еловек  двенадцать,
жаждущих радости, - все местные  старожилы  и  завсегдатаи  этого  уютного
уголка.
   "Чистая капля"  -  трактир,  имевший  разрешение  обслуживать  клиентов
внутри помещения, был расположен  в  дальнем  конце  широко  раскинувшейся
деревни, что делало его, в сущности, недоступным для жителей этой окраины;
вдобавок имелась и более серьезная причина  -  качество  напитков:  мнение
большинства было таково, что лучше пить с Ролливером в  углу  на  чердаке,
чем в просторном зале с хозяином другого трактира.
   Старомодная кровать без матраца, стоявшая в комнате,  служила  сиденьем
для  нескольких  человек,  расположившихся  по  трем  ее  сторонам;   двое
взобрались на комод, еще один восседал на резном  дубовом  сундуке  и  еще
один на табурете, -  таким  образом,  все  разместились  более  или  менее
удобно. К этому часу они достигли той стадии  духовной  удовлетворенности,
когда души их расцвели и, уже не вмещаясь в  телесную  оболочку,  освещали
комнату. Благодаря этому процессу и  комната  и  мебель  облагораживались,
становились все более и более роскошными; шаль,  которой  было  занавешено
окно, превратилась  в  гобелен;  медные  ручки  комода  стали  благородным
золотом, а  резные  столбики  кровати,  казалось,  состояли  в  родстве  с
великолепными колоннами Соломонова храма.
   Расставшись с Тэсс, миссис Дарбейфилд быстро дошла до трактира, открыла
парадную дверь, пересекла комнату нижнего этажа,  погруженную  в  глубокий
мрак, а затем привычной рукой,  хорошо  знакомой  со  здешними  щеколдами,
отперла дверь, ведущую на лестницу. По  ветхим  ступеням  она  поднималась
медленнее, и когда ее лицо показалось  над  освещенной  верхней  площадкой
лестницы, к ней обратились взгляды всей компании, собравшейся в спальне.
   - ...близкие друзья, которых я угощаю за свой счет по  случаю  клубного
праздника, -  заслышав  шаги,  проговорила  хозяйка  бойко,  как  ребенок,
отвечающий катехизис, и с этими словами выглянула на лестницу. -  Ах,  это
вы, миссис Дарбейфилд! Господи, ну  и  перепугали  же  вы  меня!  А  я  уж
подумала, что это кто-нибудь, присланный властями.
   Остальные члены конклава приветствовали миссис Дарбейфилд  взглядами  и
кивками, после чего она повернулась к тому месту, где сидел ее супруг.  Он
рассеянно мурлыкал себе под нос:
   - Я не хуже, чем кое-кто из здешних мест! У меня есть большой  семейный
склеп  в  Кингсбир-суб-Гринхилле,  и  во  всем  Уэссексе  ни  у  кого  нет
покойничков лучше, чем у меня!
   - Я должна тебе сказать, что  мне  пришла  по  этому  случаю  в  голову
замечательная мысль! - прошептала его веселая жена. - Послушай,  Джон,  ты
что, не видишь меня?
   Она подтолкнула его локтем, но он,  глядя  сквозь  нее,  словно  сквозь
оконное стекло, продолжал свой речитатив.
   - Ш-ш! Не пойте так громко, дружище, - сказала хозяйка. - Чего доброго,
услышит кто-нибудь из властей и отберет у меня патент.
   - Он, небось, вам рассказал уже, что у нас случилось? - спросила миссис
Дарбейфилд.
   - Вроде как рассказал. А деньги-то вы от этого какие-нибудь получите?
   - Кто его знает! - благоразумно ответила Джоан  Дарбейфилд.  -  Все  же
неплохо быть в родстве с каретой, даже если в ней и не ездишь.
