л склонил голову и вдохнул ароматы мыла и невинности. А вместе  с
ними - мучительный запах ее желания. Но голод Энн не  идет  ни  в  какое
сравнение с его голодом.
   - Верьте мне, - прошептал он. - До исхода ночи я  изучу  каждый  дюйм
вашего тела, каждый изгиб, каждую выпуклость. Если не сумеете довериться
за пределами здешних  стен,  я  не  смогу  доставить  вам  удовольствие.
Безоговорочное доверие - только так мне удастся выполнить пункты  нашего
контракта. А если нет - лучше проститься здесь и сейчас.
   Еще одна ложь. Он ее не  отпустит.  Ни  сегодня  вечером,  ни  завтра
утром.
   Майкл мягко поцеловал женщину; по крайней  мере  огонь,  уничтоживший
многое, пощадил его губы. Не поцелуй, а  мучение  -  дуновение  дыхания,
мазок языком, прелюдия и обещание.
   Меж ними проскочила электрическая искра.
   Его желание.
   Ее желание.
   Энн хотела лечь в постель с мужчиной.
   А Майкл хотел излить себя в нее.
   Тело напряглось до болезненной муки, сознавая, что хотя бы сегодня их
обоюдная страсть получит  исход.  Энн  вздохнула,  и  он  ощутил  аромат
шампанского и еще - привкус зубного порошка. Странная боль пронзила  его
грудь. Перед свиданием женщина почистила зубы! Из страха, что вызовет  у
него отвращение. Напор его мужественности заставил Энн отстраниться. Она
выпрямилась.
   - Уверяю вас, месье д'Анж, пункты нашего  договора  будут  соблюдены.
Пойдемте?
   Майкл пропустил ее  вперед,  и  они  вышли  из  прокуренного  зала  в
прохладу весеннего вечера. Интересно, что станется с ее  желанием  через
месяц?
   Будет ли она вообще жива через месяц?

Глава 2

   Майкл тяжело дышал, задыхаясь в душной тесноте кеба. Тело его горело.
Энн сидела так близко, касаясь  его  плеча.  Майклу  казалось,  что  они
никогда не приедут.
   Восемнадцать лет назад Энн решила, что он самый красивый  мужчина  на
свете. И вот наконец он принадлежит ей. Оплачен деньгами, которые  стали
бы ее приданым, вздумай она выйти замуж.
   Энн хотелось приказать вознице остановиться. Она не узнавала мужчину,
сидевшего с ней рядом. Губы жгло от его поцелуя. Во  рту  пересохло.  Но
Энн помнила его другим. Только фиалковые глаза остались прежними - былой
огонь не потух в глубине обезображенного теперь вулкана.
   - Вы сказали, что готовы сделать все, что бы я  ни  пожелала?  -  Энн
уставилась на дверцу  двухколесного  кеба.  Свет  коротко  вспыхивал  за
окном, когда они проезжали  фонари,  и  перемежался  с  наползавшими  на
вытертую кожу сидений жуткими тенями. Потрескавшаяся кожа скрипела.  Энн
чувствовала на себе взгляд Майкла.
   - Вы за это платите.
   Но  она  не  знала,  чего  попросить.  Только  понимала,  что  желает
прикосновения мужчины. Тела мужчины. Удовлетворения.
   - А что, если женщина...  не  знает,  чего  попросить?  -  Голос  Энн
прозвучал  неестественно  громко,  перекрывая  стук  лошадиных  копыт  и
скрипучую песню экипажа. - Что, если женщина не знает,  сколько  пальцев
нужно ей внутри?
   - Тогда начнем с одного, пока ей не потребуются остальные.
   Возбужденная его откровениями, Энн стиснула колени. Она вспомнила его
руки на белой скатерти - тогда она даже не обратила внимания на шрамы  -
подумаешь, изъян: не сравнить с увечьем от артрита или рака.
   - А сколько обычно требуется пальцев?
   - Три, иногда четыре.
   Его пальцы казались очень длинными и мощными.
   - Так много будет неудобно.
   - Сексуальное наслаждение и удобство  не  всегда  совместимы.  Уверяю
вас, после должной подготовки ваше тело примет столько и потребует еще.
   Энн старательно контролировала дыхание.
   - А как вы догадаетесь, что я подготовлена должным образом?
   -  По  состоянию  вашего  тела:  оно  станет  горячим  и  влажным,  -
откровенно ответил Майкл. Но ее тело уже горячее и влажное!
   - Сколько раз... вы способны довести женщину до  оргазма?  -  Капюшон
упал ей на плечи, и Энн  судорожно  сжала  руки  на  коленях,  чтобы  не
нахлобучить его обратно.
