, разумеется, шофер Мак-Харга.  Выбитый  из
колеи событиями этого дня, Джордж начисто забыл про шофера, и  бедняга  до
сих пор ждал в своей сверкающей колеснице  у  дверей  скромного  Уэбберова
жилища. Еще не было пяти, но в унылые зимние дни, когда нет конца  туманам
и моросящему дождю, смеркается рано, и на улице уже сгустилась тьма, как в
полночь. Горели фонари и смутно  светились,  расплываясь  в  тумане,  огни
витрин. Улица была тиха и пустынна, а в вышине, над крышами, уже  порывами
налетал ветер и подвывал, обещая бурную ночь.
   Когда Джордж открыл дверь, маленький шофер терпеливо  стоял  у  порога,
почтительно держа в руках  фуражку  с  козырьком,  но  на  лице  его  была
написана сдержанная тревога, которой он не в силах был скрыть.
   - Прошу прощенья, сэр, - начал он,  -  вы  не  скажете,  может,  мистер
Мак-Харг отдумал?
   - От...отдумал? - с запинкой пробормотал все еще сонный Джордж и потряс
головой, как  собака,  вылезшая  из  воды,  пытаясь  прийти  в  чувство  и
собраться с мыслями. - Это насчет чего?
   - Насчет поездки в Суррей, сэр, - кротко ответил шофер,  но  глянул  на
Джорджа с испугом. В душе  его  уже  зарождалось  мучительное  подозрение,
которому позднее суждено было превратиться в глубокую уверенность; что  он
попал во власть двух опасных безумцев и преступников, но пока его опасения
выдавала лишь какая-то тревожная, натянутая почтительность. - Это куда  мы
собирались еще днем, сэр, - продолжал он  негромко,  словно  извиняясь  за
напоминание.
   - Ох, верно,  верно.  Помню,  как  же,  -  ероша  волосы,  в  некоторой
растерянности сказал Джордж. - Кажется, мы и правда собирались.
   - Да, сэр, - кротко подтвердил шофер.  -  Сами  понимаете,  -  стал  он
пояснять,  точно  благожелательный  взрослый  малому   ребенку,   -   сами
понимаете, сэр, тут на улице не положено машине так долго  стоять.  Сейчас
подходил фараон, - шофер  виновато  кашлянул,  прикрыв  рот  рукой,  -  он
говорит, больно долго, мол, тут стоишь, давай отъезжай. Вот я  и  подумал,
спрошу-ка вас, сэр, может, вы знаете, что угодно мистеру Мак-Харгу.
   - Я... я думаю, он намерен ехать дальше, - сказал Джордж. - Ну, дальше,
в Суррей. Но... вы говорите, полицейский велел вам уезжать?
   - Да, сэр, - терпеливо отвечал шофер и все  смотрел  на  Джорджа  снизу
вверх, держа в руках фуражку, и ждал.
   - Ну, тогда... - Джордж отчаянно собирался с мыслями и наконец выпалил:
- Вы вот что сделайте. Поезжайте вокруг этого квартала... Поезжайте вокруг
квартала...
   - Да, сэр, - сказал шофер и замолчал в ожидании.
   - И возвращайтесь через пять минут. А тогда я уже смогу сказать, что мы
будем делать дальше.
   - Слушаю, сэр. - Он коротко кивнул в знак  согласия,  надел  фуражку  и
пошел к машине.
   Джордж затворил дверь и поднялся наверх. Когда  он  вошел  в  гостиную,
Мак-Харг, уже в шляпе и пальто, беспокойно шагал из угла в угол.
   - Это звонил ваш шофер, - сказал Джордж. - Я совсем про него  забыл,  а
он все время нас ждал. Он спрашивает, что мы будем делать дальше.
   - Как что будем делать? - пронзительно крикнул Мак-Харг.  -  Сейчас  же
поедем! Черт возьми, Джордж, мы задержались  уже  на  четыре  часа!  Живо,
живо! - заторопил он. - Поехали!
