   - Моя бедная, бедная Тэсс... моя дорогая, любимая  Тэсс!  Такая  милая,
добрая, преданная!
   Неясные  слова,  от  которых  он  сурово  воздерживался   наяву,   были
бесконечно сладки ее одинокому сердцу, изголодавшемуся по ласке. Даже ради
спасения своей жизни она не согласилась бы пошевельнуться или вырваться из
его рук и положить конец этой  сцене.  Поэтому  она  не  шевелилась,  едва
осмеливаясь дышать, недоумевая, что думает он делать с нею. Он вынес ее на
площадку лестницы.
   - Моя жена... умерла, умерла! - сказал он.
   На секунду он остановился, чтобы отдохнуть, и прислонился к перилам. Не
думал ли он бросить ее вниз? Инстинкт самосохранения  почти  угас  в  ней;
зная, что завтра он хотел уехать, быть может, навсегда, она лежала  в  его
объятиях  и,  несмотря  на  грозившую  ей  опасность,  испытывала   скорее
блаженство, чем страх. Если бы они могли вместе упасть и разбиться, как бы
это было хорошо, как кстати!
   Однако он не уронил ее, а, прислонившись к перилам, запечатлел  поцелуй
на ее губах - на губах, от которых  отворачивался  днем.  Потом  он  снова
крепко ее обнял и стал спускаться по лестнице. Скрип расшатанной ступеньки
не разбудил его, и они благополучно спустились вниз. Освободив на  секунду
одну руку и поддерживая Тэсс другой рукой, он отодвинул  дверной  засов  и
вышел из дому, слегка ударившись ногой,  одетой  в  носок,  о  дверь.  Но,
казалось, он этого не заметил и, очутившись на просторе, вскинул  Тэсс  на
плечо, чтобы легче было нести ее; к тому  же  отсутствие,  одежды  заметно
уменьшало тяжесть его ноши. Он понес ее к реке, находившейся на расстоянии
нескольких шагов.
   Она еще не знала конечной его цели - если была у него какая-нибудь цель
- и строила догадки, словно посторонний наблюдатель. Спокойно она отдалась
ему всем своим существом, и теперь ей приятно было сознавать, что он видит
в ней свою собственность, которой может  располагать  по  своему  желанию.
Ощущая ужас завтрашней разлуки, она утешалась тем, что сейчас  он  признал
ее своей женой и не отрекался от нее; и пусть в этом признании  зайдет  он
так далеко, что присвоит себе право подвергать ее жизнь опасности.
   Вдруг она догадалась, что пригрезилось ему: он грезил о том  воскресном
утре, когда переносил ее на руках через лужу,  -  ее  и  других  работниц,
которые любили его почти так же, как она, если это только возможно, - чему
Тэсс, впрочем, не верила. Клэр не понес ее к мосту:  он  прошел  несколько
шагов вдоль реки по направлению к  мельнице,  потом  остановился  у  самой
воды.
   Река, пересекая эти луга, во многих  местах  разбивалась  на  множество
рукавов, образуя островки, не имевшие названия;  а  потом  ее  воды  снова
сливались в один широкий поток. Клэр остановился как раз там, где река  не
разделялась на рукава  и  была  многоводной  и  глубокой.  Через  нее  был
переброшен узкий мостик для пешеходов, но осенние ливни  смыли  перила,  и
осталась только узкая доска, поднимавшаяся на несколько дюймов над  водой;
течение здесь было быстрое, и только люди, не подверженные головокружению,
могли пройти по этому мостику. Днем Тэсс видела из окна, как молодые парни
шли по нему, похваляясь - своим умением сохранять равновесие. Быть  может,
и ее муж наблюдал эту сцену; как бы то ни было, но сейчас он  поднялся  на
мостик и двинулся вперед, нащупывая дорогу ногой.
   Не хочет ли  он  утопить  ее?  Возможно.  Место  было  безлюдное,  река
достаточно глубока и широка, для того  чтобы  осуществить  это  намерение.
Пусть он утопит ее, если хочет. Это лучше, чем расстаться завтра и жить  в
разлуке.
   Под ними мчался и бурлил быстрый поток, швыряя,  искажая  и  раскалывая
отраженный лик луны.
