твой зять. Я застала их сегодня вместе. На отце было женское платье. Ты давно все знала, мама?
     Ребекка смотрела на свою дочь, как на наглую собаку, кусающую руку, кормящую ее. В зеленых глазах женщины не было ни намека на угрызения совести, ни привязанности к дочери, которую она когда-то родила.
     - Я всегда это знала, Элизабет. Я все знала об Эдварде еще до того, как Эндрю привел его в дом, чтобы сделать его твоим мужем. Это испытание, которое выпало нести женщинам нашей семьи. И мой отец и мой муж были любовниками. Моя мать безропотно сносила это. Я терпела всю жизнь. Почему ты должна стать исключением?
     Элизабет замерла. Пальцы Рамиэля судорожно сжали серебряную рамку. Он не хотел, чтобы она узнала. И она бы не узнала, если бы доверилась ему.
     - Эмма сказала, что ты хотела разбудить меня в четверг утром. Так это ты прошептала мое имя? И это ты задула лампу?
     Молчание Ребекки, в котором не чувствовалось ни малейшего раскаяния, было ответом на вопрос.
     - Но почему? - чуть слышно прошептала Элизабет.
     - Потому что у тебя темно-рыжие волосы.
     Рамиэль замер. Он не ожидал подобного ответа. Еще один фактор, который он не учел. Ребекка Уолтерс была психически больна.
     И теперь Элизабет придется вынести еще и это.
     Он обошел диван и встал поближе, чтобы, если понадобится, защитить ее.
     - И ты убила бы меня за то, что у меня темно-рыжие волосы? - спросила Элизабет.
     Зеленые глаза Ребекки сверкнули.
     - Я бы убила тебя за грехи твоего отца, чтобы они не передались по наследству через его кровь, текущую в твоих жилах, - произнесла она холодно. - Я бы убила тебя, потому что я преданно любила Эндрю, а ты собиралась разрушить его карьеру и запятнать мое доброе имя, - добавила она с горечью. - Я бы убила тебя, потому что ты не хотела терпеть то, что вынесли я и моя мать. Потребовав развода, ты умалила страдания всех христианских жен и матерей, - злобно закончила она.
     Жесткая позиция Ребекки не вызывала жалости. Да Рамиэль и не собирался ее жалеть. Он протянул фотографию в рамке.
     - И вы попытались отравить ваших внуков за грехи их деда... или за то, что они тоже не хотели терпеть?
     Элизабет, словно фурия, взволнованно вскочила с дивана.
     - Это был Эдвард. Послушай, все зашло слишком далеко. Пора уходить отсюда.
     Элизабет пыталась бежать, но было уже слишком поздно. Бирюзовые глаза встретили изумрудно-зеленый взгляд.
     - Это не Эдвард пытался убить твоих сыновей, Элизабет, это твоя мать. Она была с ним в тот день. Возможно, она надеялась, что Эдвард примет на себя вину.
     - Нет. - Мать не могла знать о яде, который превращает плоть в кипящее желание. Она не могла знать о... плотском влечении, которое убивает.
     - Шпанская мушка, Элизабет, так называется этот яд. Вам ведь знакомо это название, не правда ли, миссис Уолтерс?
     Молчание Ребекки говорило само за себя. Элизабет со все возрастающим ужасом смотрела на свою мать.
     - Ты знаешь, как убивает шпанская мушка?
     - Да. - Ребекка перевела горящий взгляд на Элизабет. Холодная улыбка тронула ее губы. - Эндрю принял ее слишком много, когда старался, чтобы я забеременела еще раз. Он едва не умер. Вот почему у меня больше не было детей. - Улыбка внезапно исчезла. - А вот у тебя два сына. Ты должна была быть довольной. Я попыталась подсыпать лекарство тебе в чашку с чаем, но ты укрылась в постели лорда Сафира. Ты всегда баловала детей. Я знала, что корзинка в прихожей предназначалась для них.
     - Ты никогда не любила меня, мама? - Рамиэль вздрогнул, услышав затаенную боль в вопросе Элизабет. - Ты никогда не любила своих внуков?
     - Да, я никогда не любила тебя, Элизабет. Я всегда знала, что какой-нибудь мальчик, которого любил Эндрю, однажды станет твоим мужем и мне придется принять его в моем доме. Таков путь общества уранианцев. А насчет моих внуков... У Филиппа тоже темно-рыжие волосы. А Ричард отказался пойти по стопам моего отца. Не выпьешь ли чаю?
