лестнице, перескакивая сразу через несколько ступенек. Достигнув двери своей спальни, Рамиэль со всей силы толкнул ее. От резкого удара дверь распахнулась и, ударившись о стену, чуть было не захлопнулась перед ним.
     Бархатное кресло малинового цвета, в котором сидела графиня, было придвинуто к кровати. В комнате стоял полумрак из-за опущенных портьер, сквозь которые с трудом пробивался мутный дневной свет; при таком освещении светлые волосы графини казались серебряными.
     Когда Рамиэль вошел в комнату, она резко выпрямилась. Однако, когда графиня узнала в вошедшем своего сына, она с облегчением вздохнула и поднесла палец к губам.
     - Ш-ш-ш...
     Рамиэль одним махом преодолел расстояние от двери до своей кровати. При виде Элизабет сердце его заныло. Кожа ее была белее подушки, на которой она лежала; под глазами залегли глубокие тени. Прежними остались только ее рыже-каштановые волосы. Казалось, будто все жизненные соки, покинувшие ее тело, сосредоточились теперь в этих длинных блестящих прядях.
     - Не буди ее, сынок. Сейчас ей уже ничего не грозит.
     - Как это случилось? - спросил Рамиэль хриплым шепотом.
     Помимо своей воли он протянул к Элизабет руку и убрал с ее лба влажную прядь волос.
     - Пойдем в другую комнату, там и поговорим.
     - Нет.
     Ярость и страх боролись в душе Рамиэля. Он обещал Элизабет, что с ним она будет в безопасности, но он не сдержал своего обещания.
     - Я больше не оставлю тебя.
     Присев на край кровати, Рамиэль потянулся к ее руке.
     - Не прикасайся к ней.
     Рамиэль замер. Затем медленно обернулся в сторону матери.
     - Я дала ей успокоительное, но кожа Элизабет по-прежнему слишком чувствительна, - объяснила графиня. - Если ты ее разбудишь, она испытает сильную боль.
     Рука Рамиэля застыла в воздухе, так и не коснувшись судорожно сжатых пальцев Элизабет.
     - Что ты имеешь в виду, говоря о слишком чувствительной коже?
     - Ее отравили, Рамиэль.
     - Что это за яд, от которого обычное прикосновение вызывает боль?
     Опасная мягкость в голосе сына не остановила графиню.
     - Ты так давно не был в гареме, что уже успел забыть?
     Кантаридин, хорошо известный под названием "шпанская мушка", достаточно часто использовался наложницами для усиления желания. Однако это средство обычно смешивали с какими-нибудь другими ингредиентами, иначе вместо возбуждения оно вызывало смерть.
     - Это невозможно, - убежденно произнес Рамиэль.
     - Возможно, уверяю тебя.
     - Но как?
     - Кекс был нашпигован кантаридином. Мухаммед дал Элизабет рвотное, чтобы очистить ее желудок. Если бы он не поторопился, она бы умерла.
     Если бы Мухаммед не впустил в дом Эдварда Петре, ее бы не отравили.
     - Эдвард Петре будет все отрицать.
     - А ты уверен, что это был ее муж?
     - А ты предлагаешь мне во всем обвинить Этьена? - резко возразил Рамиэль.
     - Ты уверен, что яд предназначался для Элизабет? - спокойно продолжала графиня.
     Корзина с лакомствами. Кекс был приготовлен для сыновей Элизабет. Никто не знал о том, что она собиралась навестить своих сыновей, кроме него самого и его слуг. Рамиэль внедрил в дом Петре своего шпиона; может, Эдвард сделал то же самое?
     Мухаммед. Он знал, что от шпанской мушки нет противоядия. Единственное, что могло спасти человека от передозировки, было рвотное, причем принятое немедленно. Однако корнуэлец прекрасно знал и другое - что это средство тоже не всегда действовало. Шпанская мушка возбуждала так же легко, как и убивала. Доза, усиливающая желание, не очень отличалась от той, что вызывала смерть.
     - Я не думаю, что в этом замешан кто-то из моих слуг. Но уверяю тебя, если это так, то я очень скоро узнаю, кто этот мерзавец, - угрюмо пообещал Рамиэль.
     Он осторожно поднялся с кровати.
     - Куда ты идешь?
     - Хочу найти предателя.
     - Ты же сказал, что не оставишь Элизабет.
     Рамиэль не смог скрыть горечи.
     - Тебе лучше удается защищать ее.
