издательской фирмы "Посредник".  Речь зашла,  главным образом, о новой
серии книжек,  которая сейчас особенно занимает Л. Н. Эти книжки должны дать
читателю представление о всех религиях мира и вместе с тем пояснить ему, что
среди всех людей бог - единый...
  Вскоре Л. Н., утомленный переездом, распростился с бывшими в доме.
  Утром случился эпизод,  столь типичный для Льва Николаевича.  Проснувшиеся
домашние были довольно продолжительное время уверены,  что Л.  Н.  еще спит,
так  как из комнаты,  где он спал,  ничего не было слышно.  Вскоре,  однако,
оказалось, что Лев Николаевич, встав необычайно рано, ушел из дому побродить
по  Москве.  Вскоре  Лев  Николаевич  возвратился в сопровождении опоздавшей
приездом невестки гр. М. Н. Толстой, которую он встретил на Пречистинке.
  По Пречистенке Л. Н., между прочим, прокатился на конке. Невестке своей он
затем  передавал  с  удовольствием,  что  кондуктор  конки   узнал   его   и
поздоровался с ним.
  Около 11-ти часов утра Л.  Н.  выехал из дома,  чтобы отправиться в  место
жительства В.  Г. Черткова - в имение Пашковых (недалеко от платф. Апрелевка
по Брянской дороге).  Здесь Л.  Н. решил прожить неделю-другую в близкой ему
по духу среде. Но перед отъездом на вокзал Л. Н. пожелал повидать Москву. По
Пречистенке и Моховой он поехал в экипаже к Кузнецкому мосту. Здесь он сошел
с извозчика, пожелав пройти по Кузнецкому пешком.
  И во время езды по улицам,  и в то время,  когда Л.  Н.  прошел  несколько
кварталов  по  Кузнецкому,  наблюдались  беспрерывно  одни и те же внезапные
мимические сцены.  Прохожие останавливались,  извозчики махали друг другу  с
козел и т.  д., обращая внимание на неожиданно появившегося на улицах Москвы
великого писателя (*3*). Редкие не узнавали его. Глубокие молчаливые поклоны
все время сопутствовали Л. Н. на его пути.
  Л. Н.  остановился  у  окон  большого  книжного  магазина  и   внимательно
всмотрелся  во все разложенные книги.  Затем по совету Гольденвейзера Л.  Н.
посетил музыкальный магазин Циммермана,  в концертной зале  которого  слушал
исполнение    музыкальных    пьес    репродукционным   аппаратом   "Миньон",
воспроизводящим исполнение пьес выдающимися современными пианистами.  Л.  Н.
сам выбирал пьесы.  По его просьбе были исполнены пьесы Шопена,  Грига и др.
Наибольшее впечатление на Л.  Н. произвела "Баллада" Шопена. Сидя в кресле и
слушая, Л. Н. много раз повторял:
  - Как хорошо! Как хорошо!..
  О репродукционном   музыкальном  аппарате  Л.  Н.  высказался,  что  нужно
радоваться изобретению его,  так как он дает возможность и бедному  человеку
слушать за недорогую плату великие музыкальные произведения, и к тому же еще
в исполнении талантливых людей.
  Тут Л.  Н.  и  его  спутников сфотографировали,  и по его желанию к группе
присоединились,  к несказанной их радости,  служащие магазина.  На  обратном
пути  с  Кузнецкого  к Арбату и дальше на Брянский Л.  Н.  осмотрел памятник
Гоголю.  Л.  Н.  обошел памятник, чтобы лучше осмотреть его, и остался им, в
общем,  недоволен.  Л.  Н.  сказал,  что-то  духовное,  что  художник хотел,
по-видимому, вложить в памятник, непонятно... (*4*)
  Отсюда Л.  Н.  приехал прямо на вокзал Брянской жел. дороги. Тут к приезду
его собралась уже большая и разношерстная  толпа.  С  четверть  часа  Л.  Н.
оставался в зале вокзала,  беседуя за столиком с В.  Г. Чертковым, дочерью и
несколькими близкими.  А вокруг все время  стояла  благоговейно  настроенная
толпа  с  обнаженными головами,  жадно запечатлевая образ дорогого и редкого
гостя.  Затем в сопровождении дочери,  В. Г. Черткова и врача г. Маковицкого
Л.  Н. перешел в вагон 3-го класса поданного поезда. Вокруг, в вагоне заняли
свои  места,  в   необычном   соседстве   с   великим   писателем,   обычные
третьеклассные пассажиры.  Толпа хлынула из вокзала на платформу,  терпеливо
ожидая отхода поезда.  Некоторое время продолжалась еще толкотня на площадке
вагона,  куда  спешили  запоздавшие,  чтобы увидеть Льва Николаевича.  Через
несколько минут поезд тронулся,  Л.  Н. уехал. А вслед ушедшему поезду долго
еще были обращены радостные,  возбужденные лица...  Ожидают, что на обратном
пути из Апрелевки Л. Н. снова остановится в Москве.

