граф  шагал  в  ногу  со
временем, створка двери открывалась внутрь.
   - Какого черта!
   Майкл не помнил стоявшего перед ним долговязого типа,  но  он  хорошо
знал подобных людей. Когда у них кончались деньги на опиум и  начиналась
ломка, они соглашались на любую работу. Даже на преступление, только  бы
получать монеты.
   Но долговязый слуга, судя по всему, узнал Майкла - шрамы  делали  его
заметной фигурой, И как ни был бледен, побелел еще больше.
   Майкл оттолкнул слугу и прошел в вестибюль. Потом через  три  ступени
побежал по лестнице красного дерева. Позади рокотал голос Дрейка:
   - Джемми, болван, скорее за ним!
   Майклу не требовалось света: он точно  знал,  где  находилась  Энн  и
сколько предстояло сделать шагов. Но одно дело - шаги ребенка, другое  -
шаги мужчины. Он  сделал  поправку,  и  все  же  коридор  показался  ему
бесконечным. Сзади по  не  застланному  ковром  полу  грохотали  кованые
сапоги констеблей.
   - Сэр, подождите!
   Майкла влекла вперед Энн. Ее смех, который он слышал всего один  раз.
Ее страсть, которой он наслаждался так недолго.
   Она жива! Он это чувствовал. Из-под двери пробивалась полоска  света.
Послышался звон колокольчика, а затем приглушенный  деревянной  створкой
крик:
   - Фрэнк! Фрэнк, скорее сюда.
   Майкл не медлил ни одной секунды. Как он и  предполагал,  дверь  была
заперта. Он налег на створку:  раз,  другой,  третий...  Красное  дерево
осветил фонарь полицейского. Они теряли время.
   Но вот створка поддалась, Майкл зажег спичку.  Выключатель  находился
по ту сторону двери. Яркий свет моментально ослепил их.
   Он безошибочно  узнал  запах,  которого  не  скрыл  аромат  сжигаемых
благовоний. Запах плыл по ступеням ведущей на чердак узенькой  лестницы.
В животе у него похолодело. Майкл еле подавил в себе желание сжечь дотла
весь этот дом, задул спичку и побежал по крутым ступеням.
   Дверь наверху тоже оказалась закрытой, но подоспела помощь  -  дерево
затрещало и створка распахнулось. От запаха смерти перехватило дыхание.
   Луч  фонарика  скользнул  по  деревянному  ящику,  поскакал  обратно,
уткнулся в темноту и  выхватил  из  мрака  второй  гроб.  Вспыхнула  над
головой лампочка и озарила оба символа смерти. Майкл точно знал, в каком
гробу находилась Энн. Чувствовал биение се сердца, ее страх.
   Крышка была забита. Он поспешно схватил оставленный на  втором  гробе
молоток. Драгоценные секунды уходили одна за другой. Майкл тянул, лупил,
колотил - изнутри не доносилось ни малейшего звука. Нет, она не  умерла.
Щели в дереве пропускали воздух. Но бывают веши похуже смерти.
   К покрытой шрамами руке присоединились руки в белых перчатках. Вместе
с констеблем Майкл раскачал ослабевшие гвозди и сбросил крышку.
   Энн лежала внутри - она тихонько плакала, в прядях  волос  запутались
скользкие, мерзкие существа.
   - Господи Иисусе!
   Сначала Майкл решил, что это воскликнул он.  Но  в  следующую  минуту
понял, что это голос полицейского.
   - По ней черви ползают! - Перепуганный констебль забыл о том, что  он
представитель власти. У Майкла не было времени его утешать. Он прекрасно
знал, что такое страх, - сам испытал двадцать семь лет назад,  а  сейчас
его помощь требовалась женщине.
   - Энн! - позвал он. Подхватил под колени и за плечи и вынул из гроба.
Ее спина оказалась влажной. - Энн, открой глаза, скажи что-нибудь. Все в
порядке, Энн.
