Надо взять еще денег. Пошлю Джона
в банк.
   Джордж позвонил, и вскоре в дверь постучал и вошел  молодой  человек  в
форменной куртке. Мак-Харг взглянул на  него,  раскрыл  чековую  книжку  и
вытащил вечное перо.
   - Мне нужны деньги, Джон, - негромко сказал он. - Пойдите,  пожалуйста,
с этим чеком в банк и получите по нему наличными.
   - Слушаю, сэр, - сказал Джон. - Там Генри  подал  автомобиль,  сэр.  Он
спрашивает, то ли ему ждать, то ли нет?
   - Да, скажите ему, что он понадобится, - ответил  Мак-Харг,  подписывая
чек. - Скажите ему, мы будем готовы через двадцать минут. - Он оторвал чек
и протянул слуге. -  И,  кстати,  когда  вернетесь,  уложите,  пожалуйста,
кое-что из моих вещей в маленький чемодан: сорочки, белье, носки и прочее.
Мы уезжаем из Лондона.
   - Слушаю, сэр, - невозмутимо ответил Джон и вышел из номера.
   Мак-Харг помолчал в задумчивости. Потом надел колпачок на вечное перо и
сунул его в  карман,  спрятал  бумажник  и  чековую  книжку,  неторопливо,
сосредоточенно снял очки, сложил дужки, вложил очки  в  футляр,  защелкнул
его и положил в карман жилета; потом хлопнул ладонью по ручке кресла и уже
куда спокойней и дружелюбней прежнего спросил:
   - Ну так как, Джордж, чем сейчас заняты? Работаете над новой книгой?
   Уэббер сказал, что да, работает.
   - Хорошая будет книга? - требовательно спросил Мак-Харг.
   Он надеется, что хорошая, ответил Уэббер.
   - Такая же добротная, большая, толстая, как первая? И такая же емкая? И
героев много?
   Да, наверно, так оно и будет, ответил Уэббер.
   - Вот это дело, - сказал Мак-Харг.  -  Продолжайте  в  том  же  духе  и
давайте побольше людей, - негромко говорил он. - Вы знаете в них  толк.  У
вас они получаются живые. И населяйте  ими  книгу.  Вам  наговорят  с  три
короба всякого вздора. Наверно, уже наговорили. Найдется  вдоволь  молодых
умников, которые станут вас учить, как надо писать, и станут  толковать  -
мол, вы делаете совсем не то, что надо. Станут объяснять вам,  что  у  вас
нет своего стиля, нет чувства формы. Станут говорить,  что  вы  пишете  не
так, как Вирджиния Вулф, или Пруст, или  Гертруда  Стайн,  или  кто-нибудь
еще, кому вам следовало бы уподобиться. Наматывайте все на  ус,  все,  что
только сумеете. Поверьте всему, чему только сумеете. Постарайтесь  извлечь
из всего этого как можно больше толку, но,  если  вы  понимаете,  что  это
неверно, отмахнитесь.
   - А разве можно понять, что верно, а что неверно?
   - Ну разумеется, - спокойно ответил Мак-Харг. -  Когда  верно,  вы  это
сразу поймете. Вы же, черт возьми, писатель,  а  не  какой-нибудь  молодой
умник. Были бы вы молодым умником, вы бы не разбирали, что  верно,  а  что
неверно. Только бы делали вид, что разбираете. А писатель всегда понимает.
Молодые умники воображают, будто ему это не дано.  На  то  они  и  молодые
умники. Они воображают, будто писатель слишком туп или глуп и потому их не
слушает,  а  на  самом  деле  писатель  понимает  куда  больше,   чем   им
когда-нибудь доведется понять. Время от времени слова их попадают в  самую
точку. Но такое случается один раз на тысячу. И тогда слова  их  причиняют
боль, но к ним стоит прислушаться. Скорее всего, вы и сами знали то, в чем
вас упрекнут, знали, что рано или  поздно  придется  посмотреть  правде  в
глаза, но все время старались от этого увильнуть и надеялись,  что,  кроме
вас, никто этого не заметит. Когда они бьют вот по такому  чувствительному
месту, прислушайтесь к ним, даже если вам отчаянно больно. Но обычно  все,
что они вам скажут, вы и сами давным-давно поняли, а то,  что  им  кажется
важным, на самом деле вздор и пустяки.
