задохнулась от несправедливости обвинения.
   - Я не ставила под угрозу твою жизнь.
   - Ты поставила под  угрозу  свою  жизнь,  когда  вышла  с  незнакомым
мужчиной из дома свиданий. Есть садисты, которым нравится  мучить,  есть
садисты, которым нравится убивать.
   На мгновение Энн забыла  о  своих  страхах,  о  притаившемся  в  теле
желании, но спор с Майклом возродил все снова.
   Ужас. Голод. Непомерные плотские аппетиты, как сказал граф.  "Опасное
наслаждение. Ваше вожделение привело пас  к  этому.  Если  бы  вы  умели
обуздать свои плотские аппетиты, то остались бы в Дувре, и ничего бы  не
случилось. Если бы мой племянник умел обуздать свои  плотские  аппетиты,
он остался бы в Йоркшире, и тоже ничего бы не произошло",
   Но она уехала из Дувра, а Майкл Стердж-Борн не остался в Йоркшире.
   И вот как все обернулось.
   Майкл отступил в сторону. Энн бросилась вон из ванной.  Нет,  она  не
сделается жертвой своих желаний.
   Одежда, которую она расшвыряла в спальне, исчезла.  Матрас  покрывала
белая простыня. Подушки в вышитых наволочках тщательно взбиты. Покрывала
аккуратно сложены в  ногах  кровати.  В  камине  стиля  Адама  билось  и
потрескивало желтое пламя. Рядом с  газовой  лампой  на  тумбочке  стоял
серебряный поднос.
   Энн в смущении застыла, в воздухе витал сладкий аромат шоколада.
   Ворсистый хлопок вытер ей щеки, мокрые волосы оказались  заключенными
в полотенце. Энн резко  отпрянула  и  обернулась.  Майкл  крепко  сжимал
влажное   полотенце,   но   фиалковые   глаза   смотрели   настороженно,
внимательно, хищно. По его лицу скользили голубые тени.
   Она проводила пальцем по его щеке, пока он  спал,  целовала  красивые
губы. И даже не знала, кого ласкала.
   Мишеля или Майкла.
   Сердце громко забилось у нее груди.
   - Я тебя не хочу.
   Майкл демонстративно потянулся к полотенцу, которое она  прижимала  к
груди. Энн не убежала и не стала сопротивляться.
   - А если и хочу, то только из-за серебряных шариков.
   - Я знаю.
   Полотенце скользнуло вниз и упало к ее ногам. Энн сжала кулаки, чтобы
побороть унижение, когда он  принялся  ее  разглядывать:  бедра,  темные
волосы на лобке, живот, грудь. Каждый кусочек  кожи,  которого  когда-то
касался.
   Энн почувствовала, как отвердели ее соски, и не стала себе лгать, что
это от холода.
   - Я тебе заплатила, - резко проговорила она.
   Их глаза встретились, фиалковое пламя обожгло ее.
   - Дело не в твоем желании. - Энн ненавидела себя за то, что говорила,
ненавидела его,  ненавидела  графа,  который  разрушил  ее  единственное
счастье. - На твоем месте это мог сделать любой мужчина.
   Огонь в его глазах потускнел, обожженные ладони охватили ее щеки.
   - Я знаю.
   Энн открыла было рот, чтобы извиниться и взять обратно свои слова, но
ей помешали его губы, которые оказались мягче лепестков розы,  и  щетина
на подбородке, которая царапала кожу, как наждачная бумага.
   Именно этого она жаждала в его объятиях - его объятий.  Молила  Бога,
чтобы он ее спас, а теперь отвергала его.
   - Не сопротивляйся, Энн, иначе я привяжу тебя к кровати. Не заставляй
применять силу,  позволь  помочь...  Энн  не  могла  пересилить  в  себе
враждебность.
   - Как ты помог леди Уэнтертон? Ты ее тоже привязывал к кровати?
   Обожженные пальцы впились в ее волосы.
