говорил о ее прошлом.
   Он подождал, пока она вынесет охапку соломы из риги, а потом сказал:
   - Значит, ты и есть та самая  молодка,  которая  так  ответила  на  мою
вежливость? Черт меня побери, если я сразу не догадался, кто ты такая, как
только узнал, что ты к нам нанялась! Ты, верно, думала,  что  ты  с  твоим
дружком оставила меня в дураках там, в  харчевне,  а  потом  и  здесь,  на
дороге, когда от меня удрала? Ну, зато теперь ты у меня запоешь!
   И он грубо захохотал.
   Тэсс в присутствии амазонок и фермера чувствовала себя, словно птица  в
западне.  Она  молчала,  продолжая  тащить  из-под  пресса   солому.   Она
достаточно умела разбираться в  людях  и  теперь  поняла,  что  ей  нечего
бояться ухаживания со стороны  своего  хозяина:  он  казался  озлобленным,
видно,  не  забыл  оскорбления,  нанесенного  ему  Клэром.  Пожалуй,   она
предпочитала возбуждать в нем злобу, чувствуя, что мужество ей не изменит.
   - А ты, верно, подумала, что я в тебя влюблен? Есть такие дуры, которые
каждый взгляд принимают всерьез. Ну да зимняя  работа  на  поле  -  лучшее
средство, чтобы выбить дурь из головы у молодой девки, а ведь ты обязалась
работать до благовещенья. Может быть, попросишь у меня прощения?
   - Мне кажется, не я у вас, а вы у меня должны просить прощения.
   - Ну, как знаешь. Но скоро мы увидим, кто здесь хозяин. А вон те  снопы
- это все, что ты сегодня сделала?
   - Да, сэр.
   - Мало. Посмотри, сколько они  сделали,  -  он  указал  на  двух  дюжих
женщин. - Да и остальные работают лучше тебя.
   - Они с этой работой свыклись, а я нет. А вам, мне кажется, все  равно,
потому что работа сдельная, платят нам только за то, что сделано.
   - Так-то оно так, но я хочу поскорее очистить ригу.
   - Все кончают работу в два часа, а я останусь здесь до вечера.
   Он хмуро посмотрел на нее и вышел. Тэсс чувствовала, что с местом ей не
повезло, но  все-таки  это  было  лучше,  чем  ухаживание.  К  двум  часам
профессиональные вязальщицы допили бутылку виски, положили на место кривые
ножницы, связали последние снопы и ушли. Мэриэн и Изз  охотно  последовали
бы их примеру, но, узнав, что Тэсс остается, надеясь лишними часами работы
возместить недостаток сноровки, решили остаться с ней.  Мэриэн  посмотрела
на падавший снег и воскликнула:
   - Ну, вот мы и одни!
   Тогда речь зашла наконец о днях, прожитых на мызе, и, разумеется, об их
любви к Энджелу Клэру.
   - Изз и Мэриэн, - сказала миссис Энджел Клэр с достоинством, в  котором
было что-то бесконечно трогательное, если вспомнить о том, как  мало  прав
жены было ей дано, - теперь я не могу говорить с вами о мистере Клэре, как
бывало раньше; вы сами это знаете. Хотя он от меня и уехал, но все-таки он
мой муж.
   Из четырех девушек, любивших Клэра, Изз от природы была самой дерзкой и
насмешливой.
   - Конечно, ухаживал он как никто, - сказала  она.  -  Да  только  мужем
оказался не очень любящим, если так скоро от тебя уехал.
   - Ему пришлось уехать, он должен  был  уехать,  чтобы  присмотреть  там
участок земли, - возразила Тэсс.
   - Он мог бы прожить с тобой зиму.
   - Ах, это вышло случайно... недоразумение... не будем говорить об этом,
- со слезами в голосе отозвалась Тэсс. - Быть может, многое можно  сказать
в его оправдание. Он не уехал, как уезжают другие  мужья,  не  предупредив
меня... И я всегда могу узнать, где он.
   После этого  на  них  нашла  задумчивость,  и  они  долго  не  нарушали
молчания. Работа шла своим чередом: они  захватывали  колосья,  вытягивали
солому, совали ее под мышку и кривыми ножницами  срезали  колосья;  только
шелест соломы да щелканье ножниц  нарушали  тишину  в  сарае.  Вдруг  Тэсс
покачнулась и упала на кучу колосьев.
   - Я знала, что у тебя сил не хватит! - воскликнула Мэриэн. - Для  такой
работы нужно быть посильнее, чем ты.
   Как раз в эту минуту вошел фермер.
   - Вот как ты работаешь, когда меня нет! - сказал он.