   Проплывали клочья пены, а вокруг свай колебались  зацепившиеся  за  них
водоросли. Если они оба упадут сейчас в реку - так крепко их объятие,  что
спастись они не смогут. Почти безболезненно уйдут они из жизни, и  она  не
услышит больше упреков и его не упрекнут за то, что  он  на  ней  женился.
Последний час его жизни с ней будет часом любви. А если доживут они до его
пробуждения, вернется дневное его отвращение к ней и этот час останется  в
памяти только как сновидение.
   Ей захотелось сделать движение, которое увлекло бы их в пучину, но  она
не посмела исполнить свое желание. Она нисколько не дорожила своей  жизнью
- это она доказала, - но не  вправе  была  располагать  жизнью  Клэра.  Он
благополучно достиг противоположного берега.
   Дальше начиналось поле - бывшие монастырские владения. Крепче прижав  к
себе Тэсс, он направился к разрушенным хорам церкви, находившейся от них в
нескольких  шагах.  У  северной  стены  стояла  пустая  каменная  гробница
какого-то аббата, куда для нелепой забавы обычно ложились все  туристы.  В
нее он бережно положил  Тэсс.  Еще  раз  поцеловав  ее  губы,  он  глубоко
вздохнул, словно достиг наконец желанной цели. Потом он  улегся  на  земле
подле каменного гроба и от усталости  погрузился  тотчас  же  в  глубокий,
мертвый сон.  Он  лежал  неподвижно.  Наступила  реакция  после  душевного
напряжения, которое даровало ему силы.
   Тэсс села в гробу. Погода для этой поры года стояла сухая и мягкая,  но
все-таки холод был такой, что Клэру, полуодетому, опасно  было  оставаться
здесь долго. Если предоставить его самому себе,  он,  вероятно,  останется
здесь до утра и схватит  смертельную  простуду.  Она  слыхала,  что  такие
случаи бывали с лунатиками. Но могла ли она разбудить его и объяснить, что
он тут делал? Ведь он бы сгорел от стыда, узнав о безумной своей  выходке.
Тем не менее Тэсс встала со своего  каменного  ложа  и  слегка  встряхнула
Клэра, но, разумеется,  этого  было  недостаточно,  чтобы  его  разбудить.
Следовало немедленно принять какие-то меры, так  как  у  нее  уже  начался
озноб, - простыня плохо защищала от холода; пока она была в его  объятиях,
волнение согревало ее, но это блаженное состояние миновало.
   Внезапно ей пришло в голову прибегнуть к внушению. Со всей твердостью и
решимостью, на какую только была способна, она шепнула ему на ухо:
   - Пойдем дальше, Дорогой, - и настойчиво потянула его за руку.
   К великому ее облегчению, он повиновался  беспрекословно:  по-видимому,
ее слова вплелись в его сновидение, которое вступало в новую фазу,  -  ему
мерещилось, что она воскресла и дух ее увлекает его на небо.  Тэсс  повела
его за руку к каменному мосту перед домом, где они жили, и, миновав  мост,
остановилась у двери. Ей больно было идти босиком по камням, от холода она
окоченела, но Клэр был в  шерстяных  носках  и,  казалось,  не  чувствовал
холода.
   Далее все шло гладко.  Она  заставила  его  лечь  на  диван  и  укутала
потеплее, потом развела огонь в камине, чтобы он согрелся. Она думала, что
шум и шаги разбудят его, и втайне на это надеялась. Но он был так  измучен
душевно и физически, что не проснулся.
   Когда они встретились на следующее утро, Тэсс  тотчас  же  поняла,  что
Энджел ничего не помнит об ее участии в ночной прогулке, хотя, быть может,
и догадывается о том, что ходил во  сне.  И  действительно,  очнувшись  от
глубокого сна, близкого к небытию, он в течение тех первых  секунд,  когда
мозг -  подобно  потягивающемуся  Самсону  -  пробует  свою  силу,  смутно
припомнил необычно проведенную ночь. Но реальность скоро  прогнала  всякие
догадки.