   Это она произнесла во всеуслышание, но затем  понизила  голос  и  снова
обратилась к своему супругу:
   - Как ты ушел, я припомнила, что в Трэнтридже, на  опушке  Заповедника,
живет одна знатная и богатая дама по фамилии д'Эрбервилль.
   - А? Что? - сказал сэр Джон.
   Она повторила:
   - Должно быть, эта дама - наша родственница. Вот я и надумала послать к
ней Тэсс и объявить о родстве.
   - А ведь вправду дама с такой фамилией  имеется,  раз  уж  ты  об  этом
заговорила, - сказал, Дарбейфилд. - Священник Трингхэм про нее  забыл.  Но
она - ничто по сравнению с нами, - должно быть, младшая ветвь, из тех, что
появились гораздо позже короля-норманна.
   Занятая обсуждением этого вопроса,  пара  не  заметила,  как  маленький
Абрэхэм пробрался в комнату и встал  рядом,  ожидая  случая  заговорить  с
родителями и увести их домой.
   - Она богата и, конечно, позаботится о нашей дочке, - продолжала миссис
Дарбейфилд, - а это будет очень кстати.  И  конечно,  членам  одного  рода
следует познакомиться друг с другом поближе.
   - Да, и мы поедем объявить о родстве! - раздался из-под кровати веселый
голос Абрэхэма. - И мы все будем ездить к ней в  гости,  когда  Тэсс  туда
переедет; будем кататься в ее карете и одеваться в черную одежду.
   - Откуда ты взялся, малыш?  И  что  за  глупости  ты  болтаешь!  Ступай
поиграй на лестнице, пока отец и мать не освободятся!.. Да,  Тэсс  следует
пойти к этому члену нашего рода. И уж  Тэсс  наверняка  ей  понравится;  а
потом на ней может жениться какой-нибудь благородный  джентльмен.  Да  что
говорить! Это Так и будет, я уж знаю!
   - Откуда?
   - Я гадала по "Предсказателю судьбы", и так оно все и выходит... Ты  бы
поглядел, какая она была сегодня хорошенькая; кожа у  нее  нежная,  как  у
герцогини.
   - А что говорит она сама? Пойдет она туда?
   - Я ее  не  спрашивала.  Она  еще  не  знает,  что  у  нас  есть  такая
родственница. Но, конечно, это поможет ей найти благородного мужа,  и  она
не откажется пойти.
   - Тэсс не поймешь!
   - Но с ней можно справиться... Это уж предоставь мне.
   Хотя  разговор  этот  не  предназначался  для  посторонних,  окружающие
расслышали достаточно, чтобы понять, что  у  Дарбейфилдов  имеются  теперь
темы для разговора более серьезные, чем у простых смертных, а  Тэсс  -  их
хорошенькую старшую дочь - ждет завидное будущее.
   - Тэсс - красотка хоть куда, я так и сказал себе сегодня, когда увидел,
как она разгуливает вместе с остальными по деревне, -  вполголоса  заметил
один из старых пьяниц. - Но Джоан Дарбейфилд пусть поостережется - как  бы
она не подложила зеленого солода в муку.
   Это была местная поговорка, которая имела особый смысл, и ответа на нее
не последовало.
   Разговор сделался общим, а вскоре в комнате нижнего  этажа  послышались
шаги.
   - ...близкие друзья, которых я угощаю сегодня за свой  счет  по  случаю
клубного праздника...
   Хозяйка быстро повторила формулу, заготовленную для незваных гостей,  и
тут же узнала во вновь прибывшей Тэсс.
   Даже матери Тэсс и то показалось, что юному личику девушки не  место  в
комнате, насыщенной винными парами, хотя они и  подходящая  атмосфера  для
морщинистой старости: наверное, и без укоризненного  взгляда  темных  глаз
Тэсс отец ее  и  мать  поднялись  бы  с  места,  торопливо  допив  эль,  и
спустились вслед за ней по лестнице, напутствуемые предостережением миссис
Ролливер:
   - Пожалуйста, не шумите, дорогие мои, прошу  вас;  а  не  то  я  лишусь
патента, вызовут меня в суд, - и неизвестно, что еще будет! Доброй ночи!