        "Комментарии"

  .  Л.  Н.  Толстой в Москве. - Русские ведомости,
1909, 5 сентября, No 204.
  Иван Иванович Горбунов-Посадов (1864-1940),  издатель  "Посредника",  друг
Толстого.  Авторство  устанавливается  на основании записи в дневнике Д.  П.
Маковицкого (Яснополянские записки, кн. 4, с. 61).
  3-4 сентября 1909 г.  Толстой был в Москве проездом в Крекшино, где жил В.
Г. Чертков, высланный из пределов Тульской губернии.

  1* Мария Николаевна Толстая (урожд. Зубова; 1867-1937), вторая жена Сергея
Львовича Толстого.
  2* Петр Николаевич Софронов, крестьянин Нижегородской губернии.
  3* В  статье  Чужого  (Н.  Е.  Эфроса)  в  "Современном  слове" (1909,  10
сентября, No 622) дано такое яркое описание появления Толстого на московских
улицах:  "Утром  часов  в десять-одиннадцать Толстой был на Кузнецком мосту.
Поразительно легкой и энергичной для  восьмидесятилетнего  старика  походкой
шел он в гору,  веселый, видимо возбужденный кипением большого города. И где
проходил Толстой,  - останавливалось движение.  Прохожие  точно  врастали  в
тротуар.    Вырывались   восклицания.   Лица   изображали   и   чрезвычайную
растерянность от неожиданности такой встречи,  и восхищенную радость.  Глаза
долго смотрели вослед уходившему.  Затем приросшие ноги отрывались от камней
и спешили за великим стариком. Хотелось быть поближе, видеть хоть его спину,
седые пряди, выбивающиеся из-под шапки..."
  4* В кругу близких Толстому лиц считали,  что в  корреспонденции  "Русских
ведомостей"  сообщение  об  отрицательном  отношении  писателя  к  памятнику
Гоголя,  созданному Н.  А.  Андреевым,  неточно. "Л. Н. совсем не критиковал
его,  а  сказал,  что он понимает художника,  что он хотел выразить.  Гоголь
смотрит на гуляющую внизу публику  серьезно,  грустно.  Но  духовное  нельзя
выразить скульптурой" (Маковицкий Д.  П.  Яснополянские записки,  кн.  4, с.
62).