   - Как же тогда быть? - спросил  Уэббер.  -  Похоже,  надо  самому  быть
собственным доктором, так, что ли? Похоже, надо самому находить ответ.
   - А для меня нет другого пути, - сказал Мак-Харг. - Думаю,  и  для  вас
тоже. Так что  продолжайте  в  том  же  духе.  Работайте.  Бога  ради,  не
останавливайтесь. Не топчитесь на  одном  месте.  Я  знаю  многих  молодых
людей, которые остановились после первой своей книги, и вовсе  не  потому,
что им нечего было больше сказать. Всякие умники воображают, будто причина
в этом. Им всегда так кажется, но это чепуха. Да в каждом из нас  заложены
сотни книг! Хватит на целую жизнь. Опасность  не  в  том,  что  исчерпаешь
себя. Единственная опасность - что застрянешь на месте.
   - А что это значит? С чего бы человеку застрять на месте?
   -  Чаще  всего  ему  изменяет  мужество,  -  сказал  Мак-Харг.   -   Он
прислушивается к словам всяких умников.  Первая  книга  получила  довольно
хорошую прессу. Он отнесся к ней серьезно. Его начинает  тревожить  каждое
самое незначительное критическое  замечание,  затесавшееся  среди  похвал.
Начинают пугать сомнения,  сумеет  ли  он  написать  еще  одну  книгу.  На
самом-то деле он вполне мог бы написать новую книгу ничуть не хуже первой,
а то и лучше. Прежде он был бойцом, не знающим усталости, и наносил  удары
огромной силы. Теперь он начинает "бой  с  тенью".  Он  прислушивается  ко
всему, что ему говорят. Как бить по корпусу и как наносить короткий сбоку.
Как наносить встречный удар правой. Как уклоняться.  Как  раскачиваться  и
как  подскакивать.  Как  беречь  ноги.  Он  учится  избегать  каната,   но
разучается наносить тот парализующий удар, который был дан ему от бога,  и
не успеет оглянуться, как  появляется  какой-нибудь  никудышный  боксер  и
кладет его на обе лопатки. Смотрите, чтоб с вами такого не случилось.  Изо
всех сил  учитесь.  Изо  всех  сил  совершенствуйтесь.  Впитывайте  из  их
поучений все, что только можно. Но помните, никакие  поучения  не  заменят
доброго старого удара правой. Если это умение вы  утратили,  изучите  хоть
все верные приемы, которые помогают работать другим, но ваша сила  уже  не
вернется. Как писатель вы кончитесь.  Так  что,  ради  всего  святого,  не
останавливайтесь. Не давайте им путаться под ногами. Ошибайтесь, рискуйте,
не бойтесь показаться глупцом, но идите вперед. Не застывайте на месте.
   -  А  по-вашему,  это  возможно?  Можно  застрять,  даже  если  человек
талантлив?
   - Да, -  спокойно  ответил  Мак-Харг,  -  такое  может  случиться.  Мне
приходилось такое видеть. Со временем вы убедитесь: почти все, о  чем  они
говорят, от чего вас остерегают,  просто  не  существует.  Они  станут,  к
примеру,  говорить,  чтоб  вы  не  проституировали  свой  талант.   Станут
остерегать, чтоб вы не писали ради денег. Не продавали душу Голливуду.  Не
делали еще тысячи вещей, которые не имеют никакого отношения ни к вам,  ни
к вашей жизни. Вы не станете торговать  собой.  Человек  не  продает  свой
талант просто оттого, что у него перед носом помашут крупным  чеком.  Если
вы станете торговать своим талантом, значит,  вы  по  натуре  проститутка.