     Рамиэль просто кожей ощущал гнев Элизабет против женщины, которая сознательно поощряла надругательство над своими внуками, ее боль за все эти годы лжи. Ложь, которую покрывал сам Рамиэль.
     Он говорил ей, что уранианцы - это общество молодых поэтов. Он только не сказал ей, что эти так называемые поэты были группой образованных мужчин, которые на манер древних греков брали под свое покровительство мальчиков, якобы с целью направлять их на путь истинный, продвигать их будущие карьеры, а сами развращали их.
     - Нет, мама, я не хочу чая.
     Элизабет позволила Рамиэлю взять ее за руку. Ребекка отступила, давая им пройти.
     - Мой отец, весьма образованный человек, позволил мне изучать древних греков. Я полагаю, арабская философия также основана на греческих традициях.
     Рамиэль напрягся. Ребекка вскинула голову. Злорадство светилось в глубине ее изумрудно-зеленых глаз. Она готова была пойти на все, лишь бы разрушить счастье дочери. И именно сейчас она собиралась сделать это. А Рамиэль не мог ее остановить.
     - Тебе пришлось не по нраву то, что ты узнала сегодня, Элизабет? Но педерастия - это древняя традиция. И бастард, с которым ты спишь, жил в Аравии, а там на подобные вещи смотрят совсем иначе. Может, тебе следовало осведомиться о его собственных пристрастиях и предпочтениях, прежде чем осуждать своего отца?
     Рамиэль еще ни разу в жизни не ударил женщину. Он схватил Элизабет за руку и почти выволок ее вон из гостиной, вон из дома, который никогда не был ее домом. С мрачным лицом он помог ей подняться в экипаж и сам сел напротив нее.
     - Ты когда-нибудь был с мужчиной?
     Ее вопрос был настолько предсказуем, что у него на глаза навернулись слезы.
     Он жаждал от нее большего.
     Он жаждал доверия, он хотел, чтобы она приняла его так, как он принял ее.
     - Да.
     Рамиэль закрыл глаза от нахлынувшей боли воспоминаний. Он пытался уцепиться за нее. Боль была естественной, она приносила облегчение. Но память об удовольствии просачивалась сквозь обрывки времени. Вместе с сомнениями насчет себя самого.
     Он тогда спал. Он не знал, кто ласкал его. Все, в чем он был уверен, это то, что проснулся от острого наслаждения, которое сменилось ослепительной, пронзительной болью. Джамиль сидел на нем верхом, словно он был женщиной, а евнухи удерживали его на полу, позволяя брату получить полное удовольствие. Потом Джамиль вытерся о Рамиэля и сказал с издевкой: "Вот теперь ты не совсем мужчина, верно, братец?"
     Когда Рамиэлю было только тринадцать лет, Джамиль обучил его искусству владения ножом. Так что Джамиль не слишком долго прожил после этого, чтобы похвастать, как он лишил "девственности" Рамиэля.
     У арабов было особое название тому, что с ним сделали, - dabid - насилие над мужчиной в беспомощном состоянии, во сне или под воздействием наркотиков. Рамиэль так и не смог признаться отцу, за что он убил его наследника.
     А сейчас голос Элизабет безжалостно хлестал его:
     - ...Значит, ты ничем не лучше моего мужа или отца.
     Рамиэль не считал так, глубоко входя в ее тело, а сейчас в душе его появились сомнения.
     Дьявольщина! Он не поддастся шантажу женщины ради секса, но и плакать из-за нее не будет. По крайней мере на это его хватит.
     - Ты вернешься домой со мной? - Вопрос вырвался из самых сокровенных глубин его души. Это было самое большее, на что он когда-либо соглашался: чтобы попросить кого-то о чем-нибудь.
     Она была нужра ему. Она была нужна ему, чтобы придать смысл его жизни. Нет. Надежда не смягчила боль отказа.
     - Я отвезу тебя к графине.
     Элизабет напоминала мраморную статую. Точнее, она напоминала свою мать.
     - Хорошо.
     Поднявшись с места, Рамиэль открыл окошко в крыше экипажа и крикнул Мухаммеду, чтобы тот отвез их в дом графини.
     Остаток поездки прошел в полнейшем молчании. Едва экипаж остановился у особняка графини, Элизабет открыла дверь со своей стороны кареты. Ребекка Уолтерс добилась-таки своей цели. Элизабет не позволила бы ему прикоснуться к ней. Она опустила одну ногу на землю и глянула на Рамиэля пустыми, безжизненными глазами.