        ""Голос Москвы". Л. Н. Толстой в Москве"

  Вчера утром   в  пустынном  Хамовническом  переулке  замечалось  усиленное
движение.
  Не говоря  уже о любопытных,  привлеченных туда вестью о прибытии в Москву
Льва Николаевича,  в дом Толстых,  где остановился  Л.  Н.,  потянулись  его
друзья, знакомые.
  Около 10  час.  утра  можно  было  видеть  интересную  процессию  -   трех
извозчиков, на одном из которых ехал Лев Николаевич с А. Б. Гольденвейзером,
следом за ними на других двух извозчиках Александра Львовна, В. Г. Чертков с
сыном, И. И. Горбунов-Посадов и мистер Т.(*1*), фотограф В. Г. Черткова.
  Процессия остановилась на Кузнецком мосту у музыкального  магазина  Ю.  Г.
Циммермана.
  С необычайной легкостью Лев Николаевич чуть не  спрыгивает  с  пролетки  и
входит  в  сопровождении  своих  спутников в магазин,  идет наверх,  прямо в
концертный зал,  уставленный роялями.  А.  Б. Гольденвейзер требует валики с
музыкальными   лентами   к  новому  репродукционному  музыкальному  аппарату
"Миньон".
  Выбор останавливается на "Полонезе As-dur" Шопена.
  Когда раздались первые звуки,  Л. Н. стал подпевать, а затем слушать, сидя
в глубоком кресле.
  Служащие узнали Л.  Н.,  как по лицу, так в особенности по его неизменному
костюму, - блузе, перетянутой поясом, высоким сапогам и круглой шапочке...
  "Полонез", очевидно,  очень знаком и любим Л.  Н., во время его исполнения
Л. Н. улыбался, делал жесты, потом на глазах его показались слезы.
  "Полонез" передавался в исполнении И. И. Падеревского (*2*).
  После этого  были сыграны Штрауса-Грюнфельда:  "Fruhlingsstimmen",  пьеса,
тоже очень понравившаяся Льву Николаевичу,  и дальше  "Feurzauber"  Вагнера,
"Риголетто",  парафраза Листа,  его же "Nocturn No 3", увертюра "Тангейзера"
Вагнера и даже шубертовский "Militaire Marsch" и др.
  Между прочим, была исполнена одна из вещей Грига.
  Лев Николаевич выслушал ее очень внимательно, но по окончании сказал:
  - Я не люблю Грига.  - И,  немного помолчав, добавил: - И вообще, не люблю
декаденщины, - причем губы его сложились в усмешку.
  Демонстрация пьес продолжалась около 1 1/2 часа.
  Чем ближе время  подходило  к  12,  тем  чаще  спутники  Льва  Николаевича
поглядывали на часы.
  Как во  время  исполнения  пьес,  так  и  по  окончании  музыки,  в   Льва
Николаевича было сделано множество фотографических снимков.
  Кроме личного фотографа В.  Г.  Черткова,  мистера Т.,  Лев Николаевич дал
разрешение сделать снимок приглашенному фотографу И. К. Фишеру.
  Во время сеанса Л.  Н. был необыкновенно весел и много шутил. Он несколько
раз  обращался  к  присутствующим  с  вопросом:  "Смирно я сижу?" - и сам же
отвечал: "Сижу, как статуя..."
  Во время  снимания Л.  Н.  настоял на том,  чтобы служащие,  находящиеся в
зале, непременно снялись вместе с ним.
  Уезжая, Л. Н. очень благодарил представителей фирмы.
  Надо было видеть, с какою легкостью Л. Н. вскочил на извозчичью пролетку.
  Этого никто  не  ожидал.  Александра  Львовна,  обычно  очень  внимательно
следящая за Львом Николаевичем и постоянно его  предупреждающая,  не  успела
даже сказать своего обычного "Осторожнее, отец...".
  Все сели,  длинная фигура В. Г. Черткова, севшего в одну пролетку с Л. Н.,
заслонила собой фигуру дорогого московского гостя.
  Лев Николаевич поехал  на  Брянский  вокзал,  откуда  он  уехал  в  именье
известного Пашкова, близ ст. Апрелевка.

        "Комментарии"

  Л. Н. Толстой в Москве. - Голос Москвы, 1909, 6 сентября, No 204.
  Автор статьи не установлен.

  1* Томас Тапсель (?-1915).
  2* Игнацы Ян Падеревский (1860-1941), польский пианист и композитор.