   Они шли домой рядом, Тэсс поддерживала отца под один локоть,  а  миссис
Дарбейфилд под другой. В сущности, выпил он очень мало -  меньше  четверти
той порции, после которой привычный пьяница может не пошатываясь явиться в
воскресное утро в церковь и легко преклонять колени, но  для  сэра  Джона,
отличавшегося слабым здоровьем, маленькие его грешки вырастали в гору.  На
свежем воздухе он столь нетвердо держался на ногах,  что  все  трое  вдруг
поворачивали то к Лондону, то к Бату -  комичное  зрелище,  которое  можно
наблюдать частенько, когда семья в ночную  пору  возвращается  домой;  но,
подобно многим комичным зрелищам, было  оно  в  конце  концов  не  так  уж
комично.  Обе  женщины  мужественно  старались  скрыть   эти   вынужденные
уклонения и контрмарши и от Дарбейфилда - их виновника, и от  Абрэхэма,  и
от самих себя; так добрались они потихоньку до своей двери, а глава семьи,
подойдя ближе, внезапно затянул прежний припев, словно хотел укрепить свой
дух, увидя неприглядное нынешнее свое жилище:
   - У меня есть семе-е-е-ейный склеп в Кингсбире!
   - Шш... не глупи, Джеки, - сказала жена. - В  старые  времена  не  одна
только твоя семья была знатной. Посмотри на  Энктеллей,  Хорей,  да  и  на
Трингхэмов, - они обнищали почти, как и ты, хотя твой род  познатнее,  это
верно. Слава богу, я  ни  из  какого  рода  не  происхожу,  и  теперь  мне
стыдиться не приходится.
   - Что-то очень уж ты в этом уверена. А мне, глядя на тебя, кажется, что
ты себя унизила больше, чем любой из нас, и были у тебя когда-то в роду  и
короли и королевы.
   Тэсс переменила тему  разговора,  упомянув  о  том,  что  в  ту  минуту
занимало ее гораздо больше, чем мысли о предках.
   - Боюсь, что отец не сможет выехать с ульями на рассвете.
   - Я? Через часок-другой я буду молодцом, - сказал Дарбейфилд.
   Был двенадцатый час, когда все семейство наконец улеглось  спать,  а  в
два часа ночи, не  позже,  следовало  отправиться  в  путь,  чтобы  успеть
доставить ульи торговцам в Кэстербридж  к  началу  субботнего  базара;  до
места было двадцать - тридцать миль, и все  по  плохой  дороге,  а  старая
лошадь и так  еле  тащила  тяжелую  повозку.  В  половине  второго  миссис
Дарбейфилд вошла в большую спальню,  где  спала  Тэсс  и  все  ее  младшие
сестры.
   - Бедняга не может ехать, - сказала она  старшей  дочери,  чьи  большие
глаза открылись, едва рука матери коснулась двери.
   Тэсс села в постели, еще не совсем очнувшись от сна.
   - Но кто-то должен ехать, - отозвалась она. - Мы и так уж  запоздали  с
ульями. Роение скоро кончится. Если мы  отложим  это  дело  до  следующего
базарного дня, на них не будет спроса и они останутся у нас на руках.
   Миссис Дарбейфилд совсем растерялась.
   - Может, какой-нибудь парень поедет? Один из тех, что хотели плясать  с
тобой вчера? - предложила она вдруг.
   - О нет, ни за что на свете! - гордо заявила Тэсс. - Чтобы все  узнали,
в чем тут дело? Какой стыд! Может, мне самой поехать  -  только  вместе  с
Абрэхэмом?
   После некоторых препирательств мать дала согласие  на  этот  план.  Они
разбудили маленького Абрэхэма, который спал крепким сном  в  углу  той  же
комнаты, и, хотя мысли его еще витали в мире грез, заставили его  одеться.