   Джордж  понял,  что  решение  Мак-Харга  твердо  и   отговаривать   его
бесполезно. Он взял портфель, сунул  туда  зубную  щетку,  пасту,  бритву,
кисточку, крем для бритья и пижаму, надел пальто и шляпу, погасил  свет  и
пошел к выходу со словами:
   - Ну хорошо. Раз вы готовы, так и я готов. Двинулись.
   Они вышли в туманную изморось, и тотчас подъехала машина и остановилась
у обочины. Шофер выскочил, открыл дверцу. Мак-Харг и  Уэббер  сели.  Шофер
забрался на свое место. Машина, мягко шурша  шинами,  покатила  по  мокрой
мостовой. Доехали до  Челси,  миновали  Набережную,  промчались  по  мосту
Бэттерси и через обширные лондонские предместья - нескончаемые ответвления
огромного города - направились на юго-запад.
   Поездка эта врезалась в память Джорджа, как страшный сон. Еще до  того,
как  они  пересекли  Темзу  по  мосту  Бэттерси,  Мак-Харг  снова  впал  в
полуобморочное состояние. И  не  удивительно!  За  шумным  успехом  пришли
разочарование и опустошенность, и уже  много  недель  подряд  он  неистово
метался по свету, встречал все новых людей, пускался в  самые  неожиданные
приключения - и  все  искал,  искал,  сам  не  зная,  чего  ищет.  В  этих
немыслимых поисках он не давал себе ни отдыха, ни срока. И  ничего  он  не
нашел. Или, точнее, нашел в Амстердаме  мингера  Бендиена.  Что  произошло
после этого с Мак-Харгом, понять нетрудно. Ибо если охота закончилась тем,
что он поймал всего лишь краснорожего голландца, так он  хотя  бы  узнает,
черт возьми, из какого тот испечен теста!  И  вот  в  последние  несколько
дней, вконец разъяренный, издерганный и  взвинченный,  он  решил  испытать
голландца, загнать его почище чем самого себя, -  они  не  останавливались
даже перекусить, но голландец  был  слишком  флегматичен,  да  притом  его
поддерживал джин, и в конце  концов  Мак-Харг  истратил  на  него  остатки
своей, казалось бы, неисчерпаемой энергии. Теперь он  совершенно  выдохся.
После короткого сна недолгой была и вспышка жизненных сил: излив владевшее
им неистовство, опустошенный, обессиленный  до  немоты,  он  откинулся  на
спинку сиденья, веки сомкнуты, голова легонько  покачивается  от  движения
машины, длинные ноги  расслабленно  вытянулись.  Джордж  беспомощно  сидел
рядом, не понимая, как быть и что делать, не понимая, куда он едет,  когда
и чем все это кончится, и  глядел  в  затылок  маленькому  шоферу,  а  тот
сгорбился за рулем и, внимательно следя за дорогой,  умело  вел  машину  в
густом потоке транспорта, сквозь сумрак и туман.
   Откатывались назад широко раскинувшиеся нескончаемые окраины Лондона  -
улица за  улицей,  мокрые,  тускло  освещенные  слабо  поблескивающими  за
пеленой дождя фонарями, миля за милей - кирпичные  дома,  словно  насквозь
пропитанные туманом, копотью и сажей бессчетных ненастных дней, квартал за
кварталом немыслимой паутины, гигантские  скопления  бессчетных  деревень,
которые  срослись  в  эту  бесформенную  чудовищную  массу.   "Роллс-ройс"
стремительно  проносился  по  главным  улицам  этих   расползшихся   вширь
муравейников. Мелькнет золотой нимб  приглушенных  туманом  огней,  весело
блеснет мясная лавка с красными говяжьими тушами, с  общипанной  округлой,
подвешенной вниз головами длинношеей дичью, и тут же стоит  сам  мясник  в
длинном белом фартуке; потом винные магазины  и  дышащие  пивным  духом  и
теплом, полные гула голосов пивные, а перед ними тускло отсвечивают мокрые
от дождя тротуары; и снова густая тьма, и снова бесконечные ряды  угрюмых,
пропитанных туманом домов.
