- Наши переживания так не похожи на ту жизнь,  которую  ведут  они,  не
правда ли? - задумчиво сказал он ей, посматривая на трех  девушек,  идущих
впереди в холодном бледном свете загорающегося дня.
   - Разница не так уж велика, - отозвалась она.
   - Почему вы так думаете?
   - Почти у всех женщин есть эти... переживания, - запинаясь,  выговорила
Тэсс новое слово, которое, по-видимому, произвело на нее впечатление. - Вы
ведь не все о них знаете.
   - Что ж мне знать о них?
   - Каждая... почти каждая... - начала она, - была  бы,  пожалуй,  лучшей
женой, чем я. И, быть может, они любят вас так же, как я... почти так же.
   - О Тэсси!
   Казалось, это нетерпеливое восклицание обрадовало ее и успокоило,  хотя
она мужественно решила быть великодушной во зло себе. Так она и поступила,
но на вторичную попытку унизить себя у нее не хватило сил. К  ним  подошел
один из приходящих работников, и больше они не возвращались  к  разговору,
который глубоко интересовал обоих. Однако Тэсс знала, что этот день  будет
решающим.
   К вечеру домочадцы и работники Крика ушли по обыкновению на  луг  доить
коров, которые паслись далеко от мызы. Коровы давали мало молока, так  как
приближалось время, когда им  предстояло  телиться,  и  многие  доильщики,
работавшие летом, были отпущены.
   Работали  не  спета.  Из   подойников   выливали   молоко   в   высокие
металлические бидоны, стоявшие на  большой  рессорной  повозке;  выдоенные
коровы лениво отходили прочь.
   Фермер Крик работал вместе  с  остальными,  и  его  белый  халат  резко
выделялся на фоне свинцового вечернего неба. Вдруг он  посмотрел  на  свои
массивные часы.
   - Э, да  сейчас  позднее,  чем  я  думал!  -  воскликнул  он.  -  Нужно
поторопиться, чтобы не опоздать на станцию. Сегодня мы не успеем вернуться
домой и соединить эти бидоны с остальными. Придется  ехать  прямо  отсюда.
Кто повезет молоко?
   Мистер Клэр предложил  свои  услуги,  хотя  это  и  не  входило  в  его
обязанности, и попросил Тэсс его сопровождать.  Хотя  небо  было  затянуто
облаками, для конца сентября вечер был душный и теплый, и  Тэсс  вышла  на
луг без верхней кофточки,  в  чепце  и  в  платье  с  короткими  рукавами.
Разумеется, этот костюм не подходил для поездки.  Она  бросила  взгляд  на
свое легкое платье, но Клэр  мягко  настаивал.  Попросив  фермера  отнести
домой скамеечку и подойник, она согласилась и уселась  рядом  с  Клэром  в
повозку.



30

   В надвигающихся сумерках  они  ехали  по  ровной  дороге,  пересекавшей
растянувшиеся на много миль  луга,  за  которыми  вставали  темные  крутые
склоны Эгдон-Хита. На  вершине  виднелись  купы  елей,  и  зазубренные  их
верхушки напоминали  зубчатые  башни,  увенчивающие  черный  заколдованный
замок.
   Близость друг к другу поглотила все мысли и чувства Клэра и Тэсс; долго
не нарушали они молчания, и в тишине слышался лишь плеск молока в  высоких
бидонах. Проселок, которым они ехали,  был  таким  уединенным,  что  никто
никогда не срывал здесь орехов с ветвей, и, созревая, они падали на землю,
а ягоды ежевики висели тяжелыми гроздьями. Энджел кнутом притягивал к себе
ветки, срывал ягоды и подавал их Тэсс.
   Вскоре хмурое  небо  послало  первых  предвестников  ненастья  -  упали
тяжелые капли дождя и духота сменилась порывами ветра, игравшего  волосами
путников.  Речки  и  пруды  уже  не  отливали  ртутным  блеском;   широкая
зеркальная гладь  превратилась  в  тусклую  свинцовую  пелену,  казавшуюся
шероховатой. Но Тэсс оставалась  задумчивой;  дождь  бил  ее  по  лицу,  и
румянец на загорелых щеках стал ярче. Как всегда, волосы ее  растрепались,
так как она доила коров, прижимаясь головой к  их  животу;  из-под  оборок
коленкорового чепчика выбились прядки, и, смоченные дождем, они напоминали
липкие водоросли.
   - Пожалуй, лучше было мне не ехать, - прошептала  она,  посматривая  на
небо.
   - Мне очень неприятно, что вы оказались под дождем, - сказал он,  -  но
как я рад, что вы со мною.