Удивительно, как много есть писателей, которые проливают горькие слезы  за
стаканом виски и рассказывают, какие замечательные книги они написали  бы,
если бы не запродались Голливуду или "Сатердей ивнинг пост". Но среди тех,
кто запродался, больших писателей немного. Сказать  по  правде,  я  думаю,
таких вовсе нет. Если бы "Сатердей ивнинг  пост"  предложил  Томасу  Гарди
договор на рассказы, как по-вашему, он написал бы как Зейн  Грей  или  как
Томас Гарди? Могу ответить. Он написал бы как Томас Гарди.  По-другому  он
бы писать не мог. Он оставался бы Томасом Гарди, даже если  писал  бы  для
"Сатердей ивнинг пост" или  для  "Побасенок  капитана  Билли".  Развратить
большого писателя невозможно, потому что большой писатель всегда останется
самим собой. Даже если бы он захотел запродаться, он все равно не смог бы.
А, наверно, многие большие писатели и правда этого хотели, по крайней мере
так им казалось. Но большой писатель может застрять  на  месте.  Он  может
чересчур истово прислушиваться к молодым умникам. Он может научиться вести
бой с тенью, делать ложный выпад, и наносить удар по корпусу, и уклоняться
- и при этом может утратить  главное  свое  умение.  Поэтому  делайте  что
угодно, только не застревайте на месте.
   В дверь постучали, Мак-Харг крикнул: "Войдите!" -  и  появился  Джон  с
пачкой хрустящих новеньких банкнот.
   - Надеюсь, все правильно, сэр, - сказал он, вручая деньги Мак-Харгу.  -
Я пересчитал. Сто фунтов, сэр.
   Мак-Харг взял банкноты, перегнул пополам и небрежно сунул в карман.
   - Ладно, Джон, - сказал он. - А теперь сложите, пожалуйста, мои вещи.
   Он  встал,  рассеянно  огляделся,  и  вдруг  на  него  снова   накатило
лихорадочное нетерпенье, и он рявкнул:
   - Ну-ка, Джордж, надевайте пальто! Пора ехать!
   - Нн-но... м...может быть, сперва лучше пообедать, мистер  Мак-Харг,  -
попытался Джордж оттянуть время. - Раз вы так долго не ели, вам необходимо
перекусить. Давайте прямо сейчас пойдем куда-нибудь и поедим.
   Он говорил со всей силой убедительности, на какую только был  способен.
Он уже и сам изрядно  проголодался  и  с  тоской  думал  о  "распрекрасном
кусочке" ветчины с горошком, который приготовила для него миссис Парвис. И
потом... может быть, удастся убедить Мак-Харга перекусить перед  отъездом,
а тогда воспользоваться случаем и уговорить, чтоб не ехал сейчас же  и  не
тащил его, Джорджа, с собой колесить чуть не по всей Британии? Но,  словно
разгадав замысел Уэббера и, может быть, чувствуя, что силы его на  исходе,
Мак-Харг резко, с непреклонной решимостью бросил:
   - Поедим где-нибудь по дороге. Выезжаем сейчас же.
   Джордж понял, что спорить  бессмысленно,  и  замолчал.  Пусть  так,  он
поедет с Мак-Харгом куда придется и, если надо, переночует у его друзей за
городом, в надежде,  что  хороший  ужин  и  добрый  сон  восстановят  силы
Мак-Харга и помогут отговорить его от нелепой затеи.  Итак,  Джордж  надел
пальто и шляпу, спустился с Мак-Харгом в лифте, подождал, пока тот оставил
портье  какие-то  распоряжения,  и  они  вышли  к  стоявшему   у   обочины
автомобилю.