   Сидевший рядом с ней мужчина казался красивым и опасным. А его в  ней
привлекали деньги. Но даже деньги не могли скрыть серебристые пряди в ее
волосах.
   - Столько, сколько ей захочется. Сколько ты пожелаешь, mon amour.
   Французское выражение резануло слух,  выдавая  происхождение  Майкла.
Голос его был глубоким  и  мелодичным,  необычайно  соблазнительным.  Он
обещал женщине все наслаждения рая; все, что только способна  вообразить
старая дева.
   - Пожалуйста, не называйте  меня  так.  Я  не  ваша  возлюбленная,  а
хозяйка. - Энн была напугана силой своего желания. Она боялась сидевшего
рядом с ней мужчину и того, что он мог ей дать.
   Боже, что она натворила!
   Ее старые, больные родители умерли меньше года назад.  А  она  вместо
того, чтобы их оплакивать, пустилась во все тяжкие.
   Ее  обуревали  желания,  о  которых  старой  деве  даже   думать   не
полагалось.
   Его горячее дыхание опалило ей ухо.
   - Вы говорили, что представляете, что произойдет в постели, когда  мы
окажемся там вдвоем?
   Энн сидела неподвижно и очень прямо, как во  время  ее  единственного
неудачного сезона,  когда  ей,  богатой  наследнице,  в  глаза  говорили
комплименты, а за спиной насмехались. Ей очень не хотелось, чтобы и этот
мужчина над ней смеялся.
   - Я представляю, как происходит спаривание, месье.
   - Вот как? Тогда расскажите мне, мадемуазель, что случится,  когда  я
уложу вас в постель.
   Энн облизала пересохшие губы. Что он себе позволяет?
   - Вы соедините свое тело с моим.
   Животных не тревожит неудача  или  неумение.  Энн  окутала  тьма,  не
имевшая ничего общего с темнотой на  улицах.  Влажный  жар  коснулся  ее
волос. Майкл принудил Энн поднять на него  глаза.  Он  загородил  дверцу
экипажа, в то время как его тело льнуло к ней.
   - Вы когда-нибудь видели раздетого мужчину, шери?
   Следовало поставить его на место. Энн платила за то, чтобы он ублажал
ее тело, а не  развлекал  французскими  словечками.  Но  она  неожиданно
обнаружила, что не в силах этого сделать.
   Еще никто не называл ее дорогой, дорогушей или любимой не то  что  на
французском, но даже на английском языке.  Родители  звали  дочь  просто
Энн, слуги - мисс Энн, а все остальные - мисс. И так будет  продолжаться
до конца ее жизни.
   Она вдохнула острый аромат табачного дыма вместе  с  запахом  чистого
здорового мужского тела.
   - Нет, я никогда не видела раздетого мужчины.
   Энн солгала лишь отчасти. Тот, кого она видела, не был мужчиной.
   - Представляете, как глубоко я вами овладею, проникнув внутрь?
   - Если вы хотите спросить, представляю ли я, насколько глубоко  вы  в
меня проникнете, то мой ответ - нет! - На этот раз Энн говорила  правду.
- Но желала бы знать, месье д'Анж, и про пальцы и про вашу плоть.  Иначе
не сидела бы сейчас рядом с вами.
   В полумраке кто-то перевел дыхание - то ли она, то ли он.
   - Проникновение еще не есть овладение, мадемуазель.
   Свет промелькнувшего мимо фонаря упал на правую сторону  его  лица  и
резко очертил шрам на щеке.
   - В таком случае боюсь, что не понимаю вашего вопроса.
   - Физическое проникновение бывает различным: от пяти до десяти дюймов
в зависимости от размеров напряженного полового члена  мужчины.  Женщина
способна принять в свое тело мужчину и  при  этом  сохранить  над  собой
контроль. Но когда она находится под ним,  жаждет  воздуха  и  лишь  его
дыхание  поддерживает  в  ней  жизнь,  а  его  тело   составляет   смысл
существования, вот тогда, шери, мужчина овладевает женщиной.
   Энн глубоко вздохнула, представив, как его тело  наполняет  ее  -  от
пяти до десяти дюймов - и дышит  она  благодаря  ему  и  никому  больше.
Холодок страха пробежал по ее спине.
   - Такое  случается  лишь  тогда,  когда  женщина  не  владеет  своими
чувствами. Все дело в подготовке, месье, а не в сердечной привязанности.
   - Вы для того меня и наняли, мадемуазель, чтобы  преодолеть  контроль
над своими чувствами. Сердце Энн дрогнуло.