   Далекий Эгдон скрылся за дождевой сеткой. Стемнело, и можно было  ехать
только шагом, так как дорога то и  дело  пересекалась  шлагбаумами.  Стало
прохладно.
   - Боюсь, как бы вы не простудились - ведь руки и шея у вас  открыты,  -
сказал он. - Придвиньтесь ближе ко мне, и дождик до вас не доберется. Я бы
еще  больше  беспокоился,  если  бы  не  надеялся,  что  дождь  будет  мне
союзником.
   Она незаметно придвинулась ближе, и  он  набросил  на  нее  и  на  себя
большой кусок парусины, которым  иногда  прикрывали  от  солнца  бидоны  с
молоком. Так как у Клэра руки были заняты, то Тэсс придерживала  парусину,
чтобы она не соскользнула.
   - Ну, все в порядке... Нет, не совсем: дождь стекает мне на шею, а вам,
должно быть, приходится еще хуже. Вот теперь хорошо. Тэсс, руки  у  вас  -
как влажный мрамор. Вытрите их парусиной. Теперь  дождь  вам  не  страшен,
если будете сидеть смирно. Ну, дорогая, что же  вы  мне  ответите  на  мой
вопрос? Я долго ждал.
   В ответ он услышал только хлюпанье копыт по грязи  да  плеск  молока  в
бидонах, стоявших за его спиной.
   - Вы помните, что вы мне сказали?
   - Помню, - отозвалась она.
   - Вы мне ответите раньше, чем мы вернемся домой?
   - Постараюсь.
   Больше он не настаивал. Вдали  показались  развалины  господского  дома
времен Карла I, четко  вырисовывались  на  фоне  неба,  а  потом  остались
позади.
   - Вот это интересное место, - начал он, желая развлечь ее.  -  Одно  из
многих  поместий,  принадлежавших  древнему  нормандскому  роду,   который
некогда  пользовался  огромным  влиянием  в  этой  части  страны,  -  роду
д'Эрбервиллей. Я всегда о них вспоминаю, проезжая мимо их бывших владений.
Есть что-то грустное в вымирании  древнего  знаменитого  рода,  даже  если
представители этого рода прославились как жестокие и властные феодалы.
   - Да, - сказала Тэсс.
   В темноте они медленно подвигались вперед, и вдали замаячил слабый свет
- там, где днем на темно-зеленом фоне появлялась  белая  полоска  дыма,  -
знак,  свидетельствующий  о  том,  что  между  уединенным  их   мирком   и
современной жизнью устанавливается время от времени связь. Раза три-четыре
в день современная жизнь вытягивала белое  свое  щупальце,  прикасалась  к
здешнему мирку, а затем щупальце быстро втягивалось, словно прикоснулось к
чему-то чуждому.
   Слабый свет исходил от закоптелой лампы  на  маленькой  железнодорожной
станции - от жалкой земной звезды, которая,  впрочем,  имела  в  некотором
смысле больше значения для обитателей мызы Тэлботейс и всего человечества,
чем  небесные  светила,  хотя  далеко  ей  было  до  них.  Повозку  начали
разгружать, а Тэсс спряталась от дождя под ближайшим деревом.
   Послышалось шипение паровоза, по мокрым рельсам  поезд  почти  бесшумно
подошел к станции, и бидоны с молоком были быстро  погружены  на  товарную
платформу.  Фонари  локомотива  на  секунду  осветили   Тэсс   Дарбейфилд,
неподвижно стоявшую под огромным остролистом. Ни одно  существо  не  могло
быть более чуждо этим сверкающим рычагам и колесам,  чем  Тэсс  -  наивная
девушка с полными обнаженными руками, с мокрыми от дождя волосами и лицом;
на ней  было  ситцевое,  отнюдь  не  модное  платье,  коленкоровый  чепчик
сдвинулся на лоб; она напоминала ласкового, отдыхающего леопарда.
   Снова  она  уселась  возле  своего  возлюбленного,  с  той   молчаливой
покорностью, какая иногда свойственна страстным  натурам.  Завернувшись  с
головой в парусину, они снова окунулись в глубокий мрак  ночи.  Тэсс  была
очень  впечатлительна,  и  промелькнувшая   перед   ней   вихрем   картина
технического прогресса заставила ее глубоко задуматься.
   - Завтра утром лондонцы будут пить за завтраком это молоко,  правда?  -
спросила она. - Незнакомые люди, которых мы никогда не видели.
   - Да, должно быть, будут пить. Но  не  в  том  виде,  в  каком  мы  его
посылаем. Нужно его разбавить, чтобы оно не ударило им в голову.