   Она  открыла  глаза,  слезы  продолжали  катиться  по  щекам,  зрачки
расширены от ужаса.
   - Опусти меня! - Ее голос прерывался рыданиями; от прежней гордости в
гробу не осталось и следа.
   Майкл  подчинился.  По  шее  Энн  скользнул  холодный  червь,  и  она
вскрикнула. Майкл сам чуть не разрыдался.
   - Все в порядке, Энн. - Он быстро и  умело  очистил  ее  от  земляных
червей. - Не бойся, они не кусаются.
   Но она рыдала не переставая. Майкл понимал почему.  Он  повернулся  к
полицейскому.
   - Оставьте нас, пожалуйста.
   Юный констебль рад был убежать как  можно  дальше  от  этого  чертога
ужаса и смерти.
   - Энн, не надо, - продолжал уговаривать Майкл. - Все будет хорошо.  -
Он подсунул руку ей под плечи и прижал лицо к своей груди. Знал, что она
будет сопротивляться, знал, что может причинить ей  боль,  но  не  видел
другого выхода. Поднял ее шерстяную юбку и скользнул рукой по бедру.
   Шелк! Энн надела панталоны от мадам Рене. Они оказались  мокрыми,  но
то была не влаги желания. Энн начала вырываться.
   - Что ты делаешь? Пусти!
   - Он что-то поместил тебе внутрь.
   - Черви! Они везде! - Энн забилась с неожиданной силой. -  Пусти!  Не
прикасайся ко мне. О Боже, Боже! Они у меня в животе!
   - Нет! - решительно возразил Майкл. - Это не черви, я знаю.  Там  два
серебряных шарика, они производят половое возбуждение. Не сопротивляйся,
пожалуйста, я их сейчас достану.
   Женщина неожиданно вывернулась из его объятий, и тут произошло  чудо.
На грани истерики Энн сумела взять себя в руки.
   - Я сама, отвернись.
   На этот раз Майкл повиновался, но он не позволит старику раздавить ее
страсть и уничтожить только что пробудившуюся чувственность. У них и так
слишком много отнято.
   Майкл отвернулся.

Глава 19

   Энн думала всего о двух вещах: как бы  не  расплакаться  и  о  ванне,
которую немедленно примет, как только окажется в своей  усадьбе.  Карета
подскакивала на ухабах, рядом сидел Майкл. Она  не  помнила,  как  звали
того мальчишку, который двадцать семь лет назад якобы сгорел и разбился.
   Сейчас ее тело горело и трепетало от боли. Ее тело корчилось в мокром
от страха платье. Энн крепко сжала зубы, чтобы не поддаться истерике,  к
горлу подкатывала тошнота.
   - Вам нет нужды провожать меня до дома, месье. - Боль не  преграждала
дорогу рвущимся на волю словам. - Кстати, как вас теперь называть? Месье
д'Анж? Достопочтенный Стердж-Борн? Вы ведь племянник графа,  а  в  нашем
обществе чрезвычайно важно соблюдать протокол. Я желаю обращаться к  вам
в соответствии с вашим титулом.
   - Ты в шоке, - терпеливо ответил Майкл. Нет, она болтала, но  в  шоке
не была. Каждый нерв в  ее  теле  пел  и  звенел,  а  в  голове  роились
прозрачные, словно мотыльки, мысли.
   Фрэнк снял с нее шляпку, и она осталась  в  спальне  графа  вместе  с
ридикюлем  и  перчатками.  Так  что  какая-то   ее   часть   по-прежнему
принадлежала старику.
   Энн зажала ладонью рот и выглянула из окна.  Карету  окутывала  тьма,
черная, как в гробу. До нее дошло, почему сидящий рядом с ней человек не
мог заснуть в темноте. Она подавила раздражительность.
   - А что было во втором гробу? - Воспоминания снова нахлынули на  нее,
и губы Энн невольно задрожали. - Он сказал, что там моя мать.