Тем временем и Тэсс поспешно оделась, и, засветив фонарь,  брат  и  сестра
пошли к конюшне. Маленькая разбитая повозка была уже нагружена, и  девушка
вывела Принца - лошадь, которая была немногим надежнее повозки.
   Бедный коняга с  недоумением  всматривался  в  темноту,  поглядывая  на
фонарь и на двух людей, словно не мог поверить, что в  этот  поздний  час,
когда каждому живому существу полагается быть под кровом и  отдыхать,  его
заставляют трудиться. Они  положили  запас  огарков  в  фонарь,  привесили
фонарь с правой стороны повозки и тронулись в  путь:  пока  дорога  шла  в
гору, они шагали рядом  с  лошадью,  чтобы  избавить  слабое  животное  от
лишнего груза. Желая подбодрить друг друга, они с помощью фонаря, хлеба  с
маслом и разговора устроили себе утро, - а настоящее утро было еще далеко.
Абрэхэм, более или менее проснувшийся (до тех пор он  двигался,  словно  в
трансе), принялся болтать о том, что темные предметы на фоне неба выглядят
очень странно: вот это дерево похоже на разъяренного тигра, выскакивающего
из логова, а вон то напоминает голову великана.
   Когда они миновали небольшой городок  Стоуркэстл,  тихо  дремлющий  под
бурыми тростниковыми крышами, подъем наконец окончился. Слева высился холм
Балбэрроу,  или  Билбэрроу,  -  один  из  высочайших  в  Южном   Уэссексе,
опоясанный земляными валами. Отсюда на большом протяжении дорога  шла  под
уклон. Они влезли на передок повозки, и Абрэхэм о чем-то задумался.
   - Тэсс! - помолчав, начал он в виде вступления.
   - Что, Абрэхэм?
   - Ты не рада, что мы стали благородными?
   - Не очень.
   - Но ты рада, что выйдешь замуж за джентльмена?
   - Что? - спросила Тэсс, подняв голову.
   - Что наша знатная родня поможет тебе выйти замуж за джентльмена.
   - Мне? Наша знатная родня? У нас нет такой родни. Что это взбрело  тебе
в голову?
   - Я слышал, как об этом говорили у Ролливера, когда я пришел за  отцом.
В Трэнтридже живет богатая дама, наша родственница, и мать  говорит,  что,
если ты пойдешь и скажешь ей о нашем родстве, она тебе поможет выйти замуж
за джентльмена.
   Его сестра вдруг умолкла и погрузилась в глубокую задумчивость. Абрэхэм
продолжал болтать - не столько для  удовольствия  слушателя,  сколько  для
собственного  удовольствия,  и  на  рассеянность  сестры  он  не   обращал
внимания. Прислонившись спиной к ульям и подняв лицо к небу, он  заговорил
о звездах, которые  холодно  мерцали  среди  черной  пустоты,  бесстрастно
чуждые этим двум огонькам человеческой жизни. Он  спросил,  далеко  ли  до
этих светильников и пребывает ли бог по другую их сторону.  Но  в  детской
своей  болтовне  он  поминутно  возвращался  к  тому,  что  затронуло  его
воображение глубже, чем чудеса мироздания. Если  Тэсс  разбогатеет,  выйдя
замуж за  джентльмена,  хватит  ли  у  нее  денег,  чтобы  купить  большую
подзорную трубу, в которую звезды видны будут не хуже, чем Нетлком-Таут?
   Это новое обращение к теме, словно заразившей всю семью, вывело Тэсс из
терпения.
   - Ну, довольно об этом! - воскликнула она.
   - Ты говорила, что звезды - это миры, Тэсс?
   - Да.
   - И все такие же, как наш?
   - Не знаю, но думаю, что такие же. Иногда они похожи на яблоки с  нашей
яблони. Почти все красивые, крепкие, но есть и подгнившие.