   Наконец город с его окраинами остался позади. По  сторонам  раскинулась
укрытая тьмой земля, напитанные влагой  поля,  в  пустоте  маячили  редкие
огни. Теперь стала ощутима сила ветра - он  внезапно  налетал  с  полей  и
разбивался о бока машины. Понемногу он разогнал туман, небо стало выше.  И
по волглому, низкому облачному своду широко разлился какой-то  нездоровый,
нечистый отсвет, словно все удушливые испарения, весь дым, все неистовство
необъятной жизни Лондона впитались в облака и продолжаются в них. С каждым
поворотом колес этот отсвет отступал все дальше, оставался позади.
   И теперь, среди пустынных просторов, Джордж осознал таинственный  строй
ночи. Он ощутил вечную, неизбывную силу земли,  и  вместе  с  этим  пришло
ликующее чувство освобождения. Чувство это было ему  хорошо  знакомо,  его
испытывает каждый житель большого современного города, когда после  долгих
месяцев, проведенных в городском улье, после месяцев изнурительного труда,
шума, ожесточения, после  угрюмого  кирпича  и  камня,  после  постоянного
напора, сутолоки и смешения бесчисленных толп, после зараженного воздуха и
зараженной  жизни,  после   предательства,   страха,   злобы,   злословъя,
вымогательства,  зависти,  ненависти,  стычек,  ярости  и  обмана,   после
неистовства, напряжения, натянутых, как  струна,  нервов  и  беспрестанных
перемен - уезжаешь из города и наконец свободен, вырвался за пределы самых
отдаленных нитей этой отравленной и мучительной паутины.  Он,  кто  долгое
время знал лишь джунгли скрепленного известью  кирпича  и  камня,  где  не
услышишь птичьего пения, не увидишь ни единой былинки, снова обрел  землю.
И, однако, вот что непостижимо: обретя землю,  он  утратил  весь  мир.  Он
словно омылся и обрел даруемую землей чистоту зрения и души. С него  смыло
всю извечную мерзость бытия, зло и похоть, грязь и  жестокость,  безмерную
испорченность и скверну, а чудо и загадочность, как ни странно,  остались,
остались и красота, и волшебство, и щедрость, и радость бытия,  и,  глянув
назад, на мрачный отсвет дымной пелены, затянувшей небо, он  остро  ощутил
утрату и одиночество, словно, вновь обретя землю, он отказался от жизни.
   Машина уносилась все дальше и дальше,  и  вот  уже  последний  аванпост
Лондона остался позади и небо померкло. Во тьме, в ночи они мчались к цели
своего путешествия. Мак-Харг за все время не вымолвил ни слова.  Он  сидел
по-прежнему - ноги вяло вытянуты, голова откинута на спинку  сиденья,  все
тело покачивается от движения машины, и лишь бессильная рука, просунутая в
петлю, удерживает его, не дает упасть. Джорджа все больше мучила  тревога:
как привезти Мак-Харга к его старому другу, с которым тот не виделся много
лет, в таком чудовищном состоянии? Наконец он велел шоферу остановиться  и
подождать - быть может, удастся поговорить с мистером Мак-Харгом.
