ой же, как у Майкла.
   Словно почувствовав ее  взгляд,  незнакомец  отвернулся.  Но  путь  к
отступлению преградил ящик чистильщика сапог. Не прошло и  секунды,  как
он превратился из Майкла в обыкновенного лондонца, который склонился над
мальчишкой со щетками и присматривал, чтобы тот аккуратнее счищал с  его
обуви грязь городских улиц.
   А Энн почему-то вспомнилось,  что  Майкл  всего  лишь  раз  заговорил
по-французски после того, как лишил ее девственности.

***

   Роза Хатчинсон всматривалась  в  щелки  подъемных  жалюзи.  Энн  Эймс
помешкала возле кеба, словно сомневаясь, куда ей  ехать.  У  нее  болело
сердце за эту даму и выбор, который  она  совершила.  Джон  Литтл  часто
рассказывал об Энн Эйме. Сначала о се привязанности к родителям, потом о
ее одиночестве и, наконец, о се невероятном порыве. Роза  хмыкнула:  что
бы сказала эта Энн, если бы узнала, что  и  она  когда-то  стояла  перед
аналогичной дилеммой? Когда умер ее муж Барристер,  она  осталась  одна.
Детей у них с мужем не было. Джон предложил нуждавшейся женщине работу в
своем доме и место в постели.
   Два одиноких человека средних лет, они были еще  недостаточно  стары,
чтобы отказаться от желаний, но в то же время недостаточно молоды, чтобы
начать все сначала. Он был поглощен  своей  работой,  а  она  до  смерти
боялась потерять второго мужчину. Это произошло десять лет назад. Теперь
Джону Литтлу исполнилось шестьдесят пять, а ей - пятьдесят девять.
   Энн Эймс будто бы пришла к  какому-то  решению,  забралась  в  кеб  и
захлопнула за собой дверцу.
   Роза ни одной минуты не сожалела,  что  согласилась  занять  место  в
постели юриста. И надеялась, что Энн Эймс тоже не пожалеет, что  сошлась
с Мишелем дАнжем. Иногда  женщинам  приходится  ловить  свое  счастье  и
заботиться о собственном будущем.
   По улице, переваливаясь с боку на бок, проехал  омнибус  и  загородил
отъехавший от дома кеб. Роза нахмурилась. В последнее время  Джон  начал
жаловаться на боли в груди. Не похоже на  него  -  вот  так  уехать,  не
сказав ни слова! Нечего  было  сидеть  всю  ночь  напролет  над  чьим-то
завещанием, а потом по первому  требованию  клиента  нестись  неизвестно
куда. Шестьдесят пять лет - немалый возраст. Кто согреет ему ноги,  пока
он вдали от дома?
   На губах у Розы появилась улыбка.
   В  последние  месяцы  Джон   несколько   раз   заводил   разговор   о
преимуществах законного брака. И если бы набрался мужества и  сделал  ей
предложение,  Роза,  быть  может,  пересмотрела  бы  свои   взгляды   на
собственную независимость. Сделала бы из  него  настоящего  человека.  И
показала бы, как уезжать, не сказавшись.
   Она усмехнулась и вернулась к  столику,  на  котором  стояла  пишущая
машинка - гордость и забава юриста. Работы накопилось много:  отпечатать
завещание, убрать золу из кабинета Джона и проветрить там.
   "Что он жег? - раздраженно недоумевала она. -  Напустил  дыма  полную
комнату".
   Роза поправила лист в каретке и наклонилась над  аккуратно  сложенной
стопкой  бумаг  и  небрежно  нацарапанной  запиской.  Джон  распорядился
отправить чемодан какому-то юристу. Странно.  Роза  никогда  не  слышала
этого имени. Джон всегда рассказывал ей о своих компаньонах.