        ""Русские ведомости". У Л. Н. Толстого"

  От Москвы до усадьбы на 36-й версте по Брянской  жел.  дор.  близ  деревни
Крекшино,  где живет сейчас семья Чертковых,  Лев Николаевич со всеми своими
спутниками доехал третьего дня вполне  благополучно.  В  общем  вагоне  3-го
класса,  в  котором ехал Л.  Н.,  ему,  естественно,  не дали покоя.  К нему
присаживались  с  самыми  разнообразными  вопросами.  Л.  Н.  терпеливо  все
выслушивал   и   высказывался.   Так,  напр.,  один  земский  врач  довольно
продолжительно развивал перед Л. Н. план замены для дачной молодежи футбола,
танцев  и  т.  п.  земледельческим  трудом и т.  д.  Еще более хлопот Л.  Н.
причинила целая группа лиц,  обступивших его с просьбами дать свое факсимиле
на  купленных  ими  карточках  Льва  Николаевича,  Лев Николаевич безропотно
удовлетворял и все эти просьбы.
  Кондуктор поезда,  не имея карточки Л.  Н.,  преподнес ему для подписи два
снимка с памятника Гоголю в Москве. Л. Н., к несказанной радости кондуктора,
и на них поставил свое факсимиле.
  В начале пути Л.  Н. чувствовал себя утомленным, но в конце приободрился и
высказал, что поездка в вагоне - большое удовольствие.
  Усадьба, в которой гостит сейчас у В.  Г. Черткова Лев Николаевич, лежит в
1  1/2  верстах  от  полотна  железной  дороги.  К ней ведет довольно плохая
проселочная дорога,  густо обсаженная березой и другими  деревьями.  Усадьба
стоит  в  четверти  версты  от  деревни  Крекшино,  в  густом,  искусственно
насаженном парке.  Центральное здание усадьбы - двухэтажное,  высокое, белое
строение с широкой террасой впереди.  Вблизи усадьбу облегает красивый пруд,
а дальше,  вокруг,  - лес и поляны.  Комната,  в которой живет сейчас Л. Н.,
находится  в нижнем этаже дома,  с высокими и широкими окнами и белоснежными
сплошными занавесями.
  Лев Николаевич  чувствует  себя  совершенно  бодро.  Вчера вместе с В.  Г.
Чертковым  и  другими  гостями  Л.  Н.  совершил  свою  первую  поездку   по
окрестностям.  Вообще  семья Чертковых прилагает все старания к тому,  чтобы
жизнь Л.  Н. в их усадьбе ничем не разнилась в распределении времени - часов
работы,  прогулок,  еды и т.  п.  - от обыкновенной, сложившейся для Л. Н. в
Ясной Поляне.  Для верховой езды Л.  Н.  В. Г. Чертковым приготовлена хорошо
выезженная лошадь.
  При Льве Николаевиче,  как сообщалось уже,  находится в усадьбе  его  дочь
Александра Львовна,  врач г.  Маковицкий и его старый друг-слуга. Кроме четы
Чертковых в усадьбе сейчас есть еще и молодежь, относящаяся, понятно, к Льву
Николаевичу с большой любовью.
  Делясь с окружающими своими впечатлениями от Москвы, Лев Николаевич, между
прочим,  высказал, что несколько случаев массового общения с людьми (главным
образом на вокзалах) доставили ему мало радости.  В общении между людьми,  -
сказал  он,  -  самое  важное,  чтобы  они  видели прежде всего друг в друге
человека.  А так  как  он,  "к  сожалению,  -  как  дословно  выразился  Лев
Николаевич, - человек, что называется, с именем", то получается в отношениях
какая-то фальшь... И стыдно как-то!..
  Уличная жизнь города,  от которой Л.  Н.  отвык, произвела на него большое
впечатление.  "Чужое все это мне, - говорил Л. Н., - вся эта масса мечущихся
людей"...  Но, цитируя одного древнего мудреца, Л. Н. выразил сожаление, что
оторвался от этой части человеческой жизни,  так как,  оторвавшись от  части
людей,  теряешь много в представлении о всем человеческом.  Л. Н. не прервал
своей работы.  Сейчас им обрабатывается  популярная  статья  для  народа  об
абсурде многих общепризнанных фетишей в жизни (*1*). Занимает его еще сильно
другая тема - ответ одной польке о польском вопросе (*2*).
  Как сообщалось уже,  у Чертковых Л.  Н.  пробудет неделю,  и быть может, и
больше.