     - Уж лучше бы я никогда о тебе не слышала.
     Осторожно спрыгнув вниз, она с силой захлопнула за собой дверцу. Экипаж тут же тронулся с места. Рамиэль нагнулся и провел рукой по месту, где она только что сидела. Кожа была еще теплая. Элизабет ушла, но он мог сделать еще одну вещь для нее. Он мог помочь ее сыну принять, как мальчику, то, что он не был способен принять, как мужчина.

Глава 24

     Теперь декан в любой момент мог вернуться, чтобы забрать Ричарда и Филиппа у Элизабет.
     Можно было назвать много заведений, в которых невинных мальчиков держали заложниками учителей-развратников.
     Она держалась за обитые кожей ручки массивного кресла, уставившись неподвижным взглядом на потемневшие панели позади большого, покрытого толстым стеклом стола декана. По обеим сторонам от нее, чуть позади, стояли Ричард и Филипп, один терпеливо ожидая, второй в непрерывном нервном движении.
     - Мы вовсе не обязаны это делать. - Голос Элизабет эхом разносился по унылому кабинету. - Я найму учителя. Ричард, ты еще сможешь сдать вовремя экзамены в Оксфорд этой осенью. А тебе, Филипп, я куплю лодку, и мы сможем каждый день после занятий кататься в парке.
     Теплая рука накрыла руку Элизабет. Это была уже большая мужская, но еще по-детски мягкая рука. Ее маленький мальчик уже безвозвратно уходил от нее, а она не могла, не хотела подвергать его еще большим опасностям.
     Она заглянула в серьезные карие глаза. Ричард опустился на колени перед креслом. Его лицо уже не было таким осунувшимся, а темные волосы снова стали блестящими.
     Он протянул руку и провел мизинцем по ее влажной щеке.
     - Все будет хорошо, мама.
     - И как же это будет? - безучастно произнесла Элизабет.
     Каким образом снова все может быть хорошо? И вот уже две пары карих глаз уставились на нее.
     - Мы уже мужчины, мамочка, - заявил Филипп с детской серьезностью. Его темно-рыжие волосы блеснули в приглушенном свете. - А мужчинам не пристало сидеть дома с мамами. Хотя, конечно, дом у графини просто чудесный, - добавил он мечтательно.
     Сегодня утром, после признания Ребекки Уолтерс, Элизабет собиралась отправиться в Итон. Но ее сыновья таинственным образом прибыли к дверям дома графини. Они только сказали, что лорд Сафир подвез их, поскольку они нужны были своей матери.
     Она смогла наконец выплакать столь долго сдерживаемые слезы и испытать непривычные ощущения, когда оба ее сына оказались рядом, чтобы утешить ее. Филипп и графиня с первого взгляда прониклись друг к другу взаимной симпатией, и пока графиня знакомила младшего сына Элизабет с тонкостями турецкой бани, сама Элизабет беседовала с Ричардом об отце, об обществе уранианцев, о горьких сожалениях, что она не смогла уберечь его от них.
     Это было две недели назад, и вот теперь здесь она сама вела себя как ребенок. Она хлюпала носом, боясь отпустить спасительные ручки кресла, и утирала непрошеные слезы.
     Ричард вытащил из кармана большой белый платок и протянул его ей.
     - Тебе надо высморкаться, мама.
     Громкий смех разрядил обстановку. Она взяла платок.
     - Я могла бы отлично обойтись и своим собственным, спасибо.
     - Ты не волнуйся, мамочка, я все равно не хочу лодку. Графиня дала нам отличную книжку, называется "Тысяча и одна ночь". Я теперь хочу быть джинном. Тогда я буду жить в волшебном кувшине и исполнять разные желания людей. Им обычно хочется чего-нибудь дурного, так что мы не соскучимся.
     - Филипп, ты неисправим. - Элизабет не удержалась от хитрой усмешки. - Я полагаю, что теперь, когда ты стал мужчиной, тебе уже не нужна коробка шоколада.
     Филипп стрелой метнулся к ее сумочке.
     - Еще как нужна!
     - А я бы не отказался от коробки ирисок, если она по случаю найдется, - произнес Ричард ломающимся голосом, хотя ему и хотелось казаться совсем взрослым.
     - Простите, миссис Петре, если вам нужно еще несколько минут...
     Филипп и Ричард разом вскочили, смущенные, что их застали в столь недостойном положении.