   - А мы на каком живем - на красивом или на подгнившем?
   - На подгнившем.
   - Вот уж не повезло, что мы не попали на хороший, раз  их  больше,  чем
плохих!
   - Да.
   - А это и в самом деле  так,  Тэсс?  -  спросил,  повернувшись  к  ней,
Абрэхэм,  на  которого  этот   удивительный   факт   произвел   сильнейшее
впечатление. - Как бы оно было, если бы мы очутились на хорошей звезде?
   - Ну, отец не кашлял бы и не волочил ноги, как волочит теперь, и не был
бы сейчас пьян, и сам повез бы ульи, а матери не приходилось бы стирать  и
стирать без конца.
   - А ты бы уже так и родилась богатой и не нужно было бы  тебе  выходить
за джентльмена, чтобы разбогатеть?
   - Довольно, Эби! Довольно говорить об этом!
   Предоставленный своим собственным мыслям, Абрэхэм  скоро  стал  клевать
носом. Тэсс плохо владела вожаками, но решила, что на этот раз ей  удастся
справиться самой, не мешая Абрэхэму спать. Она устроила ему  перед  ульями
подобие гнездышка, чтобы он не свалился, и, взяв  у  него  вожжи,  поехала
дальше.
   Принц требовал лишь незначительного внимания, ибо  у  него  не  хватало
энергии для каких бы то ни было лишних движений. Болтовня брата больше  не
отвлекала Тэсс  от  ее  мыслей,  и,  прислонившись  спиной  к  ульям,  она
предалась грезам. Кусты и деревья, тянувшиеся немой процессией  мимо  нее,
участвовали  в  фантастических  сценах,   разыгрывавшихся   за   пределами
реальности, а случайные вздохи ветра были вздохами какой-то  необъятной  и
скорбной души, в пространстве равнозначной со вселенной и во времени  -  с
историей.
   Затем, обдумывая сплетение событий своей жизни, она словно увидела  всю
нелепость  отцовских  притязаний  и  материнской  мечты  о  ее   браке   с
джентльменом  и  представила  себе  этого  джентльмена,  с   презрительной
гримасой смеющегося над ее бедностью и предками-рыцарями в саванах. Образы
эти становились все более фантастичными, и она  утратила  всякое  ощущение
времени. Вдруг они чуть не упали от внезапного  толчка,  -  и  задремавшая
Тэсс сразу проснулась.
   Место, где она погрузилась  в  сон,  осталось  далеко  позади,  повозка
стояла. Впереди раздался глухой стон, какого она никогда еще  не  слыхала,
за ним последовал оклик:
   - Эй, вы там!
   Фонарь, висевший на их повозке, теперь не горел, но ей  в  лицо  светил
другой - более яркий. Случилось что-то ужасное. Сбруя запуталась в чем-то,
преграждавшем дорогу.
   В ужасе Тэсс спрыгнула  на  землю,  и  ей  открылась  страшная  истина:
стонала бедная лошадь отца - Принц.
   Почтовая двуколка с утренней почтой, бесшумно катившая  на  двух  своих
колесах, неслась, по обыкновению; как стрела, и налетела  на  их  медленно
двигавшуюся и неосвещенную повозку. Острая оглобля вонзилась, словно  меч,
в грудь несчастного Принца: из смертельной раны  струей  била  кровь  и  с
шипением лилась на дорогу.
   В отчаянии Тэсс рванулась вперед  и  зажала  рану  рукой,  но  добилась
только того, что алые капли забрызгали ее с головы  до  ног.  Застыв,  она
беспомощно смотрела на лошадь. Принц тоже стоял неподвижно,  пока  хватало
сил, потом внезапно рухнул на землю.
   Подошедший почтальон начал распрягать еще теплого Принца,  но  тот  был
уже мертв, и увидев, что ничем теперь помочь нельзя, он вернулся  к  своей
лошади, которая осталась цела и невредима.