   - Нет, но Бог свидетель, жалею об этом. Быть может, она бы осталась в
живых. Но она не  разрешила  к  себе  прикасаться,  и  я  подчинился  ее
желаниям. Я думал, время ее излечит, но она умерла.
   Ее отняли у него, как отняли раньше родных. Вода по-прежнему катилась
у нее по спине и собиралась лужицей у ног, а губы опалял жар его тела.
   - Я не собираюсь кончать с собой.
   - Есть разные вилы смерти.
   Майкл гладил ее губы своими губами,  но  жар  его  тела  не  прогонял
царивший в ее душе лед. Энн хотелось  одного  -  выплакаться.  Чтобы  не
осталось ни желания, ни страха. Она не закрыла  глаза  и  видела  в  его
зрачках свое отражение - некрасивую, бледную женщину в плену у страсти.
   Энн  вздохнула  и  опустила  веки.  Его  язык  прорвался  в  ее  рот,
потрясение от этого вторжения прокатилось до самого низа ее живота.
   Но вот она приоткрыла глаза и поняла, что лежит на кровати,  прижатая
его телом. Энн собрала остатки досто-и нства.
   - Я не хочу, чтобы меня принуждали!
   Скрипнул матрас - Майкл сел рядом с  ней:  сгусток  мышц  и  мужского
искушения.
   - Я не собирался тебя принуждать.
   - А как называется твое намерение привязать  меня  к  кровати?  -  Ее
голос сорвался на крик.
   Майкл протянул руку и приподнял куполообразную крышку  с  серебряного
подноса. Энн вспомнила серебряный поднос на коленях  графа.  Тот  поднос
был полон отвратительных червей.
   Она моментально вскочила, но под крышкой оказался большой  серебряный
соусник и бананы. Майкл поставил крышку на пол. При каждом его  движении
матрас  поскрипывал.  Потом  выпрямился  и  обмакнул  палец  в  соусник.
Оказалось, что внутри жидкий шоколад.
   - Мой дядя был моим официальным опекуном. - Он, посмотрел  на  кончик
пальца со странным выражением на, лице: смесью любопытства и отвращения.
- Мне никто не  верил,  когда  я  говорил,  что  вожжи  были  подрезаны.
Отвечали: граф сам пострадал, пытаясь нас спасти. Ему ни к чему  убивать
своих родных.
   Майкл неожиданно вытер палец  о  ее  левый  сосок,  -  его  кожа  под
коричневым покровом была шершавой, горячей, обжигающей.
   Энн откинулась назад от неожиданной боли.
   - Не шевелись, Энн.
   Шоколад застыл и отвердел, сосок под ним начал подрагивать.
   - Зачем ты это сделал? - прошептала она.
   Майкл ее не хотел, в тридцатишестилетней  старой  деве  мужчины  ищут
одно - деньги. Но ему не нужны даже деньги. Газовая лампа  шипела.  Тени
метались по его смуглому лицу.
   В  камине  разломилось  полено.  Энн  заметила,  что  взгляд  мужчины
сделался невидящим. Он смотрел не на нее, а представлял себя маленьким.
   - У меня на завтрак всегда был шоколад. Шоколад  на  обед  и  шоколад
перед  сном.  Учитель  быстро  обнаружил:  если  пообещать  мне   дольку
шоколада, я буду читать Шекспира, спрягать латинские и греческие глаголы
и даже учить таблицу умножения. Я зарабатывал призы и съедал по ночам  в
постели, чтобы не делиться с младшими сестрами.  И  мечтал  о  том  дне,
когда вырасту и смогу купить себе шоколада столько, сколько захочу.
   Энн едва не улыбнулась, представив, как взрослый, симпатичный мужчина
в шрамах, да к тому же еще  со  щетиной  клянчит  за  выполненные  уроки
сладости. Но она вспомнила о том,  что  его  сестры  погибли,  и  улыбка
уняла, так и не родившись. Девочки умерли по вине графа. Она могла  тоже
умереть.
