ся ее лишь мимолетно, подводя свое достоинство к ее порталу. И никогда не медлил ни одного лишнего мгновения. О чем он думал, случайно дотрагиваясь до нее? О чем думал этот человек, касаясь женщины впервые в жизни?
     - Ты истекаешь влагой.
     - Мне очень жаль, - быстро, словно оправдываясь, выговорила она и сжалась от напряжения, приготовившись к тому, что он сейчас ее оттолкнет.
     - Почему ты извиняешься?
     Его дыхание раскаленным тавром легло на ее живот: он смотрит вниз, словно способен видеть в темноте. И возможно, так оно и есть.
     - А с другим мужчиной ты не становишься такой мокрой?
     - Я...
     Длинный жесткий, мозолистый палец утонул в скользких влажных складках ее лона.
     Она выпустила из рук волосы Мохаммеда ради более надежного якоря: его плеч. Они были напряжены, совсем как ее тело. Сильные, надежные, истинно мужские.
     Меган ждала его следующей фразы, следующего вторжения. Сам воздух, похоже, раскалился от чувственного порыва.
     - Отверстие в твоем лоне чересчур узко.
     Он скользнул глубже, ее тело упорно сопротивлялось.
     - Ты хотела, чтобы тебя ласкали именно здесь, когда просила его потрогать между бедер?
     Меган зажмурилась, отсекая тьму, состоявшую из его волос и боли прошлого.
     - Нет, - ответила она.
     Он медленно разделил сомкнутые створки, проникая в святая святых ее лона, пока не коснулся самого кончика ее женственности. Крохотный бугорок налился желанием. Она неудержимо запульсировала в унисон с ритмом его пальца и сомкнула колени, чтобы не упасть.
     - Ты просила, чтобы тебя коснулись в этом месте?
     - Нет... просто просила, чтобы меня коснулись, - пролепетала она.
     - Ты уже твердая, это похоже на небольшой бутон. Тебе хорошо, когда мужская рука теребит его? И когда тебя приводят к экстазу, теребя клитор, разве ты не хотела бы, чтобы на месте мужского пальца был мужской жезл?
     Клитор.
     До этой минуты Меган никогда не слышала такого слова, но мгновенно поняла, что он имел в виду: ошибки быть просто не могло! Она впилась ногтями в его кожу, безразличная к боли, которую могла вызвать, полностью сосредоточенная на каждом движении этого длинного пальца.
     - Я не... знаю. Уверена, что большинство женщин по достоинству оценило бы... Ни один мужчина еще не дарил мне блаженства всего лишь одним пальцем.
     Он осторожно обвел затвердевшую горошинку плоти, самое чувствительное местечко женского тела, словно определяя размер, форму... и каждое прикосновение вызывало в ней бурю ощущений.
     - Но ты достигала разрядки, когда мужская плоть проникала в тебя, - настаивал он.
     За сомкнутыми веками плясали белые точки по разгоряченной коже пробегал раскаленный добела озноб.
     - Да.
     - Когда он касался тебя здесь...
     Он сильно нажал на бугорок ее женственности; молния наслаждения пронзила ее.
     - Разве ты не жаждала большего?
     - Есть немалая разница между прикосновением мужчины и женской рукой, - бросила она, пародируя его прежний ответ.
     - Арабские женщины вырезают нижние губы и женскую плоть у маленьких девочек.
     Меган широко распахнула глаза. Она съежилась от ужаса. Мышцы сжались, отрицая правду его слов, противясь наступающему оргазму.
     - Почему? - вырвалось у нее. - Как может женщина делать такое с малышками?! Как может женщина жить, никогда не познав наслаждения?!
     - Такова традиция, - пояснил он. Мозолистый палец сначала осторожно потер левую сторону ее клитора, а потом и правую. - Таков старинный обряд вторжения.
     Пламя пожирало Меган.
     - Таким образом, женщина думает не о собственных желаниях, а о нуждах мужчины.
     От его пальца исходил жар. Его голос был холоднее, чем скованное зимой болото. Меган слушала со всевозрастающим страхом, пока нарастающее наслаждение лизало ее языками огня. В Аравии мужчин, охраняющих гаремы, называют евнухами. И по слухам, их лишают мужского достоинства, чтобы они безоговорочно служили малейшим прихотям своего, господина, забывая о собственных желаниях. Горячая жесткая рука легла на ее ягодицы. Меган затряслась мелкой дрожью.