   Он включил верхний свет, потряс Мак-Харга за плечо;  к  его  удивлению,
тот сразу же открыл глаза, и ответы его свидетельствовали,  что  голова  у
него совершенно ясная. Джордж сказал, что уж очень  он,  Мак-Харг,  видно,
устал и вряд ли получит удовольствие от встречи с другом.  Лучше  отменить
ее, умолял Джордж, вернуться в Лондон и там переночевать,  пусть  Мак-Харг
разрешит позвонить этому другу из ближайшего городка и предупредить,  чтоб
сегодня его не ждали, - они увидятся через день-два, все, что  угодно,  но
встречу эту необходимо отложить, пока он не почувствует себя лучше.  Помня
о недавней упрямой решимости Мак-Харга, Джордж мало надеялся на успех, но,
к его удивлению, тот повел себя вполне разумно.  Он  согласился  со  всеми
доводами Джорджа, признался, что и  сам  подумывал,  не  отложить  ли  эту
встречу на потом; хорошо, он готов на все, что предложит Джордж, но только
с одним условием, сказал он, как отрезал: в Лондон он сегодня не вернется.
Весь день он так отчаянно, так упрямо, точно одержимый,  рвался  прочь  из
Лондона, что Джордж настаивать не стал. Он согласился -  да,  поворачивать
назад не стоит, и спросил, где Мак-Харг  предпочел  бы  остановиться.  Тот
сказал, что ему все равно, но затем поразмыслил, причем голова  его  опять
свесилась на грудь, и вдруг сказал - хорошо бы где-нибудь у моря...
   В ту минуту Джордж ничуть не удивился. С  удивлением  он  вспоминал  об
этих словах лишь много позже. А сейчас желание Мак-Харга  поехать  к  морю
показалось ему таким же естественным,  как  жителю  Нью-Йорка  предложение
взять и съездить на автобусе посмотреть могилу Гранта.  Пожелай  Марк-Харг
ехать в Ливерпуль, в Манчестер или в Эдинбург, Джордж бы  тоже  ничуть  не
удивился. Оказавшись вне Лондона, оба американца, сами того  не  сознавая,
уже ни во что не ставили английские расстояния, Англия вся  для  них  была
точно соседний лужок. Когда Мак-Харг сказал, что хорошо бы у моря,  Джордж
подумал: "Ладно. Проедем на другую сторону острова и поглядим на море".
   Итак, он решил, что Мак-Харг прекрасно  придумал,  просто  великолепно:
вдохнуть соленый воздух, послушать шум прибоя, крепко проспать всю ночь  -
что может быть лучше для них обоих? Они придут в себя и утром будут готовы
к дальнейшим приключениям. Мак-Харг теперь тоже искренне  радовался  этому
плану. Джордж спросил, может, он хочет  поехать  в  какое-то  определенное
место. Но тот сказал - нет, ему все равно, куда угодно, лишь  бы  к  морю.
Наскоро перебрали несколько приморских городов, о которых слышали или  где
раньше бывали: Дувр, Фолкстон, Борнемут, Истборн, Блэкпул, Торки, Плимут.
   - Плимут! Плимут! - с восторгом закричал Мак-Харг. - Это то, что  надо!
Я много раз попадал туда пароходом, но в городе никогда не останавливался.
Правда, это порт, но все равно. Мне всегда казалось, это приятный городок.
Едем туда и там переночуем.
   - Что вы, сэр, - заговорил шофер, который все это время молча сидел  за
рулем  и  слушал,  как  двое  помешанных  бесцеремонно   разделывались   с
Британскими островами. - Что вы, сэр, - с нескрываемой  тревогой  повторил
он, - это никак невозможно, сэр. Сегодня уж никак, сэр. Сегодня  добраться
до Плимута никак невозможно.
   - Это еще почему? - свирепо спросил Мак-Харг.
   - А дотуда, сэр, добрых двести пятьдесят миль, сэр, - ответил шофер.  -
По такой погоде надо часов восемь, самое малое, потому как дождь,  да  кто
его знает, когда опять туман упадет. Дай бог к рассвету доехать.
   - Ну, хорошо, - нетерпеливо воскликнул Мак-Харг. -  Поедем  куда-нибудь
еще. Как насчет Блэкпула? В Блэкпул, а, Джорджи? - сказал он и лихорадочно
обернулся к Джорджу, губы его кривились, все лицо нетерпеливо  сморщилось.