     - Я не смогу помочь ей, когда она проснется, Рамиэль.
     Он остановился.
     Какое-то количество яда по-прежнему оставалось в организме Элизабет. И несмотря на то что к моменту ее пробуждения все самые страшные мучения останутся позади, она по-прежнему будет страдать от сильного желания.
     Тут Рамиэль почувствовал, что его мужское естество невольно напряглось. Он ненавидел себя за свою слабость. И в то же время он понимал, что, когда Элизабет проснется, ей понадобится мужчина. Ей будет нужен лорд Сафир. И он больше не подведет ее.
     Кэтрин видела, как ее сын смотрел на Элизабет. Лицо Рамиэля - точная копия его отца - выражало смесь горечи и нежности. В груди графини стало тесно от охвативших ее сладких воспоминаний и горького сожаления. О любви, которую она познала. О том, что могло бы быть, и о том, чего уже никогда не будет.
     - Рамиэль.
     Бирюзовые глаза ее сына были такими ясными, когда он повернулся к ней, что ее сердце невольно сжалось.
     - Будь нежным с ней.
     На губах графини появилась лукавая улыбка.
     - Только не слишком.
     Выходя, Кэтрин осторожно закрыла за собой дверь.
     Казалось, еще вчера он бегал в коротеньких штанишках, очаровывая всех служанок своими бирюзовыми глазами, белокурыми волосами и смуглой кожей. Каждая из них боролась за право покормить маленького Рамиэля и поменять ему пеленки.
     Если бы она осталась в Аравии, ее сын стал бы любимцем гарема. А она была бы... фавориткой шейха. Со временем ее мысли занимали бы лишь пустые разговоры да ежедневный страх, что другая женщина может занять ее место. Женщина с темными волосами и смуглой от рождения кожей. Женщина, которая сможет легко подчиниться миру мужчин и будет счастлива оказаться в золотой клетке и муслиновых покровах, скрывающих внешность. Женщина, которая, забыв о своих заветных мечтах, будет довольствоваться лишь физической любовью.
     - Мадам.
     От неожиданности сердце Кэтрин чуть не выпрыгнуло из груди. Из темноты, подобно привидению, выступил человек, чью голову покрывала чалма. Это был единственный живой фантом из ее прошлого, от которого она давно отказалась.
     Сожаление сменилось гневом. Она предпочла отказаться от красот Аравии, чтобы не стать ее рабой. В то время как корнуэлец, стоявший сейчас перед ней, добровольно погряз в арабских традициях, искалечивших ему жизнь.
     - Это ты положил яд в кекс, Коннор?
     Ни одна черточка не дрогнула на его лице.
     - Вы знаете, что это не так.
     - Мне кажется, что чем старше я становлюсь, тем больше я начинаю во всем сомневаться. Ты утверждал, что Элизабет Петре - коварная шлюха, желающая разрушить жизнь моего сына. Ты требовал от меня, чтобы я вмешалась в судьбы людей, нуждающихся в любви.
     Корнуэлец дернулся, словно от удара, и тут Кэтрин все поняла.
     - Ты ревнуешь, - мягко проговорила она.
     - Я защищаю его, это мой долг.
     - Моему сыну не нужна твоя защита, Коннор. И ты уже давно свободен от своих обязательств. Ты - свободный человек, однако по-прежнему служишь Рамиэлю. Откуда такая преданность?
     - Шейх приказал мне охранять хозяина. И я не собираюсь уклоняться от своих обязанностей.
     - Рамиэль любит тебя, но он также любит и Элизабет. Не превращай его чувства к тебе в ненависть.
     - Только неверный может верить в любовь женщины.
     Кэтрин нахмурилась.
     - Ты не веришь тому, что говоришь, Коннор.
     - Я должен в это верить. Я обязан выполнять свой долг. - В голосе корнуэльца звучала боль. - Если я не буду в это верить, моя жизнь евнуха станет бессмысленной.
     И вдруг все те сорок лет, что отделяли ее от прошлого, внезапно исчезли. Она вновь увидела перед собой тринадцатилетнего мальчика по имени Коннор. Он отчаянно плакал, орошая слезами песок, в который его закопали, чтобы он не истек кровью после кастрации. В то время Кэтрин было всего семнадцать. Уже тогда она успела пережить и насилие, и рабство. И когда плачущий мальчик стал молить ее о смерти, она отказала ему. Потому что тогда она не сознавала всего ужаса его потери. Зато сейчас она прекрасно понимала корнуэльца и надеялась, что сможет ему чем-то помочь.