   То был взятый Мак-Харгом напрокат "роллс-ройс". Увидев эту великолепную
машину, Джордж  чуть  не  расхохотался:  если  в  таком  экипаже  Мак-Харг
собирается исследовать сельскую Англию, стряпать на костре и ночевать  при
дороге, поездка эта  будет  поистине  самым  роскошным  и  самым,  нелепым
кочевьем, какое когда-либо знала Англия. Джон вышел на улицу раньше и  уже
поставил небольшой чемодан на пол  у  заднего  сиденья,  Шофер,  маленький
человечек в ливрее, как и положено, почтительно  поднес  руку  к  козырьку
фуражки и вместе с Джорджем помог Мак-Харгу сесть  в  машину.  Того  вдруг
одолела слабость, и, садясь, он чуть не упал. Опустившись на  сиденье,  он
попросил Джорджа дать шоферу суррейский адрес, и силы совсем его оставили:
голова свесилась на грудь, и снова он как-то  странно  согнулся  в  поясе,
словно переломился пополам. Одна рука его была просунута в петлю у дверцы,
а не то он просто свалился бы на пол. Все еще отчаянно  ломая  голову  над
тем, как быть, как, черт побери, выпутаться из этой истории, Джордж влез в
машину и устроился подле Мак-Харга.
   Когда они тронулись в путь, был  уже  второй  час.  Плавно  въехали  на
Сент-Джеймс-стрит, в конце свернули на  Пэл-Мэл,  обогнули  Сент-Джеймский
дворец и по Моллу поехали в  сторону  Букингемского  дворца  и  той  части
Лондона, где жил Уэббер. Когда они выехали с Молла и  пересекали  огромную
площадь перед дворцом, Мак-Харг рывком  выпрямился  и  сквозь  изморось  и
туман сумрачного дня стал вглядываться  в  величественных  часовых  -  они
шагали взад-вперед перед дворцом, шагали торжественно, доходили  до  конца
здания и поворачивали назад,  -  потом  снова  тяжело  повалился  было  на
сиденье, но Джордж крепко ухватил, его и удержал.
   Эбери-стрит была  сейчас  совсем  рядом,  и  Джордж  подумал  о  ней  с
нежностью. С вожделеньем и тоской вспомнил о своей постели,  о  нетронутой
ветчине  с  горошком,   приготовленной   миссис   Парвис.   От   радостной
доверчивости, с которой он утром выходил из дому,  осталось  лишь  далекое
воспоминание. С горькой улыбкой подумал он  о  своем  разговоре  с  миссис
Парвис, о том, как они гадали, куда поведет его Мак-Харг обедать - в  Риц,
или  к  Стоуну  на  Пэнтон-стрит,  или  к  Симпсону  на  Стрэнде.  Видения
лукулловых пиршеств растаяли без следа. Сейчас он с радостью согласился бы
на обыкновенную забегаловку, на кусок сыра и кружку пива.
   Машина плавно катила  мимо  дворца,  и  Джордж  чувствовал,  ускользает
последняя надежда, еще миг - и будет поздно. В отчаянии он  дернул  своего
спутника за  локоть  и  взмолился:  он  живет  тут  рядом,  за  углом,  на
Эбери-стрит, нельзя ли остановиться на минутку, он захватит зубную щетку и
безопасную бритву. Мак-Харг мрачно задумался и  наконец  пробормотал,  что
ладно, согласен, "только живо!". Джордж сказал  шоферу,  куда  ехать,  они
обогнули дворец, свернули на Эбери-стрит и, сбавив скорость,  подкатили  к
его скромному жилищу. Мак-Харг теперь казался совсем  больным.  Он  угрюмо
цеплялся за кожаную петлю, но, когда машина  остановилась,  покачнулся  на
сиденье и, если бы Джордж его не удержал, съехал бы на пол.
   - Мистер Мак-Харг, - сказал Джордж, - прежде чем мы поедем дальше,  вам
надо хоть что-то съесть. Может, подниметесь ко мне и мы вас накормим?  Мне
там состряпали отличный обед. Все уже готово. Поедим и отправимся  дальше,
на все про все уйдет минут двадцать.