- Можно в Блэкпул. Никогда там не был. Не прочь на него поглядеть.
   - Но, сэр... - Шофер совсем смешался. - Блэкпул... Блэкпул, сэр, он  на
севере Англии. Да это ж, сэр... - шептал несчастный, - это  ж  еще  дальше
Плимута. Дотуда все триста миль, сэр,  -  прошептал  он  с  таким  ужасом,
какого не вызвало бы, наверно, даже предложение проехать за одну  ночь  из
Филадельфии к Тихоокеанскому побережью. - Раньше утра нам до  Блэкпула  не
доехать.
   - Ну, хорошо,  хорошо,  -  с  отвращением  произнес  Мак-Харг.  -  Будь
по-вашему. Говорите, куда ехать, Джордж, - распорядился он.
   Долгую   минуту   Уэббер   напряженно   думал,   потом,    вооружившись
воспоминаниями о местах,  описанных  Теккереем  и  Диккенсом,  с  надеждой
произнес:
   - Брайтон. Как насчет Брайтона?
   И тут же понял, что попал в точку. Шофер обернулся к ним, и  голос  его
задрожал от несказанного облегчения.
   - Да, сэр! Да! Брайтон! Мы прекрасно до него доедем, сэр,  -  прошептал
он с жаркой, чуть ли не раболепной готовностью.
   - Сколько времени понадобится? - резко спросил Мак-Харг.
   - Я так вам скажу, сэр, часа за два с половиной довезу. Для обеда будет
поздновато, а все ж не больно далекий край.
   - Хорошо. Ладно, -  сказал  Мак-Харг,  решительно  кивнул  и  поудобней
устроился на сиденье. - Поехали, - и он махнул костлявой рукой: мол, так и
быть. - Едем в Брайтон.
   Они снова тронулись и на  первом  же  перекрестке  свернули  в  надежде
отыскать дорогу на Брайтон.


   С этой минуты поездка их превратилась в страшный  сон:  опять  и  опять
остановки, повороты, бесконечная смена направлений.  Маленький  шофер  был
уверен, что держит путь на Брайтон, но почему-то никак не мог найти нужную
дорогу. Они сворачивали вправо и влево, проезжали по несчетному  множеству
городков и деревень, вновь оказывались на пустынных просторах и  никак  не
могли достичь цели. Наконец они оказались на  каком-то  сложном  безлюдном
переплетении дорог, и шофер остановил машину, чтобы разглядеть  указатели.
Однако названия Брайтон нигде не было, и он в конце концов признался,  что
сбился с пути. При этих  словах  Мак-Харг  пробудился,  устало  наклонился
вперед, вгляделся в ночную  тьму,  потом  спросил  Джорджа,  что,  по  его
мнению, следует делать. О том, где они сейчас  находятся,  они  знали  еще
меньше их возницы, но ведь надо же куда-то ехать.  Джордж  сказал  наугад,
что Брайтон должен быть где-то слева, и Мак-Харг велел шоферу  при  первой
возможности свернуть налево и посмотреть,  куда  это  их  приведет,  потом
снова откинулся на спинку  и  закрыл  глаза.  Теперь  у  каждого  поворота
Мак-Харг или Уэббер говорили шоферу,  куда  ехать,  и  маленький  лондонец
беспрекословно повиновался, но от мысли, что  он  заблудился  в  просторах
Суррея  и  невесть  чего  еще  от  него  потребуют  эти  два   престранных
американца, в душе его  явно  росли  дурные  предчувствия.  Никто  из  них
почему-то  не  догадался  остановиться  и  спросить  дорогу,  и  они   все
безнадежней запутывались. Сновали взад-вперед сперва в одном  направлении,
потом в другом, и скоро Джорджу стало казаться, что они уже изъездили чуть
ли не всю сеть дорог, раскинувшуюся южнее Лондона.