   На лист бумаги упала тень,  женщина  встрепенулась.  Звонок  парадной
молчал, но существовал еще один вход в дом - через заднюю  дверь.  Ключи
от него были лишь у Джона и у  нее.  Однако  тень  на  столике  казалась
намного шире той, которая падала от знакомого  и  любимого  ею  мужчины.
Пытаясь унять сердцебиение,  Роза  схватилась  за  грудь  и  зачарованно
подняла глаза.
   - Чем могу вам служить?
   Незнакомец обезоруживающе улыбнулся. Сердце Розы затрепетало - он был
необычайно привлекателен.
   Женщина вспомнила, как  впервые  встретила  своего  мужа  -  в  очень
похожий на сегодняшний ослепительный мартовский  день.  Веселые  девушки
прогуливались по парку и притворялись, что не замечали завтракавших  там
молодых людей.
   Эта мысль стала последней мыслью Розы Хатчинсон.

Глава 7

   Майкл неподвижно сидел наверху в гостиной и смотрел в  окно.  Легкий,
словно паутинка, голубой шелк то и дело касался его пальцев. Вот так его
кожа недавно ощущала волосы Энн Эймс, но  они  казались  намного  тоньше
ткани гардин.
   Женщина вышла из кеба. На ней  был  простой  черный  плащ  и  круглая
черная  шляпка  с  переливавшимся  на  солнце  белым  плюмажем,  Смуглый
жилистый дворецкий Рауль яростно жестикулировал, показывая  лакеям,  как
лучше снять баул.
   Сердце  Майкла  ухнуло  в  груди  -  запоздалая  реакция.  Он  спешил
добраться домой раньше кеба. У дома стряпчего он проявил  неосторожность
- позволил Энн себя заметить.
   Как бы она поступила, если бы узнала его? Приехала или нет,  если  бы
поняла, что он за ней следил?  Майкл  вспомнил  утреннее  солнце  и  ее,
лежащую в его  постели.  Энн  спала  тихо  и  незаметно,  как  жила.  За
исключением тех моментов, когда приближался оргазм. Тогда она совершенно
преображалась.
   Энн и Рауль исчезли в арке подъезда. Вчера  ночью  Майкл  отведал  ее
невинность. А утром был с женщиной, которую  сам  сотворил:  соленой  от
пота и сладкой от желания. Никогда прежде он не вызывал  кровотечения  у
женщин. Ему бы полагалось мучиться угрызениями совести, однако он их  не
испытывал.  На  все  время,  которое  им  было  отпущено,  Энн   суждено
оставаться его женщиной, женщиной альфонса. Женщиной убийцы.
   Два лакея неловко сняли с кеба баул. Он, без сомнений,  набит  всякой
серостью - бесцветными платьями, которые так к лицу старой деве. Наконец
они ухватили баул - каждый за свой конец - и  тоже  скрылись  под  аркой
входа, куда только что проследовали Энн и его дворецкий.
   Майкл посмотрел на легкую ткань на  своей  руке:  прозрачный  голубой
шелк напомнил глаза его сожительницы. Он представил Энн в ярких одеждах,
очень подходящих ее природной чувственности, а  не  семейному  положению
старой девы.
   Майкл горько завидовал мужчине, который  некогда  поправился  Энн,  а
затем сгорел в пылающем аду. А вот она совсем не завидовала той  женщине
из его прошлого. Он не привык ни к щедрости, ни к доброте.  А  Энн  дала
ему и то и другое. Послышались отдаленные шаги  на  мраморной  лестнице,
затем ближе - в коридоре, ведущем в гостиную. Его старая дева  оказалась
борцом.
   Диана была красивой женщиной - ему  очень  нравилась  ее  безудержная
страсть. Они вместе смеялись, пили шампанское, занимались  любовью.  Все
остальное не имело значения. Когда враг  уничтожил  ее  страстность,  не
осталось ничего, что поддерживало бы ее жизнь.