   - Никакой еды, - пробормотал Мак-Харг и поглядел на Джорджа  свирепо  и
подозрительно. - Вы что, задумали... удрать от меня?
   - Да нет, что вы.
   - Тогда берите свою зубную щетку, да поскорей. Нам пора вон из Лондона.
   - Ну, хорошо. Но, по-моему, напрасно вы не хотите  сперва  поесть.  Там
все готово, надо только сесть за стол.
   Джордж вложил в свои слова всю силу убеждения, на какую  был  способен.
Он стоял у открытой дверцы, поставив ногу на подножку машины. Мак-Харг  не
ответил: он привалился к спинке сиденья, глаза его были закрыты. Но  вдруг
он подтянулся, держась за петлю, немного распрямился  и,  словно  бы  чуть
уступая, спросил:
   - А чашка чаю там у вас найдется?
   - Конечно. Моя миссис Парвис мигом приготовит.
   Мак-Харг минуту поразмыслил  над  этим  сообщением  и  все  еще  нехотя
сказал:
   - Сам не знаю. Чашку чаю я, пожалуй, выпью. Может, она взбодрит меня.
   - Идемте, - поспешно отозвался Джордж и подхватил его под локоть.
   Вместе с шофером они помогли Мак-Харгу выйти из  машины.  Джордж  велел
шоферу ждать - они вернутся не позже, чем через полчаса, и Мак-Харг тут же
поправил: через пятнадцать  минут.  Потом  Джордж  открыл  парадное  своим
ключом и, осторожно  подпирая  вконец  измученного,  тощего  и  угловатого
спутника, помог ему, совсем обессилевшему, медленно  взобраться  по  узкой
лестнице. Наконец поднялись. Джордж  отворил  дверь,  провел  Мак-Харга  в
гостиную, усадил в самое удобное кресло, и  тот  сейчас  же  снова  тяжело
уронил голову на грудь. Джордж зажег  маленькую  газовую  печку  (никакого
другого отопления в комнате  не  было),  позвал  миссис  Парвис,  которая,
заслышав их, уже спешила из кухни, наскоро шепотом объяснил ей, почему  он
вернулся и кого с собой привел,  и  попросил  ее  тотчас  приготовить  для
прославленного гостя чай.
   Когда она вышла из гостиной, Мак-Харг чуть приподнялся и сказал:
   - Джорджи, я совсем вымотался. Черт, я, кажется, готов  проспать  целый
месяц.
   - Миссис Парвис уже готовит чай, -  сказал  Джордж.  -  Она  мигом  все
сделает. И вам сразу станет лучше.
   Но тут Мак-Харг отвалился к спинке кресла и обмяк, будто  те  несколько
слов, что он успел сказать, отняли у него  последние  силы.  Когда  миссис
Парвис вошла с подносом и с чайником, он больше  не  нуждался  в  чае.  Он
погрузился в глубокое забытье, он был теперь бесконечно далек от  чая,  от
всего земного.
   Она тотчас поняла, что произошло. Тихонько поставила поднос  и  шепнула
Джорджу:
   - Никуда он сейчас не поедет. Ему надо поспать.
   - Да, - согласился Джордж, - сон ему сейчас нужен позарез.
   - Стыд и срам оставлять его в кресле, - зашептала она. - Вот если б нам
поднять его да свести в вашу комнату, сэр, он бы поспал в  вашей  постели.
Ему было б удобней.
   Джордж кивнул, наклонился над креслом, поднял одну длинную  болтающуюся
руку Мак-Харга, закинул ее на шею себе, обхватил того за талию и,  пытаясь
поднять, заговорил ободряюще:
   - Пойдемте, мистер Мак-Харг. Ляжете, вытянетесь, и вам станет получше.