   - Но от этого я одна остаюсь в убытке, - возразила она.
   - Я хочу, чтобы дело было сделано, - упрямо сказал он, пересек  ригу  и
вышел в другую дверь.
   - Ты, милочка, не слушай его, - сказала Мэриэн.  -  Я  и  раньше  здесь
работала. Ступай приляг, а мы с Изз за тебя отработаем.
   - Не хочу я, чтобы вы за меня работали. Ростом я выше вас...
   Однако она была до такой  степени  измучена,  что  согласилась  сделать
передышку и прилегла в углу на куче мятых стеблей, которые отделялись  от,
хорошей соломы и выбрасывались. Упадок сил вызван был  не  только  тяжелой
работой, но и разговором о ее разлуке с мужем. Сознание  ее  бодрствовало,
но воля ослабела - шорох соломы  и  щелканье  ножниц  причиняли  ей  почти
физическое страдание.
   Кроме этих звуков, до нее доносился и шепот. Она была уверена, что  они
возобновили прерванный  разговор,  но  слов  разобрать  не  могла.  Ей  не
терпелось узнать, о чем они говорят, и, убедив себя,  что  уже  отдохнула,
она встала и снова принялась за работу.
   Теперь выбилась из сил Изз Хюэт. Накануне она прошла больше  двенадцати
миль, спать легла в полночь, а встала в пять утра. Одна  Мэриэн  благодаря
бутылке виски и крепкому своему сложению  работала,  не  чувствуя  боли  в
спине и руках. Тэсс убедила Изз идти домой, заявив, что ей теперь лучше  и
она может работать, а затем они разделят все снопы поровну.
   Изз с благодарностью приняла предложение и, выйдя из сарая, побрела  по
заснеженной тропинке домой. К этому  времени  бутылка  всегда  настраивала
Мэриэн на романтический лад.
   - Вот уж никогда бы я этого о нем не подумала! - мечтательно произнесла
она. - А как я его любила! И мне было все равно, что он на  тебе  женился.
Но с Изз он обошелся скверно!
   Тэсс,  испуганная  ее  словами,  чуть  было  не  отрезала  себе   палец
ножницами.
   - Ты о моем муже говоришь? - пробормотала она.
   - Ну да! Изз говорит: "Не рассказывай ей",  а  я  не  могу  удержаться!
Знаешь, чего он добивался от Изз? Он ее звал с собой в Бразилию!
   Лицо Тэсс побелело, как снег, падавший на землю, и сразу осунулось.
   - А Изз отказалась ехать? - спросила она.
   - Не знаю. Но потом он передумал.
   - Пустяки! Значит, он говорил не всерьез. Просто он пошутил!
   - Нет, он не шутил; он даже проехал с ней по дороге на станцию.
   - Но все-таки не увез ее!
   Обе продолжали молча работать. Вдруг Тэсс расплакалась.
   - Эх! - сказала Мэриэн. - Зря я тебе рассказала.
   - Нет. Это ты хорошо сделала! Я совсем руки опустила и не понимала, чем
это может кончиться! Я  должна  была  чаще  ему  писать.  Он  сказал,  что
приехать я к нему не могу, но не запрещал писать сколько  мне  вздумается.
Больше я не буду так жить! Я была не права, когда  позволила  ему  все  за
меня решать!
   В полутемном сарае сгущались сумерки, и больше  нельзя  было  работать.
Вернувшись в тот вечер  домой,  в  свою  маленькую,  выбеленную  известкой
комнату, Тэсс тотчас же начала писать письмо  Клэру.  Но  кончить  его  не
могла, потому что ею овладели сомнения. Потом она сняла кольцо с ленточки,
на которой носила его у сердца, надела на палец и так легла спать,  словно
хотела убедить себя в том, что она действительно жена  этого  ушедшего  от
нее человека, который сразу после разлуки с ней мог предложить Изз ехать с
ним за море. Зная это, могла ли она обращаться к  нему  с  мольбами  и  не
скрывать, что продолжает его любить?



44

   После того, что Тэсс услышала в риге, мысли ее снова обратились к  дому
пастора в далеком Эмминстере - не раз она вспоминала о  нем  за  последнее
время. Ей было сказано, что письмо Клэру она  может  отправить  через  его
родителей, если пожелает ему написать, а в случае  каких-либо  затруднений
может обратиться непосредственно к ним. Но сознание, что она не  имеет  на
него никаких моральных прав, не позволяло  ей  писать;  в  результате  для
семьи Клэра ее словно и на свете не было, -  так  же,  как  перестала  она
после замужества существовать для своих родителей.  Она  как  бы  отрезала
себя и от тех и от других,  что  вполне  соответствовало  независимому  ее
характеру: ничего не хотела  она  получать  из  милости  или  сострадания,
которых, по здравому рассуждению, не заслуживала.  Она  решила  положиться
только на себя и не извлекать пользы из формального родства с чужой семьей
- родства, обретенного ею только потому, что один из  членов  этой  семьи,
действуя под влиянием минутного порыва, написал свое имя в церковной книге
рядом с ее именем.