     Он затрепетал.
     А может, она все перепутала и дрожала сама, балансируя на грани самого сокрушительного оргазма в своей жизни.
     - Ты стала еще тверже, - заметил он.
     И стал вспоминать о странных ритуалах, способах, которые не могли присниться даже во сне. Его настойчивый палец тер и скользил... левая сторона... самый кончик... правая сторона... снова набухший кончик. Удовольствие от его прикосновений, казалось поистине пугающим.
     - Пожалуйста, остановитесь. Он отказался подчиниться.
     - Значит, ты лгала мне, утверждая, что ни один мужчина еще не приводил тебя к оргазму таким манером?
     Меган напряглась.
     - Нет, не лгала.
     Она единственный раз сказала не правду, позволив арабу поверить, будто перед ним именно та проститутка, которую привел владелец гостиницы.
     - И мои прикосновения тебе нравятся?
     - Да.
     Она и представить не могла, что мужские ласки могут доставлять столько удовольствия.
     - Тогда я не остановлюсь, пока ты не достигнешь наслаждения, чтобы мы оба проверили, действительно ли мужские пальцы способны удовлетворить женщину не хуже мужского жезла.
     Меган сжалась. И тьма неожиданно взорвалась, и вместе с ней - Меган. Задыхаясь, падая, цепляясь за пустоту.
     Скрип кровати. Ноги, оседлавшие ее бедра. Волна энергии нахлынула на нее, поглотила, пульсируя собственной жизнью.
     - Я ощутил твою разрядку, - охнул Мохаммед. Сильная рука сжала ее левое бедро, один палец был все еще смочен ее соками.
     Меган пыталась отдышаться, втягивая ноздрями исходившие от него миндальный аромат и пряный запах кожи. Ее левое колено зарылось в толстую шерсть, правое - терлось о грубую хлопчатобумажную простыню. Крохотные толчки еще не улегшегося землетрясения пробегали по ее телу; прохладный воздух овевал обнаженные складки лона.
     Она была открыта, полностью доступна. Розовые лепестки распустились, охраняя ворота в зияющий грот. Тяжелые мускулистые бедра прижались к ее ягодицам, на них не было ни единого волоска. Твердая плоть соединяла их тела. Плоть, не имевшая ничего общего с мужским пальцем. На ощупь она казалась резиновой.
     Резиновое копье с большим квадратным наконечником.
     - Тебе не хватает мужского жезла внутри? - допытывался он. - Удовлетворилась бы ты одними касаниями, если бы знала, что мужчина может дать только это и ничего больше?
     И тут она отчего-то поняла, что это его потребность всего секунду назад подхватила ее, поглотив ее желание. Пусть он отрицает, что тоже нуждается в разрядке: его тело утверждало иное.
     - Да, - выдавила Мег, с жадностью глотая воздух. Он дал ей куда больше, чем она получала когда-либо. - Мне этого было бы достаточно!
     Но ему было мало. Ах, сколько же боли в душе ее араба! Она не хотела, чтобы он страдал. Только не этой ночью.
     Меган сама претерпела немало за всю свою жизнь. Арабу. Кажется, тоже пришлось нелегко.
     Она мерно дышала, пытаясь успокоить сердцебиение и разгулявшиеся нервы и сказать то, что давно просилось на язык. Те слова, которые необходимо сказать.
     - Я не осуждаю тебя, Мохаммед.
     - Неужели?
     Его затянутое в резину мужское достоинство чуть заметно подрагивало. Ее лоно сжималось в мелких судорогах.
     - Именно так, - подтвердила она и протиснула руку между их телами, чтобы дать ему то же наслаждение, которым он одарил ее.
     - Не смей! - процедил он.
     Все в нем было жестким, как железо: голос, бедра, плечи, пальцы, державшие ее правую руку, плоть в резиновой оболочке. От чего бы ни страдал Мохаммед, бессилием это не назовешь.
     - Ты сам сказал, что хочешь показать мне, как ублажить женщину, - ничуть не смутившись, напомнила она.
     - Не для этого я купил тебя.
     - Именно для этого, - настаивала Меган, втайне удивляясь, откуда у нее берется смелость протестовать. Из-за полученного удовольствия? Или тех наслаждений, которые он, по всей видимости, тоже хотел испытать?