   - Дохлая кошка, собака, а может быть, крыса.
   - Ты точно знаешь?
   - Да.
   Энн закуталась в плащ. Пальцы впились в  гренадин:  она  чувствовала,
как невидимые черви ползали по ее телу. Как ползали по  телам  матери  и
отца, которых закопали глубоко под землей, в темноте.
   Она икнула.
   - Опусти голову между колен.
   Энн сжала зубы.
   - Со мной все в порядке, нечего надо мной трястись.
   - После ванны ты почувствуешь себя гораздо лучше.
   Она очень на это надеялась, но боялась, что никогда не  избавится  от
отвратительного ощущения, словно по коже ползают осклизлые черви.
   Во рту сохранялся горький привкус. Чай! Страх темноты. Запах  гниения
и затхлая вонь от червей... Нет, если позволить себе  распуститься,  она
снова расплачется.
   Энн Эймс. Женщина, которая плакала сначала от наслаждения, а потом от
ужаса. Казалось невероятным, что всего лишь дненадцать часов назад  она,
никем не узнаваемая, ехала в удобном вагоне поезда. А  за  час  до  того
отвечала на страсть мужчины,
   - Вторую ночь, когда я была с тобой, ты подмешал мне что-то в вино, -
хрипло сказала она.
   - Да, - признался Майкл.
   - Зачем?
   - Следовало предпринять кое-какие меры ради твоей безопасности.
   - Не лги! - вспылила Энн. - Ты знал... - Она никак не могла заставить
себя продолжать. -  Леди  Уэнтертон  -  это  та  женщина,  которая  тебе
нравилась, с ней одной ты дружил...
   Карета продолжала двигаться в темноте.
   - Да.
   - Он сделал с ней то же самое?
   - Да.
   - Ты ее любил?
   - Да.
   - И позволил ему расправиться с ней? Как ты мог?
   - Я не знал, что она у него, - его голос звучал приглушенно, - думал,
что она поехала погостить к сестре, получал от нее телеграммы.
   - Но ты знал... - Стараясь успокоиться, Энн глубоко  вдохнула.  -  Ты
знал, что он намеревался сделать со мной?
   - Знал.
   - Так чего же пытался добиться обманом?
   - Мести.
   Отчего карета так спешит, отчего  боль  никак  не  утихает?  Ее  зубы
стучали от холода, от того, что ее предали, от непреходящего ужаса.
   - Сколько времени леди Уэнтертон оставалась у него?
   - Два месяца.
   Энн закрыла глаза. Она  попыталась  представить,  каково  лежать  два
месяца в гробу, снедаемой плотскими желаниями, - и не смогла.  Его  лицо
расплывалось перед ней.
   - Как она умерла?
   - Заткнула щели в двери и окнах и включила газовый  рожок,  произошел
взрыв. Видимо, оттого, что в камине тлели угли.  Она  хотела  умереть  и
умерла.
   Леди Уэнтертон предпочла жизни смерть, Энн не могла  ее  судить.  Она
съежилась  в  уголке  и  постаралась  сосредоточить  все   внимание   на
растрескавшейся коже сиденья, на свежем сене под ногами и скрипе колес -
на чем угодно, только не на мраке и осклизлой жаре,  которая  продолжала
корчиться и сворачиваться пружиной в ее утробе.
   Ее сосед ничего не говорил. Словно чего-то ждал. Но чего?
   Энн дождалась, когда  колесо  попало  в  ямку,  экипаж  накренился  и
замедлил ход, открыла дверцу и выпрыгнула наружу. Но упала и растянулась
на земле. Нескладная, неуклюжая старая дева! Но  тут  же  ей  на  помощь
потянулись сильные руки в шрамах. Она отпихнула их и встала на  ноги.  У
нее были три ночи страсти - все, что осталось ей до конца жизни.
   Ее усадьба тонула в темноте и покое, точно огромный гроб. Позабыв про
достоинство, Энн принялась колотить в дверь:  только  бы  избавиться  от
мучительных кошмаров и мужчины, который стоил у нее за спиной. Почему он
не уходит?