        "Комментарии"

  У Л. Н. Толстого. - Русские ведомости, 1909, 6 сентября, No 205.
  В комментарии   к    "Яснополянским    запискам"    Маковицкого    автором
корреспонденции без достаточных оснований назван Д. С. Нейфельдт (см. кн. 4,
с. 41 и 439).

  1* "Разговор с прохожим" (т. 37).
  2* "Ответ польской женщине" (т. 38).


        ""Речь" А. Хирьяков. Около Л. Н. Толстого"

  Четвертого сентября  Л.  Н.  Толстой  приехал  в  имение  Крекшино,  чтобы
провести несколько дней в обществе своего друга В.  Г.  Черткова, высланного
из Тульской губернии по проискам некоторых черносотенных  дворян  и  местной
администрации.
  Так как мне пришлось как раз в это время гостить у Черткова, то я и считаю
своим долгом поделиться с читателями своими впечатлениями.
  Второй час дня. В доме, где живут Чертковы, хлопоты и суета.
  Это довольно  большой  двухэтажный  каменный  дом в английском вкусе,  так
называемого елисаветинского стиля.  С обеих сторон дома  прекрасные  зеленые
лужайки, а дальше за ними прекрасный парк тоже наподобие английских парков.
  Как раз для Чертковых,  еще недавно принужденных жить в Англии  и  еще  не
забывших своего изгнания.
  Самого Черткова нет дома.  Он уехал в Москву и  приедет  вместе  со  Львом
Николаевичем.  Сестра  его  жены,  невестка Льва Николаевича О.  К.  Толстая
(*1*),  поминутно  заглядывает  в  комнату,  предназначенную  для   великого
писателя, заботливо осматривая: не забыто ли что?
  Как долго тянется время!
  Но вот где-то слышится лай собак и стук приближающейся линейки.
  О. К.  Толстая кричит мне,  что долгожданные гости  приближаются.  Мы  все
выбегаем  и  видим,  как к балкону подъезжает линейка,  в которой сидит дочь
Льва Николаевича Александра Львовна,  Чертков и д-р Маковицкий,  а за  ними,
верхом  на  темно-гнедой  лошади,  легкой  рысцой  приближается  и  сам  Лев
Николаевич.
  Мне становится  жаль,  что  я не захватил из моей комнаты фотографического
аппарата;  так картинно сидит на лошади этот старый богатырь; но уже поздно,
да,  пожалуй,  и  не совсем ловко  вместо приветствия нацеливать на человека
фотографический аппарат.
  Лев Николаевич подъезжает к балкону и ловко спрыгивает на землю.
  Он бодр,  светел,  весь еще под впечатлением своей московской прогулки. По
отзывам очевидцев, это было какое-то чуть что не триумфальное шествие.
  Все сразу узнавали великого писателя,  все невольно  обращали  внимание  и
спешили  к  нему и за ним.  На вокзале один носильщик,  несший вещи какой-то
дамы,  бросил вещи и,  не обращая внимания на крики их владелицы, побежал за
Толстым.  Люди  курившие,  при  входе Льва Николаевича,  переставали курить,
бросая на пол недокуренные папироски.
  А виновник всей этой суматохи только конфузился, не зная, как бы сделаться
незаметнее, как бы поменьше привлекать внимания окружающих.
  На другой  день  после  приезда  Л.  Н.  получилось  известие,  что  фирма
Циммерман присылает в Крекшино музыкальную машину "Миньон", игра которой так
понравилась Льву Николаевичу.
  Это, конечно,  опять заставило вспомнить Москву,  и в частности те  пьесы,
которые слушал Лев Николаевич.