     Его пальцы сомкнулись на ее запястье: завтра на нежной коже появятся синяки.
     - Не желаю, чтобы ты знала.
     - Что именно? Насколько ты тверд? - дерзко выпалила она. И почувствовала, как он удивлен. Сознание собственней силы переполняло ее. Завтра она сгорит со стыда, будет убита сознанием собственной наглости. Только не сегодня ночью.
     Она медленно провела кончиком пальца по раздувшейся головке, пульсирующей под грубым резиновым чехлом.
     - Ты не хотел, чтобы я знала, какой он большой? - выдохнула она.
     - Не разыгрывайте из себя шлюху, мадам, - последовал резкий ответ.
     Меган на мгновение застыла.
     - Я - та, кто есть, не больше и не меньше.
     - Незачем лгать, чтобы успокоить мое оскорбленное тщеславие.
     И тут до нее дошло, что он отвергает не ее ласки, а собственное тело.
     - Заверяю, сэр, я не лгу. Никогда раньше я не встречала такой огромной мужской плоти.
     Прошло несколько бесконечных секунд, пока Мохаммед взвешивал правдивость ее слов. Все это время ее запястье оставалось в стальных тисках. Он хотел верить. Он боялся верить.
     - Ты не находишь меня... неприятным... отталкивающим? - выпалил он, явно считая себя омерзительным.
     - Ни в коем случае, - твердо ответила Меган. И вынудила себя спросить:
     - А вы? Я вам не отвратительна?
     - Женское тело не может быть отвратительным. Облегчение было почти непереносимым.
     - Так же как и ваше, - поклялась она.
     Мохаммед с тихим шипением выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.
     - Не знаю, сумею ли я удовлетворить женщину.
     - Клянусь, я более чем удовлетворена.
     - Не представляю, сумею ли сам найти удовлетворение в женщине.
     - Если соизволите отпустить мою руку, сэр, скоро получите ответ.
     Звук их слившегося дыхания вдруг прервался, даже прибой, казалось, на секунду смолк. Он разжал пальцы и тут же возобновил свой бесконечный ритм нападения и отступления.
     Меган, склонив голову, пыталась рассмотреть длинный толстый отросток, лежащий на ее ладони.
     Но видела лишь темный провал, разделявший их тела, и сознавала собственную неумелость. Никогда до этой минуты она не насаживала себя на мужское копье. Мысль об этом была одновременно унизительной и опьяняющей.
     Она осторожно подвела его к своему лону. Их обдало жаром, он взмок от пота. Мохаммед сжал ее руку, помогая, поощряя, ободряя... Он стиснул ее правую ягодицу. Пальцы утонули в глубокой расселине. Ее разверстое лоно горело, как в огне.
     Вместе они нашли ее портал. Вместе они ввели напряженную мужскую плоть в ее открытую женскую плоть. Меган не могла дышать, не могла двигаться.
     Пот капал со лба, носа, лился на его грудь. Чей пот? Его или ее?
     За все двадцать восемь лет супружества Меган ни разу не испытала подобной близости. Она, почтенная вдова, обхватила колени мужчины, ощущает его дыхание, и его чресла слиты с ее лоном. Вместе они делят пот, руки сцеплены, тела соединены.
     - Я недостаточно глубоко в тебе, - выдавил он.
     И притянул ее к себе. Пальцы его были почти на дне расселины между ягодицами. Правой рукой он направил свое облеченное в резину достоинство в тайны ее грота.
     Потирая. Протыкая. Вталкиваясь.
     Колени Меган медленно расползались в разные стороны, бедра расходились все шире. Откинув голову, обратив глаза в потолок, она громко взвизгнула:
     - О Боже!
     - Велик Аллах, - хрипло откликнулся он, взывая к тем частям тела, которые никак не могли ответить. Меган инстинктивно выпустила его плоть и, помогая себе плечами, попыталась встать. Но Мохаммед, сжав ее бедра, стал тянуть вниз и вперед, пока не уперся в самое чрево.
     - Не знал, что женщины так малы, - процедил он.
     - Я...
     Меган отчаянно старалась собраться с мыслями, но могла думать лишь о невероятно длинном, толстом, твердом отростке, достававшем, казалось, до самого сердца.
     - Ты так глубоко проник в меня...
     Горячее, напоенное миндалем дыхание овеяло ее щеку.