   Но  рассказ  Изз  задел  ее  так  больно,  что  подобное  самоотречение
оказалось свыше ее сил. Почему муж ей не написал? Он ясно сказал, что даст
знать, где обоснуется; но он не написал  ни  строчки,  не  сообщил  своего
адреса. Неужели он действительно равнодушен к ней? А может быть, он  болен
и первый шаг следует сделать ей? Конечно, у нее хватит  смелости  зайти  к
его родителям, навести справки и сказать, как огорчает  ее  его  молчание.
Если отец Энджела действительно хороший человек, как она  слыхала,  то  он
поймет, в каком она отчаянии. О своем бедственном положении она умолчит.
   Уйти с фермы в будний день она не могла. Оставалось только воскресенье.
Через  меловое  плоскогорье,  где  находился  Флинтком-Эш,  еще  не   была
проложена железная дорога, и ей предстояло идти пешком.  В  оба  конца  ей
нужно было сделать тридцать миль, и, чтобы вернуться вовремя,  она  решила
встать как можно раньше.
   Через две недели, когда  снег  стаял  и  ударили  морозы,  Тэсс  решила
отправиться в путь, пользуясь тем, что дорога хорошая.  В  воскресенье,  в
четыре часа утра, она спустилась по лестнице и вышла  под  звездное  небо.
Погода ей благоприятствовала, земля звенела под ее ногами, как наковальня.
   Мэриэн и Изз приняли близко к сердцу эту экскурсию, зная, что она имеет
отношение к Клэру. Жили они в домике на той же улице  и  пришли  снарядить
Тэсс в путь. Они убедили ее надеть лучшее платье,  чтобы  покорить  сердце
свекра и свекрови, хотя Тэсс колебалась,  зная,  что  старый  мистер  Клэр
придерживается суровых кальвинистских догматов. Уже год прошел со  дня  ее
свадьбы, но у Тэсс еще осталось кое-что из нарядов, и  она  могла  одеться
очень мило, как простая деревенская девушка, не гоняющаяся за модой: серое
платье из мягкой шерстяной материи,  отделанное  рюшем  из  белого  крепа,
подчеркивающим розовый тон шеи и щек, черный бархатный жакет и шляпа.
   - Какая жалость, что твой муж не может сейчас  на  тебя  поглядеть!  Ты
настоящая красавица! - сказала Изз Хюэт, любуясь Тэсс, когда та стояла  на
пороге дома, освещенная стальным светом звезд,  а  за  спиной  ее  мерцало
желтое пламя свечи.
   Изз великодушно забыла о самой себе - да иначе и быть не могло: ни одна
женщина, если сердце у нее было больше ореха, не  могла  питать  вражду  к
Тэсс, потому что ее доброта и исключительная душевная сила легко побеждали
низменные женские чувства - злобу и зависть.
   Еще раз оправив ее платье и смахнув пылинки с жакета, они отпустили ее,
и она исчезла в жемчужных предрассветных сумерках. Они  услышали,  как  ее
башмаки начали постукивать по твердой дороге,  когда  она  ускорила  шаги.
Даже  Изз  желала  ей  удачи,  и,  не  видя  в  этом  особой  добродетели,
радовалась, что в минуту искушения не причинила зла своей подруге.
   Год тому назад Клэр женился на Тэсс, и почти год прошел с тех пор,  как
он с ней  расстался.  Но  в  это  ясное,  сухое  зимнее  утро  на  меловом
плоскогорье Тэсс, помня о своей цели,  не  унывала  и  бодро  шла  вперед,
вдыхая разреженный воздух. В эту минуту она, несомненно,  мечтала  о  том,
чтобы понравиться свекрови, рассказать ей всю  свою  историю,  сделать  ее
своей союзницей и в конце концов вернуть скитальца.