   На пороге показался дворецкий со  свечой  в  шишковатых  пальцах;  на
тронутом возрастом лице отразилось непривычное для него раздражение.  Но
в следующую секунду челюсть у старика отвалилась.
   - Мисс Энн!
   "Он стал слишком стар для своей должности, - подумала она.  -  Завтра
же рассчитаю! Выставлю имение на продажу, а слуг уволю".
   Но это будет завтра. Предстояло еще пережить  остаток  этой  страшной
ночи. Энн взбежала вверх по ступеням, шелковые нижние юбки  и  шерстяное
платье задевали щиколотки.
   - Мисс Энн! - взвился  ей  вдогонку  голос  дворецкого.  Ему  ответил
мужской шепоток. Она не остановилась.
   Застоявшийся воздух был насыщен запахом сырого дерева и карболки,  но
ему не перебить вонь разложения, которую  источали  ее  одежда,  волосы,
кожа.
   Как  много  сразу  всего  прояснилось.  Обилие  цветов  в  его  доме,
разговоры о страсти. Ему не нужна была женщина - он мечтал о мести.
   Энн распахнула дверь в спальню и принялась рыться в  ящике  комода  в
поисках спичек. Повернула кран газового  рожка  и  несколько  бесконечно
долгих секунд не могла отделаться от мысли о леди Уэнтертон.
   Затем поспешно приподняла хрустальный с гравировкой плафон  и  зажгла
на полную мощность свет. Тени отпрыгнули назад и побежали по стенам.
   Энн рванула с себя лиф. Оторвавшаяся пуговица  ударилась  о  стену  и
беззвучно покатилась по ковру. Не важно. Все теперь не важно. Только  бы
избавиться от ненавистной одежды. Игривый беспроволочный корсаж с  тихим
шелестом упал на пол. Женщина не опускала глаз, боясь увидеть на  одежде
червей.
   Корсет, ей самой не распустить  корсет.  Горничная  спит.  И  Энн  не
хотелось, чтобы служанка видела  ее  в  подобном  виде.  Но  внизу,  под
корсетом бегали по  коже  мурашки.  И  как  живое  существо,  пытающееся
выбраться на волю, царапала душу истерика.
   Нет, графу ее не одолеть!
   Ножницы!
   Энн лихорадочно оглянулась в поисках корзины  с  рукоделием,  которая
десять месяцев не появлялась из шкафа на свет Божий.  Ее  мать  считала,
что настоящая леди обязательно проводит досуг с иголкой  и  ниткой.  Энн
потакала ей и у постели больной аккуратными стежками  подшивала  платки,
которые никому никогда не пригодятся.
   Маленькие ножницы предназначались для того, чтобы разрезать нитки.  И
с корсетом пришлось бороться по одному волокну. Наконец она  швырнула  и
корсет,  и  ножницы  в  тень  у  стены.  Такую  же   непроглядную,   как
неотступающий страх в ее душе.
   Затем стянула влажную, прилипшую к телу сорочку - Боже, он видел, что
она потеряла контроль над собой - и вместе с панталонами послала  в  тот
же угол. И,  удивляясь  собственному  раздражению,  сорвала  подвязки  и
шелковые чулки.
   Теперь волосы - скорее  вон  из  них  заколки  -  расчесать  хотя  бы
пальцами слипшиеся пряди.
   Нет времени нагревать воду. Трясущимися руками Энн зажгла  канделябры
по  обеим  сторонам  зеркала  над  раковиной  и   посмотрела   на   свое
растрепанное  изображение.  Граф  наглядно   продемонстрировал,   какими
выдающимися качествами она обладала.
   Энн открыла обыкновенный бронзовый кран. Из носика хлынула  ржавчина.