     - Тебе больно?
     Какое страдание звучит в его словах!
     - Нет.
     Она забыла, как близки могут стать мужчина и женщина в постели. Забыла? Или просто не знала7 Ее груди вплави-лись в его торс; ее бедра обхватывали его бедра, ее лоно слилось с его чреслами.
     Одно дыхание.
     Одно тело.
     Согласное биение сердец.
     - Я никогда...
     Ее внутренние мышцы конвульсивно сжали его.
     - Я не могу двинуться. И не понимаю, как это можно сделать в подобной позиции.
     - Потрись своими чреслами о мой лобок.
     Мохаммед вдавился в нее и одновременно подался вверх. Огненная волна, ударившая в нее, оказалась куда мучительнее боли, куда сильнее наслаждения. Створки ее лона расплющились о его гладкую кожу: у него не было волос внизу живота. Затвердевший бутон женственности терся о голую кожу. Меган порывисто перекрыла разделявшие их несколько дюймов и поцеловала его. Он замер. Его губы были сухими и мягкими.
     Она отпрянула, тяжело дыша.
     - До этой минуты я никбгда не целовал женщину, - скованно пробормотал Мохаммед. Он тоже тяжело дышат
     - Тебе понравилось? - спросила она, чувствуя себя захваченной, взятой в плен, беззащитной, чувствуя себя гораздо моложе, чем женщина ее возраста имела право чувствовать.
     - Да, - коротко обронил он.
     Но Меган не обиделась на резкость.
     Отпустив широкие плечи, она сжала ладонями его лицо... похоже, он недавне побрился... и снова прижалась к его устам своими.
     Его губы прижались к ее губам, завладели. Ошеломляющее наслаждение потрясло ее. Он провел языком по границе между губами, словно требовал, чтобы она их приоткрыла. Меган послушалась. Он коснулся кончика ее языка своим. Меган содрогнулась в блаженной разрядке, стискивая мышцами лона его плоть, высасывая его дыхание.
     Но когда попыталась отодвинуться, отгородиться от неожиданного водоворота ощущений, Мохаммед сжал руками ее голову и удержал. Он стал лизать ее так, словно пробовал на вкус ее наслаждение: под языком, небо, внутреннюю поверхность щек. Стиснув ее попку левой рукой, он врезался в податливое тело, заставляя ее пережить пик экстаза, и вскоре Меган уже не отличала боли от наслаждения, свою плоть от его плоти.
     Оторвавшись от его губ, она припала щекой к его жаркой груди, задыхаясь, все еще извиваясь в конвульсиях.
     - Иншаала <Слава Аллаху.>.
     И тут Мохаммед неожиданно поднялся и присел, увлекая Меган за собой, еще глубже проникая в нее, выдавливая из ее легких остатки воздуха, потом повернулся и выскользнул из нее, и она стала падать... падать...
     Кровать скрипела и стонала. Колючая шерсть царапала ее ягодицы. Голова утонула в подушке, так что шпильки безжалостно вонзались в кожу. Меган слепо хватала руками воздух, и наконец ее усилия были вознаграждены. Бедра Мохаммеда умостились между ее ног, он сильным толчком нырнул в нее.
     Скрип пружин сливался в ее ушах с его прерывистым дыханием. Тела были мокрыми и скользкими от пота. Она не могла сказать, кто кем обладал. И выгнулась, требуя большего.
     И он дал ей все возможное.
     Она не сразу услышала свои крики:
     - О-о... Пожалуйста! О Господи! Люби меня! Сильнее! Люби меня сильнее! О, пожалуйста! Только не останавливайся! Пожалуйста, не останавливайся!
     Третий оргазм застиг Меган врасплох, но за ним последовал четвертый, пятый. Во время шестого он снова бормотал неизвестные фразы, вероятно, обращения к своему Богу. Она смогла разобрать только одно слово:
     - Проклятие. Проклятие. Проклятие.
     И смутно осознала, что по лицу Мохаммеда катится не только пот, но и слезы.
     Когда он бессильно обмяк на ней, она обняла его так крепко, как могла. Так же крепко, как хотела, чтобы обнимали ее двадцать два года назад, когда она проплакала всю ночь.

Глава 3

     Запах полученного Меган наслаждения, куда сильнее самых дорогих духов, наполнял воздух.