   Энн оказалась столь же сильной, сколь и страстной. Умной. И  знакомой
со смертью и страданиями. Такая могла бы выжить.
   Он почувствовал, как шелохнулся воздух  за  спиной  -  дворецкий.  Но
кожей ощутил присутствие Энн.  Возбуждение  не  покидало  Майкла  ни  на
минуту.
   - Мадемуазель Эймс, месье!
   Майкл выпустил из рук гардины и повернулся к  единственной  на  свете
женщине, которая не могла представить, как эго он не нравится другим. Ее
голубые глаза смотрели настороженно, плечи расправлены. Она не позволила
Раулю принять  свой  плащ.  Лишь  сила  воли  удерживала  ее,  чтобы  не
броситься прочь от своих непомерных желаний.
   Ночью страстность Энн стала его врагом, как в итоге страстность Дианы
обернулась против нее самой. Придется принимать меры, чтобы  нервозность
и беспокойство не вызвали у Энн мыслей, которые заведут  на  губительный
путь.
   Майкл улыбнулся:
   - Ты пришла...
   - Как видишь.
   Но он не видел... как далеко готов зайти, чтобы удержать ее  в  узде.
Насколько полно готов  отдаться  одиссее  страсти,  которая  увлекла  их
обоих. И когда она поймет, что совращение и обман - это одно и то же, ее
любовь обратится в ненависть. Он сознательно играл на ее доброте, как до
этого на ее чувственности.
   - Ты готова к тому, чтобы нас увидели вместе за пределами этих стен?
   Вопрос застал ее врасплох, как Майкл и рассчитывал.  А  выражение  ее
лица застало врасплох Майкла. И та боль,  которую  он  увидел,  поразила
его. Энн еще не  решалась  открыто  показаться  на  людях  с  человеком,
носившим на лице отметины прошлого. Она склонила голову, пытаясь  скрыть
сквозивший в ее чертах ужас. Но напрасно! Майкл даже угадал его.
   - Да, конечно, готова.
   Майкл расслабился. Он намеревался причинить ей гораздо большую  боль,
чем она ему.
   -  Тогда  я   хочу   тебе   кое-что   показать,   что-то   совершенно
необыкновенное. Согласна?

***

   Энн потерла броский голубой бархат затянутыми  в  перчатку  пальцами.
Она мысленно  проклинала  и  себя  и  Майкла.  Если  бы  знала,  что  он
собирается повести ее к модистке, ни за что  бы  с  ним  не  пошла.  Энн
чувствовала себя так, словно ее использовали. Майкл ее обманул,  но  что
того хуже - он ее стеснялся. Она оттолкнула ткань.
   - Я предпочитаю что-нибудь  более  спокойное.  Например,  темно-синий
цвет.
   Майкл обменялся взглядом с мадам Рене - маленькой волевой женщиной  с
неестественно  рыжими  волосами  и  достойным  королевы  воротником   из
жемчужин. Энн правильно поняла их безмолвный  диалог:  эта  провинциалка
ничего не понимает в моде.
   Так оно и есть! Но зато Энн знала, как сурово судит  свет  незамужних
женщин. Как бы ярко она ни одевалась, все равно останется старой  девой,
не сделается моложе и привлекательнее. Какой же она была легкомысленной,
когда согласилась жить с человеком, о котором  ничего  не  знала,  кроме
того, что у него превосходное тело и что он способен  заставить  женщину
забыть обо всем.
   - Мадемуазель,  давайте  сначала  снимем  мерки,  а  потом  решим.  -
Модистка  подняла  изящную  руку,  и  на  ее  пальце  сверкнул  огромный
бриллиант.  -  Клодетта,  прими  у  мадемуазель  ридикюль,  Анжелика   -
перчатки, Бабетта - плащ.  Не  стоит  беспокоиться,  мадемуазель.  Месье
Мишель за всем присмотрит.