Не в состоянии дождаться, пока наполнится узкая медная ванна, она влезла
в нее и присела под струю. Ледяной поток обрушился ей на  затылок.  Вода
оказалась  настолько  холодной,  что  у  нее  перехватило  дыхание.  Она
выпрямилась, потянулась за мылом и мочалкой и стала неистово тереть себе
кожу. Черви продолжали ползать снаружи и  внутри.  Снаружи!  Энн  повела
рукой - в наполнившейся ванне плавали пряди ее волос, будто  живые.  Она
села и принялась хватать ртом воздух.
   И тут увидела его. Без сюртука,  без  перчаток,  без  шляпы  рядом  с
ванной стоял Мишель д'Анж,  достопочтенный  мистер  Стердж-Борн.  Черные
волосы вились в вырезе белой рубашки, на лице появилась темная щетина, и
от этого шрамы на скулах казались еще светлее.
   Вода катилась с ее лица. Энн  хлопала  себя  руками  по  груди,  хотя
смутно понимала, что, вероятно, выглядит очень комично.
   Ему не привыкать - он видел многое другое, кроме ее грудей.
   - Убирайся! Мой адвокат... - Ах да, он умер. Что же сделал граф с его
телом? - Я дам указание банку перечислить тебе оставшиеся деньги.
   - Мне не нужны твои деньги,  Энн.  -  Фиалковые  глаза  на  мгновение
подернула дымка сожаления. - Я к ним никогда не стремился,
   Не стремился к ее деньгам? Чего же он хотел: ее страсти?
   - И тем не менее. - Надтреснутый голос женщины  сорвался.  -  Тем  не
менее таковы были условия договора. - Уходи. Слуги начнут судачить. - Ее
саму передернуло от подобного лицемерия. Поздно беспокоиться о слугах.
   Какая разница, что о ней скажут?
   - Вылезай!
   Энн тряхнула головой, освобождаясь от туманящей зрение тьмы.
   - Прошу прошения?..
   - Вылезай, ты вся посинела. - Он потянулся за полотенцем  на  вешалке
рядом с ванной.
   - Послушайте, месье д'Анж...
   - Меня зовут Майкл.
   - Мне все равно, как вы себя называете. Ради Бога, уходите  из  моего
дома. Неужели вам недостаточно?
   Секунду Энн смотрела на него снизу  вверх.  Их  взгляды  встретились.
Плавным движением руки Майкл поднял ее из ванны и завернул в полотенце.
   - Тебе придется меня выслушать, - раздраженно проворчал он. -  Хочешь
ты того или нет.
   - Чтобы я  поняла?  -  закричала  она,  но  тут  же  захлопнула  рот,
ужаснувшись, что опять потеряла самообладание.
   Она стояла завернутая в полотенце, -  горло  в  огне,  -  трясущаяся,
дрожащая, ненавидящая свою слабость и беззащитность. Ненавидящая себя за
то, что все еще хотела его. В то время как мать лежала  в  могиле  и  ее
поедали черви.
   - Теперь тебе кажется,  что  ты  никогда  не  оправишься.  -  Горячее
дыхание коснулось ее лица. - Но ты сумеешь, а я тебе помогу.
   Энн подавила раздражение и сама прижала полотенце к груди,  чтобы  он
не воображал, что она в полной его власти.
   - Мне не нужна твоя помощь.
   Он возвышался над ней - высокий, темноволосый,  порочно  красивый,  -
обладающий всеми качествами, которые она ценила в мужчинах.
   - Очень печально,  мадемуазель  Эймс,  потому  что  мою  помощь  тебе
все-таки придется принять.
   - Не обращайся ко мне  по-французски!  -  закричала  она,  позабыв  о
раздирающей горло боли. - Ты не  француз!  Ты  мне  лгал!  Говорил,  что
жаждешь  моей  страсти!  А  на  самом  деле  меня  не  хотел!  Ты   меня
использовал!
   - Но я до сих пор жажду твоей страсти, -  твердо  заявил  Майкл;  его
фиалковые глаза недвусмысленно блеснули. - И ты мне ее подаришь!