   Шофер на  глазах  превращался  в  безвольный  комок  нервов.  Его  явно
обуревал страх. Он с лихорадочной готовностью соглашался на все,  что  ему
говорили, но при этом голос его дрожал. По всей его повадке ясно было:  он
чувствует, что попал в лапы двух сумасшедших, он в  полной  их  власти,  а
места вокруг безлюдные, вот-вот стрясется что-то  ужасное.  Джордж  видел,
как он  пригнулся  к  рулю,  весь  съежился,  скованный  ужасом.  Если  бы
который-нибудь из этих рехнувшихся  американцев,  сидящих  сзади,  вздумал
издать воинственный клич, от которого кровь стынет  в  жилах,  бедняга  не
удивился бы, но, конечно, сразу бы отдал богу душу.
   В столь необычных обстоятельствах само пространство в эту ночь казалось
ему зловещим и только подогревало его страхи. Час от часу ночь становилась
все более бурной.  Она  неистовствовала,  безумствовала  -  подобные  ночи
выдаются иногда в Англии зимой. Одинокому искателю приключений такая ночь,
пожалуй, покажется волнующей, бурно-прекрасной. Но  на  тихого  человечка,
который, наверно, горько тосковал о кружке пива и уютном  уголке  в  своей
любимой пивной, сатанинский лик этой ночи, должно быть,  наводил  смертный
ужас. То была одна из тех ночей, когда  осажденная  со  всех  сторон  луна
несется, как призрачный корабль, среди мчащихся по небу туч, а ветер  воет
и визжит, точно обезумевший злой дух. Вот он  ревет  вокруг,  в  мятущихся
ветвях голых деревьев. Потом с торжествующим воплем налетает на машину,  и
стонет, и свистит, и уносится прочь, а дождь припускает сильней, и  хлещет
в смотровое стекло, и слепит. А потом вой доносится уже издалека -  где-то
там, вдалеке, обезумевший ветер раскачивает вершины деревьев. А призрачная
луна все ныряет в грозно клубящихся тучах,  то  озарит  бледным  трепетным
светом исхлестанную бурей округу, то скроется и оставит путников во  тьме,
наедине с сатанинским завываньем ветра.  В  такие-то  ночи  и  совершаются
преступления, и маленький шофер явно ждал самого худшего.
   Где-то в пути, после того, как они уже  долгие  часы  попусту  мотались
взад и вперед, поразительные Мак-Харговы запасы энергии  и  жизненных  сил
истощились вконец. Он сидел как прежде - ноги вытянуты, голова откинута  -
и вдруг слепо протянул руку к Джорджу со словами:
   - Я выдохся, Джордж! Остановите машину! Больше не могу!
   Джордж мигом остановил машину. Они застыли у обочины дороги,  во  тьме,
под беснующимся ветром и то и дело налетающим дождем. В  тусклом  неверном
свете призрачной луны Мак-Харг был страшен,  как  привидение.  Лицо  стало
совсем серое, неживое. Джордж не на  шутку  перепугался  и  предложил  ему
выйти из машины: быть может, на свежем воздухе ему полегчает.
   Мак-Харг отвечал еле слышно, с полнейшей безнадежностью в голосе.
   - Нет, - сказал он, - я не прочь умереть. Оставьте меня в покое.
   Он снова тяжело откинулся в угол  машины,  закрыл  глаза  и,  казалось,
полностью отдался опеке Джорджа. До самого конца этой  чудовищной  поездки
он больше не произнес ни слова.
   В полутьме, где только и свету было что от приборного щитка  машины  да
от зловещей луны, Джордж и шофер молча обменялись отчаянными, вопрошающими
взглядами. Наконец шофер облизнул пересохшие губы и прошептал:
   - Что ж нам делать, сэр? Куда поедем?
   Джордж на минуту задумался.
   - По-моему, надо ехать назад, к его д