   Майкл снова обмакнул палец в соусник.
   - Дядя болел несколько месяцев, - продолжал  оп  и  размазал  шоколад
вокруг ее соска. Сначала возникло ощущение  жара,  а  затем  -  ощущение
стягивающей кожу корки. Живот свело от удовольствия. -Лошадь  переломала
ему ноги и повредила позвоночник. Он не подпускал меня к себе. -  Теперь
его глаза были устремлены на нее, а не в прошлое. - Ложись, Энн.
   Ей внезапно расхотелось слушать его  рассказ,  знать  о  тех  ужасах,
которые Майкл пережил  в  доме  дяди.  Ложиться  II  вспоминать,  каково
таращиться во тьму, испытывая  ужас  и  вожделение.  Энн  не  собиралась
прощать то, что невозможно простить. Он предал ее доверие, ее страсть.
   - Граф намеревался меня убить, - вырвалось у нее.
   - Это правда.
   - Из-за тебя.
   Фиалковые глаза прищурились.
   - Ты мне лгала, Энн?
   Его дыхание было настолько сильным, что от него колебались ее  груди,
покрывающая соски шоколадная корка пошла трещинками.
   - Я тебе никогда не лгала.
   - Но ты сказала, что хотела знать, что я чувствовал.
   - Сказала. - Энн изо всех  сил  сопротивлялась  воспоминаниям  о  его
пальцах, ласкающих ее клитор, в то время как его пенис входил и  выходил
из ее тела. - Ты мне показал, что умеешь чувствовать.
   - Поверь, я значительнее своего полового органа. А  она  была  именно
тем, чем была: обыкновенной старой девой.
   - Сейчас ты, вероятно, скажешь,  что  наши  отношения  отличались  от
простого совокупления? - Энн задохнулась от собственной вульгарности.
   Сама она не считала, что занималась просто совокуплением. Более того,
отказывалась называть Мишеля д'Анжа продажным.
   А он тем временем так и не отвел своего взгляда.
   - Ложись.
   Пальцы Энн сжали его ладони.
   - Чего ты от меня хочешь?
   - Хочу, чтобы ты меня  выслушала  и  поняла,  что  я  человек,  а  не
жеребец.
   Энн не смогла устоять и легла.
   Шершавые от шрамов  пальцы  отвели  ее  волосы  с  грудей  и  плеч  и
рассыпали по подушке.  Майкл,  казалось,  совершенно  не  замечал  седых
прядей. Он протянул руку и опять погрузил палец в серебряный сосуд.  Энн
в ожидании замерла.
   - Когда родные умерли, я находил утешение в шоколаде.
   Теперь горячая масса обволокла  ее  правый  сосок  -  мгновенный  жар
пронзил ее грудь.
   - Пока дядя болел, слуги  мне  давали  все,  что  я  хотел.  -  Майкл
нарисовал окружность вокруг соска. -  Таким  он  меня  и  застал,  когда
однажды явился в спальню: в постели, перемазанного шоколадом.
   Энн проследила за его взглядом и обнаружила, что  он  смотрел  па  ее
перепачканную шоколадом грудь. Но в ней не было  невинности  испачканной
мордашки мальчугана. Она подняла глаза. Граф говорил, что его  племянник
был славным ребенком.
   - Он посмотрел на меня и задал всего  один  вопрос.  -  Голос  Майкла
лился монотонным потоком. - Ты сильно любишь шоколад?  -  Он  размазывал
коричневую массу по всей ее груди.
   У Энн участилось дыхание: от  отчаяния  и  вожделения.  Она  напрягла
мышцы, чтобы побороть желание. Негоже, чтобы все происходило именно так!
   - На следующий вечер Фрэнк вкатил дядю в  мою  спальню.  Дядя  привез
свое творение: начиненную червями плитку шоколада.