   - Вы говорите страшные вещи... Не похоже на деловую  подготовку,  как
следовало бы. Я наняла вас ради  удовольствия  -  как  мужчина  нанимает
женщину. Ни больше ни меньше.
   - Между тем существует огромная разница между удовольствием мужчины и
удовольствием женщины. Именно: мужчины вольны в своих  удовольствиях,  а
женщины - нет.
   - Извольте объясниться!
   - Мужчине требуется только женское тело, чтобы получить наслаждение.
   Энн почувствовала раздражение.
   - Вы утверждаете, месье, что мужчина требуется женщине только потому,
что у него есть отросток?
   - Если бы это было так, мадемуазель, вы бы не сидели сейчас со мной в
экипаже, - незамедлительно последовал насмешливый ответ.
   Энн стиснула ридикюль.
   - Не вижу смысла в этом разговоре.
   - Я пытаюсь подготовить вас к предстоящей ночи.
   - Утверждая, что женщина нуждается в мужчине, а не наоборот?
   - Я не утверждал, что мужчины не нуждаются в женщинах. Только сказал,
что мужчинам не  требуется,  чтобы  жен-шины  двигались:  удовлетворение
наступает от их собственных движений. А вот вы в предстоящие часы будете
нуждаться во мне. Желание сделает ваше тело намного  уязвимее  моего.  И
совершенно не важно, как глубоко я в  вас  проникну.  Хотя  уверяю  вас,
шери, я проникну глубоко, очень глубоко.
   Желание, страх, гнев - мириады эмоций промелькнули в  ее  сознании  в
одно мгновение. И неожиданно пришло понимание: он говорил не  для  того,
чтобы обидеть ее. Он говорил правду. Она не сидела  бы  здесь,  если  бы
полагала, что ее способен удовлетворить любой мужчина.
   Желания делали ее уязвимой,  особенно  если  женщина  открывалась  не
разделявшему их человеку. Именно поэтому Энн и наняла  Мишеля  д'Анжа  -
чтобы избежать притворства.
   - Так насколько глубоко вы проникнете в меня, месье?
   - На девять с половиной дюймов, мадемуазель.
   Девять с половиной дюймов! Энн забеспокоилась.
   - У нас с вами деловая связь, месье, - повторила она больше для себя,
чем для него.
   - Сексуальная, - возразил Майкл. - Не романтическая, но и не деловая.
Я не стану дарить вам букеты цветов и умолять о снисхождении поцелуя, не
стану пожимать руки по утрам и оставлять на подушке визитную карточку. Я
доставлю вам наслаждение сверх ваших самых диких фантазий.  Но  не  надо
путать плотскую связь с любовью и предпринимательством.
   Слова  Майкла  прозвучали  грубо,  но  очень  соблазнительно.  У  Энн
появилась надежда, что он действительно выполнит свои обещания.
   Ее родители состояли в браке пятьдесят девять лет - обручились, чтобы
соединить состояния, а не тела. Они делили  радости  и  болезни,  но  не
наслаждения любви. А потом умерли - так же одиноко  и  несчастливо,  как
жили.
   - Я отдаю себе отчет о характере нашей связи, месье.  И  уверяю,  она
меня вполне устраивает. Я хочу, чтобы вы лишили меня девственности, а не
дарили цветы. Поцелуи предпочтительнее пожатию рук, но вам  нет  никакой
необходимости меня о чем-либо молить. И уж конечно, не о вольностях,  за
которые я плачу. Что же до вашего обещания - посмотрим.
   Стук колес внезапно затих. На секунду Энн показалось, что от ее  слов
даже лошади встали  как  вкопанные.  Майкл  молча  распахнул  дверцу  и,
согнувшись, привстал с сиденья, спустился по  маленькой  лесенке  позади
приседающей лошади и подал Энн руку. В свете каретного фонаря красные  и
белые рубцы на его лице и руках выглядели грубыми.  Энн  прикинула,  что
почувствуют его пальцы, когда окажутся внутри ее тела. Три... или четыре
из них? И как подготовят ее к вступлению  в  игру  пениса  -  того,  что
девять с половиной дюймов длиной?
   Она подала ему руку и сквозь тонкую шелковую  перчатку  почувствовала
жар. Неужели его пальцы будут такими же горячими, когда окажутся  у  нее
внутри? А его напряженная мужская плоть?
   Внезапно Энн ощутила себя свободной и почувствовала, что снова  может
дышать.  Она  полезла  в  ридикюль  за  монетой,  чтобы  расплатиться  с
возницей, но, обернувшись, обнаружила, что кеб уже отъехал от  тротуара.