   Тот сделал над собой героическое усилие, встал, прошел несколько шагов,
что отделяли его от спальни и от кровати, и  снова  рухнул,  на  этот  раз
ничком. Джордж перевернул его на спину,  уложил  как  следует,  расстегнул
воротничок, снял с него туфли. А миссис Парвис укрыла  его  от  промозглой
сырости и  холода,  проникавших  в  маленькую  спальню  снаружи,  где  все
затянуло липким, удушливым туманом и изморосью. Они  навалили  на  спящего
груду  одеял  и  пледов,  принесли  маленький  электрический  рефлектор  и
повернули его так, чтобы тепло шло к Мак-Харгу, потом задернули занавеси -
в комнате стало темно, вышли и затворили за собой дверь.
   Миссис Парвис была великолепна.
   - Мистер Мак-Харг очень устал, - сказал ей Джордж. - Немного поспит,  и
ему станет лучше...
   - Оно конечно, - сказала она и  кивнула  понимающе  и  сочувственно.  -
Видать, замучился. Шутка ли, все на людях да на людях. А ездил-то сколько,
- важно продолжала она, - сразу видать, он еще замученный от  путешествия.
Вы и сами-то, верно, устали, - спохватилась она, - сколько волновались,  и
не евши, и вообще. Пойдемте-ка покушайте, - настойчиво продолжала  она.  -
Ветчина распрекрасная, сэр. Я мигом разогрею.
   Джордж с восторгом согласился. Миссис Парвис поспешила в  кухню,  почти
тотчас вернулась и объявила, что кушать подано. Джордж, не мешкая, пошел в
маленькую столовую и плотно поел: ветчина,  горошек,  отварной  картофель,
яблочный пирог с хрустящей корочкой, сыр да в придачу бутылка пива.
   Потом он вернулся в гостиную  и  решил  прилечь  на  диван.  Диван  был
невелик, для Джорджа и вовсе короток, но когда не  спал  больше  суток,  и
таким ложем соблазнишься. Он лег, вытянулся так,  что  ноги  свесились  на
пол, и тотчас уснул.
   Потом он почувствовал сквозь сон, что  тихонько  вошла  миссис  Парвис,
подставила ему под ноги стул, укрыла одеялом. Он смутно заметил  еще,  как
она задернула занавеси и в комнате  стало  темно,  а  миссис  Парвис  тихо
вышла.
   А еще позже он слышал, как она собралась  уходить,  но  сперва  открыла
дверь гостиной и прислушалась; потом осторожно, на цыпочках, прошла  через
комнату, приотворила дверь спальни и заглянула туда. Очевидно,  уверилась,
что все в порядке, на цыпочках вышла и осторожно прикрыла за собою  двери.
Потом тихонько спустилась по лестнице,  и  Джордж  слышал,  как  закрылась
входная дверь. И он опять уснул крепким сном.


   Когда Джордж проснулся  снова,  за  окном  было  уже  совсем  темно,  а
Мак-Харг встал и бродил  по  спальне,  верно,  искал  выключатель.  Джордж
поднялся, зажег свет в гостиной, и Мак-Харг вошел к нему.
   Он опять поразительно преобразился. Короткий  сон,  видно,  восстановил
его кипучую энергию, и она опять била ключом и все в том  же  направлении,
что Джорджа вовсе не радовало. Он надеялся, что, проспав несколько  часов,
Мак-Харг угомонится, поймет, как необходимо ему прежде,  чем  отправляться
снова путешествовать, основательно отдохнуть. Но  ничуть  не  бывало:  тот
проснулся яростным львом и метался сейчас по  гостиной,  точно  в  клетке,
негодуя на задержку и  всем  своим  видом  требуя,  чтобы  Джордж  немедля
собрался в путь.
   - Едете вы или нет? - сказал он. - Или хотите увернуться?  Ну,  что  вы
сейчас намерены делать?
   Джордж еще не стряхнул с себя сон, не сразу до него дошло, что в  дверь
звонят, звонят уже довольно давно. Должно быть, этот звонок и разбудил  их
обоих. Сказав Мак-Харгу, что он  сейчас  же  вернется,  Джордж  сбежал  по
лестнице и открыл дверь. То был