   Вскоре она дошла  до  края  плоскогорья,  у  подножия  которого  широко
раскинулась  Блекмурская  долина,  туманная  и  тихая   в   предрассветных
сумерках. Здесь, на Тшато, воздух был бесцветный, а  там,  внизу,  отливал
синевой. Тэсс привыкла теперь работать на полях в сотню акров, а в  долине
отдельные поля занимали меньше шести акров, и столько их было, что с  этих
высот они напоминали петли рыболовной сети. Здесь, на  плато,  пейзаж  был
выдержан в тонах беловато-коричневых, а внизу, как и в долине  реки  Фрум,
всегда в зеленых. И, однако, там, в  этой  долине,  настигло  ее  горе,  и
теперь она любила ее не так, как раньше. Для Тэсс, как  и  для  всех,  кто
познал горе, красота заключалась не в самой вещи, а в том,  что  эта  вещь
символизировала.
   Оставив долину с правой стороны, она по-прежнему держала путь на запад:
миновала  Хинток,  пересекла  под  прямым   углом   проезжую   дорогу   из
Шертен-Эббес в Кэстербридж,  обогнула  Догбери-Хилл,  Хай-Стой  и  ложбину
между  ними,  которую  называли  "Кухней  дьявола".  Придерживаясь  горной
дороги, она достигла перекрестка "Крест  в  руке",  где  высится  немой  и
одинокий каменный столб, отмечая место, ознаменованное каким-то чудом  или
убийством, а может быть,  и  тем  и  другим.  Пройдя  еще  три  мили,  она
пересекла прямую и безлюдную римскую  дорогу,  носившую  название  "Дороги
Вязов", и проселком спустилась с холма в маленький городок,  или,  вернее,
деревню Эверсхэд. Полпути было пройдено. Здесь она  отдохнула  и  еще  раз
плотно позавтракала - не в харчевне "Свинья и желудь",  так  как  харчевен
она избегала, а в коттедже около церкви.
   Вторую половину пути она шла по Бэнвилльской дороге, и здесь пейзаж был
более приветлив. Но по мере того как уменьшалось расстояние, отделявшее ее
от цели путешествия, Тэсс все  больше  теряла  уверенность,  и  задуманное
предприятие начинало ее пугать. Она так ясно видела  предстоящую  встречу,
что не обращала внимания на дорогу и едва не заблудилась. Однако в полдень
она остановилась у ворот на склоне котловины,  в  которой  был  расположен
Эмминстер.
   Квадратная колокольня церкви, где, как  знала  Тэсс,  находился  в  это
время священник со своей паствой, показалась ей грозной. Она пожалела, что
не могла прийти в будний день. Такой благочестивый человек  может  осудить
женщину, отправившуюся в путь в воскресенье,  и  не  поймет,  что  другого
выхода у нее не было. Но не возвращаться же ей  назад!  Она  сняла  грубые
башмаки, в которых вышла из  дому,  надела  другие,  из  тонкой  кожи,  и,
спрятав старую пару в живую изгородь у ворот, где  легко  было  ее  найти,
стала спускаться с холма. От ходьбы и свежего воздуха  она  раскраснелась,
но румянец сбежал с ее щек, когда она приблизилась к дому священника.
   Тэсс надеялась, что какой-нибудь счастливый случай придет ей на помощь,
но надежда не оправдалась. Холодный ветер неприветливо шелестел  в  кустах
на  лужайке  перед  домом.  Хотя  Тэсс  и  надела  лучшее   свое   платье,
представить, что в этом доме живут ее близкие родственники,  она  все-таки
не могла. А ведь по существу невелика была пропасть, их разделяющая: те же
страдания, те же радости и размышления, рождение  и  смерть,  и  загробная
жизнь - это был их общий удел.
   Она сделала над собой усилие, вошла в калитку и позвонила у двери. Дело
сделано, путь назад отрезан. Нет, не отрезан. Никто не  вышел  на  звонок.
Нужно было  снова  овладеть  собой  и  повторить  попытку.  Она  позвонила
вторично. Волнение и пройденные пятнадцать миль дали себя знать:  усталая,
она ждала, опустив руку  на  бедро  и  прислонившись  к  стене  дома.  Под
холодным ветром листья плюща сморщились и посерели; они  шуршали,  задевая
друг друга, и шелест этот  действовал  ей  на  нервы.  Клочок  запятнанной
кровью бумаги из мусорной кучи - в него когда-то  было  завернуто  мясо  -
метался вдоль улицы, слишком легкий, чтобы опуститься  на  землю,  слишком
тяжелый, чтобы улететь; вместе с бумагой металось несколько соломинок.
   Второй звонок был громче, но все-таки никто  не  отозвался.  Тогда  она
сошла с крыльца, открыла калитку и вышла на улицу. И хотя  она  оглянулась
нерешительно, словно хотела вернуться, но, закрывая калитку,  вздохнула  с
облегчением. Ее преследовала мысль, что ее узнали  (хотя  это  и  казалось
невозможным) и приказали не принимать.