     Мужчины не должны стоять на коленях у ног матери. Филипп спрятал за спину коробку конфет. Элизабет сделала глубокий вдох и расправила плечи. Настало время отпустить их.
     - Нет, благодарю вас, декан Симмейсон. - Она поднялась. - Мне надо успеть на поезд.
     - Счастливого пути, миссис Петре. - Лысоватый декан вежливо склонил голову. В отличие от декана Уитекера в Итоне он не чурался общества женщин. - Мастер Ричард, мастер Филипп, берите ваши вещи. Брэндон и Лоуренс проводят вас наверх. До обеда у вас еще будет достаточно времени, чтобы ознакомиться с обстановкой.
     Мальчики дружно повернулись, словно солдаты, марширующие в казармы. Скоро настанет день, когда голос Ричарда перестанет ломаться, и он выйдет из этого опасного переходного возраста. Филипп тоже подрастет и уже не будет нуждаться в ее помощи.
     Но этот день еще не настал.
     - Одну минутку, пожалуйста, - произнесла Элизабет дрогнувшим голосом. - У тебя не закрыт саквояж, Ричард. - Вытащив из сумочки коробку ирисок, она наклонилась и сунула их в его саквояж.
     Когда Элизабет выпрямилась, Ричард порывисто обнял ее, зарывшись лицом у нее на груди.
     - Все будет в порядке, мама. Я тут поговорил с одним человеком, и он мне популярно объяснил насчет... ну, кое-каких дел. В общем, пожалуйста, не плачь больше, с этим покончено. Мы с Филиппом рады, что ты разводишься с отцом. Если ты не найдешь счастья и продолжишь плакать, я буду волноваться за тебя во время занятий и не смогу поступить в Оксфорд.
     - Ладно. - Элизабет с трудом удерживала слезы, пытаясь подольше сохранить родной запах волос и кожи Ричарда и теплое влажное дыхание. - У нас такого не может быть, верно?
     - Конечно, не может. - Он потерся лицом о ее воротник, как делал всегда, когда хотел утереть слезы; а иногда использовал в качестве носового платка, когда не хотел сморкаться. - Я люблю тебя, мамочка. И пожалуйста, не вини себя в том, что произошло.

***

     За вагонным окошком мелькали пригороды Лондона. Ритмичный перестук колес и покачивание вагона убаюкивали ее измученное тело, погружая в состояние полной расслабленности. И вдруг мужчина, которого она безнадежно пыталась изгнать из своей памяти в эти последние две недели, вновь ворвался в ее мысли.
     Может, она и поверила бы ему, подумала она, зажмурившись, чтобы удержать воспоминания. Если бы он дал ей эту возможность. Ведь он мог предотвратить ее несчастья. Он мог бы все рассказать ей раньше, и не пришлось бы переживать весь этот ужас. Возникнув однажды, воспоминания продолжили свой неудержимый бег.
     Элизабет обрадовалась шуму и запахам вокзала. Изморось и смог выпачкали ее капор, пока она искала кеб, но она радовалась и этому. Элизабет радовалась всему, что отвлекало ее мысли от того, что было, что могло бы быть, но теперь никогда уже не будет.
     У белого кирпичного дома графини стоял экипаж. При виде его Элизабет застыла от ужаса.
     Ее муж все еще мог приехать за ней. Ее мать все еще могла убить ее.
     Но у нее больше не было Рамиэля, чтобы обратиться к нему за помощью. Пришла пора самой о себе заботиться.
     Элизабет решительно вышла из кеба и расплатилась с возницей. И в тот же миг из ожидающего экипажа появилась женщина в черном. Элизабет, потеряв голову от страха, метнулась к дому.
     - Миссис Петре! Миссис Петре, подождите, пожалуйста!
     Голос Эммы отнюдь не успокоил ее. Может, Ребекка Уолтерс послала вместо себя служанку?
     Элизабет схватила ручку дверного молотка. Поспешные шаги послышались за ее спиной.
     - Это не я! Я никому не говорила о ваших встречах. Это не я, миссис Петре! Мы бы ни за что вас не предали!
     Опять ложь. Ведь совершенно очевидно, что кто-то донес на нее.
     - Это был Томми, мэм. Миссис Уолтерс спросила меня тогда, во вторник утром... ну, когда вы спали... часто ли вы принимаете опиум. Я ей сказала, что нет, что вы просто плохо спали накануне, а в понедельник рано утром вы вышли прогуляться, поскольку не смогли отдохнуть. Миссис Уолтерс сказала об этом мистеру Петре, и тот послал Томми проследить за вами. Я не хотела причинить вам зла. Я не знала...