   Он додал, чтобы ход его мыслей прояснился; он знал по  опыту:  если  не
исчезало при дневном свете - решение,  принятое  накануне  вечером,  стало
быть, оно, даже если  и  было  порождено  эмоцией,  основано  на  доводах,
выдвинутых рассудком, и поэтому  заслуживает  доверия.  И  вот  в  бледном
утреннем свете он снова решил расстаться с Тэсс - решение это уже не  было
пылким и негодующим. Лишенный породившей его страсти, это был  лишь  остов
прежнего решения, но тем не менее оно было окончательным. Клэр  больше  не
колебался.
   За завтраком и  позднее,  когда  они  укладывали  оставшиеся  вещи,  он
казался  таким  усталым  после  ночной  прогулки,  что  Тэсс  готова  была
рассказать  ему  все,  но  передумала:  он   будет   рассержен,   огорчен,
почувствует себя в смешном  положении,  если  узнает,  что  бессознательно
проявил к ней свою любовь, осужденную здравым смыслом,  унизил  себя  этой
любовью, когда рассудок его спал. Рассказать ему о случившемся  -  значило
высмеять протрезвившегося человека за то, что он проделывал в пьяном виде.
   Мелькнула у  нее  и  такая  мысль:  быть  может,  он  сохранил  смутное
воспоминание о том, как нежен был с ней во сне, и не склонен  говорить  об
этом из опасения, как бы Тэсс не  воспользовалась  удобным  случаем  и  не
обратилась к нему с новой просьбой не уезжать.
   Он написал, чтобы из ближайшего города прислали экипаж, который  и  был
подан вскоре после завтрака. В этом увидела она начало конца - быть может,
временного; ночное происшествие, выдавшее его нежность,  вновь  воскресило
ее мечты о возможности примирения. Багаж положили на крышу экипажа, и  они
тронулись в путь. Мельник и старая служанка выразили  некоторое  удивление
по поводу внезапного отъезда, но  Клэр  объяснил  его  тем,  что  мельница
работает по старинке, тогда  как  он  хотел  изучить  новейшие  методы.  В
сущности, такое объяснение не грешило против истины. Отъезд их  отнюдь  не
наводил на мысль о катастрофе и не опровергал предположения, что они  едут
навестить друзей.
   Путь их лежал мимо мызы, откуда они уехали несколько дней назад, находя
друг в друге такую светлую радость, а так как Клэр  хотел  покончить  свои
дела с мистером Криком, то Тэсс поневоле должна была  заглянуть  к  миссис
Крик, - иначе та заподозрила бы, что дело неладно. - Не  желая  привлекать
всеобщее внимание, они оставили экипаж у калитки,  выходящей  на  проезжую
дорогу, и пошли бок о бок по тропинке. Одни пеньки остались там, где  были
ивовые заросли, и они издали могли разглядеть то место, куда последовал за
ней Клэр, когда упрашивал ее стать его  женой;  слева  была  изгородь,  за
которой она,  зачарованная,  слушала  его  игру  на  арфе;  а  дальше,  за
коровником, виднелся луг, где они  впервые  поцеловались.  Летние  золотые
тона пейзажа стали теперь серыми, краски потускнели, чернозем  превратился
в грязь, и холодна была река.
   Фермер увидел их со скотного двора и пошел  им  навстречу,  скроив  при
этом шутливо-лукавую мину, которая в Тэлботейс и в окрестностях  считалась
уместной при встрече с молодоженами. Затем из дому вышла миссис Крик, а за
ней и другие их старые знакомые, но ни Мэриэн, ни Рэтти не было видно.
   Тэсс мужественно выслушала их  лукавые  намеки  и  дружеские  насмешки,
которые задевали ее отнюдь не так, как предполагали шутники. Между мужем и
женой установилось молчаливое соглашение скрывать свое отчуждение, и по их
поведению ни о чем нельзя было догадаться. И тут, хотя Тэсс  предпочла  бы
ни слова об этом не слышать, ей подробно  рассказали  о  Мэриэн  и  Рэтти:
последняя уехала домой к отцу, а Мэриэн, уйдя с  мызы,  подыскивала  новое
место. Все выражали опасение, что она плохо кончит.
   Желая рассеять тоску, навеянную этим рассказом, Тэсс пошла  попрощаться
со своими любим