   Энн невольно вскрикнула, шершавые пальцы в  этот  момент  размазывали
мягкий шоколад по ее левой груди.
   - Он спросил: представляю ли я, чем питается мать под землей в гробу?
И сам же ответил - червями. А потом сказал, если я не съем  эту  плитку,
Фрэнк похоронит меня вместе с матерью заживо. И я съел.
   - Мишель! - Это имя непроизвольно слетело с ее губ.
   - Я тебе сказал, меня зовут Майкл. - Он поднял голову. Фиалковый цвет
его радужек почти  полностью  поглотила  тьма  зрачков.  -  Я  -  Майкл,
достопочтенный Майкл Стсрдж-Борн.
   Однако не  было  ничего  достопочтенного  в  том,  что  его  нанимали
женщины. Даже учитывая размер гонорара, который она ему заплатила.
   - То, что он совершил с тобой, не извиняет того, что он  совершил  со
мной.
   - Я любил тебя, Энн. - Рука  потянулась  к  серебряному  соуснику.  -
Всеми силами души.
   Любил - пели в камине поленья. Любил - стучало ее сердце.
   - Твой друг Габриэль, он ведь знал о графе?
   - Габриэль знал. - Майкл брызнул шоколадом ей  на  живот,  до  самого
пупка.
   "Все знали, кроме меня", - подумала Энн и  опять  разозлилась.  Может
быть, даже служанка, которая в ателье мадам Рене помогала ей с корсетом.
   - Не двигайся, Энн. - Голос Майкла стал  нарочито  спокойным,  словно
они оба балансировали на краю пропасти.
   - Что ты собираешься делать? - Женщина не хотела  демонстрировать  ни
страха, ни желания.
   - Предаваться воспоминаниям.
   - С меня довольно воспоминаний!
   Майкл приковал ее взглядом, и в его глазах  отразились  ее  боль,  ее
желание, ее память. Шершавые пальцы продолжали размазывать по ее  животу
расплавленный шоколад.
   - Он стал питаться вместе со мной во время завтрака, во время  обеда,
во время ужина. - Густые ресницы скрывали  его  глаза,  на  впалые  щеки
легли глубокие тени. Энн подняла  голову  и  следила  за  его  пальцами.
Чувственная кожа покрывалась мурашками удовольствия.  -  Дядя  подмечал,
что я особенно любил из еды, и приносил, когда я находился в постели.  -
Средний палец Майкла нырнул в се пупок. - Я обожал на завтрак кедгери. И
он приволок мне миску живого от личинок риса. Мне нравились макароны,  -
Он размазал шоколад ниже пупка вплоть до волос на лобке. - И  я  получил
извивавшуюся в соусе лапшу. При этом дядя каждый раз напоминал мне,  что
благодаря моей неосторожности черви едят мою мать. И добавлял: если я их
не проглочу, то присоединюсь к матери и  буду  медленно  сожран  заживо.
Черви заползут ко мне в волосы, в нос,  в  уши.  И  я  ел  все,  что  он
приносил, потому что не так боялся есть, как быть съеденным.
   Энн внутренне содрогнулась.
   -  Раздвинь  ноги,  -  услышала  она  приказ  и  посмотрела   в   его
безжизненные глаза.
   - Это ничего не изменит.
   - Не изменит, но наутро ты перестанешь думать о червях.
   Энн раздвинула ноги и закрыла глаза, когда  Майкл  принялся  наносить
шоколад на клитор.
   Палящий жар и шершавая кожа! Шоколад  покрыл  клитор,  потом  половые
губы и еще раз клитор толстым слоем.
   Энн изогнулась под его пальцами. И  рухнула  на  кровать,  когда  они
покинули ее. Она испытывала мучительную жажду - но не шоколада и даже не
пальцев. Стараясь  держать  себя  в  руках,  она  вцепилась  пальцами  в
простыню и вдавила голову в матрас. Открыла глаза  и  похолодела;  Майкл
стоял над ней с подушкой в руках.