   - Знатные мужчины и женщины, послы и центурионы, дамы, торговки и дети,
никогда не видевшие ни одной коровы.
   - Да, пожалуй, особенно центурионы.
   - Люди, которые понятия о нас не имеют и не знают, откуда  явилось  это
молоко; им и в голову не придет, что  сегодня,  под  дождем,  мы  проехали
много миль по лугам, чтобы доставить его вовремя.
   - Это путешествие мы совершили не только ради почтенных лондонцев, мы и
себя не забыли - нам нужно поговорить о животрепещущем деле; и  я  уверен,
что сегодня мы покончим с ним, дорогая Тэсс. Выслушайте меня: ведь вы  мне
уже принадлежите - я говорю о вашем сердце. Не правда ли?
   - Вы это знаете не хуже, чем я. Да, да!
   - Но если ваше сердце принадлежит мне, то почему же вы мне  отказываете
в своей руке?
   - Я думала только о вас... Я хотела спросить... Я  должна  вам  кое-что
сказать...
   - Ну представьте себе, что вы это делаете только ради моего  счастья  и
благополучия.
   - О, если бы это было так... Но моя прежняя жизнь  -  до  того,  как  я
поселилась тут... я хочу...
   - Да, для моего счастья и благополучия. Если я арендую большую ферму  в
Англии или в колониях, вы будете незаменимой женой для меня,  лучшей,  чем
любая  девица  из  самого  знатного  рода.   Тэсси,   милая,   пожалуйста,
перестаньте думать о том, что вы станете мне поперек дороги.
   - Но моя жизнь... Я хочу, чтобы вы ее знали. Вы должны выслушать, тогда
вы меня будете меньше любить.
   - Расскажите, если хотите, дорогая.  Расскажите  вашу  чудесную  жизнь.
Ну-с, родилась я там-то, в таком-то году...
   - Я родилась в Марлоте, - начала она, цепляясь за его слова,  сказанные
шутливым тоном. - Там я и выросла, училась в школе, но шестого  класса  не
закончила. Говорят, я была  очень  способной  и  могла  сделаться  хорошей
учительницей. И решено было, что я буду учительницей. Но моей семье жилось
тяжело; мой отец не очень-то любил трудиться и к тому же выпивал.
   - Да, да! Бедное дитя! Старая история! - Он крепче прижал ее к себе.
   - А потом... я должна  вам  рассказать...  Это  очень  необычно...  это
касается меня... я... я... была...
   Голос Тэсс прервался.
   - Да, милая, не волнуйтесь.
   -  Я...  я  не  Дарбейфилд,  а  д'Эрбервилль...  из  того  самого  рода
д'Эрбервиллей, владевших старым замком, мимо которого мы  проехали.  И  мы
все обеднели.
   - Д'Эрбервилль! Вот как! Это и смущало вас, дорогая моя?
   - Да, - чуть слышно проговорила она.
   - Но почему же я буду меньше любить вас теперь?
   - Хозяин говорил, что вы ненавидите старинные роды.
   Он расхохотался.
   - Ну что ж, в этом есть доля  правды.  Мне  противно,  что  аристократы
превыше всего ставят чистоту крови. Я считаю, что уважать мы  должны  лишь
духовные  качества  -  ум  и  добродетель,   а   отнюдь   не   благородное
происхождение. Но эта новость  меня  заинтересовала;  вы  не  можете  себе
представить, как  я  заинтересован.  А  разве  вас  не  занимает,  что  вы
происходите из такого знатного рода?
   - Нет. Мне это казалось печальным... в особенности с  тех  пор,  как  я
сюда приехала и узнала, что эти холмы и поля когда-то принадлежали предкам
моего отца. Но другие холмы и поля  принадлежали  предкам  Рэтти  и,  быть
может, Мэриэн, так что я ничего особенного в этом не вижу.
   - Да,  удивительно,  как  много  людей,  обрабатывающих  теперь  землю,
некогда владело ею! Не понимаю, почему не воспользуются этим представители
некоторых политических школ! Но они, по-видимому, не знают... Странно, что
я не заметил сходства вашей фамилии с  фамилией  д'Эрбервилль,  не  уловил
искажения, бросающегося в глаза. Так вот она, страшная тайна!
   Тэсс промолчала. В последнюю секунду мужество ей изменило: она боялась,
как бы не упрекнул он ее за то, что она не сказала ему обо всем раньше.  И
инстинкт самосохранения оказался сильнее ее чистосердечия.