     - Ты видный мужчина, Коннор.
     - Я бесполезный мужчина.
     - С лицом юноши и телом атлета, - резко возразила графиня. - Если бы ты был настоящим евнухом, то твоя грудь, живот и бедра были бы сейчас сплошным куском жира. Однако это не так.
     - Они отрезали мне яйца, - ответил Коннор с несвойственной ему грубостью. - Они забрали у меня способность давать жизнь.
     - И поэтому Рамиэль для тебя больше сын, чем человек, нуждающийся в твоей опеке.
     Корнуэлец ничего не ответил.
     - Ты когда-нибудь был с женщиной, Коннор?
     Кэтрин невольно улыбнулась, увидев, насколько корнуэлец ошарашен и взбешен ее словами.
     - Я евнух.
     - Но твое мужское достоинство по-прежнему при тебе.
     Если бы не густая тень, в которой скрывался Мухаммед, она могла поклясться, что он покраснел.
     - Мне не требуется соломинка, чтобы помочиться.
     - Такие евнухи, как ты, берут себе жен.
     - В гареме над ними смеются.
     - По крайней мере на их долю приходится хоть какая-то толика счастья. Ты был очень молодым, когда тебя кастрировали, Коннор. Если бы ты сейчас был подростком, у которого на груди только начали пробиваться волосы, я бы могла понять тебя и твои мучения. Потому что в детстве все воспринимается намного острее и болезненнее. Наложницы в гареме ценят таких евнухов, как ты, за то, что они могут доставить женщине удовольствие, не подвергая ее риску забеременеть. Разве ты никогда не хотел женщину? Признайся, разве ты никогда не мог познать любовь внутри женского тела?
     - Вы не должны обсуждать со мной подобные вещи. - В голосе корнуэльца звучала неподдельная ярость. - Вы женщина шейха.
     - Нет, Коннор, я сама себе хозяйка. И я не буду стоять в стороне и смотреть, как ты пытаешься разлучить моего сына с женщиной, которую он сам выбрал.
     - Я бы никогда не причинил зла хозяину.
     - Однако именно ты знаешь все о кантаридине.
     - Если бы я хотел убить Элизабет, я бы ни за что не клал яда в кекс. Он был приготовлен для детей, а жизнь ребенка для меня святое.
     - Даже если ему уготована участь худшая, чем смерть?
     В черных глазах Коннора ничего не отразилось.
     - Даже тогда.
     - Эдвард Петре действительно приходил сегодня?
     - Да.
     - Он был один?
     - Нет.
     - С кем он приходил?
     - Я не знаю.
     Кэтрин в недоумении приподняла брови.
     - Коннор, пожалуйста, не лги мне.
     - Я не лгу, мадам, это была женщина. Ее лицо скрывала густая вуаль, и она не разговаривала. Я не знаю, кто она. Я даже не уверен, что это была женщина.

Глава 22

     Элизабет проснулась с громким стоном. Ей не хватало воздуха, она чувствовала, что задыхается. Казалось, будто темнота, окружавшая ее, наполнена пульсирующей болью. Какое-то время она не осознавала, что ее пылающее тело охвачено диким, неконтролируемым желанием. Но потом она вспомнила.
     Кусок кекса, который попробовала Элизабет, был посыпан не арахисом, а мелко измельченными насекомыми. Шпанская мушка, а, по словам графини, это была именно она, широко использовалась как на Востоке, так и на Западе, и ее легко было достать.
     Господи! Кто-то пытался отравить ее сыновей! А вместо них отравил ее.
     Вибрирующая темнота давила на Элизабет; она казалась ей непроглядно черной, подобно жуку, которого она проглотила. Подкатившая к горлу тошнота заставила ее быстро откинуть простыни и спустить с постели ноги. И тут рука Элизабет запуталась в шелковой мужской рубашке, которая оказалась на ней вместо пеньюара. Она замерла. Чья-то рука нежно провела по ее спине, затем скользнула под тяжелые пряди волос и коснулась шеи.
     - Останься.
     Элизабет содрогнулась. Голос Рамиэля резал ей слух, в то время как его горячая ладонь исследовала места, не имеющие ничего общего с шеей.
     - Мне нужно идти... - Она прикусила губу. - Мне нужно в туалет.
     - Тебе помочь?
     Элизабет резко дернулась в сторону, подальше от его руки.
     - Спасибо, не надо.