   На Энн наступала целая шеренга - не  оставалось  никакой  возможности
противиться этой  армии.  Из  ее  стиснутых  пальцев  вырвали  ридикюль,
стащили перчатки, сдернули плащ.
   - Voila! - решительно заявила мадам Рене. - Сюда, sil vous plait.
   Энн  оказалась  за  бордовыми   шторами   в   чрезвычайно   маленькой
примерочной.  Над  головой  шипел  и  потрескивал  хрустальный   газовый
светильник.
   - Нет никакой надобности снимать с меня мерки. Я вам так их скажу.
   Модистка, которая была ниже Энн на  несколько  дюймов,  потянулась  и
ущипнула ее за левый сосок. У Энн от ярости перехватило дыхание.
   - Как вы смеете...
   - Сейчас, сейчас, мадемуазель. Это платье. Он велико вам. Видите, как
пузырится на груди. Клодетта! Ах, ты здесь, шери. Принеси новый  корсет,
французский, из тех, что поступили вчера, А  теперь,  мадемуазель,  надо
спять ваше платье.
   Энн отшатнулась, прежде чем проворные  руки  модистки  позволили  еще
больше вольности. Но ее отступлению помешала стена.
   - Я пришлю вам мерки,  мадам...  У  нас  с  месье  Мишелем  назначена
встреча... Я боюсь опоздать... Извините.
   Но модистка не дрогнула, только кивнула, и в ее карих глазах вспыхнул
заговорщический блеск.
   - Это из-за месье  Мишеля?  Из-за  него  вы  носите  такой  неброский
ансамбль,  non?  Понимаю.  Чтобы  привлекать  поменьше  внимания.  Любая
женщина не пожелала бы мозолить глаза, когда она с таким человеком,  как
он. Oui?
   - Вы ошибаетесь, мадам! - резко ответила Энн.
   - Вот уж не думаю! Если бы вы  хотели  порадовать  его,  мадемуазель,
быть ему милашкой, то заставляли бы всех мужчин  поворачиваться  в  вашу
сторону. Пусть говорят: quclle une femme incroyable - какая  бесподобная
женщина! Каким должен быть мужчина, чтобы обладать такой!
   - Месье д'Анж очень привлекательный мужчина, - холодно заметила  Энн.
- И способен стать центром внимания любого общества.
   - Так и есть, раз вы это утверждаете, мадемуазель.  Ходят  слухи,  он
сложен как эталон... жеребца. - Рот модистки презрительно  сморщился.  -
Только вот эти шрамы...
   Лед у Энн в крови  совершенно  растаял,  все  тело  вспыхнуло.  Майкл
действительно был сложен как породистый жеребец.
   - Я нисколько не стыжусь месье д'Анжа, - Свое унижение она попыталась
скрыть под маской равнодушия.
   Мадам пожала плечами. Ее жест был красноречивее любых слов - модистка
ей не поверила.
   - Мадам Рене, я не... -  Энн  с  трудом  вымучивала  слова.  -  Я  не
симпатичная женщина.
   Модистка довольно улыбнулась:
   - Это до того, как вы явились ко мне. А после превратитесь в  женщину
tres magnifique !
   Энн насмешливо подняла бровь:
   - И сколько вы возьмете за такое превращение?
   - Целое состояние, - ответила модистка, - но если бы  у  вас  его  не
было, вы бы не оказались рядом с месье Мишелем.
   Энн печально вздохнула, обижаться не стоило. Мадам  Рене  говорила  в
глаза то, о чем вскоре начнет шептаться весь свет. Да,  она  располагала
состоянием. И  благодаря  деньгам  познакомилась  с  человеком,  который
получил свое прозвище, потому что умел доводить женщин до оргазма.
   Покупается все на свете, заявил Майкл, даже сексуальное  наслаждение,
даже близость, даже дружба.
   Так почему бы не купить иллюзию красоты?
   -  Хорошо,  мадам  Рене,  -   согласилась   она.   Но   модистка   не
удовлетворилась тем, что сняла с нее платье.