   Он мог убить ее так же легко, как и граф.
   Заслонив свет, Майкл перегнулся через нее и схватил подушку с  другой
стороны постели. Распрямился, и потоки света снова хлынули ей в глаза.
   - Подними бедра.
   - Зачем? - Энн боялась умереть, но и не осмеливалась жить.
   "Да, лорд Грэнвилл, это так, я в самом деле боюсь", - думала она.
   - Чтобы я мог подхватить тебя под ягодицы.
   И тогда ничто не  скроет  ни  обнаженности  ее  тела,  ни  вожделения
немолодой женщины.
   - А  что  произойдет,  когда  я  подниму?  -  Энн  пыталась  сдержать
участившееся дыхание.
   - Ты наняла меня, зная  мою  способность  ублажать  женщин.  -  Грудь
Майкла вздымалась и опускалась столь же часто,  как  и  ее.  -  Так  что
поднимай бедра. Уверяю тебя,  ты  получишь  удовольствие.  Завтра,  если
угодно, разорви договор, я возражать не стану. А сегодня ты  мне  нужна,
Энн. Ты никогда не сознавала, что нужна мне так же, как я тебе.
   Энн подняла бедра. Корка шоколада на  груди  и  животе  потрескалась.
Холодный воздух коснулся ее ягодиц, а  потом  не  менее  холодная  ткань
простыни. Никогда еще Энн не чувствовала себя такой беззащитной. Даже  в
первую ночь, лаже после того, как ее опоил граф.
   Она ощутила себя запеленутой в  съедобное  мумией.  И  во  все  глаза
смотрела, как Майкл снова потянулся к  подносу  и  взял  банан.  По  его
обнаженным рукам скользили тени и всполохи света. Он наполовину  очистил
фрукт и обмакнул в шоколад.
   Энн не хватало воздуха.
   - Ты же не собираешься?.. - Ее голос осекся.  Энн  живо  представила,
как он в белой полотняной рубашке и брюках лежит меж ее обнаженных  ног.
И очень захотела, чтобы он ее полизал, попробовал языком. Холодок  внизу
живота подсказал ей, что ждать осталось недолго. - Бананы ты тоже любил?
- спросила она, не в силах унять хрипоту в голосе.
   - Да.
   Граф уничтожил в нем все привязанности и пристрастия.
   Майкл сел на кровать и  осторожно  раздвинул  складки  на  ее  губах.
Сердце Энн подпрыгнуло к самому горлу. От возмущения  против  того,  что
сделал с ними старик, она инстинктивно  напрягла  мышцы.  От  возмущения
собственной испорченностью, приведшей ее в объятия  Майкла,  который  не
совершил ничего дурного - просто остался сиротой.
   - Не сопротивляйся, Энн. -  Майкл  встретился  с  ней  глазами.  -  Я
понимаю, тебе больно внутри. Я чувствую твою  боль,  но  сейчас  в  тебе
горит желание.  Ты  хочешь  быть  наполненной,  и  это  естественно  для
женского тела. Позволь мне наполнить тебя, дать новые воспоминания.
   Медленно, но решительно он ввел ей банан внутрь. И не  сводил  с  нее
взгляда, пока фрукт  не  оказался  достаточно  глубоко  и  ее  мышцы  не
охватили его плотным кольцом.
   Пронзенная до самых глубин существа, Энн молча  смотрела  на  Майкла.
Наконец она осознала разницу между проникновением  и  обладанием.  Майкл
прикрыл глаза и обвел пальцем выступающую часть банана. Она задрожала.