     С трудом встав с постели, она молча добралась до ванной и закрыла за собой дверь. Когда Элизабет вернулась, Рами-эль, не стыдясь своей наготы, сидел на краю кровати со стаканом в руках. На тумбочке горела зажженная им лампа.
     Рамиэль протянул ей стакан.
     - Выпей это.
     Элизабет уставилась на воду, стараясь не смотреть на его смуглое мускулистое тело.
     - Ты знаешь, что произошло?
     - Да, я знаю, - спокойно ответил он. - Возьми стакан. Тебе сейчас нужно пить побольше жидкости.
     - Я не хочу пить.
     - Чем больше ты выпьешь, тем быстрее твое тело избавится от кантаридина.
     Элизабет старалась не смотреть в его бирюзовые глаза, полные заботы и понимания. Очевидно, Рамиэль был прекрасно осведомлен о действии яда, который она проглотила. И сознание того, что он знал о мучившем ее желании, ставило Элизабет в еще более унизительное положение.
     - Я выпила галлоны воды и по-прежнему... - Она нервно сглотнула, - во мне все горит.
     - Тогда позволь мне облегчить твои страдания. Сердце Элизабет подпрыгнуло.
     - Я хочу уйти.
     Где-то в глубине дома раздался звук захлопнувшейся двери, затем послышался скрип кровати. Рамиэль медленно пересек комнату и остановился перед ней.
     - Выпей воды, Элизабет. Мы обо всем поговорим утром.
     Она невольно перевела взгляд со стакана на его мускулистую грудь, покрытую густой порослью пшеничных волос, которые стрелой спускались к животу. Тело Рамиэля казалось напряженным; на кончике его побагровевшего члена блестела капелька влаги, подобно росе на спелой, сочной сливе. Потеряв над собой контроль, Элизабет выбила из рук Рамиэля стакан.
     - Я же сказала, что не хочу пить!
     Стакан, расплескав в воздухе прозрачную воду, сделал дугу и упал на восточный ковер. На светлом ворсе расплылось несколько темных пятен.
     На какую-то долю секунды Элизабет показалась, что это не она, а кто-то другой совершил этот бессмысленный поступок. Шок, злость и страх - все эти чувства, усиленные диким желанием, мучившим ее все больше и больше, полностью овладели ею.
     Казалось, Рамиэля не шокировала ее выходка. На его печальном лице отражалась лишь озабоченность, словно он столкнулся с очень трудной задачей. Элизабет не была ни послушной дочерью, ни преданной женой, ни даже капризной любовницей, которая чем-то недовольна.
     - Ты лгал мне, - произнесла она ледяным тоном. Бирюзовые глаза Рамиэля потемнели.
     - Да.
     - Ты сказал, что с тобой я буду в безопасности.
     - Да.
     - Тогда мне незачем ждать здесь до самого утра. Нам не о чем говорить, и, чтобы не слишком утруждать тебя, я сама найду себе кеб.
     - Когда ты пришла сюда, Элизабет, ты знала, что я тебя не отпущу.
     Сжигавший изнутри ее огонь превратился в настоящий пожар.
     - И поэтому ты решил уничтожить моих сыновей, чтобы они не мешали тебе развлекаться.
     В мгновение ока руки Рамиэля оказались на ее плечах, а его пальцы больно впились в ее кожу.
     - Что ты сказала?
     - Моя мать предупреждала меня.
     Элизабет должна была испугаться, однако в эту минуту она могла думать лишь об одном - о жаре его пальцев, проникавшем сквозь тонкую шелковую материю, о том, как эти пальцы, погрузившись внутрь ее тела, нашли самое заветное место.
     - Она сказала, что ты не примешь чужих детей. Ты пытался убить моих сыновей!
     У Элизабет перехватило дыхание, когда Рамиэль с силой притянул ее к своей груди.
     - Ты сама не веришь в то, что говоришь, - проскрежетал он.
     Дыхание его было горячим; оно еще больше разожгло бушующую в Элизабет страсть, и ей уже было все равно, верит она своим словам или нет. Накануне Рамиэль спрашивал ее, пришла бы она снова к нему, если бы ее сыновьям не угрожала опасность. А этим утром, когда Элизабет хотела одна навестить своих детей, он заявил, что не позволит ей исключить его из своей жизни. Яд широко распространен на Востоке, и Рамиэль хорошо знал его действие. Он также знал, что корзина предназначалась для ее сыновей - мальчиков, которые мешали его развлечениям.