   - Конечно, - продолжал ничего не подозревающий Клэр, - я  был  бы  рад,
если бы вы происходили из среды многострадального,  немого  и  безвестного
простого  народа,  а  не  от  этих   корыстолюбцев,   которые   составляют
меньшинство и могущества достигли в ущерб  остальным.  Но  меня  испортила
любовь к вам, Тэсс, - добавил он со смехом,  -  и  сделала  своекорыстным.
Узнав о вашем  происхождении,  я  радуюсь  за  вас.  Общество  состоит  из
неисправимых снобов, и теперь - благодаря вашим предкам - с большой охотой
примет  вас  как  мою  жену,  тем  более  что  я  намерен  заняться  вашим
образованием и сделать вас начитанной женщиной. Да и моя  мать,  бедняжка,
будет лучшего мнения  о  вас,  Тэсс.  С  этого  дня  вы  должны  правильно
произносить свою фамилию - д'Эрбервилль.
   - Прежняя мне больше нравится.
   - Но вы должны, дорогая! Ведь десятки  выскочек-миллионеров  ухватились
бы за такую фамилию. Кстати, один из них завладел этим именем... Где  я  о
нем слыхал? Кажется, в окрестностях Заповедника. Ну конечно, это тот самый
человек, который повздорил с моим отцом, - я вам о нем рассказывал.  Какое
странное совпадение!
   - Энджел, я не хочу  носить  эту  фамилию!  Быть  может,  она  приносит
несчастье!
   Тэсс была взволнована.
   - Вот вы и попались, госпожа Тереза д'Эрбервилль! Возьмите мою фамилию,
и вы избавитесь от своей! Тайна открыта, и теперь у вас нет оснований  мне
отказывать.
   - Если в самом деле вы будете  счастливы,  женившись  на  мне,  и  если
чувствуете, что вы очень-очень хотите сделать меня своей женой...
   - Конечно, дорогая!
   - Если только вы меня любите так сильно, что не можете  без  меня  жить
(какой бы я ни была дурной), то, пожалуй, я должна согласиться.
   - Ты согласишься - да нет, ты уже согласилась! Ты будешь моей до  конца
жизни!
   Он крепко обнял ее и поцеловал.
   - Да.
   Не успела она  выговорить  это  слово,  как  разрыдалась  без  слез,  -
казалось, сердце ее не выдержит. Тэсс отнюдь не была  истеричкой,  и  Клэр
был изумлен.
   - О чем ты плачешь, любимая?
   - Не могу сказать... не знаю... я так рада, что я ваша и могу дать  вам
счастье.
   - Но это не очень-то похоже на радость, моя Тэсси!
   - Я... плачу потому, что не сдержала клятвы! Я говорила, что никогда не
выйду замуж.
   - Но если ты меня любишь, значит, ты хочешь, чтобы я был твоим мужем.
   - Да, да, да! Но... ах, зачем только я родилась на свет!
   - Милая моя Тэсс, если бы я не знал, что ты очень взволнована  и  очень
неопытна, это восклицание показалось  бы  мне  не  особенно  лестным.  Как
можешь ты так говорить, если действительно меня любишь? Любишь ли ты меня?
Хотел бы я, чтобы ты это как-нибудь доказала.
   - Какие вам еще  нужны  доказательства?  -  воскликнула  она  в  порыве
бесконечной неясности. - Быть может, вот это?
   Она обвила рукой его шею, и Клэр впервые узнал,  как  целует  страстная
женщина человека, которого любит всей душой.
   - Ну вот... теперь ты веришь? - спросила она, краснея и вытирая глаза.
   - Да. И, в сущности, я никогда не сомневался... никогда!
   Они ехали во мраке, сжавшись в один комок под парусиной, и лошадь брела
как ей вздумается, а дождь хлестал по ним. Тэсс согласилась. Она могла  бы
согласиться с самого  начала.  "Жажда  радости",  которой  проникнуто  все
живое, эта великая сила, влекущая человечество по  своему  произволу,  как
влечет поток беспомощные водоросли,  не  могла  быть  подавлена  туманными
размышлениями об общественных предрассудках.
   - Я должна написать матери, - сказала Тэсс. - Ты ничего против этого не
имеешь?
   - Конечно,  ничего,  дорогое  дитя!  Тэсс,  ты  еще  ребенок,  если  не
понимаешь, что как раз теперь-то  и  нужно  написать  твоей  матери,  и  я
поступил бы дурно, если бы стал возражать. Где она живет?
   - Там же, в Марлоте. В конце Блекмурской долины.
   - Так, значит, я тебя действительно видел раньше...
   - Да, когда мы плясали на лугу, но ты не хотел со мной танцевать. О,  я
надеюсь, что это не было дурным предзнаменованием!