   - К концу года я был способен проглотить очень немногие  вещи:  хлеб,
сырые овощи, яблоки, груши и еще кое-какие фрукты, но только не мясистые
и не кашеобразные. Я  голодал,  но  был  нужен  графу  живым,  и  он  не
экспериментировал с продуктами, которые я еще переносил.  Мне  казалось,
что худшее позади. Но однажды вечером они с Фрэнком  явились  ко  мне  в
спальню, и дядя объявил, что приготовил для меня на чердаке сюрприз.  Но
не сказал, что это такое. Я решил, что в гробу моя мать. Ты ведь тоже об
этом подумала.  Представляю,  что  ты  почувствовала,  когда  над  тобой
закрыли крышку, сам был в твоем положении. Наутро,  пока  слуги  еще  не
поднялись, за мной приходил Фрэнк, вытаскивал наружу, и я, словно ничего
не случилось, проводил очередной день - читал книги, которые дядя считал
необходимыми для моего образования. И все думали, что он святой человек:
ценой собственного здоровья спас племянника, а теперь одевал его, кормил
и учил. А я в ожидании предстоящей ночи целый день дрожал от страха.
   Майкл  ритмично  двигал  банан,  усиливая  чувство  наполненности   и
разжигая аппетит.
   - Вначале я пытался рассказывать о своем  положении  слугам,  но  мне
никто не поверил. Когда дядя узнал об этом... больше мне не приходило  в
голову распускать язык. Я думал, что сойду с ума. И наверное,  потому  у
меня  хватило  сил  решиться:  однажды  вечером  перед  приходом  Фрэнка
выбрался в окно и перемахнул через каменную ограду - тогда на ней еще не
было пик. Потом пробрался на грузовое судно, которое шло в Кале.
   Энн вспомнила окружавший усадьбу каменный  забор.  Даже  без  пик  он
казался непомерно высоким для одиннадцатилетнего  мальчугана.  Ритмичные
движения банана продолжались. Майкл вкладывал в эти  движения  все  свои
чувства, но они никак не отражались на его лице.
   - Даже в Кале я не мог думать ни о чем другом - только о  проведенных
в гробу ночах. Я не мог заснуть,  у  меня  не  было  еды.  Однажды  меня
поймали, когда я пытался украсть  буханку  хлеба.  Габриэль  в  отместку
булочнику перевернул стол с пирогами. Потом мы вместе убежали в Париж. И
там  нас  подобрала  и  обучила   мадам.   Чувственное   наслаждение   -
единственная  вещь,  которой  я  научился  не  у  дяди.  Секс  дал   мне
возможность продолжать жить и забыть о прошлом. Габриэль потерял душу, а
я сохранил остатки своей. Я усвоил все, чему меня учила  мадам,  и  даже
больше. Я учился у каждой женщины, с которой побывал. Учился и  у  тебя,
Энн.
   Энн вспомнила, что именно это ей и пытался сказать Габриэль.
   Майкл любил женщин и секс не из-за денег и даже не за наслаждение,  а
потому, что это единственное, что осталось и его жизни.
   - И чему же ты научился у меня? - Энн боялась  пошевелиться,  боялась
нарушить атмосферу доверительности. Боялась, что  наступит  оргазм,  что
она потеряет контроль над собой и не  останется  вообще  ничего  от  той
женщины; которой она когда-то была.
   Майкл поднял голову, и Энн увидела, какие незащищенные у него глаза.
   - Я понял, что пора покончить  с  прежней  жизнью  и  начать  другую.
Теперь мы забудем о червях - и ты,  и  я.  При  виде  шоколада  я  стану
вспоминать о тебе, аромат твоей кожи, наслаждение, которое  ты  со  мной
разделила.
   Что-то горячее и влажное скользнуло по ее вискам.
   Ни один человек не способен вынести боли, которая выпала на его долю.
   - Но каким образом... - Энн запнулась, но продолжила:
   -  Каким  образом  ты  планировал  отомстить,  когда   принимал   мое
предложение?
   - Я знал, что он постарается похитить тебя или меня.  И  в  том  и  в
другом случае у меня появлялся шанс проникнуть в имение, чтобы убить или
быть убитым.
   Но Майкл не убил своего дядю. Вместо этого он спас ее. Энн  судорожно
вз