     Свет проникал сквозь щель между оконными занавесками, превращая выцветшую ткань в море переливчатой зелени. Из-под простыни выглядывала прядь темных волос, припорошенных серебром. Его губы все еще горели от ее поцелуев. Его тело все еще горело от соприкосновения с ее кожей.
     Они лежали в обнимку. Длинная толстая коса змеилась по его подушке. Металлические шпильки тускло поблескивали в предрассветных лучах.
     Когда она сжимала его колени, ее волосы все еще были уложены в узел. Должно быть, распустились где-то посреди ночи. Он подумал о том, как, должно быть, неудобно и больно спать на шпильках. Вспомнил, как ее тугое лоно сжимало его жезл.
     Грудь внезапно стеснило. Меган целовала его, эта женщина, которую он обвинил в том, что для шлюхи она слишком стара. Держала ладонями его голову, пока он изучал вкус ее груди. Разделила с ним чудо слияния мужчины и женщины. Его одолевало благоговение, смешанное со стыдом.
     Только вонзаясь в нее, он чувствовал себя мужчиной, лишь в те мгновения, пока был в ней. И никогда не ощущал себя более уязвимым, чем в ту минуту, когда изливал свой долголетний страх, опасения, что он не сумеет ублажить женщину, что ни одна женщина не сумеет ублажить его.
     И оказалось, что именно она взяла его жизнь в свои руки.
     Нога Мег лежала на его бедре. Голова Мег покоилась на его плече. Выбившиеся из косы волосы щекотали его подбородок.
     Она спала невинным сном ребенка, эта шлюха, давшая ему не только блаженство, но и утешение. Щеки побледнели. От сна? От усталости? От пресыщенности?
     Ее клитор поднялся под его пальцем. Ее лоно сжималось вокруг его жезла пять раз. Туже, чем кулак. Она достигла пика шесть раз подряд.
     Он наблюдал спокойствие на ее лице и думал о человеке, которого едва не предал. Сын, пусть не плоть от плоти, но все же сын сердца.
     Он изучал черные опахала ее ресниц и думал о женщине, которую безмолвно любил, зная и чувствуя себя в безопасности оттого, что она любит другого. И понимал, что больше никогда не станет прежним.
     Он испытал плотское соитие. Одна ночь с женщиной. Самоудовлетворение было жалкой подделкой. Все его мышцы и ноги ныли, тупое давление терзало чресла.
     Первое пройдет со временем и физическими упражнениями. Второе скоро уляжется, стоит лишь опорожниться.
     Но для этого нужно найти в себе силы сползти с кровати. До чего же разленился! Он, который с тринадцати лет не валялся долго в постели, зная, какие обязанности возложены на него.
     Осторожно, чтобы не разбудить Меган, он отстранился и выполз из-под одеяла.
     И едва не охнул: деревянный пол за ночь заледенел. Но он еще немного постоял, глядя на Меган. В ушах эхом отдавались ее страстные крики. Она молила его не останавливаться, наполнить ее, проникнуть глубже, любить сильнее. Никогда еще он не чувствовал себя таким униженным и одновременно могущественным.
     Черное платье лежало грудой на том месте, где она выступила из него, чтобы подойти к кровати. Его белый тюрбан и свободная рубаха до щиколоток валялись чуть поодаль, видимое напоминание о дороге, которую он прошел. До этой ночи он непременно сложил бы одежду перед тем, как отправляться на покой.
     Наклонившись, Мохаммед выхватил ночной горшок из-под деревянных перекладин кровати и уголком глаза заметил сморщенный резиновый комочек: французский конверт, которым пользовался для защиты от болезней. Тонкий слой жидкости застыл на дне мешочка - доказательство того, что и он способен излиться.
     Мохаммед смял уже ненужный конверт, подошел к камину, где остался лишь пепел прогоревших угольев, поставил тяжелую фарфоровую вазу на стул и поднял крышку.
     В глаза бросилась полустертая черная надпись на дне:

     В чистоте держи меня,
     И не выдам я тебя.
     И если меня не обидел,
     Никому не скажу, что увидел.

     Легкая улыбка коснулась его губ. Ничего не скажешь, в этих англичанах имеется некое непристойное очарование.
     Бросив кондом в горшок, он подхватил левой рукой свое мужское достоинство. На ум впервые пришло слово "мужественность". Она превозносила его за размер отростка, его, кому и в голову