  - Какие чувства заставляет переживать музыка, - замечает Лев Николаевич, -
инструмент  играет,  а я чувствую,  что это все я.  Я такой мужественный,  я
такой нежный,  я страдающий, я веселый... Когда к музыке присоединяют слова,
они мне не нужны, они только мешают.
  - Ну как же мешают,  - возражает  кто-то,  -  а  если  слова  прекрасны  и
сливаются с музыкой в одно целое? Разве тогда они могут мешать?
  - Не знаю,  не знаю,  - говорит Л.  Н.,  - может быть,  слова и нужны,  но
мне-то  лично при музыке их не надо.  Мне все равно,  что слова,  что просто
трам-трам.  Я воспринимаю мысль автора,  выраженную в звуках, и она будит во
мне  известные  чувства,  которые  могут  не  соответствовать прибавленным к
музыке словам.
  Лев Николаевич  с  увлечением  говорит  о  музыке,  о  важности простоты в
музыке,  так же как и в литературе, и тут же ловит себя на противоречии, так
как любимец его,  Шопен, далеко не всегда прост. Но что прощается Шопену, то
не прощается ни Григу, ни Вагнеру.
  На другой  же  день  после  приезда  устраивается  поездка имеете со Львом
Николаевичем  в  деревню  Ликино.  В  Ликине  живет  кустарь,   выделывающий
удивительно мелкие бирюльки. Промысел этот переходит по наследству от отца к
сыну,  с сохранением приемов  ремесла  и  даже,  вероятно,  и  инструментов.
Никаких особых приспособлений,  кроме самого примитивного токарного станка и
обыкновенных больших стамесок,  не было,  и нельзя было не удивляться, какие
необычайно   мелкие   изделия   получались  благодаря  сноровке  работавшего
человека.
  Невольно вспомнилась  легенда Лескова о стальной блохе и о тульском левше.
У ликинских кустарей тоже глаза  пристрелялись  и  без  помощи  "мелкоскопа"
выделывались бирюльки величиною с просяное зерно.
  Спутники Л.  Н-ча  стали  выбирать  и  покупать   различные   произведения
ликинских кустарей, а сам Л. Н. не проявлял к бирюлькам особого интереса. Он
предпочел заняться детьми, которые целой гурьбой прибежали к избе и облепили
окно, из которого высунулся "дедушка".
  Предполагалось, что обратно Л.  Н. поедет с нами на линейке, но оказалось,
что  дороги  так  плохи,  что  путешествие верхом все-таки спокойнее,  чем в
экипаже.
  Л. Н.  чувствовал себя не совсем хорошо и почти ничего не ел, так что было
страшно,  не отразится ли вредно эта утомительная прогулка на его  здоровье.
Но когда Л.  Н. вышел к ужину из своего кабинета бодрым и оживленным, то все
опасения сразу исчезли.
  - Я   здоров,  как  Новый  мост,  -  отвечал  Лев  Николаевич  французской
поговоркой на вопрос, как он себя чувствует.
  Вечером, накануне  моего  отъезда  (*2*),  после  нашей  обычной  партии в
шахматы,  Л.  Н.  предложил прочесть вслух несколько писем, полученных им от
людей, страдающих за свои слишком мирные убеждения.
  От коротких  безыскусственных  страничек  веяло  глубокой  искренностью  и
евангельской   простотой.   Это   не   были   письма   учеников  к  учителю,
последователей к проповеднику.  Это писали простые искренние  люди  о  своих
страданиях и надеждах,  писали к человеку, который чувствовал в своем чутком
сердце такие же страдания и жил теми же надеждами.
  На другой  день утром,  перед самым отъездом,  я еще р