   Тэсс дошла до угла. Она сделала все, что могла: но, не желая  облегчать
себе задачу, чтобы потом раскаиваться, она вернулась и прошла  мимо  дома,
посматривая на окна.
   А, вот в чем дело! Они все ушли в церковь. Она вспомнила,  как  муж  ее
рассказывал, что по настоянию отца все  домочадцы,  не  исключая  и  слуг,
ходят к утренней службе и в результате едят по возвращении домой  холодный
обед. Следовательно, нужно только подождать конца службы. Побоявшись ждать
около дома, чтобы не обращать на себя внимания, она  пошла  к  церкви.  Но
когда она дошла до церковной ограды, молящиеся начали расходиться, и  Тэсс
очутилась в толпе.
   Эмминстерские прихожане глазели на нее так, как  могут  глазеть  только
возвращающиеся из церкви досужие жители маленького городка  на  незнакомую
женщину незаурядной внешности. Она ускорила шаги и  стала  подниматься  по
той самой  дороге,  по  которой  пришла,  чтобы  где-нибудь  между  живыми
изгородями переждать, пока семья священника пообедает и  будет  готова  ее
принять. Вскоре Тэсс оставила далеко  позади  всех  прихожан,  кроме  двух
молодых людей, которые быстро шли рука об руку.
   Когда они к ней приблизились, она услышала,  как  они  что-то  серьезно
обсуждают; и женское чутье  помогло  ей  уловить  сходство  их  голосов  с
голосом ее мужа. Эти двое были его братья. Забыв обо  всех  своих  планах,
Тэсс  боялась  только,  как  бы  они  ее  не  догнали  сейчас,  когда  она
взволнована и не подготовлена к встрече с ними. Хотя она понимала, что они
не могут догадаться, кто она, но  инстинктивно  боялась  попасться  им  на
глаза. Они ускорили шаги, и она тоже пошла быстрее.  Ясно  было,  что  они
озябли в церкви во время длинной службы и хотят размяться перед обедом.
   Один только человек опередил Тэсс,  поднимавшуюся  на  холм,  -  хорошо
одетая молодая женщина, довольно миловидная, но, пожалуй, слегка  чопорная
и жеманная. Тэсс почти нагнала ее, когда  братья  ее  мужа  очутились  так
близко за, ее спиной, что она могла расслышать каждое  их  слово.  Сначала
они не говорили ничего, что представляло бы для нее интерес, потом один из
них, заметив идущую впереди молодую женщину, сказал:
   - Это Мерси Чант. Догоним ее.
   Тэсс слышала это имя. Это была та самая девушка, которую прочили в жены
Энджелу его и  ее  родители.  И,  вероятно,  он  женился  бы  на  ней,  не
повстречайся ему на пути Тэсс. Если бы Тэсс  не  знала  этого  раньше,  то
узнала бы сейчас, так как один из братьев продолжал:
   - Ах, бедный  Энджел,  бедный  Энджел!  Стоит  мне  увидеть  эту  милую
девушку, и я опять жалею о том, что он так поторопился с этой женитьбой на
доильщице, или кто она там такая!  Странная  какая-то  история.  Не  знаю,
поехала она к нему или еще нет. Во всяком случае, несколько месяцев назад,
когда я получил его последнее письмо, ее там не было.
   - Ничего  не  могу  сказать.  Теперь  он  никогда  не  бывает  со  мной
откровенен.  Его  неудачная  женитьба,   по-видимому,   еще   усилила   то
отчуждение, начало которому положили его нелепые убеждения.
   Тэсс опять ускорила шаги, но, если бы пошла еще быстрее,  она  обратила
бы на себя их внимание. В конце концов они ее догнали и прошли мимо. Мерси
Чант, услышав за собой шаги, оглянулась, поздоровалась с  ними,  и  дальше
они пошли втроем.
   Вскоре они поднялись на вершину холма. Должно быть, это и было целью их
прогулки, так как они замедлили шаги и повернули к воротам, где час  назад
отдыхала Тэсс и смотрела  вниз  на  город,  прежде  чем  спуститься  туда.
Разговаривая, один из братьев шарил  зонтиком  в  кустах  и  вдруг  что-то
вытащил оттуда.
   - Старые башмаки,  -  объявил  он.  -  Вероятно,  брошены  каким-нибудь
бродягой.
   - Или каким-нибудь обманщиком-попрошайкой, который решил войти в  город
босиком, чтобы мы его пожалели, - сказала мисс Чант. - Да, несомненно