   - Вес, мадемуазель, все - нижнюю юбку, корсет, рубашку, панталоны.
   Модистка не приветствовала английской скромности, сообразила Энн.  Но
была опытна в своем ремесле, как Майкл е своем. Энн  поежилась:  на  ней
осталась только шляпка,  спустившиеся  чулки  и  подвязки.  Нечему  было
скрывать ее нежных  грудей.  А  высокие  каблуки  заставляли  выставлять
вперед лобок, как вчера, когда ее раздевал Майкл. Но  раздеваться  перед
мужчиной и женщиной -  огромная  разница.  Энн  ощущала  себя  неуклюжей
лошадью с плюмажем на голове, которую со всех сторон изучала мадам Рене.
   Энн не чувствовала унижения измерений много-много лет. И с удивлением
обнаружила надежду в душе, подобно той,  которую  испытала  восемнадцать
лет назад, когда шила свой лондонский гардероб.  Вдруг  модистка  увидит
красоту, которую скрывает зеркало?
   Она стоически выдержала, когда мадам Рене наклонялась  к  ее  животу.
Только шипение газового рожка стало непомерно  громким.  Не  требовалось
опускать глаз, чтобы понять,  какая  картина  предстала  перед  взглядом
модистки: явные свидетельства страстной ночи, проведенной  с  человеком,
который ее ждал по другую сторону штор.
   Мерная лента обвила торс, скользнула по припухшим грудям. Мадам  Рене
записывала  цифры  в  небольшой  блокнот,  который  достала  из  кармана
передника. Потом опустилась на колени и измерила талию.
   - Здесь многовато, надо бы пожертвовать десертами.
   Энн скрипнула зубами. Не слишком ли много  унижений  ради  призрачной
красоты? Лента охватила бедра. Мадам Рене оказалась рядом с тем  местом,
куда негоже приближаться женщине.
   - Бедра широковаты.
   Энн почувствовала, что стала свободнее ее левая нога: умелыми  руками
мадам Рене разула ее.
   - Поднимите ступню, мадемуазель.
   Энн неуклюже повиновалась, но чтобы сохранить равновесие,  ухватилась
за  превосходно  причесанную,  невозможно  рыжую  голову  модистки.   Та
похлопала ее по правой ноге.
   - Теперь эту.
   Энн скрючила пальцы в чулках на ковре и попыталась сосредоточиться на
созерцании бордовых  штор,  а  не  ощущении  маленькой  ладони,  которая
оказалась на внутренней поверхности  бедер  именно  в  том  месте,  куда
недавно приникал лицом Майкл.
   Модистка записала еще несколько измерений, по-детски  непосредственно
вскочила и позвала:
   - Клодетта!
   Появилась миниатюрная подвижная женщина, прижимавшая к  груди  что-то
черное.
   - Клодетта, зашнуруй мадемуазель в корсет. Ах,  нужно  вшить  в  него
набивку. - Энн замерла, когда мадам Рене просунула руку внутрь и твердые
костяшки пальцев коснулись ее груди. - И усилить китовым усом, чтобы  он
поддерживал ее и не давал сутулиться. Ясно?
   - Oui, мадам.
   - Vite , у нас должен быть рулон ткани.  Анжелика,  принеси
ярко-голубой бархат.
   Шторы распахнулись - Энн на мгновение увидела Майкла, а он ее.
   Мадам Рене назвала его эталоном жеребца.
   "Неужели нет ничего такого, что вы не могли бы сделать?"
   "Ничего, при условии, что это доставляет удовольствие".
   Фиалковые глаза Майкла вспыхнули, но в следующую секунду,  словно  из
сострадания, его загородила сухопарая женщина  с  рулоном  ярко-голубого
бархата, бордовые шторы сомкнулись за ее спиной. Но жар от  его  взгляда
остался. Мадам подхватила ткань и приложила к бедрам Энн.