Теперь жар опалил спину - там, где ее коснулась мужская  ладонь.  Сердце
тревожно плясало под оковами корсета.
   Майкл был на семь дюймов выше ее. И мог причинить боль, о которой она
не подозревала,  как  не  подозревала  раньше,  что  мужчины  пользуются
пальцами, чтобы проникнуть в женское тело. Если бы он захотел,  то  убил
бы ее. И она ничего не сумела бы сделать.
   Энн действительно могла бы выйти замуж за любого  холостяка  из  тех,
что присутствовали в доме Габриэля. Многих из них она узнала.  Днем  они
бы распоряжались ее  наследством,  а  ночью  отправлялись  в  бордель  и
расплачивались ее деньгами за свои удовольствия.  Она  стала  бы  женой,
может быть, даже матерью, но так никогда  бы  и  не  узнала,  что  такое
наслаждение, которое приносит женщине мужчина. А ей хотелось большего.
   И это мог дать ей человек, известный своими  способностями.  Альфонс,
как его называли. Самый дорогой "жеребей" в Англии.  В  конце  месяца  к
нему перейдут принадлежащие ей десять тысяч фунтов.
   Нет, он не причинит зла женщине, которая, как говорится в  поговорке,
способна снести золотое яичко. К тому же их сделку скрепил стряпчий.
   Майкл провел ее по каменной лестнице к парадному и  уверенно  вставил
ключ в скважину. Энн с трудом разглядела в полутьме  богатый  вестибюль,
отделанный дорогими дубовыми панелями.  В  углу  на  столике  красовался
гиацинт  -  его  голубые  лепестки  полностью   распустились.   В   тени
поблескивало  серебро  -  поднос  дожидался  утренней   почты.   Впереди
мраморные ступени,  огражденные  хитроумно  витыми  железными  перилами,
уводили куда-то во тьму. Да, дом, где ей предстояло расстаться со  своей
девственностью, не походил на обиталище человека  с  дурной  репутацией.
Это было настоящее жилище. Воздух наполнял  аромат  цветов  и  пчелиного
воска.
   А ее дом в Дувре пропах болезнью и карболкой; старый лондонский дом -
плесенью и пылью.
   Все так же молча Майкл зажег газовый светильник и увлек Энн к темному
подножию лестницы. Наверху виднелся призрачный свет.
   Не чувствуя под собой ног, Энн ухватилась за изящные железные перила,
потом начала подниматься.
   Обитый бледным шелком коридор  тянулся  вдоль  всего  этажа.  Каблуки
выстукивали ритмичную мелодию на гладком,  как  зеркало,  дубовом  полу:
проникновение, овладение - проникновение,  овладение.  В  дальнем  конце
прохода настенное, в виде веера, бра боролось  с  наползающей  темнотой.
Наконец дорогу им преградили кремовый  карниз  и  двери  -  врата  перед
женщиной, намеревавшейся пробудить свою сексуальность.
   Майкл толкнул тяжелую дверь, которую стерегло бра,  и  перед  ними  в
полоске света блеснула массивная, на четырех столбиках, медная  кровать.
Он потушил газ и  мягко  подтолкнул  Энн  в  спальню.  Угольная  чернота
комнаты показалась давящей, терпкой  и  удушающей.  Энн  испугалась:  на
секунду ей показалось, что она очутилась  в  теплице  или  на  бдении  у
гроба.
   Майкл,  не  произнося  ни  слова,  шел  впереди.   Послышался   треск
зажигаемой спички, и из цветного шара разлился мягкий свет и выхватил из
темноты дубовый прикроватный столик с кроваво-красными  розами  в  вазе.
Рядом стояла медная кровать - белоснежные простыни и  зеленое  покрывало
уже откинуты в гостеприимной готовности.
   Майкл бросил сгоревшую спичку в крохотную пепельницу и  повернулся  к
ней - лицо в тени, но на черных волосах отсветы золотистого огня.
   - Позвольте принять вашу накидку.
   Энн похолодела при мысли о том,  как  он  исследует  каждый  изгиб  и
каждую выпуклость ее тела.
   - Спасибо.
   Руки в шрамах напомнили, что это уже  не  тот  человек,  от  которого
восемнадцать лет назад млели матроны и дебютантки.  Одну  за  другой  он
расстегнул на ней пуговицы. Все происходило слишком стремительно.
   - Я не захватила ночную рубашку, - пробормотала она.  Черные  ресницы
взметнулись вверх, и фиалковые глаза застали Энн врасплох.