   - Вы ехали не по той стороне, по какой полагается, -  сказал  он.  -  Я
должен везти почту, а вам лучше остаться  здесь  со  своей  поклажей.  Как
только смогу, я пришлю вам  кого-нибудь  на  помощь.  Скоро  рассветет,  и
бояться вам нечего.
   Он помчался дальше, а Тэсс осталась стоять и додать. Небо побледнело, в
кустах закопошились  птицы,  послышалось  веселое  щебетание;  проселочная
дорога стала совсем белой, но еще белее было лицо Тэсс.  Огромная  красная
лужа затягивалась радужной пленкой, так  как  кровь  уже  свертывалась,  а
когда взошло солнце, она заиграла всеми красками.
   Принц  лежал  подле,  неподвижный  и  окоченевший;   глаза   его   были
полузакрыты, а рана в груди  казалась  совсем  маленькой,  и  трудно  было
поверить, что из нее могло вытечь столько крови - все то, что  давало  ему
жизнь.
   - Это я виновата, я! - повторяла девушка в отчаянии, не спуская глаз  с
мертвой лошади. - И нет мне оправдания!  Чем  будут  жить  теперь  отец  с
матерью? Эби, Эби!
   Она начала трясти ребенка, которого не разбудила даже эта катастрофа.
   - Мы не можем ехать дальше! Принц убит!
   Когда Абрэхэм сообразил, что  случилось,  его  детское  лицо  покрылось
морщинами, как у пятидесятилетнего человека.
   - А ведь я вчера только плясала и смеялась! - говорила сама себе  Тэсс.
- Как могла я быть такой дурой!
   - Это случилось потому, что мы живем не на  хорошей,  а  на  подгнившей
звезде! Правда, Тэсс? - сквозь слезы прошептал Абрэхэм.
   Они  ждали,  охваченные   черным   отчаянием,   и   ожидание   казалось
бесконечным. Наконец, услышав шум и  завидев  приближающуюся  фигуру,  они
убедились, что почтальон сдержал слово: к ним подошел  батрак  с  фермы  в
окрестностях Стоуркэстла, ведя на поводу крепкого жеребца. Его  впрягли  в
повозку вместо Принца, и ульи повезли в Кэстербридж.
   Вечером того же дня пустая повозка снова прибыла к месту  происшествия.
Принца еще утром стащили в канаву, но проезжавшие экипажи так и не  стерли
следов крови посреди дороги. Все, что  осталось  от  Принца,  взвалили  на
повозку, которую он совсем недавно тащил сам; он лежал, задрав окоченевшие
ноги, и заходящее солнце отражалось в его  подковах:  так  он  вернулся  в
Марлот.
   Тэсс добралась до дома раньше. Она  не  в  силах  была  придумать,  как
сообщить страшную новость, и  почувствовала  облегчение,  когда  по  лицам
родителей убедилась, что они уже знают о потере; однако она не переставала
упрекать себя за свою небрежность.
   Но  именно  благодаря  безалаберности  Дарбейфилдов  это  несчастье  не
произвело на них такого устрашающего впечатления, какое  произвело  бы  на
семью трудолюбивую и работящую, -  хотя  для  такой  семьи  потеря  лошади
создала бы только трудности, а семью  Тэсс  вела  к  разорению.  В  глазах
Дарбейфилдов не отражался тот гнев, который обрушился бы на девушку,  если
бы родителей больше тревожило ее благополучие. Никто не бранил  Тэсс  так,
как она сама себя бранила.
   Когда обнаружилось, что живодер и  кожевник  дают  за  мертвого  Принца
всего несколько шиллингов из-за  его  дряхлости,  Дарбейфилд  оказался  на
высоте положения.
   - Нет, - сказал  он  стоически,  -  я  не  продам  старика.  Когда  мы,
д'Эрбервилли, были рыцарями в по