     Отвернувшись, Элизабет попыталась оттолкнуть Рамиэля. Но жесткие волосы на его' груди лишь оцарапали ей ладони, а жар его кожи обжег ее. Элизабет резко отдернула свои руки от груди Рамиэля.
     - Отпусти меня.
     Но он притянул Элизабет к себе так близко, что ее грудь расплющилась о его мускулистое тело, и она почувствовала, как его напряженный член уперся ей в живот. Губы Рамиэля находились лишь в нескольких сантиметрах от ее рта.
     - Скажи мне, что ты в это не веришь.
     Элизабет поняла, что умрет, если он сейчас ее не отпустит. Однако Рамиэль не собирался этого делать, а она уже не в силах была терпеть его прикосновения.
     - Отпусти меня! - закричала Элизабет, пытаясь задеть его как можно сильнее. - Никогда больше не прикасайся ко мне! Тебя не было рядом, когда ты был мне нужен! Я больше не хочу желать тебя!
     Взгляд Рамиэля не оставлял никакого сомнения. Элизабет достигла своей цели. Она ударила в самое больное место Шейха-Бастарда.
     Почему он никак не отпускает ее?
     - Признайся, ты же знаешь, что я не могу причинить вреда твоим сыновьям, - проскрежетал Рамиэль, обжигая лицо Элизабет своим дыханием.
     Если она согласится с ним, тогда ей придется признать, что это Эдвард пытался убить ее детей, своих детей. Так же как и то, что ее отец действительно собирался расправиться с собственной дочерью.
     Ни за что!
     - Ты был спокоен, когда мой муж пытался убить меня. Ты и сейчас спокоен. Что же нужно сделать, чтобы заставить тебя чувствовать?
     - Я умею чувствовать, дорогая.
     Слова Рамиэля отозвались болью в сердце Элизабет. Она не хотела видеть его страдания.
     - Я думала, что умру без тебя.
     - Но сейчас я здесь.
     - Мои сыновья...
     - Они в безопасности. Ты должна верить мне, Элизабет.
     - Ты уже говорил это.
     - Элизабет, я сегодня ездил в Итон и нанял там людей, чтобы они присматривали за твоими сыновьями.
     Она замерла.
     - Почему ты не рассказал мне о своих планах сегодня утром?
     - Я не хотел беспокоить тебя.
     - Ты думаешь, мой муж может причинить вред своим собственным детям?
     - Я думаю, что такое возможно. Я знаю, Элизабет, что сейчас тебе очень больно. Позволь мне помочь тебе. Позволь мне любить тебя.
     Любовь! Всю жизнь она мечтала быть любимой.
     Однако то, что она сейчас испытывала, не походило на любовь. Это была страсть! Но о ней она тоже мечтала.
     Элизабет устало откинулась назад.
     - Тебе будет противно смотреть на меня.
     Она самой себе казалась отвратительной. Губы Рамиэля ущипнули Элизабет за мочку уха; это прикосновение тут же отозвалось легким покалыванием в ее сосках.
     - Может быть, это я опротивею тебе еще до того, как наступит утро.
     - Нет.
     - Когда я опущу тебя на кровать, ты встанешь на четвереньки.
     Трепеща всем телом, она выполнила приказ шейха, ощутив, как прохладный воздух нежно коснулся ее ягодиц. Внезапно Элизабет почувствовала себя очень уязвимой. Она была совершенно беззащитна в такой позе. Матрас за спиной Элизабет скрипнул. Рука Рамиэля опустилась на ее ягодицы. От этого прикосновения Элизабет стало жарко.
     - Раздвинь ноги...
     Элизабет затрепетала, когда Рамиэль слегка подтолкнул ее своим бедром.
     - Вот так.
     Вдруг она почувствовала, как обжигающий жар коснулся ее ягодиц; затем она ощутила его-ниже, между ног. И тут Рамиэль вошел в нее. Он проник так глубоко, что Элизабет с трудом могла перевести дыхание.
     - Рамиэль!
     - Ш-ш-ш.
     Он слегка приподнял ее за плечи - Элизабет показалось, что в нее вогнали кол, который внутри неожиданно превратился в мощное дерево. Выгнувшись, она прижалась спиной к жаркой, мускулистой груди Рамиэля. Их тела слились, а сердца забились в унисон. Где-то глубоко внутри Элизабет ощущала, как пульсировал его набухший член. А может, это был трепет ее лона, плотно обхватившего фаллос Р