31

   На следующий же день  Тэсс  послала  очень  трогательное  письмо  своей
матери,  а  в  конце  недели  получен  был  ответ,  написанный   нетвердым
старомодным почерком Джоан Дарбейфилд.

   "Дорогая Тэсс, пишу  тебе  эти  несколько  строк  в  надежде,  что  они
застанут тебя в добром здоровье; и я тоже, слава  богу,  здорова.  Дорогая
Тэсс, мы все рады были узнать, что ты скоро  выйдешь  замуж.  Но  на  твой
вопрос, Тэсс, я тебе отвечу между нами, по секрету, но  очень  твердо:  не
говори ему ни в коем случае о своей прошлой беде. Я  не  все  рассказывала
твоему отцу - очень уж он гордился, что был из почтенной  семьи,  а  может
быть,  и  нареченный  твой  такой  же.  Многие  женщины  -  и  даже  самые
благородные - попадали в свое время в беду, и если они об этом не  трубят,
то незачем и тебе трубить. Ни одна девушка не была  бы  такой  дурой,  тем
более что это случилось давным-давно и ты тут ни при чем.  Я  тебе  то  же
самое отвечу, хотя бы ты меня пятьдесят раз спрашивала. И вот что  ты  еще
должна помнить: я всегда знала, что ты ребенок и по простоте своей  готова
выболтать все, что есть у тебя на душе, - и вот,  заботясь  о  том,  чтобы
тебе было лучше, я взяла с тебя слово молчать об  этом;  и  ты,  уходя  из
дому, торжественно дала мне обещание. О твоем вопросе и  твоей  свадьбе  я
отцу не говорила, потому что он человек  простой  и  сейчас  же  обо  всем
разболтает.
   Дорогая Тэсс, бодрись, а мы пришлем тебе на свадьбу бочку сидру, потому
что в тех краях сидра мало и он слабый и кислый. Писать больше не  о  чем,
передай наш привет своему жениху.
   Любящая тебя мать - Дж.Дарбейфилд".

   - Ах, мама, мама! - вздохнула Тэсс.
   Она понимала, как мало затрагивают самые печальные  события  эластичный
ум миссис Дарбейфилд. Мать смотрела на жизнь иначе, чем Тэсс.  Трагическое
событие, воспоминание о котором преследовало Тэсс, было для ее матери лишь
случайным эпизодом. Но, быть  может,  мать,  какими  бы  доводами  она  ни
руководствовалась,   указывает   правильный   путь?   Казалось,   молчание
обеспечивало счастье ее возлюбленного, - значит, нужно молчать.
   Получив приказ от единственного в  мире  человека,  который  имел  хоть
какое-то право контролировать ее поступки, Тэсс  начала  успокаиваться.  С
нее сняли ответственность, и впервые за много недель у нее стало легче  на
душе. Согласие свое она дала в начале осени, а в октябре осень вступила  в
свои права, и все это время Тэсс жила в  приподнятом  душевном  состоянии,
которое граничило с экстазом и было ей еще неведомо.
   В любви ее к Клэру вряд ли был даже намек  на  что-нибудь  земное.  Она
всецело ему доверяла, и для нее он был совершенством, знал все, что должен
знать воспитатель, философ и друг. Каждая линия  его  фигуры  казалась  ей
воплощением мужской красоты, его душа была для нее душой святого, а  ум  -
умом пророка. Умудренная любовью к нему, она держала себя с достоинством и
словно носила корону. Сознание, что он ее любит, заставляло ее благоговеть
перед  ним.  Иногда  он  ловил   преданный   взгляд   ее   больших   глаз,
казавшихся-бездонными, - она смотрела на него так, словно он был существом
бессмертным.
   Мысль о прошлом она отогнала, растоптала прошлое,  как  топчут  уголек,
тлеющий и опасный, и отбросила.
   Она не знала, что мужчина в своей любви  к  женщине  может  быть  столь
бескорыстен и рыцарски предан. В этом отношении Энджел Клэр был не  таков,
каким она его себе представляла,  далеко  не  таков,  -  но  действительно
духовная сторона одерживала в нем верх над животной; он умел владеть собой
и никогда не бывал груб. Отнюдь не холодный  по  природе,  он  был  скорее
чувствительным, чем пылким, более походил на Шелли, чем  на  Байрона;  мог
любить до  безумия,  но  его  любовь  была  духовной,  платонической,  она
помогала ему ревниво оберегать возлюбленную от самого себя. Это изумляло и
чаровало Тэсс, ибо ее  столь  малый  опыт  в  этой  области  был  печален.
Ожесточение против всего мужского  пола  перешло  в  безмерное  восхищение
Клэром.
   Они