   - Она вам не потребуется. - Майкл разжал ее пальцы, принял ридикюль и
отшвырнул на пол. Легкий  стук  нарушил  тишину  ночи.  За  ридикюлем  с
тяжелым бархатным шелестом последовала накидка.
   В  сером  шелковом  платье  Энн  почувствовала  себя   провинциальной
простушкой - скромной курочкой рядом с цветастым павлином.  Она  закрыла
глаза. Сейчас платье последует за накидкой, однако ей не хотелось, чтобы
он смотрел на ее слишком маленькие груди и не в меру широкие  бедра.  Но
любопытство взяло верх. В конце концов, она  заплатила  большие  деньги!
Энн открыла глаза и отступила на трясущихся ногах.
   - Пожалуйста, разденьтесь.
   В фиалковых глазах промелькнула дьявольская искра.
   - Вы хотите видеть меня обнаженным?
   Энн выпрямилась во все свои пять футов и пять дюймов.
   - Я старая дева, месье, но я женщина. И у меня такие же желания,  как
у любой другой женщины. Конечно, я желаю видеть вас обнаженным.
   - Вы представляете, как устроен мужчина, шери?
   Ее подбородок гордо вздернулся вверх.
   - Я не упаду при виде вашего мужского отростка, если вы это имеете  в
виду.
   - Но доставит ли вам удовольствие его вид?
   - А другим женщинам доставляет?
   -  Вы  девственница,  мадемуазель.  Созерцание  обнаженного   мужчины
способно... встревожить вас.
   Энн поджала губы.
   - Я узнаю это только после того, как посмотрю.
   - А если все-таки испугаетесь?
   - Не до такой степени, чтобы переполошить соседей.
   Лампа стала меркнуть так же внезапно, как и вспыхнула.
   - Ничего подобного я о вас и не думал.
   Майкл умело освободился от черного сюртука, и тот  с  соблазнительным
шелестом упал к его ногам. Не отрывая от нее глаз, он расстегнул верхнюю
пуговицу жилета. Без сомнения, этого от него добивались многие  красивые
и опытные женщины.
   Но Энн смотрела не в его горящие глаза, а на обезображенные кисти.
   - Больно?
   Пальцы Майкла замерли.
   - Может быть, вам помочь? - Энн успокоилась. Ей всю жизнь приходилось
помогать родителям. Сначала в гостиной, потом в спальне, а  в  последнее
время - у их смертного одра. Женщина  подошла  к  Мишелю  и  отвела  его
пальцы. Но маленькие жемчужные пуговки не поддавались. Никогда у постели
больных она  не  казалась  такой  неуклюжей.  Она  нахмурилась  и  сняла
перчатки. Железные пальцы стиснули ее  запястья,  и  невесомые  перчатки
упали на пол. Энн в тревоге вскинула голову. Лицо мужчины было  всего  в
нескольких дюймах от ее лица. Шрамы прорезали волевые скулы.
   - Мне не требуется сиделка, мадемуазель.
   Энн замерла. Сама того не желая, она его обидела. Энн облизала  губы,
на которых оставался привкус его влажного дыхания.
   - Я не собираюсь становиться вашей сиделкой.
   - В кебе вы утверждали, что и понятия не имеете, чего желать.
   Энн не отвернулась и не притворилась, что не поняла его.
   - Я спрашивала, что может произойти,  если  женщина  не  знает,  чего
просить. Но не утверждала, что не знаю, чего хочу.
   Майкл склонил голову, и его губы оказались рядом с ее губами.
   - И чего же вы желаете, мадемуазель?
   В его словах звучал вызов. Как будто он  спрашивал:  "Как  далеко  вы
готовы зайти, госпожа старая дева? Не побоитесь ли ласк мужчины, который
известен тем, что умеет доставлять наслаждение женщинам?"
   Энн глубоко вздохнула.  Все,  что  у  нее  есть,  -  это  один  месяц
наслаждений. И она не собиралась поддаваться своим девическим страхам.
   - Я хочу испытать оргазм.
   - Сколько раз?
   - Столько, сколько позволит тело.
   - Сколько желаете пальцев?
   - Столько, сколько примет тело.
   - Как глубоко мне в вас проникать?
   - Насколько сможете.
   Фиалковые глаза вспыхнули.
   - Ваших грудей когда-нибудь касался мужчина?
   - Нет. - Энн признавалась в  этом  с  трудом.  Мужчины  охотились  за
состоянием ее родителей, но никогда не обращали внимания на нее  как  на
женщину.
   - Какой-нибудь мужчина ласкал вас языком?
   Энн проглотила подступивший к горлу комок.
   - Один раз.
   - Вам понравилось?
   Нет, ей