     Томми. Кучер. Он сказался больным в тот вечер, когда был сильный туман. Элизабет на секунду зажмурилась при виде искаженного бледного лица, отразившегося в медной тарелке. Онемевшие пальцы в перчатке выпустили ручку молотка, и она обернулась к круглолицей служанке. Только теперь ее лицо не было пухлым и розовощеким. На нее смотрело усталое, осунувшееся лицо... как у Ричарда две недели назад.
     Они были одного с ней роста, отметила Элизабет равнодушно. За те шестнадцать лет, что Эмма была при ней, она ни разу не обратила внимания на такую мелкую деталь.
     - Всю эту неделю я приезжала сюда каждый день, чтобы все объяснить, - упрямо сказала служанка. Ее дыхание серым паром поднималось в мартовском воздухе, на черном капоре мелким бисером осела изморось. - Но вы не захотели меня видеть.
     Дворецкий графини просто говорил, что какая-то женщина дожидается миссис Петре, однако ни разу не называл ее имя. Элизабет думала, что это была ее мать. Впрочем, она не была уверена, что хотела видеть Эмму больше, чем Ребекку Уолтерс.
     Но все же... Если бы она не пошла расспрашивать служанку, она бы не раскрыла, что ее отец и муж были любовниками. И ее сыновья все еще были бы в опасности. Элизабет вздернула подбородок.
     - Ты знала, что это моя мать задула газовую лампу?
     - Я подозревала, мэм.
     - Тогда почему же ты не сказала мне?
     - Миссис Уолтерс наняла меня.
     - Понятно, - сказала Элизабет. Она сама требовала от Эммы не сплетничать на ее счет.
     - Прошу прощения, мэм, но вы не так меня поняли. Мистер Бидлс, я сама, повар, экономка, лакей... миссис Уолтерс всех нас наняла у выхода из исправительного дома. Мистер Уилл, он возил мистера Петре, и он кое-что видел... и слышал. Но если бы мы хоть заикнулись о чем-либо, нас тут же выбросили бы на улицу без рекомендаций. А сейчас трудные времена. Слуги без рекомендаций да еще с криминальным прошлым ни за что не получат работы. Да и кто бы нам поверил? Но вы, мэм... мы никогда не желали вам зла. И сейчас мы все ушли оттуда. О себе я не беспокоюсь, у меня теперь есть Джонни, но вот остальные... они пострадали незаслуженно. Пожалуйста, дайте им рекомендации.
     В местном исправительном доме сидели люди, осужденные за мелкие преступления и провинности. Но в обычной жизни слуги, осужденные за мелкие грехи, имели не больше шансов получить работу, чем осужденные за тяжкие проступки. Ребекка не зря так старалась, скрывая грехи своего мужа и зятя от избирателей. И неудивительно, что она так всполошилась, когда Элизабет нарушила ее планы.
     - Значит, вы хотите получить от меня рекомендации, - заметила Элизабет, тщательно выговаривая каждое слово, - хотя все вы знали, что Томми собирался навредить мне.
     - Нет, мэм. Это мистер Петре заставил Томми следить за вами, а миссис Уолтерс хотела напугать вас, чтобы вы не выходили из дома.
     Элизабет теперь не могла понять, кто больше виноват. Она сама, отказываясь видеть очевидное, ее слуги, которые из-за криминального прошлого боялись потерять работу, Рамиэль, который оказался не таким, каким она хотела его видеть?
     Никто не был таким, каким хотел казаться!
     - Ну ладно, приводи их сюда завтра. Я дам им рекомендации. И тебе тоже, если захочешь.
     Эмма присела в реверансе.
     - Большое спасибо, мэм.
     Элизабет вдруг почувствовала, словно тяжелая ноша свалилась с ее плеч. Слуги не шпионили за ней. По крайней мере из ее ближайшего окружения. И даже, как это было с ее служанкой, покрывали ее ложь.
     - Эмма, - неожиданно позвала она.
     - Да, миссис Петре?
     - Я рада, что ты нашла кого-то, кто будет о тебе заботиться.
     Эмма низко опустила голову.
     - Джонни... он ведь не тот, за кого вы его принимали.
     - Да. - Элизабет догадывалась, что Джонни не был лак