   - Надо подчеркнуть ноги - они  превосходны.  Здесь  должно  облегать,
верхнюю часть чуть сместим сюда. А в дневное платье вошьем клинья, чтобы
она могла свободно ходить. Oui?
   Раздался одобрительный хор.  В  примерочную  набилось  слишком  много
людей - внимание к своей персоне показалось Энн чрезмерно  утомительным.
От аромата французских духов и газового рожка кружилась голова.  На  что
еще способен Майкл, чего он с ней еще не сделал?
   О чем говорить в предстоящие часы, дни и недели? Майкл был  необычным
человеком: с одной  стороны,  обладал  свободными  манерами  французских
предков, с другой - холодной воспитанностью англичанина.  Что  бы  было,
если б его не заинтересовало ее состояние?
   Рулон материи и корсет куда-то исчезли.
   - Не беспокойтесь,  мадемуазель.  Все  будет  в  лучшем  виде.  Когда
оденетесь, можете присоединиться к нам с месье Мишелем.
   Мадам Рене царственно прошествовала сквозь шторы, а две ее не похожих
друг на друга помощницы - одна низенькая  и  полная,  другая  высокая  и
сухопарая - принялись наряжать Энн, словно  она  была  манекеном,  а  не
живым человеком, который впервые в жизни пренебрег  обществом  со  всеми
его условностями.
   Энн почувствовала, что ее руки сделались ледяными, Она испугалась.  И
в то же время ей  не  нравилось  бояться.  Возникало  ощущение,  что  ей
восемнадцать, а не тридцать шесть.
   Энн вышла из примерочной и обнаружила, что Майкл и мадам  Рене  сидят
друг подле  друга.  Их  окружали  рулоны  материи:  яркие,  живые  цвета
испестрили золотистый парчовый диван и застланный ковром пол.  Некоторых
оттенков Энн никогда не видела и ни за что бы не решилась носить.
   Майкл и модистка склонили головы друг к другу  -  нетронутую  сединой
темную и заносчиво рыжую - и обсуждали  эскизы  в  альбоме.  Словно  Энн
вообще не существовала.  Клиентка,  платившая  огромные  деньги,  больше
никого не интересовала.
   Страхи и возбуждение, заставившие Энн  остаться  у  Майкла,  достигли
наивысшей точки. Сам он никогда бы не надел пестроту из всех  немыслимых
цветов радуги. И не он платил за пошив модистке.
   - Полагаю, вы должны консультироваться со мной, мадам.
   Модистка подняла голову и посмотрела на  нее  так,  словно  она  была
девчонкой, без спросу встрявшей в разговор старших.
   Энн разозлилась еще сильнее.
   - Я возьму платье темно-синего цвета, но прежде, чем вы начнете шить,
я хочу посмотреть фасон.
   Мадам Рене замерла и нахохлилась, как курочка. Жемчужины  на  ее  шее
сердито блеснули.
   -  Я  кутюрье,  мадемуазель,  художник.  Вы   сомневаетесь   в   моих
способностях?
   В разговор мягко вмешался Майкл:
   - Мадемуазель просто интересуется, когда вы сможете  предоставить  ей
свои шедевры. Дневное платье она хотела бы получить уже завтра.
   - Невозможно! - Французский акцент модистки куда-то бесследно исчез.
   - Ничего невозможного не существует, мадам, - настаивал Майкл.
   Алчность взяла верх,  в  карих  глазах  мадам  Рене  сверкнул  жадный
огонек.
   - Вы готовы заплатить хорошую цену, месье?
   Фиалковые глаза пристально смотрели на Энн. И в них отражалось каждое
слово, которым они обменялись,  каждое  прикосновение,  каждое  интимное
движение.
   Внезапно Лондон проник в маленький изящный магазин: продавцы  горячей
сдобы звонили в свои колоколь