   Страх затуманил Энн рассудок. Майкл не пропускал ее к выходу,  позади
отступление преграждала ванна  -  ни  одного  безопасного  места.  Негде
спрятаться от реальности.
   - Если ты сейчас же не отойдешь, я знаешь, что сделаю?
   - Что же? - подзадорил ее Майкл. - Скажи, что ты сделаешь?
   Что может женщина против мужчины? Она не смогла противостоять  графу.
Она не  смогла  противостоять  подметальщику,  который  толкнул  ее  под
карету. Она не умеет контролировать даже собственное тело.
   Дрожь у нее внутри нарастала.
   - Ты хочешь меня убить. - Она взглянула в фиалковые глаза и вспомнила
шляпную булавку и его пенис в своей слюне.
   - Я обещал, что никогда не причиню тебе вреда.
   - Граф сказал, что ты убил своих родных.
   - А тебя он в чем обвинил, Энн?
   Она не хотела отвечать, но слова сами сорвались с ее языка:
   - В том, что я убила свою мать.
   - Ты в самом деле ее убила?
   Энн ударила его по  щеке  -  она,  которая  ни  на  кого  никогда  не
поднимала руки. Пощечина гулко  отозвалась  в  маленькой  ванной.  Плоть
коснулась плоти только для того, чтобы причинить боль. Значит, она  тоже
могла!
   Энн в ужасе прижала ладонь  ко  рту.  Пальцы  кололо,  словно  в  них
воткнули сотни маленьких иголочек. Под щетиной на его левой  щеке  алели
четыре отпечатка. На Энн полыхнуло фиалковым пламенем.
   - Мы собрались на пикник, на берег моря: мать, отец, три мои  младшие
сестры  и  я.  Мне  исполнилось  одиннадцать  лет,  и  я   готовился   к
вступительным экзаменам в Итон. Отец пошутил, что я уже мужчина и должен
возить его, а не он меня, и передал мне вожжи. Но  вожжи  оборвались,  и
кони понесли - по полю, прямо к краю обрыва. Дядя появился верхом, он не
попытался  подхватить  под  уздцы  коренную  и  остановить   экипаж,   а
посторонился с дороги. Тогда мать схватила  меня  и  швырнула  ему.  Его
лошадь попятилась и сбросила нас обоих. Он получил  удар  копытом,  а  я
лежал и смотрел, как экипаж полетел с обрыва. Дядя отнял у меня все,  но
я не позволю ему отнять еще и тебя.
   У Энн опустились руки. Она поняла, что вожжи разорвались не  сами  по
себе.
   - Это он их убил.
   - Полагаешь? - Брови Майкла иронически изогнулись. -  А  может  быть,
все-таки несмышленыш  не  справился  с  лошадьми  и  отправил  родных  в
пропасть?
   Вина - оборотная сторона любви.
   - Вожжи были подрезаны, - решительно проговорила Энн.
   - Где теперь эти вожжи? Никаких доказательств. Графом был он. Отец  -
младший брат. Старшему брату нет никакого смысла убивать младшего.
   У Энн на этот счет не оставалось никаких сомнений.
   - Он ненормальный.
   Майкл саркастически улыбнулся:
   - Про дядю можно сказать все, что угодно, но только  не  то,  что  он
ненормальный. Я тебе не лгал, кроме одного раза. Я знал, кто  ты  такая,
еще до нашего первого свидания. А потом волновался, думал, не  оттолкнут
ли тебя мои шрамы. Но ты оказалась именно той женщиной, которую я  ждал.
Ты жаждала меня, а я жаждал мести. Но твоей  страсти  я  жаждал  гораздо
сильнее. Мне не терпелось тебя обнимать, удовлетворять твои желания.  Ты
домогалась меня, моего тела. Скажи, разве тебе было безразлично то,  что
мне нравилось? Так что еще вопрос, кто кого использовал.
   Энн